Глава двадцать четвертая.
Меар, день двенадцатый.
Разрази меня Тьма двенадцать раз поперек и вдоль!
Я вскочил с четверенек и принялся яростно скрести зудящие ладони. Меар вставал, окрашивая тени из густо-синего в почти черный цвет. Вулх тихо ворчал и ворочался во мне, устраиваясь поудобнее. По привычке я все еще делил себя на две половины, хотя они уже практически слились в единое целое. Ну легче мне так, легче, понятно? Привычнее.
На этот раз я помнил почти весь четтанский день. Лучше бы я его не помнил, ей-ей! Потому что вылепленная под вулха моя сущность такого натерпелась за время с последнего пересвета, что впору теперь полкруга отлеживаться в берлоге и хлестать пиво для успокоения!
Я не знаю, как перенесла пребывание в разрушенной вехе железа Тури, но вулх-Моран туда постарается вовек не возвращаться. Поймите меня верно: я, конечно, во многом трусоват… Ведь я оборотень и привык сжиматься в комок от малейшего тревожного шума на пересвете. Но вообще-то трусость не мешает мне бороться с окружающим миром – драк, например, я вообще не боюсь. Смешно сказать, но в цехах Торнсхольма, Ривы и Плиглекса меня считали отважным человеком! Только из-за того, что я не боялся меча и стрел – знали бы мои собратья по цеху, чего я на самом деле боюсь до кровавой пелены перед глазами…
Но я отвлекся. Так вот, хоть мы и не встретили вчера ничего такого, чего я традиционно боюсь как анхайр, безрассудное желание тела рвануть прочь, куда угодно, лишь бы отдаться бегству, иллюзии спасения, не покидало меня почти весь день. Меня пугает отсутствие солнца на небе – хоть какого-нибудь. Вчера солнце отсутствовало. Понятия не имею, как такое может быть, и почему я при этом остался вулхом.
А мертвая веха металла? Да у меня до сих пор поджилки трясутся от воспоминания от висящей в воздухе боли! Я ее чуял каждой шерстинкой своей серой шкуры, слышал эту боль, видел, осязал!
Словно всю боль человечества собрали в одном месте и обрушили на мою бедную голову. В тот момент – голову вулха. Моран-человек – я, то есть – скорее всего, перенес бы это спокойнее. Точнее, сдержаннее.
А костер? Звери вообще не любят огня и благоразумно сторонятся его. То пламя, что неистово пожирало железные ветки, выдавило из вулха остатки мужества. Интересно, я в голос выл, или все-таки сдерживался? Не помню, хоть тресни.
Ну, а уж когда из рыжей, пахнущей ржавчиной земли полезли железные ростки и сменили попеременно несколько цветов, душа моя прочно влипла в пятки и находится там до сих пор. Явившийся вторично Страж Руд уже ничего не смог изменить в моем настроении – бояться сильнее я просто не мог. Вулх окончательно потерял голову, особенно после того, как из звериного тела отпили крови, и держался только благодаря мне, Морану, человеческой половине анхайра.
В общем, я обрадовался, когда все наконец закончилось, а закончилось все только на пересвете. Но вот незадача: Тури, вместо того чтобы сказать мне хоть пару слов, пустилась догонять девчушку, которая не девчушка вовсе, а уж и не знаю кто на самом деле. Кажется, она вообще не человек. И не оборотень.
Где теперь моя верная карса бегает?
В общем, веха железа здорово взъерошила нас, Идущих-В-Ночь. Тьма ей в печенку!
Ладно. Слава всему доброму под этим небом, обошлось. Будем думать, что делать дальше.
Во-первых, Тури умчалась вверх по осыпи, не оставив мне одежды и обуви. Просто замечательно! Особенно, если учесть, что по острому каменному крошеву не особенно побегаешь босиком.
– Корняга! – позвал я негромко. Почему-то не хотелось орать в голос.
– Здесь мы… – отозвался пень из-за ближайшего каменного блока размером с мельницу у Юбена.
«Мы» – это оказались Корняга и Ветер. Хм, уже лучше. Я забрался в седло и тронул коня с места. Корняга попробовал влезть мне на плечо, но я него рявкнул. Еще чего! Царапается своими корешками, чуть не до крови, а до пересвета еще вон сколько – целый день.
В голове немного шумело – кажется, оттого, что пришлось вчера отдать довольно много крови. Ветер, цокая копытами по камням, осторожно обошел осыпь и потрусил вдоль нагромождения скал. Вообще-то нам было не в эту сторону, а правее, прочь от каменного безумия. Но не пойду же я без карсы?
Сначала я увидел валяющийся на щебне сапог. Левый. Потом второй – недалеко от первого. А дальше и курткоштаны отыскались. Одевшись и обувшись, а предварительно выковыряв из пяток притаившуюся со вчерашнего дня душу, я почувствовал себя куда увереннее. И позволил, наконец, Корняге занять привычное место на левом плече.
Спустя некоторое время я увидел карсу. Она уныло сидела меж двух бугристых глыб, свесив голову к земле, и, казалось, что-то растерянно обнюхивала. Я приблизился и рассмотрел – что.
Детский плетеный сандалик на деревянной подошве.
Мерное покачивание в седле убаюкивало меня. Корняга, последние дни присмиревший и молчаливый, о себе не напоминал. А карса плелась следом, молчаливая и безрадостная. Не знаю, что приключилось с ней перед превращением, кем оказалась и куда делась маленькая девочка, научившая нас оживить веху железа. Но на карсу накатила тоска, я это ощущал почти физически. Почему-то я был уверен, что лезть с утешениями к ней не следует; единственный лекарь сейчас – время.
И я ждал, заодно приближаясь ко второму Знаку. Жуткие каменные завалы мы оставили позади, пересекая обширную плоскую равнину. В полупрозрачной мгле далеко-далеко на западе смутно угадывались горы. Где-то там, на плато в этих горах и ждет нас У-Наринна, Каменный лес матери-земли. Цель нашего похода. Крутой поворот в жизни одного анхайра и одного мадхета.
Только куда мы попадем после поворота, я еще не знал. Куда-нибудь попадем.
В пути я размышлял об У-Наринне. Пять вех мы прошли, значит, нас пропустят стражи Каменного леса. Кстати, что там будут за стражи? Стражи Камня? Или какие-то особые?
Не знаю. Да какая, в сущности, разница?
Еще я вспоминал Жоша и Храгги. Вчерашний трюк карлика у говорящего камня-указателя вновь разбередил старые, уже заросшие раны. Раньше мне казалось, что надежнее и светлее, чем деревня оборотней-анхайров, места в мире не сыскать. Дети всегда склонны думать о мире восторженно. И видеть его чище, чем на самом деле. Вот и я считал, что нам ничто не грозит, пока Жош и Накуста со мной, пока я живу в их доме. Мне предстояло вырасти, большим-большим, и я искренне верил, что останусь в Храггах навсегда. Меарским днем буду копаться в огороде за аккуратным домиком под тесовой крышей, вечерами лениво беседовать с соседями и потягивать густое домашнее пиво – втайне от Накусты Жош пару раз давал мне его попробовать. А четтанским днем буду шастать по окрестным лесам, и, конечно же, стану лучшим в деревне охотником!
Сейчас я мало обрадовался бы копанию в огороде и унылой сельской жизни. Впрочем, это именно потому, что я не остался в Храггах. Если бы Чистые братья не отыскали деревню, я вырос бы другим. И, скорее всего, не шел бы сейчас в У-Наринну, а полол бы репу в том же огороде за домиком под тесовой крышей. И не знал бы, что мадхеты – вовсе не то же, что анхайры, и никогда не встретился бы с мадхетом по имени Тури.
Но только гадать об этом бесполезно. Потому что нельзя придти в Храгги и поглядеть на тех, кто там живет, чтоб понять, каким бы я стал. Храгг давно уже нет, и даже пепелище успело густо зарасти молодым леском.
В тот день было особенно облачно и сыро, вязкая морось висела в воздухе, как муть в растревоженной луже. На пересвете я очнулся на задворках и, ежась от холода, нагишом прошлепал в дом. Напившись теплого квасу, дождался Жоша и Накусту, вернувшихся из леса вместе, и посетовал, что не могу вот так же свободно убегать на свободу и охотиться наравне со взрослыми. Правда, о времени охоты все равно никто из жителей Храгг не помнил, но что делать вулху в лесу, если не охотиться?
Да и мясо в деревне не переводилось. Это я помнил до сих пор.
Жош был хмур, как небо на дворе. Даже расхотелось приставать к нему с обычными вопросами, которые я, как всякий ребенок, задавал по сто раз на дню.
– Послушай-ка, Моран, – сказала Накуста нарочито весело, укутываясь в теплую шаль мышастого цвета. – Одевайся и мотай в Лучистый Лог, принеси меду.
– Так сыро же, – удивился я. – Пчелы как раз в дуплах сидят.
– Ничего. Выкуришь. Вон туес на лавке. Меду надо много.
Мне сразу показалось, что мед – это просто повод удалить меня из дому. Такое случалось… иногда. Спорить со взрослыми бессмысленно, все равно все произойдет так, как они захотят, поэтому я послушно натянул любимую курточку из лосиной кожи и потянулся к туесу.
– Оденься получше. Рубаху возьми валяную, холодно.
Я снова удивился. В лесу под дождем, конечно, не то, что в доме рядом с печью, но я и вообще без рубахи не замерз бы.
– И башмаки сбрось. Жош тебе сапоги даст.
Тут я вовсе онемел. Но неуклюжие постолы на деревянной подошве сбросил с радостью.
Сапоги мне позволялось надевать только по праздникам.
Отчим мрачно полез в кладовку под полом и осчастливил меня сапогами, рубахой, новыми штанами из той же лосиной шкуры, которые были мне еще велики, и даже сумку, расшитую бисеринками и отороченную бахромой достал. Накуста немедленно набила ее снедью, словно идти мне предстояло не в Лучистый Лог, а в Риву по меньшей мере. А до Ривы ходу не меньше пяти дней, да и то, если вулх в часы Четтана, взяв припасы в зубы, будет бежать в нужном направлении.
Но вулх, понятно, этого не сделает, а поэтому дорога в Риву обыкновенно занимала у жителей Храгг не меньше пятнадцати синих дней. Ведь нужно было еще все рассчитать таким образом, чтоб никто из внешнего мира не догадался, откуда бредет на базар никому не известный путник, и почему перед пересветом на Четтан он постоянно исчезает и до восхода Меара его не видно. В городе анхайры-соседи никогда не задерживались дольше, чем на один синий день. Полагаю, нетрудно понять
– почему так.
Я об этом совершенно не вспоминал, захваченный новыми, восхитительно взрослыми вещами – одеждой, обувью, ножом, который дал мне Жош. Я позабыл обо всем и согласен был на все – на полную харчей сумку, на требование наполнить туес сотами доверху, а до того и думать не сметь о возвращении, быть осторожным в лесу и десять раз подумать, прежде чем делать глупости. А лучше – подумать, и не делать их. Я кивал, нетерпеливо ожидая момента, когда можно будет нырнуть под сень старого леса, взять в ладонь ладную рукоятку ножа и ощутить себя взрослым. Один на один с чащобой.
Наверное поэтому я почти не запомнил прощание. Жош и Накуста знали, что никогда меня больше не увидят. Но я до сих пор не понимаю, почему они верили, что я пройду сквозь сжимающееся кольцо Чистых братьев и вооруженных вилами и цепами крестьян с горящей ненавистью в глазах.
Я сквозь него прошел, и даже не заметил этого. Загадка, на которую ответа теперь не даст никто. В Логе я всласть наигрался в охотника, почти научился бросать нож, коротко, без замаха, и практически всегда нож втыкался отточенным кончиком в дерево, упруго дрожа. Даже туес набил сотами, как и требовалось. Потом с удовольствием слопал несколько ломтей ветчины с краюхой хлеба, натертой луком и сдором, запил из соседнего ручья, и двинулся назад, торопясь, потому что мог не успеть до заката, если что-нибудь задержит.
Сумка со снедью, почти не полегчавшая, била меня по боку в такт шагам. Туес распространял дразнящий запах меда, а я шел, гордый самостоятельностью, и даже опухшие места пчелиных укусов, от которых я, понятно, не уберегся в должной мере, не волновали меня совершенно. И, конечно же, я не успел, потому что в лесу трудно угадать время, оставшееся до пересвета.
Теперь мне кажется, что даже это Жош и Накуста предусмотрели.
«Если пересвет застигнет тебя не в Храггах, – много раз наставлял меня отчим, – ничего страшного. Сними одежду и спрячь ее, чтобы никто, кроме тебя, не отыскал. Запомни, и обязательно пометь место. Помочись где-нибудь рядом, вулху это пригодится в качестве знака.»
Я разделся, сложил вещи в куртку, связал шнурком воротника и закопал в опавшую хвою прошлого круга вместе с сумкой и укутанным туесом. Поверх особым образом набросал сучьев. Оцарапал кору на приметной терхе и запомнил, как она расположена относительно сторон света и моего тайника.
Если вулх уйдет за четтанский день куда-нибудь, я потом смогу вернуться, потому что вулхи никогда не идут весь день в одном направлении, а в основном рыскают невдалеке от того места, где застало превращение.
И пришла Тьма.
Меарским утром я очнулся носом в основание своей меченой терхи. Вулх не подвел меня. Тучи за красный день растащило ветром, и косые лучи Меара полоскались в верхушках терх и сосен далеко вверху. У подножия деревьев густели тяжелые лиловые сумерки. Тайник мой оказался в порядке, только белки или бурундуки пытались добраться до сумки с едой. У них, хвала динне, ничего не вышло, потому что сучья я навалил поверх тайника тяжелые, да и укутал все достаточно надежно. Размышляя, не влетит ли мне от Накусты за непредвиденную дневку в лесу, я направился к Храггам. От Жоша точно не влетит: не зря же он снаряжал меня, словно посылал в путь на целый круг, а не до заката. Выслушав, как я вел себя на пересвете, Жош меня похвалит, я был совершенно уверен.
А вот Накуста… Женщин я понимал плохо. Впрочем, и до сих пор понимаю плохо.
Людей я почуял перед самым полуднем, когда уже не первый час сидел в малиннике и проклинал себя. Дело в том, что, пройдя каких-то полтысячи шагов, я заполз в малинник и затаился. Что-то не пускало меня в Храгги. Ну не мог я туда идти сейчас, не мог, хоть тресни, и почему – не понимал. Словно внутри засела какая-то упрямая тварь и держала меня на цепочке. Потом я сообразил, что и вчера вечером не слишком-то спешил домой – путь, который я выбирал, скорее позволял отыскать удобное место для тайника и превращения, чем приближал меня к деревне. Только вчера я еще сам не понимал, что делаю. В общем, сидел я в малиннике и переполнялся помалу страхом, когда раздались голоса. Людей было много и орали они что-то похабное. Часто поминали «проклятых оборотней» и «осиное гнездо». Кто-то тянул пьяную песню.
Будь у людей собаки, мне бы не отсидеться. Но собак увели к Риве Чистые братья, а я напоролся на возвращающихся по домам крестьян. Крестьяне после резни в Храггах перепились пива и не особенно разглядывали то, что крылось в зарослях.
Полумертвый от страха, я сидел в малиннике еще долго после того, как голоса затихли вдали. Понятно, о несчастье я еще ничего не знал и очень переживал, что мне все-таки влетит от Накусты за долгую отлучку.
Лишь спустя добрый час я выполз из укрытия и мышкой поспешил к деревне.
Запах гари толкнулся мне в ноздри задолго до того, как я проскочил тропу к реке и осиновые веши. А запах крови я почувствовал только на границе пожарища. Даже гарь не могла перебить этот острый упрямый запах, знакомый каждому вулху.
Только это пахла своя кровь, а не кровь умертвленной добычи.
Ничего. Черно-серое пепелище вместо деревни и запах крови анхайров.
Туес вывалился у меня из рук, и истекающие медом соты упали на жирную золу.
Мне было тогда неполных десять кругов. И совершенно ясно, что именно тогда начался теперешний я, теперешний Моран. Вернее даже, не теперешний, а тот, что совсем недавно встретился в Дренгерте с Лю-чародеем. Ибо за эти неполные одиннадцать дней пути произошло почти то же самое, что в лесу у сожженных Храгг.
Жизнь миновала крутой поворот и выбралась на совершенно новый, неизведанный участок пути. Что ждет там, в неясной пока мгле над дорогой, уводящей в непроницаемую даль?
Впрочем, я знал. Там ждет Каменный лес.
Дорога к нему ведет через Дикие земли, через наши с Тури души, через веру и неверие, через вехи воздуха, воды, огня, земли и железа, через слово, которое нужно держать, раз дал, через кровь хорингов и их утраченные, и вновь обретенные знания, через магию, проникающую в души все глубже…
Теперь я понимаю, что имел в виду Лю, когда говорил, что до У-Наринны способен дойти далеко не каждый. И было лестно думать, что именно я, отродье и нелюдь, анхайр-полувулх – способен. И Тури способна, женщина-кошка, мадхет, убившая прежнего хозяина Беша-Душегуба и ставшая сама хозяйкой своей свободе.
И Корняга, причудливое создание, не зверь и не дерево, наделенное разумом – способен, хотя ему как раз У-Наринна не особенно и нужна. Но, вот, идет с нами, даже немало помог, а однажды так и вообще выручил из совершенно немыслимой трудности. В Сунарре.
Его-то что с нами объединяет? Ну, нас с Тури – понятно, что. Но Корнягу? Что есть в нем такого, чего не найти в тысячах обычных людей, которым путь в У-Наринну ни за что не отыскать?
Не знаю. Просто не знаю. Может быть, когда-нибудь я пойму это. Но для этого нужно будет стать таким же мудрым, как чародеи. Я не могу понять – таков ли Лю? Иногда кажется, что у него множество лиц и множество характеров. Что он может быть одновременно и мной, и Тури, и даже Корнягой. И лекарем Самиром. И Иландом, древним, как небо, хорингом, помнящим Смутные дни от начала времен. И отшельником Гасдом, способным предать во имя непонятных мне убеждений. И Кхиссом, навек оставшимся в Сунарре. И той самой маленькой девочкой, что повстречали мы у вехи железа. И даже Стражем Руд, железным чудищем во главе железной свиты.
Может быть и Лю-старикашка – всего лишь одно из множества лиц, присущих неведомому мне чародею. Все может быть.
Вдруг я осознал, что не удивлюсь, если окажусь прав. У-Наринна покажет. Умение не удивляться – первый признак мудрости.
Но истинным мудрецом можно стать лишь тогда, когда снова повезет обрести умение удивляться.
Я чувствовал, что до второго Знака остается совсем немного идти. В смысле – ехать, я ведь верхом на Ветре. Скорее всего, я успею еще до пересвета. Горы на горизонте оставались далекими и зыбкими, хотя Ветер шел размашистым экономным галопом. Я уже имел возможность убедиться, что он в состоянии скакать так дни напролет. Грустная карса отстала, но не потому, что не могла угнаться за конем, а из-за той же грусти. Когда она бывала в добром расположении духа, Ветра она могла и обогнать.
Меня все больше стал занимать вопрос: почему молчит Корняга? Это болтливое создание словно воды в дупло набрало. Конечно, досталось ему недавно, обгорел, но ведь сам говорит, что ничего страшного. Не сожрало его пламя – значит, оклемается. Непохоже, чтобы он особенно страдал от этого.
Мне кажется, он что-то чувствует. Что-то очень неприятное, но мне говорить либо не хочет, либо побаивается.
Я придержал Ветра и пустил его шагом. Пусть отдохнет, порядком уже отмахали. Хорошо скакать по равнине, расстояния съедаются мигом, не то что по горным осыпям или по лесу – день тащишься, а с места вроде и не стронулся.
– Скажи-ка, пень мой любезный, – обратился я к Корняге, и тот даже екнул от неожиданности. Наверное, моя вежливость его поразила. – Слышь, нет?
– Слышу, Одинец, слышу…
Корняга говорил с опаской и плохо скрываемым удивлением.
– Ты чего притих, а? Обыкновенно болтаешь, как сорока, а тут второй день от тебя слова не добьешься.
– Ну… – протянул Корняга, лихорадочно прикидывая: как бы поудачнее соврать. Но я его видел насквозь.
– Только не нужно сказок, – предупредил я. – Ты тоже что-то чувствуешь?
Корняга поежился, шевелясь на плече.
– Чувствую, Одинец.
– Что?
– Магию.
– Ты способен чувствовать магию?
– Да. Я ведь тоже, в общем-то, порождение магии.
– Чьей? – неожиданно заинтересовался я. – Хорингов?
– Нет, тех, кто правил этим миром до них.
– Предтечи?
– Да. Но они, понятно, называли себя иначе.
– Как?
– Ар…
Я, вывернув шею, умудрился в упор глянуть на Корнягу. И Корняга осекся.
– Не знаю, – наконец признался он. – Откуда мне знать?
Действительно – откуда?
– Что за магия? – спросил я, возвращаясь к более насущным вопросам.
– Тоже не знаю. Но она преследует нас. Знаешь, что мне на ум пришло? Ползет себе жук по столу в темной пустой таверне. А над столом склонился человек с лампой в руке, и круг света падает на столешницу. Маленький такой круг, жук едва умещается. Он хочет выскользнуть из круга света, лапами перебирает, спешит, бежит, но человек двигает лампу – и круг света настигает жука вновь. Жук снова бежит – но ему не уйти, потому что в сравнении с человеком и лампой жук – ничто. Он может только подбежать к краю стола и упасть на пол.
– Жуку падение со стола совсем не повредит, – заметил я, пораженный таким поэтичным сравнением. Ну, дает пень! – Если ты хотел сказать, что мы бегаем по краю стола.
– Но круг света настигнет жука и на полу, – вздохнул Корняга. – Даже если он не разобьется. К тому же, на полу жука легче раздавить сапогом, чем на столешнице.
– Значит, останемся на столе, – решил я и ненадолго умолк.
По правде говоря, Корняга очень удачно облек в слова все то, что я чувствовал. А чувствовал я вещь, которую боялся в этом мире сильнее всего.
Охоту. На оборотней. На меня и Тури. Чужая магия кралась по нашему следу, нащупывала нас с карсой, выискивала на пути в У-Наринну. С какой целью – можно и не говорить. Оборотней ищут только затем, чтобы убить. Я знал всего два исключения: лекарь Самир искал оборотней, чтобы лечить, а Лю-чародей отыскал нас с Тури, чтобы послать в У-Наринну. Кстати, еще неизвестно, не равносильно ли это убийству.
Впрочем, я не верил, что Лю посылал нас на смерть, потому что это ничем не помогло бы ему, чародею. Не имело это никакого смысла. А вот если мы выживем, и все трое прорвемся к Трону…
«Стоп! – сказал я себе. – Это не больше, чем твои домыслы, Моран. Не беги впереди телеги, целее будешь.»
– Кто может нас искать? – пробормотал я. – Кто-то, обладающий магией. Этот, как его… Седракс. Или снова хоринги. Хотя нет, магия хорингов совершенно непонятна, но легко узнаваема, и ее ни с чем не спутаешь. Нас преследует не их магия. Людская.
Значит, либо Седракс, либо кто-то еще, мне неизвестный. Да и Седракс, по сути, мне неизвестен. Только имя, да и то ненастоящее, потому что истинное свое имя чародей не откроет никому и никогда.
Если нас выследят… то за каждым кустом может сидеть кто-нибудь вроде Чистого брата. Просто человека я разделаю в капусту, одного, двух, трех. Если они не мастера клинков. Или другого оружия. Если мастера – мне придется повозиться, а то и применить кое-что из арсенала тайных приемчиков… не всегда честных. Но я никогда и не говорил, что собираюсь драться честно.
«Погоди, Моран, – одернул я себя. – В твоем Каменном лесу снова стало темнее. Ну их, эти удары исподтишка и отравленные иглы. Что ты, не справишься простым мечом? Да еще если рядом карса и Ветер?»
Наверное, справлюсь. Еще в Торнсхольме глава цеха наемников удивлялся моей реакции. Не знал, бедняга, что у оборотней реакция чуть не вдвое быстрее человечьей. Это Унди меня просветил, и с некоторых пор я своей быстротой беззастенчиво пользуюсь. И всегда – успешно.
А вот если придется выходить против мастера магии, тогда плохо. Я хоть и существо непростое, сам пользоваться магией не умею. Чувствовать – чувствую, а пользоваться – увы.
Ладно. Будем последовательны, тогда не переполовинят, как говаривал старина Унди в минуты особенного просветления. Где удобнее всего сделать засаду? Я тут кусты поминал, но до самых гор кустов, похоже, не дождаться. Равнина. Значит, не в кустах. А где?
Наверное, там, куда мы обязательно придем. Не сможем не придти. Есть впереди такое место?
Есть. И только одно. Знак. Я уже чувствую его – ведь магию хорингов ни с чем не спутаешь. Мимо него мы не пройдем. И это единственное место, мимо которого мы не пройдем.
Ответ оказался прост. Следует не зевать у Знака, не считать ворон, а ждать неприятностей.
– Молодец, Корняга, – похвалил я задумчиво. – Ты меня предостерег. Я и сам чувствовал что-то такое… нехорошее. Но ты меня убедил окончательно. Молодец.
Корняга даже не напыжился. Только коротко ухнул, что означало у него печальный вздох.
«И надо бы предупредить Тури. Она, хоть и в теле карсы, может услышать. Я уже больше половины дня был вместе с вулхом. Завтра, поди, чуть не весь день пробуду.»
Ветер продолжал идти шагом, и карса вскоре нас нагнала. Кажется, она повеселела немного. Я выпрыгнул из седла и коротко свистнул. Карса тотчас тенью метнулась ко мне и потерлась о ноги – это она любила. Я по обыкновению с трудом устоял на ногах, а потом почесал ей за ушами.
– Послушай, киса, – сказал я ровно. – Надеюсь, Тури сейчас меня слышит, хоть и не может подать никакого знака.
Карса фыркнула и стрельнула глазищами.
«Слышу, слышу, Одинец! Говори!»
Интересно, это действительно со мной общается Тури, или я это все придумываю на ходу?
– Есть у меня подозрение, милая, что у Знака нам готовят веселенькую встречу. Так что ты это… коготки выпусти заранее, ладно?
Карса зашипела, тихо-тихо, и еле заметно выгнула спину. Ладно, будем надеяться, что ты меня поняла.
Я выпрямился и хотел уже вновь вскочить в седло, но тут меня вдруг обдало слабым, но вполне ощутимым порывом ветра. Легким, как вздох. Словно над головой пронеслась невидимая птица.
Я с сомнением взглянул в хрустально-синюю бездну неба. Последнее время я не верил в случайность подобных мелочей.
Кустов на равнине я и впрямь не встретил. Зато валуны, изъеденные ветрами и равнодушным временем, стали попадаться все чаще. Небольшие, стоящий человек был заметен издалека, а вот стоило присесть – и все. Ищи хоть до скончания времен.
Засада была впереди – проснувшимся непонятным мне чувством я ее вычислил. Вон там, шагах в ста впереди, среди белых, как черепа, камней. Хотя нет, камни больше напоминают не черепа, а полуискрошенные и затупившиеся зубы великана.
Там. М-м-м… Трое. Все трое – маги. Пахнут они по-особому. Мысленно пахнут, конечно, а не в обычном смысле. Я ведь не вулх, который по настоящим запахам мастак. Не с человеческим носом ловить слабые запахи, доносимые легким ветром…
И, провалиться мне тут же, если эти трое нас любят!
Но помимо этих трех я чувствовал еще и хорингов. И, что самое интересное, нигде не видел столба с плоской пластиной на вершине.
Ветра я оставил далеко позади. Шагах в трехста. Корнягу – тоже. А карса, понятно, прокралась со мной.
Я лихорадочно размышлял, как бы подобраться к этим троим поближе, когда в камень над нашими головами ударила тусклая фиолетовая молния.
– Эй, нечисть! Вылезайте. Вам все равно конец! – крикнули нам. И для вящей убедительности разнесли молнией еще один камень поблизости. Я пихнул карсу в одну сторону, а сам проворно пополз в другую.
Но в тот же миг я услышал, как тренькнула тетива лука, и белооперенная стрела мелькнула в вечернем небе. Меар опускался.
Тот, кто кричал нам, чтоб вылазили, ругнулся и зашипел от боли.
С треском распороли воздух еще две молнии, и в ноздри ударил свежий, как после грозы, запах.
«Влипли, – подумал я. – Между молотом и наковальней.»
С одной стороны – эти… охотники на оборотней. С другой – хоринги, лично против которых я ничего не имел, но они против меня – имели. Убитого Иланда, например. Или Винора – я уже и не помнил, кого убил я, а кого карса.
Совсем рядом что-то происходило. Звуки мне ничего не говорили – я просто ни с чем не мог их связать. Никогда ничего подобного не слышал. Однажды воздух стал совсем синим, словно Меар сорвался с небес и рухнул за соседней россыпью камней, а раз невдалеке встал крутящийся рыжий смерч и кто-то диким голосом закричал. Потом некоторое время звенело железо, и это были единственные звуки, которые я опознал легко: рубились на мечах. Недолго и, кажется, безрезультатно. В том смысле, что никому из противников не удалось убить другого.
Высунуться я не решался, видеть же происходящее хотелось страшно, да и нужно было. Но как высунешься? Чтоб тут же молнию в лоб схлопотать? А озираться, лежа среди камней, толку было мало.
И вдруг взгляд мой сам собой упал на камень, в который я вжимался плечом. В очередной раз пошевелившись, я повернулся и наконец увидел, на что опирался.
На камне цвел живой рисунок хорингов. Одну грань камня отшлифовали до зеркальной гладкости, и древний мастер вдохнул в холодную глыбу часть своей нечеловеческой души.
Тьма! Я обполз камень, чтоб глянуть с другой стороны, и не ошибся. Рисунок был и там. Иной.
Я ползал вокруг Знака. Второго Знака на пути к У-Наринне.
Никогда не думал, что такое случится.
И я попробовал сосредоточиться, чтоб увидеть рисунок таким, каков он есть на самом деле. Живым.
Трое людей прятались среди россыпи камней. В руках двоих было оружие, третий шептал заклинания. Губы шевелились совершенно беззвучно, но мне казалось, что я не понял бы ни слова, даже если б слышал, потому что так растягивать губы можно, только произнося совершенно чужие слова.
Рядом с троицей сгустилась вечерняя синева, обретая очертания сутулой фигуры с могучими плечами и ручищами до пола. Фигура налилась плотью и сделала первый неуверенный шаг. Тотчас я понял, что плоть ее
– призрачная. Это фантом, боевой магический фантом.
Маги. Все-таки эти трое – маги. Ну, по крайней мере, один из них.
Фантом легко вспрыгнул на камни и рванулся к прячущимся вдали фигурам. Но он не успел: перед ним вдруг сплелась тонкая мерцающая сеть из зеленоватых нитей. Она не задержала фантом, но рассекла на бесформенные части, которые беспорядочно рассеялись и медленно растаяли.
Я проворно переполз на другую сторону. И растворился в другой картинке.
Хоринги. Восемь хорингов с луками и короткими мечами. У одного в руках маленький хрустальный шарик, излучающий слабое сияние. Я вторично пронаблюдал, как сеть развеяла фантома, только с другой точки.
– Аншан! – крикнул хоринг с шариком, обращаясь к магам по ту сторону камня. – Мы не дадим их убить. Уходите, и пусть нас рассудит светлая У-Наринна!
– Она уже рассудила нас, Ульфенор! Зря вы вернулись из бездны.
– Не зря.
– Зря. И бездна вновь поглотит вас. На этот раз навсегда, – в голосе мага звучали издевка и презрение.
Один из хорингов вдруг вскинул лук и, не глядя, выпустил стрелу куда-то вверх. Обычно, без всякой магии. Вдали кто-то сдавленно охнул.
Так я научусь ползать, словно червь!
Взглянув на сторону людей-магов, я убедился, что стрела торчит в плече у одного из них.
– Он мог бы попасть тебе в глаз, Рунси. И ты знаешь об этом.
В ответ раздалось маловразумительное, но с чувством, проклятие.
– Уходите, – повторил хоринг. – Мы не дадим их убить.
– Вы же сами хотели их убить, Ульфенор! – крикнул тот, которого звали Аншаном, молодой, похожий на хадасца маг с черной щеточкой усиков над верхней губой. Одежда выдавала в нем не просто мага, но мага-воина.
– Теперь – не хотим. Мы хотели убить слуг Седракса. Но они идут не с вами. А значит – подождем до У-Наринны. И решим все там.
– Значит, Лю вам больше по нраву, чем Седракс, так, Ульфенор?
– Так.
– Почему?
Хоринг усмехнулся – я глядел уже на него, успев переползти.
– Потому что он не собирается навеки отдать нас бездне.
– Откуда ты знаешь, что Лю собирается сделать, а чего не собирается?
– Лю не человек. Эти двое – тоже. У нас есть общие счеты против людей. Оборотней вы сейчас истребляете так же, как истребляли когда-то хорингов. Люди не желают делить мир ни с кем. А оборотни могут с нами поделиться. По крайней мере, я на это надеюсь.
– А у них ты спрашивал?
– Спрошу. Когда придет час.
Меар опускался все ниже. Тьма, скоро я превращусь. Долго они еще препираться будут? Это, конечно, все безумно интересно, но время… Его не обмануть.
Когда я в очередной раз переполз на сторону людей, я увидел лишь застывшую картинку на камне. Аншан и двое его спутников исчезли. Вняли совету хорингов и убрались. Оставив после себя только сломанную стрелу с окровавленным наконечником на усеянной каменной крошкой земле. А потом эта картинка медленно погасла, и из глубины камня проступил другой рисунок. У-Наринна. Каменный лес. И белая птица над грубо отесанными дольменами.
Вот так-так! Хоринги ищут с нами мира! Вот бы с ними поговорить. Тьма, с ними нужно обязательно поговорить! Непременно!
Я ощущал, что рядом со мной остались только Старшие, а люди исчезли. Совсем. Теперь они далеко… и пойдут в У-Наринну своей дорогой. Непохожей на мою, или дорогу хорингов.
А хоринги неровной цепочкой шли на запад, огибая глыбы. Только бы они не решили пойти магическим путем, как Аншан, Рунси и третий маг! Если пойдут – я их не догоню.
Меар сел наполовину.
– Тури! – позвал я негромко. – Ты где?
Карса бесшумно образовалась рядом, у самых ног.
Мы вернулись к Ветру, и я лихорадочно стал сдирать с себя одежду.
«Кажется, обстоятельства нас разлучают, – подумал я. – И надо успеть уйти, пока ты не превратилась в человека. Иначе ты меня ни за что не отпустишь. Впрочем, у меня еще есть в запасе немного времени – сейчас покажется Четтан, и я превращусь. Ты же еще некоторое время останешься карсой. И я успею уйти.»
Корняга вопросительно пялился на меня. И карса тоже. Именно карса
– не Тури, это я ощутил, уж и не знаю чем.
– Слушай, пень, – торопливо заговорил я. – Я ухожу, это очень важно. Передай Тури, пусть идет в У-Наринну, как и раньше. Я оставляю ей все – Ветра, одежду, припасы. Встретимся уже в Каменном лесу. Это действительно важно, понял? И… – я помедлил. – Пусть не сердится на меня.
Если хоринги из врагов станут друзьями, у нас гораздо больше шансов там, у Трона. Ведь если победят такие, как Аншан, охотник на оборотней… я не захочу жить в таком мире.
У меня даже не осталось времени удивиться своей уверенности в вещах, о которых я еще утром догадывался весьма смутно.
Осталось одно: заразить своим желанием вулха. Чтобы он пошел за хорингами. Слышишь, вулх? Не подведи, пожалуйста!
Прохладный ветер струился навстречу моему обнаженному телу. Хоринги уже исчезли из виду, но это не беда: вулх отыщет их по следу.
Превращение бросило меня на камни, словно толчок в спину.
Надеюсь, я не совершаю никакой ошибки.
В этот раз пришедшая Тьма показалась мне особенно плотной.
