Часов в одиннадцать стало ясно, что обыск ничего не дает. К тому времени были уже осмотрены помещения магазина: тщательно исследован склад, отодвинуты стеллажи в торговом зале, а директорский кабинет Альдины ощупан буквально по миллиметру. Нигде ничего. Сейчас группа милиционеров спустилась в подвал и без лишнего рвения ворочалась среди пыльных напластований, а другая группа, всего из двух человек, тоже, кажется, неохотно разбиралась в помойке, которую представлял собой задний двор. Впрочем, эту группу можно было понять: двор уже изучали после смерти Котангенса, и надеяться на что-либо новое не приходилось.

Настроение вообще менялось в худшую сторону, нервный Пекка начинал откровенно скучать и поглядывать на Сергея, который чувствовал себя неуютно. Было видно, что Пекка прикидывает как бы выпутаться. Он во всяком случае то и дело смотрел на часы. Что ж касается первоначально активного дяди Миши, то полазав между контейнерами пыльного склада, саданувшись локтем о неизвестно откуда выпирающую трубу, и нечаянно прислонившись к мазутному сочленению батареи, он заметно утратил кипевшую в нем энергию – очень долго кряхтел, счищая мазутную жижу с рубашки, а затем, улучив подходящий момент, осторожно сказал – быстрым шепотом, чтобы не донеслось до начальства:

– Ну и влепят нам, парень, за это мероприятие. Похоже, мы с тобой промахнулись…

Вид его был не слишком приветливый.

Сергей и сам понимал, что хорошего мало. Когда он вчера изложил свои соображения дяде Мише, и когда они оба часа, наверное, полтора уламывали твердолобого Пекку, и когда пришлось звонить Харитону, чтобы тот их со своей стороны поддержал, то ему казалось, что все достаточно просто: сделают в магазине обыск, обнаружат какие-нибудь следы, интенсивно допросят Альдину, а остальное уже дело техники. Ведь на то она и милиция, чтобы расследовать. Так во всяком случае ему представлялось. Но по мере того, как тянулась сама процедура обыска, по отсутствию результатов, о котором докладывали время от времени милиционеры, по прошествии долгих и нудных часов, проведенных в помещении магазина, он вдруг начал осознавать, какая колоссальная глупость допущена. Собственно, на что он рассчитывал? Что за стойками «Детского мира» обнаружат расчлененные трупы? Или что найдут следы свежей крови в сейфе Альдины? Или, может быть, что Альдина не выдержит и признается в преступлении? Какая удручающая наивность. Ведь не уголовником же они занимались – не вульгарным убийством и не похищением с целью выкупа. Какие там трупы, какие там, к чертовой матери, следы свежей крови! Удалось обнаружить – лишь короткий кожаный поводок в кабинете Альдины. Сергей подобрал его среди кучи веревок. То был именно Тотошин ошейник, зрение его не обмануло. Но ведь не подойдешь же с этим ошейником к Пекке, и не скажешь ему, что, мол, от пропавшей собаки. Причем тут собака? Не собакой же они занимаются. И причем тут ошейник? То есть, явный идиотизм. Искать следовало бы другое.

Позор был страшный. Под косыми взглядами Пекки хотелось провалиться сквозь землю. Сергей пытался скрыться за зеркальными стеллажами – отойти и как бы вообще затеряться среди беспорядка. Но куда бы он по магазину ни перемещался, альбиносные белые брови майора подрагивали. Взгляд его, казалось, напоминал, что, товарищ Алкимов, вы вторично уже устраиваете катавасию: будоражите наших сотрудников, отрываете их от дел. И зачем? Чтоб они проверяли ваши странные домыслы? Несерьезно вы поступаете, товарищ Алкимов.

В общем, ужасно.

Сергей ежился и старался выглядеть как-нибудь незаметнее. Утешало его только то, что, по-видимому, дядя Миша собирался взять на себя значительную долю ответственности. Он, наверное, тоже чувствовал себя дураком: весь распаренный, промакивающий лоб и затылок, синяя рубашка его потемнела от пота, а коричневый галстук превратился в помятую тряпочку. Дядя Миша, конечно, сильно переживал, – тем не менее, именно он, сдерживал гнев начальника, и рокочущий бас его заметно приглушал недовольство.

Сергей был ему за это признателен.

И еще его утешало то, что, быть может, происходящее и не было совершенно напрасным. Альдина встретила их очень любезно: улыбаясь и демонстрируя готовность к сотрудничеству. Она тут же, без возражений согласилась закрыть магазин и немедленно выдала Пекке ключи от всех помещений, она выложила документацию и привела персонал, она даже отперла отделения сейфа, хотя была не обязана. И в течение нудной томительной процедуры осмотра она всем своим видом показывала, что претензий ни к кому не имеет – неизменно доброжелательная и готовая тут же пойти навстречу. Хладнокровие ее поражало Сергея. Но как раз в этой явной любезности и заключался просчет: черезчур уж Альдина эту любезность выказывала, ведь не может же человек спокойно относится к обыску и распросам, неестественно это, тут даже Пекка насторожился. А к тому же, как будто ничем не выделяя Сергея среди остальных, она бросила на него такой жгучий взгляд сквозь замысловатые стекла, что Сергей тут же понял: радушие ее напускное, она попросту великолепно владеет собой, но с другой стороны – никому и ничего не прощает, приговор уже вынесен, и оправдания бесполезны. Смерть придет за ним в ближайшее время. Значит, все это не напрасно, уверенность ее поколеблена.

Слабое это было, надо сказать, утешение. Кроме взгляда Альдины его пока ничто не оправдывало. Через полчаса приехал серьезный начальственный Харитон и, слегка осмотревшись в разгромленном зале, подозвал к себе Пекку.

Сергей видел, как они о чем-то коротко переговорили, причем Пекка пару раз отрицательно качнул головой, а затем оглянувшись через плечо на Сергея, кисло сморщился и что-то буркнул сквозь толстые губы. Вероятно, он выругался, таким образом завершая дискуссию. Слов слышно не было, но по мрачному серьезному лицу Харитона стало ясно, что сообщения его не обрадовали. Он, во всяком случае, быстро и озабоченно покивал, резким жестом прервал сунувшегося к ним дядю Мишу, напряженно подумал о чем-то, что-то такое прикинул и еще раз кивнул, наверное, принимая решение.

Вероятно, теперь наступала очередь разбираться с Сергеем.

И действительно, Харитон, еще послушав возбужденного Пекку, оборвал его, как до этого оборвал дядю Мишу, поднял голову, отчетливо втянул воздух в ноздри, и неторопливо приблизился, доставая из кожаного пиджака сигареты.

Как ни странно, но вид у него был скорее сочувствующий.

– Ну, закуришь? – спросил он, вскрывая твердую пачку. – Не стесняйся, Серега, Виктория твоя не узнает… – А когда они закурили (причем, компанию пришлось поддержать), то добавил, обтирая импортную зажигалку. – Ну что скажешь? Какие будут еще предложения?..

– Надо искать, – немедленно ответил Сергей.

А сглотнувший эти слова Харитон затянулся и выпустил в потолок струйку дыма.

– Что искать, где искать? Может быть, ты подскажешь?

Вопрос был убийственный.

– Не знаю, – честно ответил Сергей.

Лично он разобрал бы здание «Детского мира» до основания: стены, перекрытия, потолки, – снял бы крышу подвала, а задний дворик перекопал бы метров на десять. Должно ведь что-нибудь обнаружиться.

Но другим этого было не объяснить.

– Не знаю…

Харитон поразмыслил.

– Хреновая ситуация, – наконец сказал он. – Ты, надеюсь, догадываешься, что все это – на грани законности. Да и вовсе за гранью – может быть грандиозный скандал. Это ты понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Сергей.

– А ответит кто, если эта… Альдина… пожалуется прокурору? Кто тогда, скажи мне, ответит?

– Надо искать…

Харитон покачался в раздумье с носков на пятки, поглядел на Сергея, как будто оценивая его, и эффектным щелчком выбросил наружу хабарик.

Губы у него искривились.

– Ладно, – отрезал он. – Ничего не поделаешь. Пойду извиняться.

И, по-видимому, опасаясь, что возникнет конфликт, отвернулся и с полупоклоном переместился к Альдине. Крепкое мужественное лицо выражало раскаяние.

Сергей видел, как он склонился пред ней, предложил сигарету, поднес язычок зажигалки, а потом зажурчал – чуть танцуя и делая округлые жесты. Приносил, вероятно, соответствующие извинения. Вот – кивком головы указал на подошедшего Пекку, и тот тоже закланялся, страдальчески морщась.

На Сергея они не обращали внимания.

Ждать было нечего.

Сергей судорожно затянулся и, не прощаясь, вышел из магазина.

Однако, обернулся в дверях.

Альдина стояла между Пеккой и Харитоном и, наверное, слушала их путаные объяснения. Но на Харитона она не смотрела – смотрела она на Сергея, и во взгляде ее, как ему показалось, блеснуло скрытое торжество.

У него появилось ощущение обреченности.

Город был небольшой, расползшийся вдоль гладкой реки, за рекой низлежали обширные болотистые пространства, а за сопками, которые находились с другой стороны – перепаханные поля, засаженные картофелем и капустой. Подступал синий лес, простершийся на тысячи километров, и в лесу караулило случайного путника Топкое Место, и Дом Смерти стоял на окраине, распахивая двери парадных, и высовывались из темноты пальцы Черной Руки, и Пузырь-невидимка слонялся от огородов до Торгового центра.

Можно было, конечно, уехать из этого города, можно было, как предлагала Виктория, пока перебраться в Красницы, но и в Красницах тоже спускается по ночам темнота и кошмарные призраки просовываются в сновидения.

От темноты не уедешь.

Сергей догадывался об этом, и, шагая домой после неудачного обыска в магазине, с обостренным вниманием вглядывался в привычный пейзаж: ломкий старый асфальт, покрытый зигзагообразными трещинами, лопухи и крапива по периметру зданий. Удар мог быть нанесен отовсюду, – быстрый смертельный удар, не оставляющий времени для защиты. Он это чувствовал. Но такой жаркий полдень разлит был среди кварталов, такая знойная дымка дрожала над раскаленными крышами, так блестела река, проглядывающая в створе улиц, что совсем не хотелось думать об этом. Не было никакой Черной Руки, следящей из мрака, не было Мамонта и Котангенса, которые задохнулись от ужаса, не было постаревшей, с мертвенными кудряшками Семядоли – не сияла зрачками Альдина сквозь стекла очков, и не скрипела в насторожившейся тишине дверца чулана.

Ничего этого не было.

Были лень и апатия, которые сковали сознание. Заниматься чем-либо не было ни малейшей охоты, и, вернувшись домой, Сергей побродил по гостиной, наполненной солнцем, полежал на тахте, через десять минут отбросив неинтересную книгу, поболтал о чем-то несущественном с Веткой, которая занималась хозяйством, а затем без какой-либо цели прошел на веранду, где казалось прохладней.

Он подумал, что хорошо бы надраться сейчас с Харитоном, чтобы загудела как следует одурманенная голова – завалиться к Григорию, прямо в офис, и опять же – надраться до чертиков средь бела дня. Это бы, наверное, помогло. Только вряд ли теперь Харитон согласится куда-нибудь с ним завалиться. Харитоша рассержен – улаживает неприятности.

Вариант с «завалиться», по-видимому, отпадает.

Нечем было заняться в этот августовский бессмысленный день, – шелестело на кухне радио, позвякивала чем-то Ветка, доносился из сада удушливый запах цветов. Сергей посмотрел на бегонию, набухающую бутонами, быстрым точным щипком уничтожил проклюнувшийся из земли сорняк, снял волосья с пелеи, которую требовалось опрыснуть, и в задумчивости прикоснулся к коричневой бородавке на пармаките. За последние дни бородавка значительно подросла. Разбухала она в межузлии, где ствол разделялся, и содрать ее, не повредив цветок, было бы затруднительно. Вероятно, придется смазывать марганцовкой. Или мыльным раствором, тоже иногда помогает.

Этим можно было заняться прямо сейчас, но совсем не хотелось возиться ни с баночками, ни с тряпочками. Почему-то сегодня работа с цветами удовольствия не доставляла, и Сергей, как ни странно, поймал себя на мысли о том, что неплохо бы собрать все горшочки по дому и выбросить. Выбросить, Харитоша же предлагал. В самом деле, придумал себе занятие: пересаживать, добавлять удобрения, поливать, – трепыхаться над каждым росточком, опять пересаживать. Это, видимо, просто заполнение пустоты. Жизнь, наверное, не имеет внятного смысла. Сергей, точно приговоренный, поднялся к себе, на второй этаж и, усевшись, задумался: не найдется ли каких-нибудь срочных занятий.

Ему надо было разобраться с нагрузкой на первую четверть – сделать планы уроков, намеченных в сентябре, и желательно было прикинуть, какие он на себя возьмет общественные обязанности. Работы хватало. Но Сергей вместо этого только поморщился, глядя на календарь, – бросил ручку, смахнул со стола бумаги, и, спустившись через садовый участок к реке, влез в прогалины ивняка, который затрещал сухостоем.

На поляну он вышел практически сразу, и нисколько не удивился, увидев там печальную серьезную девочку, и в свою очередь опустился на гладкий валун, и спросил – тихим голосом, как будто продолжая беседу:

– Что будем делать, Муся?..

На совет он, честно говоря, не рассчитывал, но спокойная Муся передернула худыми плечами и ответила, глядя в пепельное кострище:

– Вам, наверное, следует изготовить себе «заместителя»…

– «Заместителя»? – не сразу понял Сергей.

– Ну да, куклу. За вами скоро придут. Вы, пожалуйста, поторопитесь, Сергей Николаевич…

И сама она походила на куклу: неестественно бледная, с редкими, как из ваты, бровями, костяные ладони были засунуты под колени, а носком старых кед она подталкивала головешку.

На Сергея она даже не посмотрела.

Тот спросил – запинаясь и от смущения мелко покашливая:

– Муся, слушай, а откуда ты знаешь все это? Что за мною придут и что мне теперь требуется «заместитель»? Кстати, я тут на днях услышал имя Ведьмака. Извини меня, Муся, это не тебя так зовут?..

– Меня, – ответила Муся после некоторого молчания.

– Почему?

– Потому что через меня она отдает приказания, потому что именно я говорю им, что делать и потому что я рассказываю «ночные истории»…

– Ты с ней общаешься – непосредственно? – вздрогнул Сергей.

– Нет, со мной она даже ни разу не разговаривала…

– Тогда как же?

– Я просто догадываюсь обо всем. Иногда, бывает, что – снится и повторяется. А бывает, что – раз, и вдруг какое-то озарение… Может быть, она мне внушает, а быть может, я – сама. Ничего, Сергей Николаевич, скоро это закончится…

– Как закончится? – не понял Сергей.

– Ну в том смысле, что скоро я повзрослею. Постепенно привыкну, и она от меня отвяжется. Это – только для маленьких, для недоростков, для мелюзги. А к привыкшим она уже относится равнодушно. Если сами они, разумеется, не восстанут против нее. Вообще – она не такая уж злая, как кажется.

Сергей резко спросил:

– А учитель Мамонтов и Котангенс – я имею в виду Арнольда Петровича – ее работа?..

Муся кивнула.

– А пропавшие двое ребят: из третьей школы и Вася Байкалов?..

– По-видимому…

– Вот, – заметил тогда Сергей. – А ты говоришь: не злая…

Девочка Муся ударила кедом по угольной головешке:

– Ну как вы не понимаете?! Она и в самом деле не злая. Она просто не любит, когда ей в чем-то препятствуют, – когда кто-то не слушается или кто-то выступает против нее. Вот тогда она, разумеется, бывает жестокой. Но ведь если ее не трогать, она никому не мешает. Ну – пугает, ну – иногда кого-о наказывает. Но ведь с возрастом отстает и забывается постепенно. Главное – не надо ее раздражать. Пусть она сама по себе, а мы – как-нибудь. И потом тут все равно ничего нельзя сделать!..

Муся кричала, но – шепотом, у нее сильно сморщился лоб, а большие глаза растворяли лицо во влажном отчаянии.

– Я вас очень прошу, Сергей Николаевич, не надо ее сердить, а то кончится тем, что она рассердится по-настоящему и тогда заберет у вас что-нибудь дорогое…

– Тотошу, ты хочешь сказать. Так Тотошу она уже забрала, противная гадина. Тотошу я ей никогда не прощу…

Девочка Муся молчала. Только скулы ее болезненно заострились, и прорезались складки, ведущие от носа к губам.

Она точно осунулась.

Сергей – понял.

– Дрюня!.. – выдавил он жутким голосом. И вдруг заорал – так, что разлетелись из ивняка какие-то птицы. – Когда ты в последний раз видела Дрюню?!.

Он готов был куда-то бежать – что-то делать, крушить, что ему подвернется. Сердце у него катастрофически разбухало, а в затылке как будто лопались тонкие жилочки.

– Дрюня!!.

Однако, Дрюня уже вылезал из зарослей ивы, и угрюмое замкнутое лицо его выглядело недовольным.

– Ну что ты кричишь, папа?

– Домой, немедленно!..

– Папа!..

– Я тебе говорю: домой!..

Удар должен был быть нанесен, и протискиваясь в ивняк вслед за Дрюней, Сергей оглянулся: среди пепла костра, будто серые змеи, зашевелились прогоревшие головни…