Глаза феи светились нечеловеческим зеленым огнем, точно удвоенный сигнал светофора, говорящий, что трасса свободна.

– Это точно? – переспросила она, должно быть, осознавая в уме сказанное мной.

– Точнее не бывает. Мой агент видел Громобоя и принцессу сегодня перед рассветом. Тот как раз прятал ее высочество в тюк, притороченный к седлу вьючной лошади.

– Вот черное солнце! – в негодовании высказалась оскорбленная воспитательница наследницы престола, метая взглядом довольно отчетливые молнии. – Негодяй! Да как он посмел, старый дурень! Треснутая ступа!

– Судя по донесению агента, Маша следовала указаниям Громобоя вполне добровольно, – начал я, предупреждая возможные подозрения феи насчет причастности драконоборца к заговору мурлюкской колдуньи. – Впрочем…

В это «впрочем» я и сам не хотел верить. Однако мизерный шанс, что старый воин тоже завербован Повелительницей драконов, все же оставался. Хотя, если бы это было так, наверняка бы он передал Машу в руки лжегерцогини сразу после истории у Русалочьего грота.

– Мне потребуется несколько минут, чтобы собраться, – выпалила Делли, направляясь к дверям. – Выезжаем немедленно! Чтобы не терять времени, если хотите, поедем во дворец вместе. По дороге все обсудим. Да, и вот еще что, – продолжала она, застывая на пороге, – городская стража сообщила, что Громобой Егорьевич действительно покинул столицу на рассвете двуконь через Соловьиные ворота.

– Это те, от которых начинается дорога в Гуралию? – уточнил я.

– Они самые, – кивнула Делли. – Правда, ехать все равно придется через Субурбанию.

Особой нужды торопиться, честно говоря, я не видел. В любом случае, даже если августейшая беглянка со своим наперсником все это время двигалась галопом, что при холмисто-овражистой местности вокруг столицы само по себе было нереально, наши кони могли покрыть дистанцию, пройденную ее высочеством, за час, от силы два. Хорошо бы уточнить направление, но в принципе и это не слишком важно. И без того понятно, что сладкая парочка движется к месту исчезновения Элизея. А поскольку кратчайший путь из пункта А в пункт Б пролегает через уже знакомую нам Малиновую линию, то, стало быть, и ловить их надо где-то на перегонах этого маршрута. Вряд ли ее высочество пожелает выписывать кругаля, чтобы сбить нас с толку. Времени на это нет.

Хотя, если мои предположения верны, Повелительница драконов расстарается, на животе испляшется, лишь бы сделать Машину дорогу в свои объятия максимально безопасной. Ежели от кого и надо сумасбродную принцессу оберегать, то более всего от самой себя. Как бы она от излишней отваги и чрезмерного усердия дров-то не наломала. По всему пути соломку-то не подстелешь!

Обсудив эти и подобные вопросы, мы вновь оказались во дворце. Личные покои воспитательницы ее высочества были невелики, всего-то три комнаты плюс скромное помещение для прислуги, гардероб, пара чуланов да небольшая караулка с круглосуточным нарядом дворцовой стражи. Впервые за время пребывания здесь мы очутились в гостях у Делли и, осознав, что находимся в жилище самой настоящей феи, начали с интересом осматриваться, стараясь получше запомнить увиденное для грядущих, хотелось верить, рассказов в семейном кругу.

Честно говоря, ничего заслуживающего особого живописания не замечалось. Разве что в одном из чуланов, в который Вадюня тайком заглянул, на полках вперемежку громоздились банки с надписями «Варенье земляничное», «Молотый зуб дракона», «Клюква в сахаре», «Слюна летучей мыши», «Глазной сок змеи уфор», «Повидло яблочное».

– На, держи. – Решительно настроенная фея торопливым движением вручила могутному витязю перетянутый ремнями торок. – Здесь одежда. Теперь снаряжение. – Делли заметалась по комнате, доставая из сундуков и комодов незамысловатые на вид штуковины.

Чтобы не мешать взвинченной женщине, пусть даже и фее, в экстренных сборах, я забился в угол и, стараясь поменьше отражаться в висевшем рядом зеркале, исполненном в виде симпатичной плоской рыбы, замер, дожидаясь конца предотъездной суеты.

– Так! Гребень, – роясь в инкрустированном слоновой костью ларчике, сама себе командовала Делли. – Не этот, не этот… А, вот этот! – Она извлекла оттуда простенький деревянный гребешок вроде тех, которые во множестве продаются народными умельцами заезжим туристам под видом предметов старинных промыслов. – Не смотри, что прост! – перехватывая мой недоуменный взгляд, прокомментировала кудесница. – Глянь, как выйдет в рост! Штуковина это не простая. Коли ее позади себя кинуть, точно из-под земли станет лес частоколом, да такой, что хоть целый день по нему иди, а конца не сыщешь.

– Полезная вещь, – согласился я, кивая. – Для озеленения территории просто незаменимая. У тебя, случайно, еще нет? Дома с руками оторвут!

– Сейчас нет, – неожиданно сбиваясь с темпа, удивленно проговорила фея. – Вернемся, еще парочку сделаю, а нынче, сам понимаешь, недосуг. Ладно, что там у меня еще? А, вот! – Фея отворила один из сундуков и выдернула из него широкий пояс, усыпанный каменьями. – Тоже ценная штука.

– Ага, знаю! – расплылся в улыбке Вадим. – Если пояс кинуть, скалы вырастут. Правильно?

– Правильно! – кивнула Делли. – Отойди. – Она подвинула витязя, и из очередного ларя на свет божий явилась длинная белая скатерть, шитая по краям затейливым разноцветным орнаментом.

– Это че, в натуре самобранка? – едва находя слова от восхищения, выдохнул Ратников.

– Нет, – аккуратно складывая длинный белый холст, помотала головой Делли. – Это дорога скатертью. Кинешь ее: через горы, через болота, через реку дорога проляжет. Хоть пеший, хоть конный, хоть на возу езжай, все выдержит.

– Воз не поместится, – критически оценивая ширину скатерти, вставил я.

– Пожалуй, – согласилась наша верная соратница. – Но выдержать она его выдержит. Опять же, ежели на двух колесах поз пустить, то очень может быть, что и поместится. Ладно, Виктор, не отвлекай меня по пустякам! Вдруг что важное забуду, где потом искать станем? Так, это взяла, это взяла и это взяла, – скороговоркой проговорила фея, и отобранные ею вещи сами собой перекочевали в объемистую суму. – Что еще? А, вот! Вадим, посмотри, там, у очага, должно быть простенькое такое зеркальце в оловянной оправе. Нашел? Давай его сюда! – скомандовала кудесница.

– Из него че, типа озеро получается? – заворожено глядя на магический предмет, спросил Злой Бодун.

– Получается, – подтвердила фея. – Так, где мой сарафан? – Фея скрылась во втором, еще не исследованном пытливым взором моего приятеля чулане, и спустя минуту вернулась, неся в руках ярко-зеленое, усеянное крупными красными цветами одеяние.

– Оба-на! А это че? – в недоумении глядя на цветастую шмотку, заморгал витязь, мучительно пытаясь воскресить в памяти сказочные эпизоды, связанные с волшебным сарафаном.

– Знатная вещь, – похвалилась сотрудница Волшебной Службы Охраны. – Если его под ноги преследователям кинуть, расстелется меж вами поле зеленое, усыпанное маками. И кто на то поле ступит, от дурманного аромата на пять дней беспробудным сном заснет.

Мне очень живо представилась картина: улепетывающая от неведомого врага Делли в последний миг, когда грязные руки коварных злодеев уже тянутся к ней, рывком сдергивает сарафан, и мерзкие негодяи, не в силах отвести взгляда от того, что скрывалось под сарафаном, ошарашено ступают на внезапно возникшую маковую плантацию, чтобы безнадежно заснуть, упиваясь снами явно не пуританского содержания. Пожалуй, я бы не отказался отступать в этот момент вместе с феей.

– А это чего, тоже волшебное? – В мощных пальцах Вадюни мелькнуло что-то, похожее на крупный грецкий орех.

– Положи, где взял! – поспешно возмутилась фея. – Не для тебя кладено!

Но было уже поздно. Из открытого орешка выпорхнуло нечто белое, воздушное, кружевное, призванное облегать стройную женскую фигурку.

– А, это того, я чисто понял! – немедля выдал на-гора восхищенный увиденным Злой Бодун. – Если это бросить, вырастут заснеженные горы и бездонные пропасти!

– Если это бросить, можно схлопотать по шее! – пунцовея на глазах, отрезала Делли. – Это, между прочим, дамское белье. И куплено оно, к слову сказать, в вашем Кроменце в очень занятном магазине.

Мы с Вадимом молча переглянулись и уткнули взгляды в пол, не в силах скрыть улыбки. Сборы между тем продолжались, за сарафаном и зеркалом последовала самобойная дубинка, предварительно, правда, немилосердно огрев Ратникова по закоркам. В общем, сборы были в полном разгаре, когда в караульном помещении послышался шум голосов, и один из стражников, нерешительно постучав в дверь, чтобы не разгневать могущественную хозяйку, поспешно доложил:

– Гонец к вашей превосходительности. Изволите пустить?

– Пускай немедленно! – резко приказала Делли.

В покои феи почти вбежал высокий юноша в кожаных сапогах со шпорами, в темном охотничьем костюме, запыленном от быстрой езды.

– Фея милостивица, дозвольте слово молвить!

– Да уж говори, конечно, о чем сказ? – заторопила его Делли. – Не зря ж, поди, в такую даль мчался.

– Все, ваша превосходительность, по вашему указу учинили, как, стало быть, вы повелели.

– К делу, к делу давай! – оборвала гонца высокопоставленная сотрудница Волшебной Службы Охраны.

– В деревеньке Бугорки, что среди леса в девяти верстах от городских стен расположена, нынче поутру видали Громобоя Егорьевича.

– Славные вести, – кивнула фея. – И что же он там делал?

– Изволите знать, он, как водится, в своих каждонедельных объездах почтил особой своей дом толстой Феклы, дабы испить у нее парного молочка да разжиться свежим караваем в дорогу, – отрапортовал вестник.

– Бугорки эти в какой стороне будут? – поинтересовался я.

– Ну, так близ Царебатюшкиного Займища. От субурбанской дороги прорубным трактом час пути, – дивясь моей необразованности, объяснил юноша.

– Все ясно, – благодаря его за информацию, кивнул я. – Так оно и должно быть.

– Ступай. – Делли кинула посланцу золотой. – Ну что, други мои верные, теперь, поди, все на нашу пользу складывается. Солнышка ясного да ветерок нам в спину! Самое время в путь пускаться.

Вадим молча взвалил на плечи увесистый торок с вещами, но тут Делли хлопнула себя ладошкой по лбу.

– Ну говорила же, не отвлекайте! Чуть не забыла! А денег в дорогу взять? Не подаянием же питаться?

Она приблизилась к месту, где все еще стоял я, сдернула коврик, прикрывавший крышку, пожалуй, самого большого сундука, и, сняв с гвоздя за зеркалом ключ, отворила его с той небрежностью, с какой обычно открывают дверь подсобки с граблями и метлами.

Если бы вчера мы с Вадимом не спускались в подземелье государевой казны, у нас скорее всего был бы вполне реальный шанс лишиться дара речи. Но одно дело – королевская казна, другое – частный сундук, полный… очень полный… набитый под завязку золотом, драгоценными каменьями, жаб-сами, браслетами, диадемами и прочим несметным богатством. В общем, здравствуй, Остров Сокровищ, пиастры-пиастры капитан Флинт. «Да-а-а, роскошный медведь! – мелькнула у меня в голове шальная мысль. – Поймай Ветер обрыдался бы, узнав о таком богатстве!» Я невольно вспомнил нашу утреннюю встречу. «Впрочем, он не медвежатник. Интересно, кстати, как он там сейчас разбирается с гангстерами?»

Точно в ответ на мой невысказанный вопрос пыльное рыбоголовое зеркало очень выразительно глянуло на меня глазами рыжего пройдохи, заставляя невольно отшатнуться.

– О-ой! Чего это оно?!

По ту сторону зеркала, как по ту сторону окна, Поймай Ветер и мой давешний Сусанин, сидя в уже знакомом мне подвале, ожесточенно ругались над кучкой вываленных на деревянный ящик золотых монет. За проводником громоздилась пара мрачных амбалов с суковатыми палками в руках. «Похоже, у парня возникли проблемы», – покачал головой я, в целом смиряясь с тем, что зеркала в этом мире применяются никак не для галантерейных нужд.

– Делли, а звук как здесь включается?

– Звук не включается, – заканчивая процедуру «оформления командировочных», ответила фея. – Это мурлюкская, как у вас говорят, «фигня». Ладно, пойдем, я тебе по дороге все расскажу.

Мы покидали Торец через Соловьиные ворота, стремительно направляя волшебных скакунов к прорубному тракту, где наверняка должны были отыскаться следы наших беглецов.

– Мурлюкское зеркало, – вещала фея, чтобы скоротать путь, – оно, конечно, волшебное, но в сравнении с нашим – жалкая подделка. Сам посуди: дальше ста верст оно лик не кажет, а ежели что и видно, то молчит, как рыба, из которой его, собственно говоря, и делают. А уж связаться по нему можно и не мечтать! Правда, ежели вблизи него о ком подумать, то оно того безответного в зеркале покажет. Ну а толку-то? Разве что за кем подглядывать можно. Одно слово – мурлюкская забава!

– Ну почему же, – не согласился я. – Можно было посмотреть, куда это наша Машенька намылилась.

– Держи карман шире! У нее талисманы знаешь какие! Они эдакую ерундовину гасят, что ураган свечу. Нешто, думаешь, я не пробовала? Тьфу, никчема! Давно бы выкинула, да неудобно. Де Бур когда-то на Солнцеворот подарил.

– Де Бур? – насторожился я, памятуя о не до конца выясненной связи простодушного камергера с Повелительницей драконов. – А скажи-ка мне, подруга дорогая, через это зеркало с той стороны подглядывать никак невозможно? Ведь не ровен час лжегерцогиня и за тобой подслеживала сквозь эту штуковину?

– Эка ты хватил! Говорю же тебе, нет в том зеркале истинной силы. За сто верст глядеть, вот и вся забава.

– Сто верст? – Передо мной отчего-то явственно вырисовалась эта же дорога, но в тот день, когда мы лишь направлялись в столицу. – Сто верст. Тоже не безделка, во всяком случае, если предположить наличие у Повелительницы драконов подобной техники, а я в этом не сомневаюсь, становится понятно, каким образом колдунья голубка с известием у отеля прихватила.

– Поясни, – попросила Делли.

– Ты когда его в небо отпускала, до Торца как раз сто верст оставалось.

– А и то верно, – согласилась Делли. – Однако погляди, видишь, дымы над деревьями. До них версты две будет. Так вот это Бугорки и есть.

Деревенька Бугорки, очаровательное пасторальное местечко, расположившееся на обширной лесной расчистке, радовало глаз, слух и обоняние и ненавязчиво, но упорно манило остаться здесь, забросив к чертовой матери все столичные треволнения. Толстая Фёкла, проживавшая в аккуратном домике с двуглавыми петухами на венце крыши, и вовсе поразила меня тем, что при ближайшем знакомстве оказалась не толстой, да, если вдуматься, и не Фёклой. Во всяком случае, я женщин с таким именем представлял себе несколько иначе. Оставалось констатировать, что у старика Громобоя губа явно не дура.

Я с удовольствием выслушал рассказ этой очень милой улыбчивой женщины о том, как поутру гостевал у нее грозный драконоборец, не узнав, впрочем, ничего особо ценного, кроме разве что сообщения о том, что старый воин приезжал как всегда в одиночестве, без спутников, а уж тем паче спутниц. И хотя радушная хозяйка пыталась говорить обо всем сразу: о погоде, о видах на урожай, о деревенских новостях, все же рассказ о заезжей знаменитости занимал в ее повествовании главное место.

– …Тогда он и сказывает мне, облобызав в обе щеки: «Фёклушка, сердечко мое, проводи-ка меня до лесной тропки. Путь-дорога мне предстоит неблизкая, не ведаю, когда и обратно ворочусь». – Мягкий голос женщины звучал убаюкивающе нежно, так что я едва не пропустил бесценной информации, слетевшей с ее уст с той же беззаботностью, с какой золотоносный поток катит в волнах драгоценные песчинки.

– Прошу прощения, уважаемая Фёкла, – перебил я течение ее плавной речи. – Вы хотите сказать, что знаете, по какой тропе Громобой Егорьевич отправился в лес?

– Вестимо, знаю, – снова улыбнулась добрая хозяйка. – Как же не знать, когда я его до той тропы провожала? Во-он, за яром дуб видите? – Она указала на поросший малинником овраг, отделявший деревню от дремучего леса. – Покрученный такой, как старый дед. Там он в пущу и вошел.

– Спасибо вам огромное, – поклонился я, спеша вернуться к скакуну Феррари, – вы нам очень помогли. Поехали, – скомандовал я, вскакивая в седло. – Егорыч тщательно позаботился, чтобы мы не сбились с пути.

Мои предположения о том, что хитроумный драконий ловчий не даст погоне потерять след, нашли подтверждение примерно через полверсты от лесной опушки. Словно в насмешку над нами хитрым лисьим хвостом с перекинутой над тропой ветки свисал длинный кусок дорогой узорчатой тесьмы, той самой, Элизеева подарка.

– Это типа чего они? – настороженно глядя на колеблемую ветерком яркую ленточку, спросил Вадим.

– Нам сигналят, – хмыкнул я. – Чтоб мы их не потеряли.

– А на фига?

– Маша девушка разумная, понимает, что вдвоем с Громобоем ей против колдуньи тяжеловато придется, вот и вытягивает нас подальше от столицы, чтобы уболтать с ней идти. Мол, раз уж все равно поехали, что возвращаться? Снявши голову, по волосам не плачут. Потому и тропу за собой помечают.

– Хитро в натуре, – покачал головой витязь. – Ну а типа вдруг кто отвяжет?

– Не отвяжет, – вмешалась в разговор Делли. – Здесь это не в заводе. Ежели висит на дереве тряпочка или, скажем, тесемка, так, стало быть, оно и надо. Либо то подношение лесным духам, либо беду кто в узел завязал. Тогда уж и подавно следует держаться подальше от того места. Ну что, тронулись? Встретим Громобоя Егорьевича, скажем спасибо.

Кусочки тесьмы встречались примерно через каждую версту, но уже то слева, то справа, чуть в глубине среди ветвей, так, чтобы не сразу попасться на глаза. Уж и не знаю, чья это была выдумка, однако сработала она безупречно. Быстроходным преследователям пришлось сбросить скорость до минимума, чтобы не пропустить драгоценные метки. С той же целью находчивые беглецы развешивали указатели у развилок, вернее, много дальше этих развилок, заставляя нас разъезжаться в поисках условного знака, затем вновь возвращаться к перекрестку, чтобы вместе продолжить путь. Одним словом, погоня эта больше всего походила на игру в «казаков-разбойников».

Большую часть пути мы ехали лесом, и лишь однажды тропинка вынырнула из чащобы, являя взору широкое пшеничное поле, поросшее золотыми колосьями, склонившимися под тяжестью зерна. В тени деревьев, откровенно отлынивая от работы, дремало человек десять крестьян в вальяжных позах, да несколько крестьянок напевали что-то заливисто-лиричное, плетя венки мерно сопящим кавалерам.

– Это у них такая уборочная страда? – мимоходом окинув взглядом картину всеобщей расслабухи, поинтересовался я.

– Она самая, – подтвердила Делли.

– Почему же никто ухом не ведет?

– Знамо дело, – не замедлила с ответом боевая подруга, – вышло солнышко в зенит и работать не велит.

– Так полдень вроде уже давно миновал, – высказал я неуместное в общем-то недоумение.

– Ну и что с того? Нешто не видишь, какой денек ясный да пригожий? Как же такую радость небесную потом да ломотой поганить? Лежат себе люди, празднуют, слова нежные земельке шепчут за то, что она им так густо уродила. А она радуется и того пуще родит. Опять же, ладной песней светило балуют, а оно им колосок к колоску золотом обливает. Благодать!

– Так что празднуют-то? – с бесцеремонностью чужака вопрошал я.

– По-разному, – пожала плечами кудесница. – С утра восход солнечный славят. Днем, вот как сейчас, лик его пресветлый воспевают. А к вечеру, когда по домам время идти, печалуются-убиваются, что опять оно от нас за Хребет уходит. И уж так тому убиваются, что как же на другой день не возрадоваться, когда его снова увидишь?

– Все это замечательно, – к удивлению Делли, не унимался я. – Ну а когда убирать урожай?

– Да ну мало ли хмурых дней, когда и делать-то нечего, кроме как работать! Ты, Виктор, не сомневайся, каким-нибудь чудом урожай обязательно соберем. А и то сказать, все брать негодяще, все-всешеньки лишь разбойник отбирает. А коли даже и не соберут того, чтоб зиму протянуть да по весне поле засеять, государь-то заступник на что? Спишется, гонцов разошлет, тут тебе и из Субурбании зерна подвезут, из-за Хребта подтянут… Одним словом, не даст пропасть надежа Базилей Иоанович.

– Так ведь расходы какие? – выпалил я, отказываясь воспринимать услышанное.

– Ну ты сказал, одинец! – Фея покачала головой, глядя на меня с сожалением, точно на безнадежно больного. – Оно, конечно, не без того, расходы имеются. Но сам посуди, от короля народу и праздник, и хлеб, и послабления. А его величеству за то от простого люда низкий поклон и всеобщая любовь. Это, знаешь ли, убитыми енотами не измеришь!

Я вынужден был замолчать, сраженный логикой доводов особы, приближенной к государю, и, не останавливаясь среди празднующих земледельцев, мы продолжили путь по тропинке, отмеченной вышитой тесьмой.

Спустя час дорога пошла в гору, и мы последовали ее примеру, немилосердно колотя по спине ни в чем не повинной тропы копытами волшебных скакунов. Поросший у основания молодым сосняком холм, на который мы взбирались, имел лысую вершину, где нас ждали, судя по всему, уже давно. Посреди каменистой поляны, вскидывая вверх шлейф легкого сизоватого дыма, уютно плясали языки костра, над которым обжаривалась пара куропаток, еще утром, вероятно, и не помышлявших о такой злополучной судьбе. Возле огня на угловатом валуне, задумчиво подперев голову, сидел Громобой, опираясь на свой длинный меч. Стреноженные расседланные кони паслись неподалеку, щипая выгоревшую траву, едва поводя глазами в сторону вновь прибывших всадников. Должно быть, по их конскому разумению волшебные существа, каковыми являлись наши скакуны, не были достойны обычного приветствия звонким ржанием.

– Мягко ли добрались, путнички? – не меняясь в лице, поинтересовался драконоборец. – Давно уже вас тут дожидаюсь.

– Да… да как ты смел?! – Речевой взрыв потряс округу, и со стороны, вероятно, показалось, что на плеши лесного холма норовит проснуться умерший еще в доисторические времена вулкан. Мы с Вадимом невольно заткнули уши, ибо выслушивать яростный камнепад обвинений в адрес бестолочи, пустобреха, недоумка и прочая, прочая, прочая Громобоя Егорьевича было выше наших сил. – Где Маша?! – завершила словесные извержения разгневанная фея, и над поляной повисла тишина, нарушаемая только кашлем обалдевших от услышанного сорок.

– Туточки, – укладывая обе ладони на крыж меча, степенно ответствовал старый воин. – Поблизости схоронилась. Наде-ежно схоронилась, без собаки вам ее нипочем не сыскать. Поклялась она светом ясным найти друга сердешного, а уж коли поклялась, то, значит, так тому и быть. И докудова я жив, вы ее с честного пути не свернете.

– Старый дуралей! – оскорбилась в лучших чувствах фея. – Да ведомо ли тебе, какие страхи лютые и какие вороги злые поджидают ее на этом пути?!

– И мне то ведомо, и ей то знаемо, – кивнул драконоборец. – За что и люблю ее, егозу, что сила в ней недюжинная и доблесть немереная. Потому слушайте Машенькино слово крайнее, да и меркуйте, как оно дальше быть. Коли желаете вы с дщерью государевой в дальние края идти супостата превозмогать, стало быть, ступать нам с вами заедино. Ну а коли нет – либо ни с чем домой ворочайтесь, либо судьба вам со мной нынче мечи скрестить. А там уж как пойдет.

– Это он типа кампион? – радуясь возможности блеснуть эрудицией, вставил Вадим. – Кайфовый дедуган, крутой, что Кавказские горы! Слышь, Клин, – продолжил он, – я вот че себе соображаю. В натуре поехали, принцессе подсобим. И ей не так страшно, и нам по приколу. Опять же, – он понизил голос, – надо ж дать Щеку время прокрутить лавэ.

Под седыми усами Громобоя заиграла довольная улыбка. По всей видимости, он не сомневался, что в лице новоиспеченного боярина Злого Бодуна отыщет верного союзника.

– Угомонись, Вадик, разве не понятно, что мы и так едем. Вот уж поистине, хвост вытащил – нос увяз!

– Ну вот и аюшки! – удовлетворенно проговорил седовласый ветеран.

– Едем! – сквозь зубы процедила разобиженная Делли. – Все спокойнее будет.

– Ну, смотри ж, – поднимаясь с камня, пригрозил грозный воин, – слово дадено, его солнце слышало! – Он отложил меч и трижды хлопнул в ладоши. И хлопки эти, несомненно, служившие условным сигналом, звучали для меня аплодисментами абсолютной и чистой победе ее сумасбродного высочества.

Наш путь лежал к Малиновой линии, почти туда же, где Вадюня принял свой первый бой в богатырской номинации и где мы впервые столкнулись с голубиной почтой, доставившей впоследствии столько хлопот. На импровизированном военном совете было решено, что Громобой Егорьевич провожает нас лишь до границы, а затем возвращается в Торец с добрыми вестями для пребывающего в волнении и тревоге безутешного монарха. Конечно, доводы речистой феи о страданиях августейшего отца и беззащитности отечества перед возможным нашествием стай драконов-отступников были весьма убедительны, но и то сказать, мне отчего-то казалось, что позиция Делли – лишь скрытая месть оскорбленной кудесницы за содействие вероломному побегу упрямой девчонки. Ее бы воля, и впавший в немилость Громобой отправился бы в столицу прямо с места нашей встречи. Но тут коса нашла на камень, и ей пришлось уступить желанию своей строптивой воспитанницы. Поэтому к границе мы двигались впятером, неминуемо теряя время из-за тихоходности аргамаков драконьего ловчего.

– Ну, времена пошли! – брюзжал Громобой Егорьевич, остро переживавший исключение из рядов участников предстоящей авантюры. – Последние времена!

– Отчего же вдруг? – бросая на воинственного старца заинтересованный взгляд, спросил я.

– Ну, так ведь как же иначе? – Егорыч гневно сгреб бороду в кулак. – Раньше-то великой державой звались, могуществу нашему весь мир дивился! Мурлюков от супостата спасали! Орду точно пардуса на грудь принимали да хребет ей ломали! А ноне-то, ноне?! Не пойми что, ни дать ни взять задворки Империи Майна. Помяните мое слово, какось поутру очи разлепим, а уж посреди двора Железный Тын высится. А ведь с малого, с малого-то все начиналось! Раньше как было: во главе страны государь-батюшка, а подданные его, как один, дети родные, возлюбленные чада. Семья, стало быть! Так и звалась Грусь – Государство батюшковщина. Так нет, вздумалось деду нашего государя перед иными странами фасон соблюсти. Обаяли его торговые гости иноземные, мол, что еще за «батюшка», зовитесь-ка лучше королем. Так оно и нам яснее, и в чужих краях привычнее. А стало быть, коммерция с вами возрастет до небес! Ну, прозвался он королем, и что же? Много ли в пустом словце прибытку? А Империя как смотрела на Грусь с опаской, ибо мы для нее чересчур силы много имеем, так и смотрит. Вот их охота и обуяла силушку-то богатырскую поумерить да на кадрили и политесы расплескать. Ибо, коли самим сильнее не стать, так пусть лучше мы слабыми да пьяными сделаемся. Не зря же в народе говорится, кто на своем пути, споткнувшись, на чужой поворотит, тот себе голову сломает. Ну, сами посудите, с малого же началось! С глупого прозвания батюшки-государя «король», которое ни сердцу, ни уму ничего не говорит. А теперь-то что? Вот мы уже у самой Малиновой линии, а сторожи-то не видать! Нету се, сторожи-то! Была, да вся вышла. Во-он, гляди-ка, малец-пастушок в самом запретном месте буренок пасет. Срамота, глаза б мои не видели!

В распадке между холмами действительно виднелось убогое деревенское стадо, мирно жующее подсохшую за лето траву. Чернявый подросток лет четырнадцати, развалясь под бузиновым кустом, искоса поглядывал за своими рогатыми питомицами, наигрывая на дудке что-то довольно мелодичное.

– Совсем волопасы стыд потеряли! – хмуро прокомментировал мирную картинку блюститель чистоты старинных укладов. – О! А вон, гляди-ка, гляди! – Громобой, становясь еще мрачнее, ткнул пальцем в небо. – Возы полетели!

– Кто? – переспросил я.

– Не «кто», а «что»! Возы! – выпалил драконоборец, привыкший созерцать небесный свод. – Нешто сам не видишь?

Я уставился туда, куда указывал мой собеседник. Чуть пониже облаков, стремительно заходя на посадку, победно выставив вперед дышла летел воз… за ним другой. Вслед за первым звеном, словно по мановению волшебной палочки, хотя кто их разберет, может, так оно и было, над Малиновой линией появился еще один летучий фургон.

– Экая поруха! – грозно сдвигая седые брови, сердито буркнул старый воин. – Вы уж как знаете, а только след съездить да глянуть, что сие действо означает.

Точно подстегивая нашего воинственного спутника, пастушок, также наблюдавший миграцию возов в сторону восхода, начал играть что-то бравурное, плясовое, подзадоривая невольных слушателей пуститься вскачь. Что мы и сделали.

Обломки возов валялись на опушке леса, тянувшегося от границы в самое сердце Груси Алой, наглядно демонстрируя верность утверждения, что редкий воз долетит до середины королевства. Устройства, смягчающего посадку, не было предусмотрено на этих странных летающих аппаратах, а потому о восстановлении разбитых в щепы транспортных средств можно было даже не помышлять. Да никто и не помышлял. Вокруг груза, разбросанного на месте приземления возов, расторопно бегали носильщики, перекладывая мешки с контрабандным, по всему видать, содержимым в крытые парусиной фуры.

– Ах, гужееды ненасытные! – снимая с седла хищно поблескивающий клинок, процедил Громобой Егорьевич. – Так они, стало быть, неуказанный товар через Малиновую линию перекидывают! Ну, так срок им вышел!

Я попробовал было вмешаться, напомнить о важности нашей миссии, но старый богатырь не слушал. Сейчас его больше интересовала шайка самозваных стражников с топорами и пиками, стерегущая перегрузку товара. Краем глаза я заметил, как готовит к бою смертоносное копье Злой Бодун. «Не удержать!» – тоскливо подумал я.

– Ваше высочество, – точно в подтверждение моих мыслей начал возбужденный предстоящей атакой Ратников, – в натуре пересядьте, пожалуйста, на свою лошадку!

– За короля! – раздалось из леса. – За короля! Круши их, Светозар Святогорыч! Бей, Неждан Незваныч! Секи, Лазарь Раввинович!

– Ну вот, – успокоился я, – и без нас…

– Так ведь наши там! – попытался перебить меня Вадим.

– За батюшку моего! – пронзительно воскликнула Маша, давая шпоры своей гнедой кобыле.

– За государя! – раскручивая меч над головой, вторил ей Громобой Егорьевич.

– За-ашибу! – прокатился над лесом и холмами боевой клич Злого Бодуна.

– Господи, на кой ляд нам это нужно?! – прошептал я, пуская Феррари вслед разбушевавшимся соратникам.