19
В Мойок-Марке был оставлен гарнизон — примерно пять тысяч удальцов. Имелась уверенность, что за неделю они все разбегутся.
Для продолжения кампании было отобрано примерно две тысячи — в первую очередь из товарищей дикарей, и тех инков, у кого физиономии выглядели менее сонными. Чтобы ускорить процесс отсеивания ненужных кадров, я устроил соревнования по шашкам, стрельбе, вольной борьбе, футболу, волейболу, арм-реслингу, спортивному ориентированию и разгадыванию ребусов. К сожалению, в число отобранных не попала девушка Часка. Я не желал больше держать при себе закодированную рабыню-шпионку. Кем же еще могла быть Часка, если даже Нина Леви-Чивитта меня продала? Да еще хотелось избавиться от изрядно досаждавшей мне бабы-ягуарихи. Естественно, я дал страшную нерушимую клятвы не брать в рот коки-куки, невзирая ни какую жару-жажду и голод-холод.
На военном совете мне удалось навязать соратникам мысль, что идти на столицу еще рано, надо закалиться в боях и заиметь крепкий тыл. А для этого идеально подходит озеро Титикака в краю Пуно, где помимо рыбной ловли и охоты на водоплавающих птиц, можно кормиться картохой, маниокой и другой едой из запасов, накопленных для строителей дамбы и жрецов, обитателей священного острова.
Двигаться предстояло в гору вдоль русла быстрой, но мелководной речушки Апуримак, а затем по дороге, проложенной по горным долинам, вплоть до самого озера. Стоит отметить, что по сравнению с настоящим Перу, западные склоны гор и межгорная Сьерра в периферийном мире были куда более влажными и заросшими. Впрочем, так оно может и выглядело в древности.
После отборочных мероприятий войско смотрелось достаточно боеспособным и бравым. Еще в крепости солдаты переоделись в трофейные плащи и стеганые хлопчатобумажные панцири, а на голову каждый напялил крепкий шлем из панциря черепахи.
Однако сыро стало не только в смысле влажности, но и в эктоплазматическом плане, облако зла все более окутывало двигающееся войско. Солнце смотрело малоприятной мордой ягуара, из-за облаков зыркал громовой демон. Сама земля вела себя недружественно и вытягивала все силы. Обессиленные ноги вдруг начинали прилипать к почве, как будто она была намазана клеем или приобрела заряд магнетизма. Даже наши ладони и то липкими стали, густой склизкий пот затягивал лоб и спину. На этой земле замедлялось, таяло, исчезало наше время, воля к победе тоже испарялась. В этих случаях помогало только кофе, зычные матерные крики и переход на скользящий лыжный шаг.
В других случаях, особенно на склонах покруче, злобная поверхность начинала отбрасывать руки, ноги и копыта, отчего срывались и летели вниз воины, носильщики и навьюченные ламы. Теперь наши ладони были совершенно сухими, движения конвульсивными, быстрыми — время явно ускорялось. Облегчение наступало лишь при употреблении коки и прочих видах расслабона. Но продвигаться надо было не сколько вверх, сколько вбок, отчего мы сбивались с пути и плутали между древовидных папоротников и сумрачных плаунов. Короче, войско превращалось в блуждающую толпу.
Где-то к вечеру, когда люди, не обращая ни на что внимания, тяжело тащились на очередную высоту и вдумчиво цеплялись за стволы огромных бамбуков, нас встретил огневой рубеж. За деревьями и камнями спрятались паршивцы, подосланные Уайна Капаком, и лупили по нам. Я вначале даже не смог распознать, сколько их, потому что помимо обычного огнестрельного оружия, пистолет-пулеметов и винтовок, у них имелось кое-что похуже. Огнеплюйные трубки, так бы я это назвал. Их высокотемпературные импульсы прожигали насквозь моих солдат, одного за другим. Я такую трубочку рассмотрел, когда мы прикончили первого врага — и все равно не слишком понятно было, как она устроена. Ничего знакомого и чересчур проста на вид. Как ни странно, «сивильник» не показывал, что противник серьезен. Обычные «червячки» на экране. Словно мы сами придумали эти огнеплюйные трубки. В то время я еще не мог понять подобное утверждение своей мудрой «Сивиллы».
Народ у нас запаниковал, опять-таки обессилел от страха, кого из бойцов посекли, кто сам залег. Я шлепнул одного своего солдатика по щеке, для придания бодрости… а у него вся половина лица краснющая стала, в кровоподтеках, как будто полная потеря сопротивляемости случилась у организма. Так может, огненные плевки в значительной степени фикция — вдруг мы сами себя калечим?
Чтобы обтечь врага с флангов, и думать не приходилось — непонятно, где располагались наши фланги. Оставалось последнее: сконцентрировать какие-то силенки и ударить в центре. Я и сам дрейфил, но потом запсиховал и остервенел по поводу того, что не могу даже роту поднять в атаку — и при том у меня под командованием две тысячи «штыков». Короче, я перестал дрейфить только, когда начал материть и отвешивать зуботычины своим солдафонам. Огненные плевки пару раз даже попали на меня, но ничего, не навредили, как будто испугались моей свирепости. Наконец, я повстречал Кукина, который прикладом подгонял взвод индюшек.
И мы пошли вперед — то он меня прикрывает, то я его. Я уже упоминал, что пули тут клепают не всегда как надо, но поскольку вливал тяжелую свирепость в каждый свой выстрел, то получалось неплохо. Я даже видел багровые стежки ненависти, которые прошли в сторону врагов — и вдоль них летели мои свинцовые плюхи. В самый решающий момент боевого соприкосновения истощился рожок моего автомата и как раз из-за укрытия на меня вылез здоровенный воин орла в очень стремном доспехе. На нем была сплошная металлическая броня, шлем в виде ягуарьей головы, нагрудник, пояс и передник — все из серебристых чешуек. Очень подвижных, словно текущих пластин. Вдобавок в руках меч, чего у инков отродясь не водилось.
Разглядывать долго не пришлось, потому что клинок обрушился на меня, а инка закричал: «За родину, за Уайна Капака!». Я естественным движением заслонился своим «калашниковым», но почувствовал, как хлынула от меча острая сила. Однако решил не безвольничать и предпринял дополнительные меры — вильнул назад и в сторону. И правильно сделал, инкский клинок рассек хваленую тульскую сталь и даже меня немного достал, его кончик чиркнул по моей щеке и груди. Хорошо, что ярость пересилила боль; я заблокировал упавшую вниз руку врага, дернул его на себя и сделал подсечку. Он стал падать, да я еще помог ему, двинув локтем по кумполу. А потом мне попался обрубок калашниковского ствола вместе со штыком. Его и засадил воину орла куда-то под забрало, чтоб больше не рыпался. При этом видел, как и моя рука, и штык, озарились багрянцем и обросли ненадолго красными нитями, словно волосами.
А ощущения такие неприятные были, что меня всего передернуло.
Одному моему приятелю-менту какая-то пьяная свинья на памятной московской демонстрации ткнула заточкой под шлем. Полсантиметра до мозга не дошла. Но у меня сейчас выхода не было. Ну, разве что сунуть врагу лимонку под передник. Короче, я лимонку сохранил и швырнул ее в группу бронированных молодцов, ринувшихся на меня вниз по склону. Всех по счастью уложил и оказался позади вражеской цепи. Толку от этого был бы ноль — ведь автомат пропал — но тут ко мне прорвался Кукин со своим «РПК». После рассечения вражеского порядка, напавшие бойцы присмирели и стали потихоньку отступать. Не слушались даже какого-то типчика, похожего на жрецы-политрука, который махал пистолетом и штандартом в виде метелки из перьев гиацинтового попугая. Впрочем, политрука скоро накрыл гранатой Николай. А когда мои ребята почувствовали себя увереннее, то неприятели быстро стухли и исчезли, скрывшись за гребнем высоты.
Туда вскоре поднялись и мы. Можно было устроить привал, подсчитать потери — их было до сорока убитых, в том числе Хусейн с прожженной спиной — и поразглядывать трофейные огнеплюйные трубки и доспехи.
Чешуйчатая, а вернее пластинчатая броня явно держалась за счет демонических сил, которые вредительски использовали эктоплазму. По крайней мере, на наших телах она просто разваливалась. А трофейные трубочки в наших руках плевались чем-то похожим на бенгальские огни — покалывало, но не прожигало. Получилось, в самом деле, что убивало и увечило нас фиктивное, но эффективное оружие, которое действовало за счет энергии сдвига, вычерпываемой из наших хилых душ паразитами-демонами.
Едва мы попеняли на инкский пандемониум, как стемнело и пришла новая напасть. Не сразу, конечно. Сперва мы разбили лагерь, выставили посты, натянули гамаки и разожгли костры. Пока мы это проделывали, уже сумятица была, все действовали вразнобой, резко, бестолково, несогласованно, словно какое-то расщепление времени произошло. Вдобавок в голове сотни разных мыслей мелькало, и ни одна не могла закрепиться. Просто шизия натуральная.
И вдруг на нас хлынула тьма насекомых, от полубезобидных комаров до весьма обидных скорпионов, ядовитых пауков, многоножек, и самое страшное — муравьиных семейств. Все эти канальи бежали к нам наперегонки со всей округи. Чему предшествовала наступившая вдруг тишина со стороны обезьян и птиц.
Склоны, заросшие кривыми деревцами, лианами и папоротниками, наполнились не только жужжанием, писком, щелкающими звуками, но жалкими стонами и жалобными криками моей армии.
В свете факелов я видел сплошь облепленных муравьями людей, которые бежали не куда-нибудь, а к своим товарищам, словно стремились поделиться с ними радостью. Кто-то резво карабкался на дерево, но вскоре падал под ударами десятков жал и сотен челюстей. Кто-то бестолково молотил палицей, просто, чтобы отвлечься от ядовитых укусов, но силы так иссякали еще быстрее и обессиленное тело после затухающего трепыхания застывало где-нибудь в кустах. Кто-то с радостью находил тихий уголок между костров, но тут ему на шею падала древесная змея или спускалась по лиане многоножка.
Одновременно я наблюдал, что творится в диверсионном мире-бомбе, созданном Борманом в своем нижнем царстве. Там действовал мой двойник Чудотворец. Там Вестники продолжали триумфальное шествие. На стадионе имени Кирова проходило первое крупное жертвоприношение.
Чудотворец успешно вызвал синекожую богиню плодородия со змеиной головой, которая появилась из сгустившегося воздуха и принялась бодро насыщаться кровью, хлеставшей из сотни свежезарезанных мужчин-распутников.
Сто тысяч бесплодных женщин, собравшихся на стадионе, неожиданно почувствовали способность к зачатию. Иные зачинали прямо на спортивном поле от Небесного Копья, Золотого Дождя и прочих братьев, в которых бушевала сила Отца-Солнца. Группа подвижников героически осеменила около сотни женщин. Один из Вестников шутливо назвал это собрание осеминаром.
Радостные самки, получив горячие ласки, рвали затем на куски свежезарезанных распутников, большинство из которых являлось по профессии бизнесменами и бюрократами. Красными от крови ртами возбужденные вакханки требовали еще и еще.
Действие транслировалось по телевидению и вызвало мощный всплеск чадородия у женской половины страны. Более того, на ночных улицах группки женщин насиловали мужиков, возвращавшихся с работы или пьянки-гулянки.
Следующей ночью в спортивном комплексе имени Ленина собралось сто тысяч мужчин, страдающих импотенцией и слабой эрекцией. Чудотворец просил явиться Мать-Луну. Благосклонная богиня вначале приняла облик лунной девы Веры, сестры Чудотворца. Лунная дева исполнила искусный стриптиз под оглушительный рев довольной публики, а затем придала закланию трех развратных женщин, по профессии секретарш, рассекая их длинным ножом от промежности до груди. Это вызвало немедленную и сильную эрекцию у всех мужчин, присутствующих на стадионе и наблюдающих действо по телевидению.
Когда лунная дева вымазалась с головы до ног в крови жертв, Чудотворец взмахнул руками и на ее месте появилась Килья со свисающими грудями и распахнутым лоном. Она была ужасна, но она же была и невероятно обольстительна. Сто тысяч мужчин, присутствовавших на стадионе, и сто миллионов, наблюдавших по телевизору, вступили с богиней в мысленное соитие, затронувшее все нервные узлы, и почти немедленно спустили. Среди немедленно спустивших были и пацаны двенадцати лет, и девяностолетние старцы.
В эту ночь практически все мужское население страны вступило в половую связь с тем или иным живым, а то и неживым объектом. Случилось около десяти миллионов сексуальных насилий и домогательств, часть из которых имела гомосексуальный, скотоложеский, онанистический и даже некрофильский характер. Однако ни одна (один, одно) потерпевшая (потерпевший, потерпевшее), сознавая торжественность пробуждения мужского начала, не заявила (заявил, заявило) в милицию. А если бы и заявила (заявил, заявило), то в отделении милиции на нее (него), в первую очередь, посягнули бы, имея ввиду групповую оргиастическую связь…
— Закутывайтесь в тряпки, окружайте себя кострами, — пытался командовать я своим обезумевшим воинством.
Меня, как ни странно, всякие твари не особо цапали, может потому, что я хорошо облился тройным одеколоном. Все равно, от такой ситуации можно было спокойно рехнуться. Так бы и произошло. Если бы я не взглянул на «сивильник». На экранчике присутствовал человечек и совсем мелкие людишки, повисшие на одной ниточке — это, наверное, я и мои товарищи-подчиненные. Нас опять окружали «червяки», то есть мнимые опасности.
Я хотел было запустить «сивильником» в первый попавшийся баобаб — ничего себе «мнимые опасности» — а потом раздавил трех-четырех пауков и подумал. Не стоит ли за сообщением хитроумного прибора какая-нибудь правда-истина?
Этот мир становится все «сырее», то есть, сплошь облеплен эктоплазмой, которая легко поддается дрессуре. Найди только энергию сдвига, и с ее помощью лепи мелких и гадких тварей, стаи, рои, эскадрильи, дивизии. А потом сыпани ими в нас. Наш страх ускоряет время, вызывает мельтешню, он придает этой условно существующей дряни смертельную вредность и непобедимость.
Плачевный результат налицо, сколько соратников превратилось в багровые пузыри из-за ядовитых укусов, я сам раздулся раза в два.
Надо как-то закрыть наши души, чтобы волосатые руки демонов не добывали там энергию сдвига, которая воплощает все новые членистоногие орды.
Надо отвадить демонов. И точка. Но в первую очередь, не бояться кусачую мелкоту.
— Не дрейфить, паршивцы! — заревел я на подчиненных в приказном тоне. — И демоны смоются отсюда.
Как бы не так. Мне никто не поверил. Зато над лесом встала гигантская фигура Чаупиньямки, покровительницы всего живого, с нимбом из москитов, ее уши вместо серег украшали скорпионы, на шее висело ожерелье из многоножек, по грудям сидели, ползали и вкушали стекающее молоко мухи и осы, на животе копошились сплетенные змеи, напоминающие ожившие кишки, юбка состояла из паутины, по которой сновали пауки. Такая вот красавица.
— Хорошо, что ты появилась, — кинул я демонической силе, чувствуя справедливую ненависть. — Но не думай, что тут все от тебя торчат.
Демоническая сила надвигалась. Я видел каналы ее истечения, распустившиеся как женские волосы, они пронизывали моих людишек, швыряли, дергали их, болтали по воздуху, развратно елозили в мозгах и добывали энергию сдвига. Один из таких побегов вертелся около моего лба.
Не панику, а справедливую ненависть это вызвало во мне. Я снова почувствовал, как вокруг позвоночника несутся вихри и смерчи, среди которых выделяются тяжелые и острые вибрации. Абстрактные ощущения сменились более конкретными. Вихри становились нитями, нити сплетали мне новое тело — «тело войны». Моя новая голова была тяжела. Более того, ее украшало острие. Я видел свои новые ноги, этакие колонны, обшитые толстенной кожей. Я видел свои бока, более похожие на борта танка. А потом я налился огнем и рванулся в атаку на объект ненависти. Ноги увязали в какой-то липкой дряни, корпусу мешала гибкая словно резиновая растительность, но я все-таки добрался до брюха Чаупиньямки. Заострившаяся голова воткнулась в мягкое и мерзкое нутро, на меня брызнула и посыпалась копошащаяся, кусающаяся, царапающаяся требуха. Такого омерзения я никогда еще не испытывал. Сто процентов антикайфа. Только отрешившись, представив всю цепочку миров, тянущуюся из небытия к сверхбытию, я избавился от отвращения к этому дерьму. А потом взгляд опять втянулся в исходный мир.
Кругом еще мучились солдаты и матросы, но насекомых было уже в сотни раз меньше, а те, что остались, удирали со всех членистых ножек под ударами факелов и хрустели под карающими подметками сандалий и башмаков.
Ко мне подходили Кузьмин и Коковцов. Они явно были искусаны и явно были недовольны. Я решил стать вежливым и предупредительным.
— Вижу, друзья, что вы собираетесь провести заседание штаба или даже устроить военный совет. Заранее скажу, что я не против. Только, давайте, вначале чайку сообразим.
— Похоже, нас твое мнение скоро перестанет интересовать, — зловеще произнес опухший Коковцов.
— Почему?
— Потому что мы идем не туда, — обвинил экс-сержант Коковцов.
— Опять подозрения, что меня нанял Верховный Инка в своих гнусных целях?
— А что, если да? — скупо, но веско сказал Кузьмин, который раньше всегда был на моей стороне.
— Тогда стал бы он напускать всю членистоногую гадость на нас? Эти мучительные укусы как раз свидетельствуют о том, что мы движемся туда, куда Уайна Капак не хочет. А вот когда мы наступали на столицу, захватывая селение за селением, все у нас ладилось и удавалось. Так или нет?
— Так, — вынужден был согласиться Коковцов.
— Значит, ты считаешь, что коли попрут на нас еще какие-то гады, это будет самым благоприятным признаком? — уточнил Кузьмин.
— Ты точно уловил. Сие только надо приветствовать радостными аплодисментами и криками «браво».
— Значит, Хвостов, озеро Титикака важнее для Верховного Инки, чем собственная столица?
— Опять угадал.
Я, стараясь говорить разумнее, стал объяснять, что дело не только в крепком тыле и кормовых ресурсах. Через Титикаку, мол, ползет эктоплазма и текут демонические силы из нижнего мира. И если мы их не задержим, то они прямиком попадут в наш любимый родной мир-метрополию.
Говорю красиво и убедительно, а потом смотрю, что особого контакта с аудиторией нет. Эти ребята, кажется, так до сих пор не поверили, что оказались за пределами не только Земли, но и организованного космоса, фактически в обители зла, которая готовится преподнести серьезный сюрприз нашим родным краям. Но, по-крайней мере, зубы Коковцову и Кузьмину я заговорил. И даже предложил, по крайней мере, на людях, обращаться ко мне: товарищ командарм, — для укрепления уставного порядка.
До позднего утра бойцы отсыпались за бессонную ночь, свалив свои палицы и топоры в кучу. Потом опять марш-бросок. Два часа ходьбы и карабканья по лесистой и скалистой местности, после чего мы оказались на плато. А затем впереди замаячило Нечто. Оно было похоже на громадный бутон, расположившийся в углублении, имеющем много общего с кратером. Над бутоном виднелось багровое сияние. Мало кому из нас захотелось встретиться с этим неприятным образованием и мы свернули влево.
Еще час все менее бодрого топания и впереди показался тот же бутон, только полуоткрытый и лежащий прямо на поверхности земли. Да еще граница багровых сумерек проходила гораздо ближе, а пестики с тычинками монструозного цветка напоминали внешние органы захвата пищи. Еще поворот и час утомительной ходьбы, но, в итоге, багровые сумерки повисли над нами, вымотавшимися и отчаявшимися, а цветок напоминал уже десятиэтажный дом на столбе, пестики же с тычинками — хищный злодейский рот со множеством челюстей и острых хоботов. Ловушка, иначе не назовешь.
«Сивильник» упорно показывал мнимую опасность. Однако несколько отважных бойцов, неосторожно приблизившихся к бутону, были насажены на пестики, а затем сунуты в жующие тычинки. От такого опыления цветок страсти заполыхал алым цветом. А с другой стороны багровых сумерек виднелись громадные тени марширующих воинов — это, пожалуй, были мы сами, только в прошлом.
Цветок из дрессированной эктоплазмы сжимала время, превращала его в пространство. Из-за этого при движении в любую сторону мы неизбежно проваливались к центру ловушки. Эх, сейчас бы Крейна сюда, он бы поразмышлял насчет девятимерных нитевидных стрингов, для которых и время, и пространство — всего лишь два проявления одного измерения.
На вершине цветка уже воссела торжествующая Чаупиньямки, на этот раз она была вполне прекрасна и напоминала Веру. И стройностью, а румянцем ланит, и тугой бархатистостью кожи, и яркостью глаз.
Я попробовал себя сдерживать и не психовать. Тут меня и осенило: деревья-то, которые здесь как-никак растут, вовсе не попадают к пестикам и тычинкам страшного цветка на закуску… И потому именно, что не движутся, а торчат на одном месте. Я предложил всем соратникам сесть, передохнуть и перекусить, то есть, просто прекратить перемещение. И в самом деле, через час стало заметно, что цветок помаленьку удаляется, а багровые сумерки рассыпаются и превращаются в тающие серебристые нити. Соответственно и мой авторитет, как командующего, укрепился в результате чудесного избавления. Кто-то даже назвал меня «товарищем командармом», а одна индейская колдунья (непонятно, как она прошла отборочные соревнования) расцеловала и предложила срочно разделить с ней ложе.
Я сказал ей, что после победы — обязательно, и стрельнул у кудесницы табачку, а потом мы снова двинулись в путь. Когда заночевали в своих гамаках, нам оставалось совсем немного до горной дороги. Деревья в районе стоянки росли реже, меньше было налеплено мха, лишайников и меньше свисало лиан. Однако народ уже боялся — на блок-посты солдатиков загоняли рукоприкладством и поджопниками. При том на каждом посту сидело по бойцу из числа тех, кто «спустился» из верхнего мира, с автоматом и гранатами. Пришлось и мне, отставив свой генеральский статус, идти на боевое дежурство с «калашниковым» в руках. Взял с собой адъютанта Носача с самодельной винтовкой и еще пару индюшек.
Вначале все спокойно текло, я даже погрузился в полудрему, в которой грезил, как бы все могло у меня удачно сложиться с Ниной или с Чаской, если б не закодировал их преступный Уайна Капак. А потом, перед тем как всхрапнуть, почти случайно чиркнув взглядом по лесу, заметил в лунном свете какие-то тени. Я сразу мог бы дать честное пионерское, что это — ягуары, целое семейство. Они двигались, то очень медленно, то мгновенно перемещаясь с места на место. «Сивильник» сразу сделал подсказку, да впрочем я и так догадывался — это нападение «дрессированной» эктоплазмы.
Хотя было скудно по части света, я заметил как посерели и обмякли мои индейчики. Демоны предъявили нам не только эктоплазменных ягуаров в большом количестве, но еще размочили наши души водой страха и отчаяния. Я приладил автомат и думал было стрелять, но тут понял, что порождениям «сырой» материи вряд ли много вреда нанесу, а вот весь лагерь ввергну в панику со всеми вытекающими последствиями. Но влупил очередью кто-то другой — с соседнего поста.
Пришлось присоединиться и мне. Шагах в пяти возникла оскаленная морда, в которую я и пустил пули. Зверюга натурально дернулась и затихла, уронив голову в лужицу крови. И тут я заметил, что ягуары уже позади меня, и некоторые из них имеют подозрительные человекообразные очертания. Проклятая индейская фантазия! Это она превращает эктоплазму в сущих монстров.
Над лесом шагало божество с головой ягуара. Оно проникало в каждый мозг, окольцовывало органы чувств, пичкало своей устрашающей пропагандой центры восприятия, захватывало психическую ось и забирало энергию сдвига.
Сзади раздались хоровые вопли ужаса, мимо моей головы свистнул каменный шар, наудачу пущенный каким-то пращником. Ягуары, полуягуары, четвертьягуары и прочие ягуарантропы шли в психическую атаку, нападая с разных сторон, возникая там и сям, обретая вещественность, когда им нужно. Кое-кто из них пользовался таким нехитрым оружием, как заостренные колы и дубье.
Пару моих выстрелов — и я уложил двух хищных монстров. Второй ягуарантроп чуть не засадил кол мне в пузо, я еле успел воспользоваться автоматом как палкой. Но все равно злой чудик напрыгнул на меня, на автомат легли лапы хищника, причем с заметными пальцами, неизгладимое впечатление производили здоровенные когти, с клыков капала слюнка, пятнистая и шерстистая морда лица не внушала симпатий. Я понимал, чем рискую, поэтому выдержал натиск, а затем потянул на себя и поддал злыдню ногой снизу, чтобы он кувыркнулся через меня. И, в итоге, шарахнул его прикладом по черепу.
Однако, по-большому счету, в лагере царило несусветное, несмотря на имеющееся ограждение из веток и стволов. Брань, скрежет, хруст костей, гневные крики, редкие выстрелы, пораженческие вопли. Пораженческие вопли звучали чаще всего.
Я вместе с Носачем ринулся назад, в центр нашего стойбища, пытаясь организовать людей в малые боевые группы.
— Эй, козлы, в тройки, четверки становитесь, два с факелами, два с топорами, и никакая эктоплазма к вам не прорвется. Главное, не дрейфить.
Кое-где самоорганизация происходила и без меня. Особенно по периметру, где на постах находились мои десантники и диверсанты, но в центре лагеря царил ад.
Ягуары и полуягуары кромсали людей как газеты. Люди как проигравшие футболисты падали на землю и зажимали глаза руками — жри, не хочу. Большинство монстров жрать хотело. К ягуарьему племени присоединились чудища, похожие на пум, волков и медведей. Костры кое-где превратились в огненные столбы, от которых спасения не было ни моим бойцам, ни хищному племени.
Каким-то третьим или четвертым глазом я наблюдал нижний мир Супайпы-Бормана, готовящийся стать подарком метрополии. Я видел костры на улицах городов, сложенные из трупов, легковушек, книг, дискет, компакт-дисков. Я видел руки людей, рвущие жареную человечину и заталкивающие ее себе в рот. Я видел и слышал дикторов телевидения, которые объясняли, почему надо поедать врагов народа, особенно их мозги, печенки и сердца. Потому что надо вернуть себе их несправедливо накопленную жизненную силу. Потому что надо уничтожить их телесные души-двойники, чтобы те не могли больше навредить или воплотиться. Потому что надо вобрать в себя их дух, чтобы он не смог вознестись к небесам и притянуть оттуда враждебные астральные сущности.
Дикторы телевидения объясняли, что не всякое обладание имуществом есть зло, а лишь то, что противоречит воле божеств и круговороту жизни. Братья Вестники отделят праведных собственников от неправедных.
Тем временем братья Вестники в белых туниках и в масках, изображающих солнце, луну, медведя, волка, зайца, врывались в квартиры, вытаскивали оттуда «себялюбцев, недостойных хоровода жизни», в основном граждан гордых да независимых, и резали их широкими ножами на восходе солнца. У свежезарезанных спрашивалось: «Ну что, не будешь больше выпрындываться?» При этом ярчающий диск казался головой радостного бога.
Еще уцелевшие «себялюбцы» не отстреливались от разгулявшихся «альтруистов», а только виновато прятались по темным углам.
Я видел и слышал коллективные молебны восходящему солнцу — на газонах перед домами, простодушные песнопения луне на закате — около рек и озер. Организовывали массовые ритуалы опытные проповедники из общества Вестников.
Я видел, как двигалась людская очередь на пункте по проверке функций мозга. Проверяемым закреплялись на головах датчики, которые снимали альфа-, бета— и дельта-ритмы. Испытываемые проходили массу тестов, причем датчики изучали по пульсу и состоянию зрачка, правдивы ли ответы. Данные обрабатывались сверхмощными компьютерами на параллельных процессорах, которые определяли способности граждан к включению в большое общее дело, к опрощению, самоотдаче и самоотрешению, к эмоциональному подъему, к смирению и поклонению высшим разумным силам.
Те мозги, что полностью не подходили, вскоре просто вышибались палицами и дубинами. Другим мозгам, частично испорченным индивидуализмом и себялюбием, давался испытательный срок, в течение которого происходило Исцеление с участием опытных нейрохирургов и фитотерапевтов из числа Вестников.
Еще быстрее двигалась очередь на избирательных участках, там голосовали за списки партии «медведя», партии «волка» и партии «барана». Народ больше всего доверял ветеранам движения Вестников. Парламентом был принят новый герб страны — пятилучевой знак солнцеворота.
Одно министерство за другим переходило под покровительство Высших Разумных. В экономическом ведомстве бразды правления взяла богиня плодородия, чье изваяние со змеиной головой и набухшими грудями занимало холл главного здания. Теперь каждый чиновник знал, что вышестоящей у него является сверхъестественная сила, перед ней и придется нести ответственность за нерадение. Особо нерадивые бюрократы были покараны уже на следующий день, их тела умерли из-за внутренних кровоизлияний, а над лицами с застывшими масками недовольства летали тучами мухи…
Сам-то я отбивался довольно лихо, с автоматом-то, с матом, сзади меня к тому же прикрывал Носач. Но мои личные успехи не имели судьбоносного значения в этом кавардаке. И вот где-то в центре лагеря среди огня и павших бойцов надо мной зависло божество хищного племени. Морда его лица с довольной ухмылкой наклонилась как бы сказала: «Зря трепыхаешься, зудень.»
Сейчас я не думал о вечной борьбе добре и зле — тем более, ведь неизвестно, кто есть who и что есть what. Я примитивно хотел отомстить. По уже испытанной технологии мой позвоночник завибрировал и вокруг него закрутились вихри. Однако, они никак не могли соединиться во что-либо путное. Демон-ягуар рассеивал их своих дыханием. Как я не вспоминай свои чешуйчатые конечности с когтями, ничего серьезного не получалось. Я оставался маленьким человечком, к тому же мне приходилось увиливать от мощных лап, которые искали меня. Упал — и одна из них пронеслась надо мной, отпрыгнул в сторону и другая свистнула в дециметре от меня.
Демон-ягуар уже готовился закогтить меня, когда я поймал свежую струю эктоплазмы. Вначале меня понесло словно бурным потоком, а я только твердил пароль — неистовство и ярость. Потом я заново родился на свет из сгустка энергий. Сгусток стал клубком багровых нитей, из которых было соткано мое «тело войны». Панцирь, чешуйчатый гребень, кривые мощные лапы, вытянутая пасть, костяные дуги над глазами и шеей. Глава и вдохновитель всего бесовства, демон-ягуар, сразу прыгнул на меня и воткнул свои когти — в гребень — там они и застряли. Хвост, мой хвост, сбил неприятеля с ног, оставалось только изогнуть шею и запустить челюсти с многорядками зубов в его глотку. Жизненная сила потекла ко мне обратно…
А потом я шел с автоматом и топором, собирая ватагу бойцов и добивая разбегающихся монстров, которые, похоже, потеряли ориентацию в пространстве и жалобно скулили.
Коковцов и Кузьмин тоже воспряли и, собрав несколько сот людей в боевые порядки, прочесали весь лагерь и его окрестности. Кукин, окруженный верной командой дикарей и внушая им бесстрашие, бился как воинственный демон от начала до конца… Это дело мы довершили к утру.
В строю, в итоге, оставалось не более полутора тысяч, но зато самых крепких. В поход мы снова двинулись лишь около полудня, но когда солнце собиралось заползти за край горизонта, очутились уже на крепкой дороге, выложенной из каменных монолитов.
Это ночь прошла спокойно, было достаточно времени для зализывания ран. На следующий день до Титикаки оставалось менее шести часов перехода, но дорога входила в довольно узкое ущелье между двух скалистых массивов. Вперед были высланы патрули из наиболее ловких и осторожных бойцов.
Оказывается, по обе стороны ущелья нас уже караулили. Слева от него были только крутые склоны гор, а справа, за скальной грядой — долина, полная войск. Тысяч семь не меньше, причем отборные, среди них личная стража Верховного Инки — уаранку, также воины кондора и воины орла, которые, как известно, плюются огнем и пулями. Это против наших полутора тысяч плюс двухсот раненых.
(Кстати, дикари потихоньку своих раненых жрали, несмотря на разъяснительную работу. Нетерпеливые жруны уверяли меня: увечные соратники-де сами хотят, чтобы их магические силы перешли к здоровым; я же тщетно объяснял, что мы воюем именно за то, чтобы каждый соратник мог при желании съесть только самого себя.)
— Как видите, направление было выбрано правильно, — уверенно сказал я на военном совете, — именно к Титикаке боялся нас пропустить Верховный Инка.
— Направление как раз было выбрано неправильно, — оспорил Коковцов. — Инка хотел увести нас подальше от своей столицы и засеянных полей, чтобы разбить в этом диком углу. Что у него почти получилось.
— На пути в столицу нас бы встретило не семи, а сорока семи тысячное войско, — напомнил я, с чем присутствующие должны были согласиться. — Так что давайте решать военные вопросы. Напоминаю, что в рукопашном бою важную роль играет плотность клинков, а в дальнем — плотность огня. Ни того, ни другого у нас нет. Так что ночью мы вскарабкаемся на скалы, те что справа от дороги, а утром атакуем врага ударом сверху — надеюсь он будет внезапным. Сколько у нас огнестрельного оружия?
— Десять «АК» и шестьсот патронов, восемь пистолетов, два ручных пулемета и к ним семьсот патронов в снаряженных магазинах. Плюс десять самодельных винтовок. Еще десятка два гранат. Один легкий миномет и десяток мин к нему. Огневая мощь «потрясающая», — отозвался Коковцов. — Да враги заплюют нас, пока мы будем торжественно спускаться со скал в долину.
— Есть еще прибор ночного видения, — напомнил Кукин.
— Тогда мы пройдем по скальной гряде незамеченными и ударим по их войску с той стороны, которая сейчас считается ими тыловой, — включился Кузьмин. — Там, конечно, случатся шум, паника, переполох и все такое. Если нам в такой ситуации не удастся выиграть, значит, нам ни в коем разе победа не светит.
Ну, что, остается согласится с таким мнением. Нам, действительно, полторы тысячи человек не спустить без шухера и заморочек со скальной гряды.
— Остается узнать, господа, у кого альпинистская подготовка?
— У Альвареса. Он чуть ли не на пальцах умеет карабкаться по скалам.
Подозвали Григорио Альвареса, иначе говоря дядю Гришу. Он уже неплохо научился изъясняться по-русски. Как выяснилось, ему все-таки нужны были веревки. Даже не столько ему, сколько тем, кто полезет следом.
Дикари, к сожалению, раненых товарищей уже доели, так что весь личный состав, к счастью, был готов к продолжительным физическим нагрузкам. Привели ко мне предводителя голозадых Кори-Амару, господина с жирными и довольными губами, который сказал, что его люди умеют плести отличные веревки из некоторых сортов лиан. Сказано — сделано. Три часа понадобилось диким людям, чтобы нарвать гибкие растения и сплести их — получилось нечто вроде веревочной лестницы.
В первой тройке скалолазов двигался дядя Гриша, его глаза были оснащены прибором ночного видения, который все представлял в призрачных зеленоватых тонах. Следом Кузьмин, а потом я, но в той же связке.
Я не люблю гор, особенно ночью. А тут, чтобы остаться незамеченными, надо было оперативно вскарабкаться по стене высотою в двести метров. Альварес, который тащил веревку, конечно, классно пер вверх. Правда, раза три поскользнулся на влажных камнях, но все-таки не упал, так что нам не пришлось его вытягивать. Скорее уж наоборот — он нас заражал бодрячеством.
При этом Альварес уверял, что некоторые камни его кусают за пальцы или специально рассыпаются. Я же, как спец по экстрасенсорике, различал живые вибрации и понимал, что это «сыроватости» играют. Эктоплазма здесь заряжена дурной энергией сдвига на всякие подлости.
Альварес, наконец, выбрался на более-менее горизонтальную площадку, потом мы с Кузьминым.
Неподалеку прогуливалось несколько вражеских солдат, наверное, какой-то патруль. Они шли уверенно, причем без прибора теплового видения и даже факелов. Не иначе, их ведет что-то или кто-то.
— Я беру первого, Альварес — второго, ты — третьего, — распорядился Кузьмин, не дождавшись моего приказа.
— Там еще проводник должен быть, демон такой, — сказал я.
— Да, ну тебя, выдумщик… Гриша, оставайся посередке, я проползу влево, ты, Егор, — вправо. Подключайтесь после меня.
Кузьмин ухватил «своего» неприятеля за ноги, затем повалил и кокнул, Альварес тоже подсек противника приемом «ножницы» и свернул ему голову. А мне не хватило природной ловкости. Я кинулся на «своего» врага сзади, пытаясь зажать ему рот и избавить от мучений штыком. Однако неприятель чуть не прокусил мне руку, а штык уткнулся во что-то твердое. Потом я схлопотал удар вражеского затылка в свой лоб и вообще отпал. Инка уже хотел приголубить меня топором, так бы и сделал, кабы Кузьмин не метнул финку и не попал, куда надо.
Вместо того, чтобы отдышаться, я кинулся за демоном-проводником, а он от меня — мелкая тварь, похожая на крысу.
Сейчас он нас всех раскроет и тогда — хана! Позвоночник мой задрожал и выплеснул несколько вихрей, вихри стали нитями, из которых получилась стайка преследователей… Я вгрызся во тьму многими глазами, я увидел юркую тень сразу со многих сторон. Потом последовал рывок. Этой «крысе» некуда было выскочить и вскоре она хрустнула на зубах. О чем я радостно поведал соратникам.
— Ну ты чмо! — только и сказал Кузьмин. Альварес воспринял мои слова стоически, он как раз искал утес, на котором можно закрепить лиановую лесенку.
Когда это получилось, то начали появляться остальные товарищи по борьбе. Двинувшаяся вперед цепочка соратников старалась держаться правой стороны, потому что слева, ближе к ущелью, располагались вражеские бойцы.
Справа за обрывом была видна долина, которая полнилась огоньками. Как ни странно, огоньки поднимались и вверх, словно инки пользовались сигнальными ракетами. В любом случае, зрелище было внушительное. За полтора часа мы без особых происшествий — разве что я пару раз сшибал своими «щупальцами» летучих демонов — прошли вдоль всего скального массива и стали спускаться вниз. Через два с половиной часа мы оказались с другой стороны от вражеской кодлы.
— По-моему, пора начинать, — сказал Коковцов, когда наши бойцы более-менее выстроились в несколько колонн. — Днем мы все равно просрем. А сейчас достаточно светло из-за этих тысяч факелов.
— Вижу, кстати, золотой штандарт. В том шатре, похоже, проживает военачальник. Может сам Верховный Инка, — заметил Кузьмин, приладивший к глазам прибор ночного видения.
— Вот туда ударим колонной с левого фланга, — предложил я.
— Чтобы нас отрезали и забили дубинками, — скептически отозвался Коковцов.
— Тогда ударим к центру одновременно и с правого фланга. Пусть они думают, что мы их окружаем. Когда у них подымется паника и всякий хай, остальные наши колонны ударят им в лоб и сомнут то, что останется.
— Ну, ты стратег, — присвистнул Кузьмин.
— Это достаточно глупо, чтобы сработать, — согласился Коковцов. — Только я поведу те колонны, что выступят в конце.
— Ладно, я ударю с левого фланга. Пятисот человек мне, думаю, хватит, — вынужден был сказать я, хотя от страха немножко вспотел. Откликнулись и разные рефлекторные зоны: сердце задергалось, под ложечкой образовалась томительная пустота, в коленках — слабость. Но я понадеялся, что вскоре фронтовой психоз выбросами адреналина избавит меня от неприятных ощущений.
— Пойду с правого фланга, — вызвался молодец Кузьмин. — Мне тоже нужно не менее полутысячи народа, и как минимум один пулемет.
— Я — с тобой, — веско заявил мне Кукин.
Меня тут сомнение взяло, все-таки был Коля закодирован-заколдован Верховным Инкой. Хоть и не навредил он ни разу, однако неизвестно, как сыграет в самый ответственный момент.
— Ты лучше себя побереги, — сказал я.
Он подошел поближе, поигрывая желваками.
— Без меня пропадешь. Я выдавил из себя беса, которого имплан… имплантировал мне полковник Максимов. Эта тварюга напрочь лишала меня воли, заставляла жить по плану товарища полковника.
— Это когда надо было напасть на храм долины Урубамба?
— Нет, тогда еще я действовал по плану Верховного. Истребил я беса во время штурма высоты, на которой засели огнеплюйщики. По замыслу этого хренова Инки твое воинство должно было понести там гораздо большие потери и дезорганизоваться на несколько дней.
Так, сейчас Кукин уже раскодированный или притворяется раскодированным? По идее, если он человек Максимова, то зачем ему сейчас раскрываться? Продолжал бы творить втихаря свое темное дело. Поэтому надо вроде бы ему довериться.
— Коля, не подведи, — внушительно сказал я. — Вспомни ту кавказскую станцию, где мы бегали от свинцовых конфет, вспомни майора Крылова, которого зарезали эти гады, вспомни и держи себя в руках…
И вот взмыла наша синяя ракета, сразу ударили очереди, отправилось несколько мин в центр вражеского стойбища, а следом, после такой хиленькой артподготовки, пошли в атаку две усиленные колонны.
Первые сто метров удалось преодолеть довольно спокойно, инки мельтешили, бегали во всех направлениях, но разбивались о нас, как волны о каменный мол.
Мы двигались клиньями — тактика не очень известная местному люду — это когда выстроенная острым углом группа, прикрывшись щитами и ощерившись копьями, режет и протыкает вражеские порядки и толпы. С крыльев клина должны вдобавок работать лучники своими длинными луками, а также пращники и метатели дротиков. В случае применения огнестрельного оружия колонна обязана была сразу залечь, а из ее сердцевины застрочить пулеметчик. (Еще раз напоминаю, что пули не обладали здесь такой эффективностью, как в цивилизованном мире — по-крайней мере, для увеличения убойного действия надо было прилагать особые мысленные усилия.) Возглавлял мой клин Кукин — это дело у него неплохо получалось, не зря он все-таки напросился.
Воины врага, полусонные или нажевавшиеся коки, замахивались топорами и палицами, наседали, но кончалось это тем, что просто повисали на копьях, после чего их скидывали на землю, как сено с вил.
Однако, после первой сотни метров появились воины орла и застрочили. Наш клин, по счастью, успел быстренько залечь, а пулемет, находившийся в руках Носача, — ответно загавкать.
Где-то за десять минут мы израсходовали практически все боеприпасы, но наши минометчики лихо обработали вражеские огневые точки и практически все их накрыли. Теперь можно было двигаться, сближаясь, как с шатром вражеского главкома, так и с колонной Кузьмина. Кукин, находящийся на острие нашего клина, взмахнул топором и расколол очередную голову.
Когда до ставки вражеского главнокомандующего оставалась не слишком протяженная дистанция, путь вперед преградили цепи личной стражи — уаранку. В мощной броне. Такую я уже видал на лесистом склоне. Только там противостояло нам куда меньшее количество латников.
На них были сплошные доспехи, шлемы в виде змеиных голов, нагрудники, наплечники, пояса, передники, наручи, перчатки с когтями и прочее — все из металлических пластин. Причем они постоянно перемещались и меняли форму доспеха — для соответствия движениям тела. Происходило это так плавно, непринужденно и без скрежета, что оставалось признать — у деталей этой брони не имелось обычных сочленений, не были пластины нашиты на ткань или кожу. Скорее всего, специалисты опять создали из податливой эктоплазмы вещи условно существующие и страшно опасные. Воины-уаранку были вооружены не только палицами, цепами и топорами, похожими на секиры, но и мечами. Как прямыми, так и изогнутыми. Использовавшийся на доспехи и клинки металл имел сочный черный оттенок.
Среди наших воинов прошел шорох, они не ожидали встретить такого бронированного противника в таком количестве. Но я-то и понимал, и чувствовал, что эти доспехи произведены нашей энергией сдвига, той самой, которую выжимают из нас демонические силы.
Над шатром вражеского владыки твердо встал каменного вида демон из нижнего мира с черно-желтой головой ягуара, с морщинистой головой кондора, с зазубренной головой ящера — символ неотвратимости и неприступности. Похоже, готовилось серьезное изменение судьбы.
Я видел, как из недалекого озера Титикака выплывает нижний мир, подарок рейхсляйтера Бормана. Недостроенный храм-зиккурат на святом острове рос на глазах, набирая ярус за ярусом, превращаясь в тоннель, связующий реальности.
В этом диверсионном мире человек был органично включен в кругооборот веществ и энергий.
Там одни граждане поедали других открыто и не стесняясь, получая одобрение прессы и начальства. Персоны, предназначенные к употреблению, обязаны были носить на одежке знак "М" — «мясо». Просторечно их называли «ходячими бифштексами». В назначенный час их усыпляли и уносили в мясной магазин, где сразу выстраивалась очередь. Туда же приезжали фармацевты, добывающие полезные вещества из человеческих организмов, и хирурги, подыскивающие органы для трансплантации. Ясно, что люди с буквой "М" старались дома не проживать, поэтому их отлавливали по подвалам и чердакам с помощью охотников-любителей и пионерских дружин.
Попасть в категорию «мясо» мог любой, кто отлынивает от порученной работы, не видит в ней толка или же плохо сотрудничает с товарищами.
На Красной и Дворцовой площадях происходили массовые заклания, присутствующие массы народа («бодрствующие») в активном трансе помогали энергии сдвига покинуть свежие жертвы и слиться в единый поток. Единый поток под управлением Высших Сил и контролем «бодрствующих» устанавливал гармонию в природе, уравнивая количество сознания в камнях, растениях, животных и людях.
Созданные из металла и лазерных лучей изваяния-изображения Высших Разумных Сил украшали центры городов.
На окраинах и в старых городских кварталах строились храмы, которые назывались «медитационными центрами». Там все граждане регулярно, два раза в будний день и три раза в выходной, слышали голоса и видели образы Высших Сил, которые вдохновляли на труд и на подвиг.
Высшие Разумные приходили к каждому, кто умел правильно дышать и раскрывать энергетические центры, расположенные на осевом психоканале тела.
Высшие Разумные, духи стихий и устоев, нисходили к народу и спонтанно, при помощи телевидения и радио. Электронные средства информации постоянно крутили психоделическую музыку, отключавшую малополезные и вредные участки мозга. То есть, зоны коры, что ведают критикой, сомнениями и рекурсивным мышлением, и которые годятся лишь для обдумывания мелких делишек, но не для приобщения к Генеральной Линии Жизни.
Между нашим клином и передней цепью гвардии уаранку не осталось пустого пространства и уже пошла крутая рубка. С огорчением я заметил, что другая наша колонна, потихоньку сдает, отползает назад, едва сдерживая натиск оправившихся инков. Да и мы бы охотно двинулись в ту же сторону, кабы не Кукин. Он методично пер вперед, работая топором, словно не замечал крутых вражеских доспехов и этих злых клинков, как будто в нем жила сила, защищавшая судьбу всей нашей метрополии.
Это меня вдохновило настолько, что с оси моего позвоночника сорвались быстрые вихри, облетели поле боя и, став серебристыми нитями, сплели сфероид, иначе говоря, пузырь.
В нем и отразилась вся интересующая меня местность.
Фигуры и вещи, находящиеся поблизости, представали большими и и словно размазанными, пребывающие вдали — сплющенными и тощими. Но что удивительно, события, уже происшедшие, тоже отражались в пузыре. Я вновь видел наше войско, перебирающееся через скальную гряду и располагающееся в боевые порядки перед началом атаки. Все это изображалось на противоположной стороне магического пузыря, где таким образом представало прошлое.
Поддавалась теперь наблюдению траектория каждого тела во времени, то есть линия его судьбы. Роковые линии не только пробегали из прошлого в будущее. На противоположной стороне пузыря я начинал различать смутное будущее — наши клинья, отсеченные и рассыпающиеся под ударами с разных сторон, порубленные тела моих и кузьминских бойцов, потом неудержимые фронтальные и фланговые удары инков по нашим силы, оставшимся в резерве.
Я понял, что опять владыки инков заставляют нас работать на свою победу, захватывая наши души, выжимая из нас энергию сдвига и превращая ее в свое могущество.
Для начала возникло первое соображение — тактическое. Чтобы предотвратить окружение и уничтожение, надо оба наших клина неторопливо развернуть на девяносто градусов и соединить. Довольный противник соответственно станет молотить нам в центр фаланги. Тут наши фланги крутанутся градусов еще на девяносто, навстречу друг другу, и основные силы врага окажутся в «мешке». Надеюсь, что неприятель окажется покладистым.
Эх, если бы я оставил на скальной гряде какие-то силы и они бы нанесли отвлекающий удар, вот тогда случилась бы паника в стане сдрейфившего врага.
Пузырь отозвался на мои мысли и, покрутившись, наглядно показал мне свою обратную сторону. Я снова увидел наш военный совет перед началом перехода через скалы. И не только видел, но снова участвовал в нем:
— …Так что ночью мы вскарабкаемся на скалы, те, что справа от дороги, а утром атакуем врага ударом сверху — надеюсь, он будет внезапным. Сколько у нас огнестрельного оружия?
Коковцов снова талдычил, что огневая мощь у нас хиленькая, поэтому нечем будет прикрывать спуск нашей армии со скал в долину.
Кузьмин опять предлагал пройти по скалам незамеченными и ударить по инкам с тыла.
Только я уже не соглашался с советниками во всем.
— На скалах оставим пару сотен, спустятся они уже после начала побоища. Инки сперва внимания не обратят на эту команду, зато потом она понаделает шухера прилично.
После этих слов линии судьбы пролегли по пузырю несколько в иную сторону, а я, успев заметить это, целиком очутился в текущей тяжелой реальности.
В текущей реальности было жарко. Враги крошили острие наше клина. Даже Кукин еле отбивался. Но я рад был, что он цел и что наш боевой порядок еще существует.
— Первые двадцать рядов отступайте вправо и назад, — скомандовал я «голове» клина, — вторые двадцать рядов двигайтесь влево и вперед, пока я не дам команду остановится, — велел я «хвосту».
Приказы побежали вдоль порядка и мы стали разворачиваться. Можно было заметить по движению знамен, что Кузьмин, командовавший вторым клином, уловил мой маневр и стал его повторять.
Отступать «голове» было не слишком сложно, ведь левое крыло поддавались серьезному натиску «орлиной» гвардии и уаранку. А вот со стороны правого крыла нам не особо препятствовали воины инкского ополчения, которых мы успели прилично помять и дезорганизовать. По ходу дела я начал подмечать, что наших воителей, в том числе Кукина, будто бы окружает багровый пар, на руках, кончиках копий и лезвиях топоров словно бы появились рыжие космы. Огонь сражается против камня, так выразился бы какой-нибудь местный жрец.
Вот «голова» нашего клина, наконец, сомкнулось с «головой» Кузьминского клина, получилось что-то вроде фаланги. Теперь главное не потерять соединения, не дать рассечь наш строй, но продолжать отступление в центре, одновременно пытаясь с флангов замкнуть врага в «мешок».
Неприятели, казалось, уже усекли мой план, поэтому и собрались поскорее разрубить нашу линию. Они, вообразив себя зверями, бросались на наш боевой порядок, с воем размахивая черными клинками. Однако их встречали окутанные рыжей дымкой квадратные щиты, из-за которых крушили топоры и дырявили копья. Конечно, досаждали нам стрелы, которые были снабжены теплонаводящимися демоническими головками, жадными до крови. Страшно долбали и крушили наши доспехи каменюки, которые присылались вражескими пращниками. Метательные снаряды явно были из эктоплазмы, заряженной тяжестью необыкновенной. Но, коснувшись багровой дымки, смирнели головки-упыри и легчали шары-болиды, как будто истощались в ней.
Был, правда, момент, когда несколько вражеских богатырей, похожих на потные горы, прорубили наш строй наполовину. Причем в том месте, где располагался лично я. Магазины к моему «калашникову» давно уже опустели, так что пришлось отмахиваться холодным оружием. На меня надвинулся мужик — шипованные браслеты с его широченных запястий годились бы мне для украшения головы. Взлетела палица с многолепестковой главой — я почувствовал ее тяжесть всеми фибрами души — кое-как поднырнул под локти богатыря, пытался дать в пах, но наткнулся коленом на металл передника. Хотел было произвести захват и бросок, но обхватить противника не получилось — слишком необъятен он был. Тем временем богатырь ухватил своей левой рукой, облаченной в латную рукавицу, меня за шею и стал давить, сминая позвонки и кровеносные сосуды. Все сопли выдавил. Я же пробовал отжать вражеский подбородок. Плохо действовало. Тогда, собрав последние ускользающие силы, я прыснул своим «пшиком» в отверстие забрала. Это помогло лучше, противник заколдобился и я кое-как вывернулся.
Однако на меня с двух сторон замахнулись топорами еще двое мужчин в шлемах, изображающих разъяренную пуму. Я закричал «полундра». Однако это не спасло бы меня. Хорошо, что удалось почувствовать направление ударов. Потому я вовремя отклонился в сторону, чикнул одного врага ногой по коленке, намеренно упал на спину и толкнул другого врага в пузо, одновременно схватив его за пятку.
Впрочем, неприятели бы меня доконали в оставшееся до конца матча время, но справа донеслись вопли каких-то атакующих и инкские ряды заметно дрогнули.
— Хорошо, что ты оставил резервную группу на скале, — похвалил подоспевший Носач.
— Я? Ну да, я. Я действительно неплохой стратег, хотя академиев не кончал.
Я недолго пребывал в растерянности, откуда-то в моей голове взялось объяснение. Дескать, периферийный мир привиделся мне в виде пузыря. Тот показал несуществующее, ненастоящее, прошлое и будущее, причем в ярких картинках, за что ему низкий поклон. Как-то удалось задействовать ранее холостую линию судьбы и вытащить из НЕНАСТОЯЩЕГО две роты условно существующих эктоплазменных воинов. И эти призраки, питаясь энергией сдвига, становятся по мере наступления в НАСТОЯЩЕЕ все плотнее и злее. Вот чихня-то, с трудом верится.
Однако благодаря двум ротам полтергейстов и в самом деле нашим флангам удалось соединиться, кольцо вокруг инков замкнулось, после чего заработала мясорубка, перемалывающая элитные части Уайна Капака. Не помогали им ни доспехи-трансформеры, ни мечи острые. Наши топоры и копья не уступали теперь по рубящим и колющим способностям их клинкам. Вот что энергия сдвига-то понаделала!
Коля вдохновенно заорал:
— Нам форму новую дадут, научат бить из автомата, когда по городу пройдем, умрут от зависти ребята…
И побежал вперед на оставшийся около ставки инкского главкома заслон из личной стражи уаранку и орлиной гвардии.
Соответственно наша фаланга пошла в атаку на шатер рядом с золотым штандартом. Первый ряд копий опирался на щиты, второй ряд копий на плечи первого ряда.
И вот мы накатились на бастион из живого камня. Наши гибкие копья жалили и прошивали насквозь черные доспехи, однако их мрачные палицы еще мозжили черепа, а вострые мечи быстро снимали головы. Но берсеркер Кукин надвигался на врагов словно солнечный протуберанец, он весь будто покрылся красными длинными волосами. Мне то и дело казалось — в Николая что-то вселилось, некая буйная стихия типа огня. Попросту выражаясь, одержимый наш Коля. После возвращения в мир родной придется лечить приятеля в Бехтеревке.
Именно в районе Кукина мы пробили боевой порядок инков и сыпанули в брешь. Из шатра вышел Властелин, в плаще, обсыпанном драгоценными камнями и накинутом поверх золотого доспеха. Над Уайна Капаком по-прежнему возвышался каменный Супайпа-Борман.
— Ну, что не вышло по-вашему? — крикнул я Инке через разделявшие нас тридцать тяжелых метров.
— С чего ты взял? — голос подозрительно спокойного Уайна Капака был тих, но тем не менее легко проникал в уши. — Вся эта петрушка вполне укладывается в мой сценарий, о котором я, извини уж, тебе не говорил в подробностях.
— Твоя голова начинена моими демонами, — хохотнул Супайпа. — Куда бы ты ни пошел, ты обязательно возьмешь голову с собой. Разве не так?
Мне, действительно, захотелось оторвать на какое-то время свою башку. Даже показалось, что так оно и произошло. Из позвоночника через открывшуюся дыру вырвались вихри и смерчи.
Ну, думаю, сейчас что-то путное выйдет. Так и есть. Острые вибрации стали багровыми нитями, из которых соткались клюв, когти; быстро распространяющиеся вихри сделались серебристыми нитями, а те сплелись в маховые перья, в крылья. Супайпа же, не зевая, опустился на четвереньки и обернулся гигантским аллигатором из преисподней. Долго не удавалось пронять гада — если, увернувшись от пасти, и доставал его клювом, то никак было не пробиться через толстенную бронешкуру.
Наконец, я подхватил его, вонзивши когти в зазубрины спины, стал тащить выше и выше, пока не увидел цепочку миров, тут и сбросил вредную тварь.
После чего ринулся вниз, чтобы нанести удар обмякшему противнику. Огонь клюва пробил твердые покровы и стих.
Уайна Капак, он же полковник Максимов, он же оберст фон Рауш, повалился на землю, немного потрогал грудь и стал коченеть. Укрепленная моей агрессивной психикой пуля попала в самое «яблочко».
Золотой штандарт с изображением солярного знака, пятилучевой свастики-солнцеворота, простоял еще немного. Кто-то, кажется Кукин, опрокинул его и втоптал в грязь.
Неожиданно пейзаж вертанулся передо мной, и я оказался отброшенным на несколько десятков метров от шатра, да еще обнаружил себя посреди клина, рассыпающейся под ударами врага. Понятно стало, что масштабная херовина с временем-хроносом приключилась. Я видел вдалеке, у царского шатра, опять живого и торжествующего Уайна Капака.
Передо мной возник воин в шлеме, похожем на череп акулы, его забрало поднялось, — и я встретил свое лицо, только с малоприятным гнусно-торжествующим выражением. Тут двойник-супостат опустил на мою голову что-то чертовски тяжелое и взрывное…
Демоны неохотно покидали расколотую башку. И богиня со змеиной головой Чаупиньямки, и богиня без головы с дверцей на груди Пачамама, и божество, похожее на огненный вихрь после взрыва, Париакака, также боги дождя и ветра, боги-держатели и боги-разрушители, все Высшие Разумные, которые хотели получить епархии в мире-метрополии и пасти клиентов…
Я не знал, доведено ли вражеское дело до конца. Однако был уверен, что уже скапустился. Неожиданно на меня упала тень от фигуры, заслонившей солнце. Я устало посмотрел на нее. Это был Крейн.
— Вставай, Егор, пошли домой.
— Мне некуда больше спешить, — напомнил я слова из подходящего романса.
— Я же тебе говорил, что этот периферийный мир довольно «сыроват». Поэтому мне и удалось устроить еще один реверс времени.
— Реверс времени? Грешно смеяться над дохлым человеком. Чего ты меня дуришь, Саша? Объяви честно и со всей откровенностью, что я геройски откинул копыта.
Я подумал, что единственным плюсом в создавшемся положении является полное отсутствие каких-либо проблем — и денежных, и любовных, и по поводу того, как выпить-закусить.
— Ты откинул бы геройские свои копыта, Егор, не сомневайся. Но я успел крутануть пузырь эктоплазменного мира и направить поток времени по более подходящей линии судьбы — той, которая не предусматривала твоей безвременной кончины.
— Не плети, сказочник.
Крейн воздел руки, одновременно пытаясь почесать нос.
— Ну, не дело сейчас трепаться, когда надо кончать всю эту бодягу… Говорил же тебе, вдохни в эктоплазму время и делай с ней что хочешь. Демонические силы выдаивают энергию сдвига, которая способна передвинуть самую настоящую реальность совсем в другую зону эктоплазменного мира, в прошлое. Тебя трахнули по черепу как раз опосля того, как Супайпа ловко провел реверс времени. Однако, устроив это дело, фюрер подземного рейха несколько растерялся — ведь именно твоя целая голова питала энергией сдвига весь диверсионный мир. Поэтому я перехватил инициативу и устроил свой реверс.
Я с трудом поднялся — хотел было опереться на Крейна, но тот напоминал по плотности мыльный пузырь. Мои солдаты сгоняли в кучу пленных воинов Уайна Капака и, кажется, собирались их сожрать. Однако Кукин вел разъяснительную работу. В лучах неохотно восходящего солнца виднелось темным зеркалом озеро Титикака.
— Теперь средний мир заблокирует нижний, Супайпе придется долго-долго скучать, прежде, чем подвернется новый удобный случай, — сказал Крейн устало.
Мир-подарок рейхсляйтера Бормана медленно оседал в Титикаку, окрашивая воды в багрянец. Эпоха жертвоприношений завершалась резней жрецов. Их никто не собирался кушать, а просто выбрасывали как падаль на кольцевую автодорогу, где проезжающие мимо люди могли убедиться, что наваждение заканчивается.
Кольцо времени разомкнулось; время, набирая ускорение, снова полетело вперед.
Я видел, как стадионы и спортивные центры, которые недавно использовались для кровавых медитаций, превращаются в барахолки, как устанавливаются ларьки и гаражи на газоны, которые вчера еще применялись только для коллективных молебнов и песнопений. Как взрывают недостроенные дома демонов или перестраивают их в казино — храмы необходимости стремительно превращались в храмы случайности. Как Золотому Дождю и Небесному Копью отрезают яйца, а других Вестников выпроваживают из окон и дверей. Как по телевизору и радио вместо въедливых заклинаний-мантр и психоделических танцулек начинают крутить жлобские рэпы на тему пива и девочек или же фильмы об том, как хорошие мальчики мочат плохих. Как из министерств вышвыривают изваяния сверхъестественных руководителей, а вместо них вносят компьютеры и молодых программисток.
Как всегда не обходилось без перегибов.
Я видел, как лунную деву сажают на ящик с динамитом и поджигают фитиль, чтобы отправить ее на луну. Я не мог выдержать этого и двинулся на выручку.
— Это не твоя сестра, поэтому умерь прыть, — произнес Крейн, придерживая меня за плечо. — Твоя сестричка работает медсестрой в католической больнице неподалеку от горы Килиманджаро и даже на полногтя не думает о тебе. А твоя мать не приедет к тебе, потому что ее в живых нет уже с десяток лет…
Нина Леви-Чивитта шла ко мне, протягивая руки. Это было трогательно, учитывая ее прошлое матерой шпионки.
— А она настоящая? — уточнил я у Крейна.
— Конечно, Уайна Капак взял ее с собой в комплекте походных жен.
— Она все та же предательница?
— Да что ты все нервничаешь, Егор. Кодирование испарилось, — утешил меня Крейн. — В случае с Ниной энергия сдвига, выжатая демоническими силами, произвела лишь умеренные изменения в ее психике, не больше того…
Дальше я почти ничего не расслышал, потому что госпожа Леви-Чивитта стала мять и тискать меня, включая мои уши. А также покрывать поцелуями и шептать ласковые словечки.
— Ну что, наше общее задание выполнено? — спросил я ее после того, как отдышался после очередного смачного чмоканья.
— Вот еще разберемся с золотом, — лицо Нины снова приобрело настороженный «шпионский» вид.
— Отсюда нельзя брать инкское золото и прочее добро. Оно несет энергию сдвига, — напомнил Крейн. — Возьмите лучше друг друга, дети мои.
— Стоп, а где ты сам находишься? — обратился я к весьма призрачной фигуре.
— В своей однокомнатной палатке, дую чай с бананами. Говорят, они полезнее всего. А чтоб весело общаться с вами, использую компьютер «Пентиум-90».
Похоже, мы всего-лишь смешные человечки на экране Сашиного компьютера. Однако, он неплохой программист.
Рука Нины оказалась в моей, она хотела сказать еще что-то деловое, но я просто предложил:
— Пошли домой.
Кстати, Золотая Звезда, действительно, оказался шофером Нины Леви-Чивитта, так что нашим свадебным кортежем рулил именно он. А Носач был, конечно, Гариком Арутюняном. Он вспомнил свое истинное имя вскоре после ухода с царского плота, но только не хотел признаваться — как истинный любитель розыгрышей. А на банкете после бракосочетания половина гостей была инкской национальности. Но человечину им я строго-настрого запретил употреблять. Так что никого собственно и не съели, если не считать Аслана, который даже в такой торжественный момент пытался помешать с помощью гранатомета. Но Кукин как всегда такое дело вовремя заметил. Однако это уже совсем другая история.
Назад: 18
На главную: Предисловие
