VI
«Маги и люди равно совершают ошибки и, исправляя их, совершают новые ошибки, еще более опасные, а исправляя последние, совершают подчас ошибки почти гибельные. Но не следует думать, что это падение. Наоборот, сие есть – путь наверх, ибо с каждой исправленной ошибкой сила наша растет».
Сантай Темный. Праздные маги.Комментарий к главе «Живое ремесло»
Лекарь воткнул золотую иглу в колено спящего Дага. Две такие же иглы уже подрагивали в правой кисти сановника. Лекарь был сухой крепкий старик невысокого роста с непроницаемым очень смуглым лицом. Вращая иглу между большим и указательным пальцами, он ввел ее на необходимую глубину и оглянулся, услышав шаги.
Нил вошел в гостиную, неся на руках Торона. Походка его потеряла кошачью мягкость, но все же могучее тело борца не слишком обременяло гиганта. Воин опустил свою ношу на тростниковый мат. Лекарь мельком взглянул на превратившееся в кровавую кашу лицо Торона.
– Нет, это не мое,– сказал он и вновь повернулся к чиновнику.
Подошедший Шинон коснулся плеча лекаря.
– Ты должен сделать все, что возможно,– сказал Начальник Гавани.– Я не хочу, чтоб болтали о том, что я не проявил милосердия в собственном доме!
Лекарь пожал плечами (ты – господин) и присел около тела борца. Достав маленькое зеркальце, он поднес его к окровавленной щели в сплошной ране, в которую превратилось лицо Торона. Серебряная поверхность осталась незамутненной. Взяв руку, более толстую, чем бедро самого лекаря, старый конгай пощупал пульс.
– Мертв,– сказал он уверенно.
И вновь занялся сановником.
Нил, расставив ноги, стоял над телом Торона. Лицо его ничего не выражало, но светлорожденный, хорошо знавший его, по неуловимым признакам понял: великан думает, и думает напряженно. Вот он опустился на колени рядом с борцом, провел рукой по круглой, как днище лодки, покрытой шрамами груди… И вдруг резко ударил по грудине основанием ладони. Звук был такой, как если бы он ударил в дно пустой деревянной бочки.
Лекарь с любопытством посмотрел на северянина. Нил положил ладонь на левую сторону груди борца, замер, словно прислушиваясь… И нанес еще три быстрых удара, не таких сильных, как первый, но достаточных, чтобы угомонить среднего мужчину. Еще какое-то время Нил держал обе руки на груди борца, потом переместился поближе к голове и погрузил пальцы в месиво, которое прежде было лицом Торона.
Лекарь оставил своего пациента и, присев на корточки рядом с воином, с крайним интересом наблюдал за его действиями.
Нил закончил свои манипуляции и вытер окровавленные пальцы о набедренную повязку борца. Положив руки на ребра Торона, он с силой нажал.
Пузырящаяся пена выплеснулась изо рта борца. Еще толчок – еще один алый фонтанчик. После пятого раза в бронхах лежащего раздался хрип и судорога прошла по телу Торона. Трижды повторив ту же операцию, Нил отодвинулся от тела.
– Твоя очередь,– сказал он лекарю.
Тот с уважением посмотрел на воина.
– Слышал я, что врачеватели Тайдуана делают подобное,– сказал он.– Но сам не видел никогда. Не сочтешь ли за труд показать мне…
– Прости, целитель. Это скрытое знание. И не врачевателей Тайдуана, а воинов Севера. Клятва связывает меня.
– Понимаю,– согласился лекарь.– А что можешь ты поведать, не нарушив обета?
– То, что ты плохо ценишь настоящих бойцов, целитель. Этого парня мало треснуть головой о камни. Он живуч, как леопард, иначе давно бы уж развлекал своей глупостью Нижний мир. Да, он никогда не будет дышать носом. Но он и так им не дышал. Челюсть сломана в двух местах, но этот череп прочней скорлупы гигантского ореха. Корми его кашей, не давай болтать – и через три месяца он опять будет безобразничать с портовыми девками.
– Мудрость твоя покорила меня,– улыбнулся лекарь.– Прими мое уважение.
– И мое, Нил, сын Биорена,– сказал Начальник Гавани.– Не будь ты так вспыльчив, я уступил бы тебе свой чин.
Великан покачал головой.
– Я верен своему долгу,– сказал он.
– Скажу тебе, Шинон,– вмешался светлорожденный,– что, прежде чем стать моим хранителем, Нил был Хранителем Проклятой Границы на севере империи. Раздери меня магхар, если я понимаю, зачем он сделал то, что сделал!
Начальник Гавани удивленно взглянул на воина.
– Достойный,– сказал он, поклонившись,– я думал, ты простой боец.
– Думай так и сейчас, ошибки не будет! – сказал гигант.– Прошу тебя, отважный Шинон, забыть то, что ты слышал. Ты и лекарь узнали то, что надо бы оставить в тайне! – Он укоризненно посмотрел на Эрда.– Надеюсь, ты не откажешь мне. А лекаря и просить не нужно: тайна – его профессия.
Врачеватель кивнул.
– Настало время нам вернуться в гостиницу,– сказал Эрд.– Благодарим тебя, отважный Шинон!
– Предлагаю вам переселиться в мой дом,– сказал Начальник Гавани.– Он не менее удобен, чем «Добрый приют», и более… безопасен.
– Благодарю тебя. Мы останемся в гостинице.
– Как угодно светлорожденному. Хранят вас боги.
– Хранят и тебя! – ответили Эрд и Нил.
* * *
Жара, обычная в Фаранге в этот сезон, начала спадать. Мощенные камнем улицы и улочки заполнились людьми. Смуглые мужчины и женщины в разноцветных косынках и набедренных повязках спешили воспользоваться временем между окончанием полдневной жары и короткими южными сумерками.
Глядевший на конгаев со спины парда светлорожденный ни разу не заметил недоброго взгляда. Напротив, люди улыбались друг другу. И ему, чужаку, тоже улыбались. Даже нервные беговые парды, не упускавшие возможности ляскнуть зубами на прохожего или на самого наездника, кротко протискивались сквозь толпу там, где улица становилась тесной. Казалось, благодушие овладевало Фарангом, когда лучи дневного светила переставали сжигать голые спины.
Как обычно, когда светлорожденный ехал вместе с Нилом, взгляды, сперва обращенные к непривычно одетому красавцу-аристократу, потом будто притягивались могучей фигурой Нила. Эрд не испытывал ревности, наоборот, ему нравилось, что столь незаурядный человек – его слуга. Конечно, он, Эрд Асенар, выше любого из своих спутников, но разве не окружение подчеркивает блеск правителя?
Мысли Эрда обратились к Этайе.
Сам император даровал ей титул светлорожденной. Чудесна игра ее. Чудесна и сама Этайа. Но это все, что Эрд знает о ней. Говорят, она приехала в Глориан, столицу империи, из Тайдуана. Но светлорожденная столь же не похожа на желтокожих женщин-таек, как и на желтоволосых красавиц Хольда.
Эрд не отказал ей, когда светлорожденная пожелала стать его спутницей. Может быть, надеялся узнать ее ближе. Загадочная Этайа…
– Господин! Господин!
Босоногий бегун в оранжевой головной повязке догонял их, расталкивая прохожих.
Эрд придержал парда, подождал, пока бегун проберется к нему.
– Начальник Шинон просит тебя вернуться! – задыхаясь прокричал бегун. Струйки пота текли по худому лицу.
– Что он еще сказал? – осведомился Эрд.
– Сказал, что зовет тебя по интересующему тебя делу, господин. Больше ничего.
– Ты хочешь вернуться? – спросил Нил.
Светлорожденный задумался.
– Меня беспокоит светлорожденная,– сказал он.– Чем дальше, тем больше я опасаюсь этой страны.
– Думаю, Этайа сама позаботится о себе,– сказал Нил.– Кто станет обижать женщину?
– Как знать. Так что езжай в гостиницу. А я вернусь к Шинону. Один.
Эрд хотел бы пообщаться с конгаем с глазу на глаз. Нил будет ему мешать.
– Мне это не нравится! – заявил гигант.
– Не бойся за меня,– недовольно произнес Эрд.– Шинон силен в Фаранге. И расположен ко мне. Ты сам видел: он не вступился за Дага. Шинон – воин. Я ему доверяю. Он обеспечит мою безопасность не хуже, чем это сделаешь ты.
– Светлейший,– осторожно сказал Нил, заметив, что Эрд начинает сердиться.– Я не стал бы слепо вверяться никому в этой стране.– Он погладил пятнистую шею парда.
– Ты считаешь меня юношей, впервые увидевшим кровь? – спросил Эрд, с трудом сдерживая себя.– Ты думаешь, мой меч недостаточно остр для шей моих врагов?
– Воля твоя, светлейший. Поступай как знаешь.
И, не сказав больше ни слова, Нил поехал в сторону гостиницы.
Эрд, оскорбленный его поведением, обещал себе впредь поменьше обращаться за советами к слугам.
* * *
Биорк проснулся, когда дневная жара начала спадать. Пройдет час или около того – и вечерние паломники потянутся в храм, чтобы принести бескровные дары Великому Быку.
Комната, в которой спал вагар, была пуста. Биорк вышел на воздух. По храмовому двору бродили лохматые овцы, пачкая пометом мостовую. Два старых вола вращали деревянный маховик над колодцем, и струйка воды непрерывно текла по узкому акведуку в священные водоемы слева и справа от Аллеи Паломников. Был на подворье и собственный водоем под двускатной тростниковой крышей. Омовение – вещь крайне необходимая в здешнем климате. «Слава» о Тумесе уже разнеслась по служебному двору, но вагар надеялся, что его известность не выходит за пределы касты храмовых служек. Он ополоснулся в бассейне (двое голых мальчиков-служек, увидев Биорка, поспешно полезли из воды) и отправился искать Скона.
Старшего служку он застал за благородным занятием – поркой. Заметив Тумеса, будущий «синий» оставил в покое разрисованные розгами ягодицы наказуемого (тот тут же улизнул) и обернулся к вагару.
– Не знал, что ты такой крутой! – сказал он.– Думаю, тебе больше пристало бы служить отважному Шинону, чем Быку.
– Я думаю, сила угодна Тору.
Скон уставился на недетское лицо вагара.
– Сила угодна всем,– сказал он не спеша.– Но многие принимают за силу жестокость. Здесь, в нашем храме, жестокость не должна быть чрезмерной! – выговорил он явно услышанную фразу.– Смотри у меня! Быкоглавый не любит зряшной крови: если покалечишь кого – отдам страже Наместника.
– Меня не обидят – я не обижу! – сказал Биорк-Тумес.
– Тебя не обидят. Видели, каков ты. Дураков нет.
Опыт вагара диктовал обратное, но он промолчал.
– Все! – оборвал разговор Скон.– Быкам надо жрать. И тебе надо жрать. Набей брюхо и принимайся за работу. Живо, живо!
* * *
– У меня есть к тебе предложение, благородный Эрд,– сказал Начальник Гавани, когда светлорожденный вновь оказался в его доме.– Но прежде не соблаговолишь ли ты со мной отобедать?
– Почту за честь,– вежливо ответил светлорожденный.
На этот раз обед подали не на террасе, а внутри дома, в высоком, на два яруса, пиршественном зале. Потолка не было – вероятно, крыша была раздвижной. Сквозь шелковую сетку синело безоблачное небо. Высокие стены были расписаны фресками. Деревянные раскрашенные фигуры стояли рядом с большими окнами-арками. Посреди зала находился небольшой помост, крытый алым бархатом. Полукругом, рядом с помостом, располагался пиршественный стол, за которым могло поместиться человек сорок.
Впрочем, Шинон и Эрд обедали вдвоем.
Прислуживали им те же девушки, что и утром.
После третьей перемены в зал вошли четверо актеров в живописных одеждах и столько же музыкантов. Актеры поднялись на помост и без всякого энтузиазма принялись разыгрывать жанровые сценки. Две ситры, тростниковая флейта и барабан сопровождали их движения.
– Тебе не нравятся актеры? – спросил Шинон, поймав брезгливый взгляд Эрда, брошенный на подиум.
– Они двигаются, как больные волы,– сказал светлорожденный.– И пыла в них столько же.
– Да, они не слишком стараются,– сказал Шинон.– Обычно их зовут, чтобы соблюсти приличия. К чему стараться, если плата все равно останется прежней.
– Пожалуй, я мог бы подарить им пару серебряных монет,– произнес Эрд, глядя на трех мужчин и одну женщину. Закончив одну импровизацию, они еще не начали другой и просто толклись на помосте, пока музыканты наигрывали одни и те же пять тактов.– Я видел ваших кукольников,– продолжил светлорожденный.– Это очень недурно. Жаль, что в Конге нет настоящего театра.
– Театр есть при дворе Великого Ангана,– отозвался Шинон.– Но я пока не удостоился. Да и не уверен, что мне понравилось бы то, что нравится соххогоям. Скажу тебе откровенно, светлейший: искусство Конга умирает. Наши скадды стары, певцы поют одни и те же баллады. Это огорчительно для понимающего человека.
– Однако, я слышал, не так давно в твоем Фаранге жил юноша, что мог бы потягаться с певцами Тайдуана,– заметил Эрд.
– Вряд ли, светлейший. Уж я бы знал.
– Думаю, ты знал,– предположил Эрд. Он не мог понять, действительно ли Шинон в неведении о пропавшем юноше или хочет скрыть это от него.– Его зовут Санти.
– Санти? – Начальник Гавани задумался.– Нет! – покачал он головой.
– Достойный Шинон, ты удивил меня,– сказал светлорожденный.– Санти! Мы уже вспоминали о нем сегодня. Он – сын Тилода, и он – тот, кого я ищу.
– Ой-май! – воскликнул Шинон.– Зеленоглазый Сантан! Ты удивил меня, светлорожденный! Тилод никогда не говорил, что сын его – поэт. И что, ты полагаешь, у него было будущее?
Эрд кивнул.
– Трижды прискорбно! – проговорил конгай.
Лицо его омрачилось, но потом он вспомнил, что должен развлекать гостя, и повернулся к актерам:
– Эй, бездельники! – произнес Шинон, не скрывая раздражения.– Вы слышали о Санти?
Те переглянулись. Было заметно, что они испуганы.
– Не трусить! – рявкнул Начальник Гавани.– Все знают, что Тилод был моим другом («Был»,– отметил Эрд.) А Тилод – его отец. Мой благородный гость говорит, что Санти – превосходный поэт. А значит, так оно и есть, потому что мой гость – светлорожденный Империи. Стыдно мне, что я узнаю об этом от того, кто лишь два дня назад ступил на землю Конга. Ну, знаете песни Санти?
Актеры молчали.
– Так,– тихо сказал Шинон.– Или вы развяжете сумы своего красноречия, или вас будут сечь плетьми, пока кожа ваша не раскиснет, как земля в сезон дождей!
Актеры переглянулись.
– Хорошо! – вдруг сказал один из них, худой черноволосый мужчина с горбатым носом и длинными беспокойными руками.– И пусть возможная кара падет только на меня! Я спою тебе песню, отважный Шинон. Санти подарил мне ее… Полмесяца назад. Слушай! Слушай и ты, светлейший, и знай: пусть у нас нет таких театров, как в Империи, но сердца наши не оскудели, как бы ни убеждал тебя этот моряк!
Шинон захохотал.
– Мне нравится твой язык, длинноволосый! Не бойся! Никто не накажет тебя за то, что ты выполнил мой приказ. Но учти: если песня будет плоха, ты уйдешь немым!
– Если она будет хороша,– вмешался Эрд,– награда будет достойной.
Актер внимательно посмотрел на аристократа.
– Жизнь – за жизнь! – неожиданно сказал он.
Ни Эрд, ни Начальник Гавани его не поняли.
– Начинай же! – приказал Шинон.
Актер стал на середину помоста, а его товарищи отступили в стороны. Сбросив с плеч алый плащ, он вывернул его наизнанку и вновь накинул на костлявые плечи. Теперь плащ был черным, как ночное небо. Запахнувшись в него так, что осталось на виду только узкое лицо, конгай медленно произнес:
– Мы были рядом: вот я, вот Ночь.
Вот сонное море Зур.
И луны мчались во тьме точь-в-точь,
Как парусник в пору бурь…
Глухо заурчал барабан. Ему отозвались струнные. Словно зашумел длинный морской накат.
– И я позвал ее: слышишь, Ночь,
Давай я тебе спою (и сам он уже не говорил – пел),
Спою тебе, как другим невмочь,
Как только я не боюсь!
Я так спою для тебя, о Тень,
Что смолкнет пенный накат.
Я так спою, чтобы к нам слетел
Дракон на песчаный плат!
И я запел. И все было так.
И Ночь – на моей груди.
И жар ее – на моих устах…
– Плати! – я сказал.– Плати!
Я отдал все. До живой воды,
Что влил в меня черный Юг!
И вот я сух пред тобой. И ты
Отдай мне силу свою!
Черный плащ упал. Певец сделал несколько шагов – до самого края помоста. И так стоял, раскачиваясь, запрокинув вверх голову, казалось,– вот-вот сорвется. Крылья волос падали на его худые плечи и тоже раскачивались в такт его движениям.
И Ночь, которой я пел тогда,
Ответила мне: «Что ж,
Коль хочешь силу мою,– отдам!
Но ты от нее
Умрешь».
Он еще какое-то время стоял не шевелясь. Как воин, получивший смертный удар и осознающий это. Потом как-то съежился, опал, неловким движением подхватил с помоста плащ, волоча его за собой, пошатываясь, сошел со сцены и, не обернувшись, покинул зал.
– Не гневайся на него, отважный Шинон,– сказал пожилой актер.– Он стал тем, кого играл.
Шинон согласно склонил голову:
– Я понимаю. Передай ему мое восхищение. Да простит он меня за злые слова. Как имя его?
– Харм, светлейший.
– Он тронул мое сердце. Отныне оно открыто для него. Не смею оскорбить мастера деньгами.– Шинон хлопнул в ладоши – появился домоправитель.– Морон! Принеси мой браслет из черного металла!
Домоправитель вышел, но тотчас появился, так быстро, будто браслет уже заранее лежал в его кармане:
– Вот, мой господин.
Шинон показал браслет заинтересовавшемуся Эрду.
– Я взял его на пиратской шекке. Бывший хозяин уверял, что он волшебный. Хотел, должно быть, купить себе жизнь, болван! – Шинон усмехнулся.– Волшебный или нет, но красив!
Широкий, в три пальца, браслет, из абсолютно черного блестящего металла, в который были впаяны крохотные алмазы, сверкающие, точно звезды в ночном небе, был действительно хорош.
– Возьми его для мастера Харма! – Шинон протянул браслет пожилому актеру и остановил Эрда, который тоже хотел отблагодарить артиста.
– В моем доме расплачиваюсь я! – произнес он.– Благодарю тебя, светлорожденный! Ты подарил мне звезду, что лежала перед глазами слепца.– Он проводил взглядом выходящих актеров.– Теперь, если ты все еще не оставил своего замысла, я хочу предложить тебе способ получения подорожной Конга.
– Я был бы признателен! – сказал светлорожденный.
– Полагаю, тебе ясно, что ни уважаемый Наместник Алан, живи он столько лет, сколько желают ему благодарные жители Фаранга, ни достойный Даг (даже если он оправится от сегодняшних переживаний) вряд ли помогут тебе.
– Я мог бы обойтись вовсе без подорожной,– сказал Эрд.– Металл, белый или желтый, иногда оказывается надежней бумаги.
– Допустим. А слышал ли ты о соххогоях, светлейший?
– Немного.
– Это почти хороший ответ для Конга.
– Почти?
– Хороший ответ был бы: нет. Только высшим офицерам и сановникам дозволено, в силу необходимости, рассуждать о них. Так же, впрочем, как и о том, что кто-то может «исчезнуть», если его мысли или речи, по мнению Дага, неугодны Великому Ангану. Только – высшим. Мне, например,– нельзя.
– И ты говоришь?
– Светлейший! – улыбнулся Шинон.– Ты не побежишь на меня доносить. А слуги меня не предадут: знают, что, оберегай их тогда хоть сам Наместник, все равно их кожу натянут на седла моих пардов. И, наконец, третья причина – я люблю делать то, что опасно. Быть может, только я один во всем Конге знаю, почему ты идешь в Урнгур. Я понимаю тебя, как брата, светлейший, да не сочти это оскорбительным для себя!
– Так что же соххогои, достойный Шинон?
– Соххогои? Чиновника ты купишь, солдата убьешь. С соххогоем не пройдет ни то, ни другое.
– Я встречал неподкупных,– заметил Эрд.– Бессмертных не встречал.
Начальник Гавани позволил себе засмеяться:
– Да, они не бессмертны. И каждый замок не более неприступен, чем мои форты. Причина в том, что для слуг Владетель выше Великого Ангана. А слуг они покупают лучших в Конге. Ты намерен плыть вверх по реке?
Эрд насторожился: никому, кроме Наместника, он не говорил об этом.
– Отчего ты так решил? – спросил он.
– Самый простой путь.
– Да, я собирался, но переменил решение.
– И что же?
– Куплю пардов, по паре на всадника. Поедем верхом. Это быстрей.
– Пожалуй, ты прав. Только скажи, к чему запасные парды? Мы, конечно, не Империя, но подстав на дорогах довольно. Ты мог бы и карету нанять.
– Зачем? Светлорожденная держится в седле не хуже начальника конной сотни, мы – воины. Ты говорил о соххогоях.
– Поплывешь ли ты по Фуа или поедешь по дороге – их владений тебе не избежать. Если на подорожной будет оттиснута моя личная печать – городская стража тебя выпустит. Но для соххогоя такая подорожная не значимей банановой шкурки. А если тебя схватят и увезут во Владение – лучше бы тебе умереть от жажды посреди пресного озера.
– Не понял тебя, светлейший!
– Ой-май! У достойнейшего Наместника есть палач. Зовут его Ихм (он не конгай, а настоящий омбамту). У достойного Дага тоже есть палач. И у меня есть мастер тайных бесед, я тоже привез его из-за моря, и он стоит того. Но все трое потрошителей – сущие дети в сравнении с десятилетним соххогоем.
– Да, я об этом слышал,– задумчиво произнес Эрд.– И сколько в этом правды?
– Пусть твои знания о них и впредь питаются только слухами!
– Но если пропуска для них не имеют силы,– сказал светлорожденный,– то стоит ли вообще беспокоиться о подорожной?
– О нет! – возразил Шинон.– Я сказал «наши пропуска». Открытая подорожная Конга – дело другое. На ней – печать Великого Ангана.
– И что же?
– Для соххогоя любой из нас – хоб, ничтожный. Но не Великий Анган, ибо Великий Анган – тоже соххогой. Хотя, если ты спросишь, правит ли он страной, я тебе отвечу: это тайна. Для тебя, впрочем, важно лишь то, что, имея печать Великого Ангана, ты – «собственность» Великого Ангана и табу для любого соххогоя.
– Ты полагаешь, высший светлорожденный Империи ниже конгского людоеда? – процедил Эрд.
– Нет, я так не полагаю,– отозвался Шинон с добродушной усмешкой.– Но какая разница для тебя, что полагаю я€, если ты€ будешь сидеть в замковой тюрьме? Не забывай, ты идешь один, а не во главе своей армии. Впрочем, приди ты с армией, и я бы говорил с тобой мечом. Чту твою честь, светлейший, но без подорожной путь твой будет непрост.
– Понимаю. Ты хочешь мне что-то предложить?
– Иначе не затевал бы этот разговор. Знай, должность, которую я занимаю, можно получить только из рук Великого Ангана. Лично.
– Хочешь сказать, что у тебя есть заслуги перед вашим правителем?
– Не перед ним самим, но перед лицом, очень значительным, одним из трех Исполняющих Волю. И я готов дать тебе эскорт из двух десятков всадников и гонца с письмом. Значок гонца защитит вас от внимания соххогоев. А если ты сумеешь убедить моего покровителя, что ты не враг Конга, он сделает тебе подорожную.
– А я сумею его убедить?
– Убедил же ты меня. А Исполняющий Волю не всегда был одним из трех правителей. Когда-то он был капитаном флагманского корабля, где я служил младшим кормчим. И он доверяет мне. Выехав из Фаранга на рассвете, гонец может еще до заката прибыть в резиденцию Великого Ангана, если не станет жалеть себя и пардов. Завтра утром ты отправишься, а через два дня, в случае успеха, вернешься с подорожной для себя и своих спутников. Особый гонец Великого Ангана и эскорт неприкосновенны. Кстати, этой же дорогой ты отправишься потом к границам Урнгура. Жду твоего решения, светлорожденный!
– Я еду.
– Не сомневался. Окажешь ли ты мне честь переночевать в моем доме? Ужин, скадда и умелую девушку, чтоб скрасить тебе ночь, я обещаю. Или ты предпочтешь юношу?
– Благодарю, достойный Шинон. Я предпочту девушку.
– Превосходно! Слуги покажут тебе покои. Там есть кисти и бумага: вероятно, ты захочешь предупредить спутников? Бегуна даст домоправитель, его имя – Морон, если ты пожелаешь звать его по имени. А сейчас я должен покинуть тебя, светлейший, прости! Меня ждут в Гавани.
* * *
– Он потерял чутье, Этайа! – воскликнул Нил, прочитав письмо.
– Ему грозит опасность?
– Уверен. Не следовало оставлять его одного: он стал слишком доверчив.
Нил нахмурился.
– Не веришь Шинону? – спросила светлорожденная.– Не потому ли, что в его доме ты едва не нарушил обет?
Великан покачал головой.
– Я верю девушке, что была подругой этого юноши-поэта,– сказал воин.– Она обманет, но не предаст. Вообще это было очень неглупо: привлечь ее к поискам. Эти… хм… подруги мужчин – отличные шпионы. Надеюсь, она не угодит в неприятности?
– Если она попадет в беду, вы с Биорком ее выручите,– спокойно сказала Этайа.– Так почему ты не веришь Шинону?
– Я не верю ни одной твари в этой стране, что носит значок Спящего Дракона. Голова этой ящерицы пропитана ядом!
– Может быть,– согласилась светлорожденная. И добавила медленно, взвешивая каждое слово: – Я вижу опасность для Эрда. Явную опасность. Но ты ведь помнишь, почему он с нами?
– Да,– мрачно произнес воин.– Оракул назвал это жертвой. Но я не думал, что так скоро…
Этайа молча смотрела ему в глаза… И Нил сдался.
– Будь по-твоему, Тай! – буркнул он.– Но мне это не нравится.
– Мне тоже,– светлорожденная не сводила с него переливчатых глаз,– ты ведь не забыл, кто я, Нил Биоркит?
Маска каменного идола, изувеченное лицо великана, сморщилось, словно пошло трещинами.
– Тебе самому надо быть осторожнее, Нил! – Этайа положила маленькую руку на веслоподобную кисть гиганта.
С нежностью, которую трудно ожидать от человека подобной наружности, Нил коснулся ее щеки.
– Знаю! – сказал он.– Хвала Быкоглавому, мне удалось исправить последствия своей ошибки. Прости, Тай, но я бы поел.
– Я распоряжусь, чтобы принесли ужин. Ты не переселишься в апартаменты отца?
– Нет, я останусь здесь. Биорк дал о себе знать? Его убежище раскрыто!
– Может быть, он сам раскрыл его? Его планы… Ты знаешь, твой отец непредсказуем. Это – часть его силы. Иди, смой с себя фарангскую пыль. Ты не слишком изнурил себя упражнениями?
– Ты шутишь, да? – засмеялся гигант, сбрасывая с себя набедренную повязку.– Я изнурил трех пардов – им нелегко было под моей тушей!
Он хлопнул себя кулаком по животу, четко разделенному на выпуклые прямоугольники мышц. Затем медленно втянул воздух, согнул ноги и сильным толчком бросил свое тело сквозь тростниковый полог. Выплеснувшаяся из бассейна вода хлынула в гостиную и лужицей заплескалась на паутинном шелке.
Крохотная медовница, впорхнувшая в комнату с террасы, опустилась в шаге от лужицы и, шурша цепкими лапками, подбежала к воде.
Этайа присела рядом и погладила отливающую золотом спинку. Ящерица сердито дернула маленькой заостренной головкой: не мешай! Этайа тихонько засмеялась.
* * *
– Он попался, мой господин! Наживка пришлась по вкусу!
– Ты так уверен в успехе?
– Совершенно, мой господин! Я возьму его двойной петлей.
– Мне приятна твоя твердость. Не сомневайся, я оценю твой пыл.
– Милость Носителя Дракона выше любой награды!
– Сказано хорошо. Но и награда будет, обещаю. А пока, Хуран, изложи мне детали твоей ловушки…
* * *
– Скажу вам, парни, я ее видел! – сказал Биорк-Тумес, закатив глаза.
Он сидел на лежаке, опершись спиной в дощатую стену, а кучка мальчишек сгрудилась перед ним на полу. В жадных, расширенных зрачках отражался свет масляной лампы. Уши ловили каждое слово вагара.
– Мы шли с грузом шерсти в Атур. С нами были еще три судна и большой военный трехмачтовик империи – на случай пиратов. На четвертый день пути мы попали в штиль. Паруса висели, как желтые тряпки. Металл раскалился так, что впору было жарить на нем мясо. А палубу все время обливали водой, чтоб не вспыхнула.
Один из мальчиков хмыкнул. Вагар строго взглянул на него:
– Ты не веришь мне?
Остальные тут же стали пихать скептика локтями:
– Дальше, дальше, Тумес!
– Мы поливали палубу из кожаных ведер каждые полчаса. Это работа, я вам скажу! Солнце палит так, что волосы на голове начинают дымиться. Воздух – хоть ножом режь. Над водой стоит марево, будто ты сам – в воде!
Вдруг море, ровное, как лысина, закипело, вздулось бугром, огромным, как холм, лопнуло – и будто лес вырос: она! Щупальца – в шесть локтей толщиной, не менее, а два длинных – храм обхватить могли бы – и еще б осталось. Сама, как гора, а в горе – два глаза. Огромные! Ка-ак выбросит щупальце – да на наш кораблик!
Рассказчик сделал паузу и посмотрел на слушателей: у всех ли открыты рты? У всех.
– Но капитан у нас, как она к нам потянулась, он горшок с огненным зельем хвать – и прям на коготь, что у щупальца на конце. Огонь вспыхнул – зверюга щупальце и отдернула. А вторым – цап за грот имперца. И на борт его! Матросы так в воду и посыпались.А тварь корабль к себе подтянула, а людей малыми щупальцами подбирает. Это я говорю – малые, а так они – локтей сорок. А мы стоим, смотрим – ветра нет, штиль. Один торгаш спустил шлюпку, так тварь ее сцапала. А в шлюпке шестеро гребцов было да младший кормчий. Хвала Морской богине, ветерок подул, тут мы по-тихому, по-тихому – и ушли. Капитан потом Богине весь барыш отдал. Так-то, парни. Море – это вам не яйца чесать!
– Слышь, Тумес, а правду говорят: тайдуанские маги могут человека в быка превратить? – спросил один из мальчиков.
– Не видал,– сказал вагар.– С магами не знался. А вот быков видел – не вашим чета.
– Это где ж? – спросил старший из подростков.
– Бур-чаданн! – сказал Биорк.– Народ там, честно скажу, диковатый. Лица – будто сплющенные, кожа желтая, как мокрый песок. А поклоняются богу-быку, как вы.
– Быкоглавый – не бог-бык! – возразил один из ребят. Остальные поддержали его.
– Ну, будь по-вашему,– согласился Биорк.– И то: поглядишь на этих бур-чаданну – бог у них точно другой. Да не о нем речь. Земля там не сады да поля, как у вас – степь! Трава голубая, в человечий рост, а то и в два, верхушки белые, пушистые, как хвост у пса-следопыта. Ветер подует – заволнуется, будто не трава, а вода морская, и барашки пенные поверху бегут.
– А что быки? – спросил кто-то.
– Не торопи. Представь: поднимаешься на холм и видишь: в голубой траве – темный поток. Быки, телята, коровы – огромное стадо. Тоже, как волны, колышутся. А за ними, в кругловерхих низких фургонах,– бур-чаданну. А уж быки! В холке – локтей шесть!
– Брешешь! То есть не может быть! – воскликнул старший и сам же испугался собственного возгласа.
– Клянусь рогами Могучего! – серьезно сказал вагар.– Шести локтей.
– Да-а! – восхитился кто-то.– Нам бы такого!
– А что эти бур-чаданну, как они живут? – спросил щуплый подросток с торчащими ушами и добрым взглядом.
– Бур-чаданну? Живут. Быков пасут.
– А скажи,– осторожно поинтересовался лохматый толстогубый подросток.– Где ты так драться выучился?
– Отец научил,– сказал Тумес-Биорк после паузы.
– А отец твой кто? Воин?
– Умер,– буркнул Тумес-Биорк. И лег лицом вниз на жесткую постель.
Старший подросток отвесил лохматому затрещину.
– Крысиный огузок! – прошипел он.
Однако делать было нечего. Мальчики перебрались на другой конец комнаты и шушукались там еще с полчаса. Потом расползлись по своим ложам, и старший задул лампу.
Теплые сумерки стерли краски с фарангских предместий. Зато четче, рельефнее обозначились границы вещей, отчеркнутые тенями. Звуки, чье место в нашем сознании обычно сужено зрительными образами, тотчас утратили свою суматошность, наполнились смыслом: тут рокот прибоя, переставший быть просто шумом, и шелест листьев, обретший тысячу голосов, тут потрескивание камней, остывающих, просыпающихся, и тонкий свист ящерицы. Шепоты и шепоты. Скоро вязкая южная тьма освободит и остальное: водопад запахов ударит в ноздри, осязаемым станет ветер, и влажный пар, исходящий от поверхности вод, станет теплым и соленым, какой он и есть на самом деле.
Мужчина смотрел на обнаженную девушку. На темный, нет – черный, потерявший выпуклость – силуэт, тень на светлой стене воздушного пространства, поднявшейся над восходящей плоскостью Фарангского залива. Сильная рука мужчины черпала мелкий песок, приятный сохранившейся в нем теплотой, и, медленно разжимаясь, отдавала его назад, туда, где он переставал быть песком в руке, а становился частью сущности, называемой «берег».
Девушка двигалась. Из-под босых ног вспархивали маленькие песчаные вихри. Она танцевала. Музыкой ей были мерное дыхание волн и собственное пение и еще шорох, с которым ноги ее разбрасывали песок:
– В темной воде синеватая нить.
Мир разделяется – «мы» и «они».
Желтые пятна и соль на пустом берегу.
Тысячи звезд осыпаются в нас.
Мы улыбаемся. В тысячный раз
Наши тела утопают в песке,
Как деревья в снегу.
Веточки пальцев в сугробах песка.
Капли зрачков – дважды два огонька.
Сполохи голоса в раковине наших рук.
Тяжкие головы темных домов.
Желтая пена клубящихся снов.
Тянет к себе голубой, чуть задымленный круг.
Боги не спят, они смотрят на нас.
«Мы» – это больше, чем здесь и сейчас.
Коконы света на чуткой груди Пустоты —
Наши глаза. В колыбели песка
Мы засыпаем – висок у виска:
Звезды. И звездная пыль на плече Темноты.
Песня кончилась, и девушка, оборвав движение, подошла к мужчине. Она опустилась рядом с ним на песок. От мокрых ее волос пахло водорослями и женственностью. Мужчина положил руку на прохладное бедро. Девушка вздрогнула, но не отодвинулась. Рот ее приоткрылся. Ровные зубки блеснули отсветом взошедшей луны.
– Мой господин,– проговорила она голосом, в котором перекатывались морские волны,– ты знаешь…
– Молчи! – Мужчина провел рукой по ее ноге, и мозоли, натертые на ладони рукоятью меча, царапнули нежную кожу.– Я знаю, что ты хочешь сказать. И знаю, зачем ты пела эту песню. Не спрашивай, не разрушай чар. Довольно мне дня, чтоб носить одежду охотника.
Девушка отвернулась и надула губки. Теперь взгляд ее был обращен в сторону красных огней, обозначивших Фарангскую гавань. Мужчина нахмурился, но лишь на мгновение. Рука его легла на затылок девушки и повернула ее головку.
– Не нужно играть со мной, маленькая! – сказал он мягко. Но девушка, многое знавшая о нем, ощутила холодок, стекший по позвоночнику.– Я никогда не обижал тебя,– продолжал мужчина.– И не обижу сейчас. Но плата, которую ты получишь, будет такой, какой ее определю я, а не той, которую захочешь ты! – Теперь обе его руки держали голову девушки так крепко, что Нини не смогла бы пошевельнуть ею, даже если б захотела.– Скажи мне, моя фьёль, я когда-нибудь обижал тебя?
– Нет! – шепнула девушка.
– Я когда-нибудь обещал тебе что-то?
Нини попыталась вспомнить, но не смогла:
– Нет, господин.
– Может быть, я оставлял тебя огорченной? Была ли моя признательность за то, что ты даешь моим чувствам и моему телу, скудной?
– Нет! – сказала девушка и улыбнулась.
Этот мужчина, несмотря на свои сорок шесть лет и сотни сражений, был лучшим из тех, кто звал ее, чтобы украсить свой отдых. И самым щедрым.
– Не пытайся опутать меня, маленькая плясунья! Столько женщин делили со мной и жесткую палубу корабля, и воздушные ложа дворцов, что на моем уде наросла скорлупа крепче ореховой (девушка хихикнула). Да и чутье мое лишь немногим уступает чутью белого гурамского следопыта. Иначе я не был бы тем, кто я есть!
Мужчина потер ладонью грубый рубец на подбородке, а потом улыбнулся и тряхнул головой, будто сбрасывая что-то.
– Пойдем! – сказал он.– Я пригласил сегодня мимов из Дворца Наместника. Хотел городского скадда, но Отважный,– мужчина хмыкнул,– Шинон меня опередил. Не огорчайся, мимы хороши!
Мужчина поднялся и стряхнул с себя песок. Девушка тоже встала и, неся в руке набедренную повязку, пошла вслед за ним туда, где дожидались, угрюмые и внимательные, воины охраны. Сдвоенные мечи десятников тускло поблескивали на рукавах их курток. Девушка шла прямо на них, и воины расступились, проводив алчными взглядами ее подрагивающие ягодицы, с которых осыпался налипший песок.
Мужчина помог девушке сесть в экипаж, запряженный пятеркой упряжных псов. Воины-охранники вскочили в седла пардов, мужчина свистнул и погнал упряжку вверх по дороге в сторону Фаранга.
