Человек воспринимает Вселенную как информационную структуру. Бессодержателен спор, присущ ли порядок миру изначально (то есть природа сообразна разуму, в основе ее лежит разумное начало)², или же структурирование осуществляется в процессе получения информации, являясь его неотъемлемым свойством, атрибутивным признаком. Раз мы не можем ориентироваться во Вселенной иначе, чем объявив ее знаковой системой, она для нас является знаковой системой.

Но язык, любой человеческий язык, также является знаковой системой. Структура его чрезвычайно сложна, поскольку, видимо, обладает бесконечной связью.

Свойства языка совпадают со свойствами Вселенной, эти сущности равновелики и равно познаваемы. Или — равно непознаваемы. И единственная задача, стоящая перед человечеством, перед наукой, перед каждым из нас в каждый момент нашей жизни — задача перевода. С языка природы или с языка, присущего иной нации, или с языка, на котором говорят окружающие, — ведь нет такого слова, которое бы двое поняли одинаково, и даже влюбленные, даже прожившие рядом жизнь нуждаются при общении в переводе — наконец, с собственного своего языка, ибо кто сказал, что мы понимаем сами себя, что говорим с собой на одном языке?

Наукой наук становится не физика, не история — семиотика, наука о знаковых системах.

Боюсь, что уже непонятно. Впрочем, неважно. «Если хочешь, чтобы тебе хорошо платили, занимайся тем, чего никто не понимает. То есть опять же семиотикой»¹.

А, кстати, почему никто не понимает? Этот вопрос важен. Мы вспомним его, когда окажемся в Лабиринте.