Фуцик вернулся к месту заключения понурый, утративший веру в человечество и завтрашний день. Вернее, не в наступление этого дня, а в то, что он настанет для него.

Должно быть, осознав, что ключ от сокровищницы и древнее кольцо Хведона окончательно развязывают ему руки, Ян Кукуевич напрочь отбросил идею грабительского налета на заветный остров, заранее чувствуя себя полноправным хозяином этого необычайного кусочка суши средь бурных волн синего моря. При таком раскладе, как я и полагал, Фуцик оказывался за бортом корабля истории, шедшего в светлое будущее под черепастым пиратским флагом Кукуева сына.

– Что же мне делать?! – твердил Фуцик, ошеломленный вероломством атамана. – Что делать? Я пропал!

Не скажу, чтобы мне было слишком жалко этого довольно мерзкого человечишку, но чувства – чувствами, а отдавать его на съедение и вовсе уж откровенному негодяю, пожалуй, было чересчур.

– Не суетись! – шикнул я. – Сейчас господину наушнику будет не до тебя, а дальше – не зевай, на то ярмарка.

Фуцик жалобно поглядел на меня, ожидая защиты.

– Завтра утром Ян намерен отправляться в Елдин. А уж коли он более не таится, то, стало быть, силу обрел великую.

– Возможно, – уклончиво согласился я. – Но кто здесь собирается ждать до завтра? – Я подошел к двери и забарабанил по ней кулаками. – Открывайте немедленно! Дело жизни и смерти!

– Ты че задумал, Клин? – забеспокоился Вадюня.

– Знаешь, как учит геометрия? Кратчайший путь из точки А в точку В – прямая.

– И типа че?

Из коридора послышались шаги приближающейся стражи.

– Сомневаюсь, что Ян Кукуевич пожелает ночевать в замке, узнав, что анчуток в нем больше, чем клопов.

– Он-то, может, в натуре отсюда и вырулит, а мы типа?

– Не беспокойся. Пока этот самопальный отец народа и спаситель Отечества нуждается в Союзе Кланов восточного берега и не прочь с нашей помощью обвинить Юшку-каана, он нам не угрожает. – Я вновь заколотил по толстым, тщательно подогнанным доскам входной двери, сопровождая удары самыми отборными высказываниями.

– Открывайте немедля, короеды ублюдочные! Чертуганы блохастые, отведите меня к хозяину!

Шум за дверьми недвусмысленно показал, что мои слова потревожили не только местных древоточцев.

– Чего надо? – В появившуюся узкую щель протиснулось острие алебарды, и сверкающий в темноте глаз с подозрением и опаской начал обшаривать светлицу, временно исполняющую роль темницы.

– Чума глухоманная! – Я с силой толкнул дверь, заставляя стража отпрянуть.

Из темного коридора в лицо мне глянули уже два острия, на которых отблески пламени закрепленного на стене факела отплясывали сумасшедшую джигу.

– Придурки! Олухи помороченные! – решительно делая шаг вперед, командным тоном взревел я. – Последний раз говорю, ведите к хозяину, иначе нам всем тут хана! – Для убедительности я чиркнул себя по горлу большим пальцем, демонстрируя, какой отвал башки начнется кругом, если вдруг я немедля не перекинусь словом с Яном Кукуевичем. – Что, заснули? Вперед, я сказал!

Есть порода людей, которые позволяют на себя кричать, а есть люди, которые этого делать не позволяют. Те, кого обычно набирают для массовости в разношерстные банды, как бы грозно они ни выглядели, чаще всего относятся к первой категории. В обстановке для них привычной эти горлохваты чаще всего ведут себя развязно и жестоко, пытаясь скрыть патологическую неуверенность. Однако стоит ситуации чуть измениться, и заячьи уши вмиг задергаются над клыками и бивнями.

Впрочем, здесь тоже важно знать меру и не переусердствовать. Особенно если оружие не в твоих руках, а у злобного монстроида. На этот раз мои угрозы и требование встречи с прямым начальством заставили не слишком обремененные работой мозги тюремных сторожей перещелкнуть в нужном направлении. Не прошло и пяти минут, как я предстал пред ясным, хотя, впрочем, не слишком ясным, а уже довольно затуманенным от выпитого, взором основного претендента на вакантный престол.

– Ну, чего хотел, одинец? Чем пужать вздумал?

Он сидел за тем же столом, за которым всего несколько дней назад восседал батька Соловей, и точно так же подпирал кулаком хмельную голову. От этого сходства мне невольно стало смешно, и предательская ухмылка появилась на замазанном зеленовато-бурым Оринкиным снадобьем лице.

– Ну, чего лыбу-то скроил, лешак? – нахмурился Кукуев сын.

– Я слышал, вы собираетесь заночевать в замке?

– Может, и решил. Тебе-то что? – Тяжелый взгляд разбойника впился в мое лицо, но не в глаза, как это бывает обычно, а аккурат в центр лба, точно высматривал на нем место для третьей глазницы.

– Здесь ночевать нельзя, – стараясь говорить как можно убедительнее, начал я.

– Анчутками стращаешь? – глядя в упор, спросил Кукуев сын.

– Вы о них знаете?

– Отчего ж не знать? – как ни в чем не бывало пожал плечами собеседник. – Вестимо, знаю. Людишки-то мои с ночи в этих краях дозором ходили. Нешто себе мыслишь, что я, не ведая броду, в воду сунулся бы?

– Да, в общем-то нет, – со вздохом сознался я.

– И правильно, – кивнул разбойник, протягивая руку за вместительной бутылью, наполненной мутноватой жидкостью. – Нам без оглядки никак нельзя. – Он сжал кулак на горлышке бутылки. – Первака выпьешь?

– Отчего же не выпить? – Я пожал плечами. – Под закусь можно.

Атаман молча кивнул и, поглядев на меня сквозь вожделенную емкость, крикнул страже:

– Снеди приволоките! Да чару господину одинцу.

Караульный скрылся за стеной, и Ян Кукуевич с издевательским напором продолжил свой монолог:

– Я вот тут с утра все поджидаю – кто ж из вас первым об анчутках мне слово молвит.

– Зачем? – Я не удержался от вопроса.

– Так ведь и мальцу ясно! Ежели гибели вы моей желаете, то, в полон угодив, живота своего не пожалеете, чтоб меня со свету, точно болотную гадину, сжить. А все речи прелестные – так лишь, турусы на колесах, дабы час потянуть. Оно, как говорится, уж коли не люб, хоть пой, хоть пляши, а всё одно чурбан. Но если, – Кукуевич наклонился ко мне, – жизни свои поганые за грош да полушку класть не желаете, стало быть, умишко, какой-никакой, в голове имеется. Когда б ты сюда с вестями своими не прибег, так бы всё и сталось. Я б с молодцами своими по вечерней зорьке отселя съехал, а вы б анчуткам на прокорм остались.

От такой перспективы меня невольно передернуло.

– Что, одинец, затряслись поджилки-то?! Это хорошо. Это верный знак, что головой дорожишь. Не люблю, когда люди о двух руках, о двух ногах и одной голове невесть что из себя корчат. Страх – он сильнее сильного будет! Без него никак. Вот ты, скажем: исхитряешься, злыдней-душегубов изыскиваешь, а отчего вдруг, спрашивается? Оттого, – он поднял вверх указательный палец, – что всяк по душе своей трус, и всяк лиходея боится.

А ежели чуть глубже копнуть, то и не лиходея вовсе. Иной-то душегуб могзгляк мозгляком! Тьфу – соплей перешибешь, а туда же! Все перед ним трепещут да зубами стучат. Не татя злого людишки боятся – свой же страх им глаза застит! Зрят они перед собой льва рыкающего, дракона оскаленного, змею, у ног шипящую. А ты, одинец, страху перед ними не знаешь, и потому норовишь иную забубённую головушку в пеньковые кружева обрядить. Да только окорот и на тебя имеется. Всяк живущий чего-то, да боится, без того нельзя. В том доля государева, чтоб десницей ужас сеять, а шуйцей – покой, и от всех напастей избавление. Да где ж закуска-то, анчутки ее раздери?!

Стражник, должно быть, ожидавший конца яростной тирады, поспешно втащил блюдо с зажаренным поросенком и парой куропаток, еще недавно как ни в чем не бывало летавших в окрестностях замка.

– Ставь на стол и проваливай! – рявкнул Ян Кукуевич, и неумелый лакей, больше привыкший держать в руках топор, чем посуду, чуть замешкавшись, поставил на столешницу увесистое блюдо. – Прочь! – вновь грянул атаман.

Вояка попятился, и в этот миг я увидел, вернее, мне показалось, будто тень стражника отделилась от него и метнулась в сторону, к одному из немногих шкафов, оставшихся сравнительно целыми после ночного побоища.

– Пей, одинец! – Ян Кукуевич вновь подхватил бутыль. – По нраву ты мне, хоть на колу тебе самое место.

Стакан, до краев наполненный белесой жидкостью, замер в моей руке, не донесенный до губ.

– Не пужайся, паря! Еще не ныне твой час настанет, – покровительственно напутствовал меня хозяин положения. – Пей! До дна пей! Неча цедить, как лекарскую микстуру.

Я глотнул залпом весь наличествующий в стакане заряд обжигающего пойла и резко выдохнул, спасаясь от пламени, охватившего грудь.

– Вот так-то и хорошо! – кивнул разбойник. – Закусывай! Чего буркала-то выкатил? – Он отломил крылышко у куропатки и смачно захрустел поджаренной дичью. – Ты небось, одинец, меня злодеем числишь? – сбрасывая на пол обглоданную кость, почти ласково поинтересовался Кукуев сын. – Ну, не крути башкой, не бреши попусту, собачье это дело. По глазам вижу – числишь. А мне юлить ни к чему, я и есть лиходей и душегуб. Одно ты верно приметил: с королишкой-то нашим – не моя работа. Сам чудом уберегся. А хочешь знать как?

– Как? – стараясь держаться как можно спокойнее и не провоцировать агрессию изрядно подвыпившего громилы, спросил я.

– Всё страх! – Кукуевич ткнул в воздух указательным пальцем, точно надумал пробить в нем дырку. – Очень я, изволь понять, с головой своей сроднился, страсть как терять ее не хотелось. А потому из страха опаска родилась.

Вроде бы всё и хорошо – Барсиад, дурношлеп осиновый, без меня иной раз шагу ступить не мог. Как ножку поставить – спрашивал! Да ведь, как оно бывает: нынче так, а поутру – иначе. Мало ли, что этому пьянчужке ушастому радники, навроде того же Юшки, присоветуют? А потому из дома у меня тайный ход за городскую стену прокопан был. В дом я всякий день ввечеру чинно входил да поутру из него таким же макаром и выходил. Но чтобы спать в нем – так это ни-ни! – Атаман приблизил ко мне свою раскрасневшуюся от самогона физиономию. – Всякую ночь в новом месте храпака давил. Иной раз и без подушки, зато уж при голове. Так-то! А надысь утром в палаты свои ворочаюсь, а там из спаленки, точно ураганом, всё повыметено. Решетки кованые, на ладонь в камень вмурованные, напрочь вывернуты, да точно сеть рыбацкая скомканы. Вот и соображай себе: ночевал бы я в тереме – давно б уж где-нибудь мертвым лежал, да черные вороны глазоньки бы мои выклевывали! – Он явственно всхлипнул, пеняя на свою горькую, пусть даже прошедшую стороной, планиду.

– Вы полагаете, что король Барсиад и все его приближенные мертвы? – настраиваясь на привычный лад, спросил я.

– А как иначе? – в полном недоумении от глупости моего вопроса нахмурился Ян Кукуевич. – Кабы живы были, давно б весточку подали.

– Но зачем тогда было уносить их невесть куда?

– О том тебе, одинец, должно быть лучше ведомо. Почто б следознавцу иначе хлеб есть? А только я так скажу. Хоть вы с дружком своим и хитро удумали насчет Барсиада, средь народа укрывшегося, а только несусветица всё это. – Он налил еще по чарке. – Я своими очами видел: во всех домах, как и в моем, окна в спальне, точно рукавичка, вывернуты. И ведь не одни только ферязи пропали! Кто с женой, кто с любовницей, кто с полюбовником! Что за диво приключилось – не ведаю, но кого где искать – это лихо безликое точнехонько знало. Даже у Юшки во дворце всё вверх дном перелопатило.

– Ну, отчего ж не побуянить, если известно, что хозяев в доме нет и не ожидается?! – пожал плечами я. – Хотя само по себе занятно.

– Вот и занимайся, коли занятно. Мне точнехонько доказать надо, что королевская погибель – Юшкин злой умысел. Без того на троне сидеть, что на угольях плясать. Сбоку глянуть весело, а самому – жарко.

– Всё это так, – согласился я. – Только по закону, пока не доказана гибель короля, вы не можете занять трон, а стало быть, и экспедицию на остров Алатырь снарядить тоже не сумеете.

– И о том, выходит, ты знаешь? – Ян Кукуевич недобро блеснул глазами. – Не иначе, как Фуцик наболтал. Вот же, язык ужиный! Ну, да сумею я – не сумею, дело не твое. А закон… Что ты под сим мыслишь, прямо скажем, мне невдомек.

Должно быть, выпитое уже и на мне сказывалось, поскольку, неожиданно для самого себя, я гордо выпрямил спину и заговорил менторским тоном:

– Закон есть основа цивилизации и залог процветания человеческого общества. И потому наилучший закон должен быть таков, чтобы его сложно было нарушить!

– Э-э-эх! Да ты закусывай, закусывай, одинец, вона как тебя разобрало! – Подобревший криминальный авторитет сочувственно покачал головой. – Говорили мне умные люди – не доведет книжная премудрость до добра! Учишь тебя, учишь, а толку чуть! Глупее глупого словеса городишь! Закон есть тот же страх, только имя покрасивше! А стало быть, его прописывать должно, чтоб всяк хоть шагом, хоть чихом его, да нарушил.

– Это еще зачем? – недоуменно уточнил я, прикладываясь к свиной ножке.

– А затем, дурья твоя башка, что ежели всякий за собой провину знать будет, то лишний раз, пожалуй, не дыхнет. Ведь чуть что не так – сразу: а как же это ты, мил-человек, государев закон нарушил?! Пожалуйте спину под батоги ставить! Здесь-то покой и благорастворение воздухов в стране и начинается. Когда ты в своем королевском величии над животом и смертью распоследнейшего батрака в своих землях властен, так отчего же людишкам, в страхе пребываючи, тебя не любить?! Ведь ты ж король, от Бога поставленный, по закону мог бы их смертью карать, а из милости своей виновных да страхом уязвленных, жизнью и волей жалуешь.

– Хорошие советы вы, должно быть, королю давали! – дослушав поучения, с натугой выговорил я.

– Государь до последних часов не жаловался. – Ян Кукуевич оскалил в ухмылке хищные зубы. – Но не о том речь. Желаю я, чтоб ты мне Юшку с корешами его захребетными разложил передо мной на столе, как вот эту дичь. – Он ткнул пальцем в блюдо и замер, точно не веря своим глазам. – Тут вроде бы как початая куропатка лежала?

– Было дело, – подтвердил я.

Ян Кукуевич уставился на объедки, пытаясь в уме собрать из разбросанных косточек остов несчастной пернатой твари. Точь-в-точь ученый палеонтолог, обнаруживший в отвале скелет динозавра.

– Одна, – мысленно доведя процесс до конца, подытожил опешивший разбойник. – А где вторая? – Он для полной уверенности заглянул под стол, вероятно, судорожно пытаясь вспомнить, не сбросил ли ненароком птицу, демонстрируя мне руками суть законотворчества. Куропатки с отломанным крылышком под столом не было. Глаза Яна Кукуевича начали медленно округляться, лицо багроветь, и он, хватая воздух ртом, едва выдавил, запинаясь:

– Не понял!!!

В какой-то миг мне показалось, что сейчас разбойничьего атамана хватит удар, и при всём том, что теоретически я ничего не имел против, доказывать возмущенной банде, что не я отравил отца-командира, было делом начисто нереальным.

Мой собеседник всё никак не мог прийти в себя, и я уже бросился ему наливать очередную чарку самогона, когда на пороге возник давешний стражник с лицом еще более, казалось, ошеломленным, чем у королевского наушника.

– Беда, хозяин! Злыдни лихие у коней уздечки покрали!

– Кто-о-о?! – надсадно прохрипел Ян Кукуевич.

– Не ведаю. – В голосе верного сторожевого пса слышалась нескрываемая мольба о пощаде. – Токмо по всему замку рогачи нарисованы.

– Убью!

– Вон, вон, и у вас на столе! Вон сбоку!!!

Мы с Кукуевым сыном, не сговариваясь, бросились смотреть туда, куда указывал ошеломленный страж, и едва не столкнулись лбами. На одной из золоченых ножек стола, точно уродливое родимое пятно, багровела эмблема красных демонят. Вой, вырвавшийся из утробы многоопытного душегуба, был ужаснее звериного рыка, и мы со стражником невольно попятились, не желая попасть ему под руку. Но, издав этот неподдающийся описанию звук, Ян Кукуевич всё же овладел собой.

– Где рыжий?

– В лес пошел, – пятясь назад, пролепетал стражник. – Давно уже.

– Сыскать немедля! – Он резко двинулся к выходу, отбрасывая с пути караульного, точно ватную куклу. – Стереги гостя. Не приведи Нычка, утечет – не сносить тебе головы!

Вернулся атаман минут через двадцать, в течение которых мой неусыпный страж дырявил меня подозрительным взглядом, спасибо уж, что не алебардой, которую сжимал в руках.

– Ваша фарта, одинец, – еще довольно мрачно, но уже с ухмылкой, с порога кинул Ян Кукуевич. – Быть нынче анчуткам без ужина. Ступай, упреди своих, сейчас едем.

– Куда? – поднимаясь со своего места, поинтересовался я.

– Знамо куда – в Елдин. Давай по-скорому. Нечего тут рассиживаться! – Он кивнул стражнику. – Сопроводи одинца!

Тот браво отсалютовал алебардой, и я, с чувством выполненного долга, слегка покачиваясь, шагнул к двери.

Двор замка и окрестности стен были заполнены вооруженным сбродом, готовым пуститься в дорогу. Лишившиеся уздечек всадники наспех мастерили сбрую из ремней и веревок. Непривычные к обществу Проглота, кони, фыркая, пятились, не желая находиться вблизи грифона, а сам заласканный домашний любимец, радуясь встрече, всё норовил прыгнуть на кого-нибудь из друзей и, возложив на плечи невольной жертвы тяжеленные лапы, начать преданно выискивать блох своим острейшим клювом.

– Пошел вон, хвостатый подлиза! – вяло отбивался я, когда со стороны ворот послышался радостный крик: «Ведут!»

Привлеченный воплем грифон моментально оставил меня в покое и, расправив крылья, бросился выяснять, в чем дело.

Из арки надвратной башни показался не совсем обычный кортеж. Впереди, нанизав десяток боровиков на длинный прут, вышагивал Поймай Ветер, за ним ступали вооруженные копьями разбойники, точно драгоценная ноша некоронованного короля местных воров нуждалась в крепкой страже.

– Ты где был? – едва не наезжая конем на удивленно вытаращившего глаза парня, грозно прорычал Ян Кукуевич.

– Грибы собирал, – демонстрируя атаману боровики, насаженные на прут, точно сарацинские головы на пику, с неподдельным, как багдадский доллар, удивлением на лице проговорил Поймай Ветер. – А чего?

– Уздечки пропали, – явно теряя начальный пыл, махнул рукой государев любимец. – Ну, и так, всяко.

– Ян! – Лицо нашего старого знакомца приняло возмущенно-оскорбленное выражение. – Что за блажь? Стану я дурницу удить!

– Ладно, разберемся, – несколько оттаяв, поворотил коня атаман. – Прилаживайся где-нибудь, мы в Елдин выступаем.

– В Елдин так в Елдин. – На лице воровайки опять воцарилось невозмутимо-равнодушное выражение, и он как ни в чем не бывало рыжей молнией сквозанул к возку с казной Уряда Нежданных Дел. – Двинься, – Поймай Ветер немилосердно пхнул в бок стражника из бывших стольников, – здесь ехать буду.

Кони двигались по лесной дороге шагом, что в исполнении «ниссанов» означало почти стоять на месте. Для рывка необходимо было открытое пространство и, как мы уже знали, на елдинском тракте мест, вполне пригодных для задуманного, было предостаточно.

– Хорошие у вас скакуны, – покачивая головой, вел светскую беседу Ян Кукуевич. – Коли для моей гвардии таких пригоните, я вас без знатной награды не оставлю – это уж не сомневайтесь!

– А че, – тянул Вадим, – оно типа если так прикинуть, то в натуре…

Не знаю, что скрывалось за этой глубокомысленной фразой. Меня, честно говоря, занимало совсем другое. Я глядел на драгоценную уздечку, которой поигрывал разбойный атаман, – Красные Демонята, должно быть, из личного уважения к хозяину не тронули ее, и думал: успел ли Поймай Ветер проинспектировать заветный тайник. Да и был ли он вообще причастен к покушению на имущество разбойничьей кавалерии?

Я оглянулся. Маэстро воровства невозмутимо восседал на козлах рядом с возницей, потешая того диковинными историями. Жаль, но в такой компании расспрашивать его было не с руки.

– …Но, по жизни, они не только синими могут быть. Какие белые, какие зеленые. Ну, и там мощность, фарш…

Кукуев сын силился понять, о чем увлеченно толкует ему подурядник, когда на дороге впереди появился скачущий галопом всадник передового дозора.

– Хозяин! – не тая голоса, орал он. – Впереди войско! Юшка-каан!