Глава 20

Темень, висевшая над ставкой русской армии, казалась непроглядной. Лишь быстрые тучи, проносившиеся по небу, демонстрировали украденный грош луны сквозь редкие прорехи. Но там, где стояли мы с Лисом, света, увы, было даже больше, чем хотелось бы. Существо, глядевшее на нас из ветхой халабуды, освещало подходы к ней не хуже автомобильных фар. Неизвестный (наличие всклокоченной бороды говорило о принадлежности существа к мужскому полу) имел вид на редкость мерзкий. Выпученные глаза без ресниц, слипшиеся пегие волосья, зубы-клыки с широким «пробором», кривые ноги и руки с длинными крючковатыми пальцами… Словом, встреча не радовала. Впрочем, как еще должен был выглядеть обитатель таких апартаментов? Тяжела участь нечисти, которой ежедневно и многоразово гадят на голову.

– Это еще что за туалетный утенок?! – возмутился Лис.

– Уходим, – предложил я, но сказать это было куда легче, чем сделать. Попытка сдвинуть ноги с места не увенчалась успехом.

– Ступайте к немчине чернорясному… – гадюкой монотонно зашипел обитатель клозета.

С подобными «увещеваниями» мы с Лисом уже сталкивались.

– У лукоморья дуб зеленый, – вдохновенно начал Лис. – Златая цепь на дубе том…

– Быть иль не быть, вот в чем вопрос, – в тон другу вторил я. – Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль стоит оказать сопротивленье…

Прочувствованное декламирование классики, как показывала практика, было прекрасным средством от гипнотического воздействия. Клозетный не унимался, мы с Лисом тоже. За Пушкиным последовал Лермонтов, а за Шекспиром – Байрон.

– Так, значит? – насупился разочарованный владыка выгребной ямы и умолк, зыркая на каждого из нас по очереди.

– А ты как думал?! – вспылил Сергей. – Шо, блин, в сказку попал? Тоже мне доктор Чум-Шпировский нашелся. Чем нас морозить, лучше б в своем допотопном клозете water заряжал.

– А ты мне не указывай, – буркнул мерзкий злыдень, хмуро озираясь. – Щас оберну жабой или гадом ползучим, то-то заговоришь.

– Мамашу свою от бесплодия лечи! – не на шутку разъярился Лис. – А мне тут по ушам ездить не надо! Ежели б ты мог нас двоих сразу одолеть, мы б с тобой уже не разговаривали. А стоит тебе попробовать нас поодиночке взять – второй тебе вмиг в башке сквозняк устроит. Пистоли видишь? В одном стволе – серебряная пуля, в другом – пуговица медная.

– Верно говорит, – подтвердил я слова друга.

Когда Сергей начинал вести переговоры с нечистью, мое вмешательство обычно не требовалось.

– Врете, поди, – с сомнением в голосе огрызнулся сортирный.

– А ты проверь! – подзадорил его мой напарник.

Как мне показалось, проверять убойную силу пистолетного заряда мерзкой твари не хотелось.

– Ладно, жуть толчковая. Покочевряжился и хватит! – продолжал напирать Лис. – Какого хрена звал-то? Шо те надо?

– Вещица тут одна есть, – убирая из голоса шипение, медленно проговорил обитатель гальюна. – Здесь она ничейная, лиходейством добытая, у немчины в шатре под кошмою лежит, в плащ завернута. Коли принесете ее мне, так я вас озолочу.

– Ну-у, ты-то золотарь известный! – не унимался Лис. – А только нам ни твоего, ни иного чьего добра не надо. Тебе нужно – сам и иди.

– Кабы я мог… – Клоачник махнул когтистой лапой. – А давайте так. Есть у меня картишки. Перекинемся. Ежели выиграете – отпущу подобру-поздорову, а проиграете – так вы мне ту вещицу сюда и доставите. Коли согласны, то давайте, а если нет, то к рассвету ваши ноги отнимутся и руки отсохнут.

– Во что играем? – нахмурился Лис.

– Есть такая заморская игра – Черный Яшка.

– Блэк Джек, – автоматически перевел я.

– Очко, по-нашему. А я все думал, откуда ж такое название! Вот оно, где собака порылась. Лады, очковытиратель, играем, – произнес Сергей, и я тут же почувствовал, как в руках снова начала пульсировать кровь.

– Только, чур, я сдаю.

– Ты тут не чуркай, – оскалился злобный нелюдь. – На вот, сдавай.

Если бы меня спросили, что сейчас произойдет, я мог бы предсказать дальнейшее развитие событий не хуже дельфийского оракула. Карты в руках у моего друга вытянулись длинной змеей, потом снова сложились в ровную колоду, та распалась на две половины, которые вновь срослись воедино. В институте с Сергеем обычно садились играть, либо надеясь заметить, когда он передергивает, либо полагая таким способом дать ему безвозвратный кредит. Одалживаться даже в самых безденежных ситуациях Лис не любил.

– Срезай. – Сергей протянул сопернику колоду, тот подцепил с десяток карт ногтем и сдвинул в сторону.

Колода в последний раз смешалась, и мой друг начал раздавать.

– Еще, – скомандовал отхожий местник, а затем вновь: – Еще. Хватит. Себе.

– Три карты! Три карты! – трагически взвыл мой напарник, отмеривая вышеуказанное число раскрашенных листов.

– Все путем, кэптэн. У него там шушвали на восемнадцать, прости за каламбур, очков. Ну, шо, вскрываемся? Тройка, семерка, ту… – Лис поперхнулся и поднес к глазам карту, не веря увиденному.

Хищного вида брюнетка в короне плотоядно усмехалась, глядя на него.

– У меня двадцать одно, – злорадно объявил нужничий. – Гляди-ка.

Сергей оторвал взгляд от пиковой красотки, но рассмотреть карт противника не успел. Какой-то сбрендивший петух, должно быть, увидевший во сне то, что мы сейчас видели наяву, заорал благим матом на своем петушином языке нечто такое, после чего все имевшиеся в округе куры снесли по красному от стыда яйцу. Дверь халабуды с грохотом захлопнулась, карты вылетели из растаявшей руки, и полночный ужас исчез, как не бывало.

– Я не понял, шо за петухи? До рассвета еще как до победы коммунизма – спать и спать. Во скотина, факир-надомник! Нажухать хотел. Я ж ему как честный человек восемнадцать сдал. А он: «двадцать одно, двадцать одно»…

Лис возмущенно тряс зажатыми в кулак собственными картами. Вместо пиковой дамы уже вполне явственно красовался бубновый туз.

– Спасибо, хоть карты остались, будет чем на привале заняться. С бешеной собаки хоть мыла кусок.

– Эй, – послышался рядом чей-то тоненький голос. – Быстрее идите сюда.

– Карт не отдам! – гордо заявил Лис. – Чур, чья потеря – моя находка.

– Идите-идите, неровен час он опять появится.

Мы с Лисом начали вглядываться туда, откуда шел голос. На первый, впрочем, как и на второй взгляд, он раздавался из строения, именуемого в честь столицы Золотой Орды сараем.

– Ну шо, – Лис оценивающе поглядел на хранилище сельхозинвентаря, – сходим, может, еще коробку домино подкинут.

Вопреки моим ожиданиям дверь открылась без скрипа.

– Вот и аюшки, вот и славненько, – проговорил уже знакомый нам голосок. – Избавились от веритника.

– От кого? – переспросил я, оглядываясь на Сергея.

Похоже, тот понимал не более моего.

– Веритник – это колдун такой. Силы необычайной. Чтоб таковым стать, нужно в ночь под Семин день прийти на перекресток шести дорог да принести в жертву черного петуха, коего надлежит стащить у попа, когда тот в церкви молитвы читает. А потом вдругоряд прийти, уже с овцой…

– Але, – перебил говорившего мой напарник. – Здесь, кажись, никто в эти самые веритники не мылится. Какого рожна ты все это рассказываешь? Хрен ли нам такая жизнь – сидеть в дерьме по уши и прихожан шугать.

– Тс-с, – послышался испуганный голосок. – Неровен час – услышит. Это же веритник.

– Да что ты все заладил: «веритник, веритник»? Сам-то ты кто?

Над дверью зажегся маленький огонек, едва заметное свечение.

– Домовой я местный.

– Погоди. – Я уставился на чуть видную в зыбком свете бородатую физиономию. – Так это ж ты меня к колдуну этому на встречу выманил!

– Я, – со вздохом сознался кроха. – А что мне делать-то было? У него силы ого-го сколько. Он же от самого мушиного царя мечен. На руке следок такой, навроде шрама…

– Вернись в семью! – прервал его Сергей. – Дались нам его шрамы.

– Мне от Бабы-Яги накрепко заповедано от всякого лиходейства вас оборонять да помогать, сколь возможно. А я вот…

– Толком говори, – попросил я.

– Веритник – он не из наших. Людской породы, – заверил домовой. – Как есть чужак. Уж полвека, поди, как помер, а все жив.

– Не вдуплил, – замотал головой Лис.

– Когда веритник с мушиным царем рядил-договаривался, сроку ему отпущено было шестьдесят годов, да еще шесть лет, а к ним еще шесть месяцев. Так он, покуда жив был, пятнадцать солнцеворотов всю округу в кулаке держал. Что я? Перед ним и леший шелохнуться не смел, и водяной бы не булькнул. А потом глянулась ему кузнецова женка, захотел ее к себе присушить. Но та ни в какую. До того довел – руки на себя наложила. Так кузнец его железным ломом оглоушил, наковальню на шею обручем приковал, да в нужнике его и утопил. Но вот беда: утопить-то утопил, а срок веритнику не вышел. От сего дня ему аккурат шесть дней остается до того часа, как в пекло идти. А тут, на беду, этакая удача…

– В смысле, нашлось с кем в картишки перекинуться? – язвительно предположил Лис.

– Венец заветный – шапка Мономахова – почитай, самоходом прибыла. К тому венцу нежить со злым умыслом подойти не смеет. Так что, коли шапка при веритнике будет, глядишь, и черти по его душу не явятся.

Аргументация казалась мне странной, но, должно быть, у мертвого колдуна были свои резоны. Однако, стоило мне представить давешнее страшилище в мономаховом венце, как предательский комок подкатил к горлу так, что пришлось массировать грудину.

– И за что ж, спрашивается, нам такое доверие? – по достоинству оценив мои ощущения, поинтересовался Лис.

– Так ведь у нас всякому известно, что вы и с Бабой-Ягой дружбу водите, и с Бабаем. Вот он, поди, и решил, что коли не удастся вас зашептать, так и договориться можно – свои ж вроде как.

Услышав такое заявление, я чуть было не задохнулся от возмущения. Но попробуй объясни провинциальному домовому, что полеты в ступе, рейды на избушке и хождение сквозь стены – еще не доказательство «семейной близости» с местными фэйри. Если можно счесть пожилую леди, разъезжающую в коттедже на птичьих лапах, фэйри…

– …вот он и приказал мне зазвать кого-нибудь из вас. Отказать я не посмел, а только все одно его перехитрил. Мне ж вас охранять велено было. Так я и подумал: ежели вы оба-два пойдете, так веритнику, может, вас и не одолеть. А на меня сил и подавно не останется. Так оно и вышло. Покуда вы лясы точили, я тишком-нишком в курятник пробрался да петуху, почитай, весь хвост повыдергал. То-то он заорал. – В голосе домового была слышна неподдельная гордость. – Я потом насилу утек. Хорошо еще, веритнику «чур» положен. Лишь до первых петухов в силе быть, а то б мне никак не извернуться. Склевала бы птица злая, она ж вон какая, а я какой.

– Ну спасибо, – усмехнулся Лис находчивости малыша. – Ай, молодец! Пособил.

– Так вы уж, как с Ягой Виевной увидитесь, не премините пересказать, что я наказ ее исполнил, головы своей не жалея.

– Передадим, передадим, – заверил Лис и повернулся ко мне. – Ну, что скажешь?

– Конечно, надо передать.

– Да это-то понятно, – перебил Сергей. – Я о шапке Мономаха. Ясное дело, колдуну в сортире она ни к чему. Ему и цепи с наковальней для украшения достаточно. Но и Штадену без нее голову не надует.

– Что ты предлагаешь? – спросил я.

– Как писали у нас в постановлениях: «удовлетворить просьбу товарищей с мест частично».

– То есть?

– Никаких «то есть». Спионерить шапку, и дело с концом.

Система «Мастерлинг» немедленно выдала различные версии перевода: пионер – первооткрыватель; пионер – солдат инженерных частей XVIII–XIX веков; пионер – участник детско-юношеской молодежной организации (аналог бойскаутов); «Пионер» – роман Фенимора Купера. Ни к одному из этих терминов глагол «спионерить» явно не подходил, о чем я и поспешил сообщить Лису.

– Что такое «спионерить»?

– Ну, ты темный, шо тот дым, – покачал головой Сергей. – Спионерить – это то же самое, что скоммуниздить, только в меньших размерах, потому что пионеры – это еще неоперившиеся коммунисты.

От такого объяснения ясности у меня не прибавилось, и сжалившийся напарник отыскал наконец более понятный вариант.

– Короче, экспроприировать надо у Штадена нечестно награбленное им добро, являющееся к тому же бесценным национальным достоянием. Этим самым, как я уже сказал, частично удовлетворим просьбу колдуна, ну а шапка сама, как водится, найдет достойную голову.

– Это верно, – согласился я, – но как ты предлагаешь осуществить такую операцию? Вряд ли получится взять под стражу опричного сотника в лагере Вишневецкого. Он, конечно, Штадена не любит, но тем не менее арестовывать царского эмиссара и обыскивать его вещи вряд ли позволит.

– Капитан, тебе, часом, мозги не отморозило? – сокрушенно поинтересовался Сережа. – Какой обыск? Какой арест?! Тебе здесь шо, улица разбитых фонарей? Подойдем по-тихому. Опричникам, как ты понимаешь, с мирскими под одной крышей ночевать не положено. Поэтому стоят они на отшибе. Стражу я возьму на себя, а ты нанесешь своему корефану неофициальный, но очень дружеский визит. Место, где искать головной убор, нам клозетник сдал, так что на «раз-два-три» – прыгаем, хватаем, исчезаем.

– Так нельзя, – покачал головой я.

– Да чего ты боишься? – хмыкнул Лис. – Ясен пень, когда Штаден обнаружит, что у него корону тиснули, – на дерьмо изойдет. Но крик-то не подымет. Не пойдет же в самом деле стучать гетману, что у него памятный сувенир куда-то пропал. Погрызет локти и успокоится.

– Я не о том, – перебил я. – Как бы тебе это объяснить…

– У тебя опять гонор играет? Хоть облезь, но оближь! Чужое брать некрасиво?

– И это тоже, – кивнул я. – Но, видишь ли, корона – это не просто головной убор, украшенный драгоценными камнями. Это вещь священная, ее нельзя красть. Вся эта суета с похищениями ее просто оскорбляет, унижает, что ли.

– Ага, это ты верно подметил. А дядя твой, выходит, ее сюда на выставку прихватил. Так сказать, в целях культурного просвещения масс.

– Нет, – покачал головой я. – Но с этого все проблемы и начались. Помнишь, что царь Иван говорил, если б не шапка Мономаха, он бы на побег Гернеля плюнул и забыл.

– Ты его больше слушай, он много чего говорил. Лучше скажи, что ты предлагаешь.

– Можно сообщить Вишневецкому, что венец здесь, у него под носом. Главное, проследить, чтобы Штаден не успел его кому-нибудь передать или спрятать. Обнаружение похищенной короны – достаточно веское основание, чтобы взять кромешника под стражу. Пусть до поры до времени венец остается у гетмана. А когда мы вернемся с Катариной, он сам преподнесет шапку Мономаха Рюрику. По-моему, это очень даже символично.

– Тоже ничего, – кивнул Сергей. – А если не преподнесет? Предлагаешь его за это отчитать и поставить в угол? Не горячись, капитан. Таких козырей Вишневецкому давать не стоит. У него и без того полная колода тузов. Да к тому же – ну, положим, арестует он Штадена, узнает об этом Грозный, начнет суетиться, тут-то шапочка и выплывет. И хана всему, как говорят в Орде.

– Пожалуй, ты прав, – вынужденно согласился я. – Тогда я вижу единственный вариант.

– Какой же?

– Нужно заставить Штадена бежать в Ливонию вместе с короной и по дороге создать такие условия, чтобы он был вынужден добровольно передать нам царский венец.

– Ни фига себе задачка! Как ты это планируешь провернуть?

– Пока не знаю, может, ты что придумаешь. Но ясно одно – пришло время снова явиться пред ясным взором сотника.

– Зашибись. – Лис иронично зааплодировал. – Назначь ему романтическое свидание на лесной опушке.

– А что, хорошая мысль, – усмехнулся я. – Напишу ему записку, что срочно хочу его видеть по неотложному делу.

– По большой нужде, – фыркнул Лис.

– Не остри, – поморщился я. – Все может получиться очень даже здорово. Записку, – я кивнул на домового, продолжавшего смотреть на нас из дверного косяка, – вот он теперь же и доставит.

Как бы ни относился я к Генриху Штадену, как бы ни оценивал его поступки, но числить среди трусов отчаянного вестфальца не приходилось. Здоровый авантюризм толкал этого человека на действия, которые граничили с преступлениями и зачастую переходили эту границу. Рожденный в семье довольно бедной, он страстно рвался к богатству и власти, не жалея ни себя, ни тем более окружающих. Та игра, которую он задумал в Москве, грозила Руси разорением и гибелью тысяч и тысяч жизней. Но Штаден, похоже, был в восторге от собственной затеи, и сейчас, когда по воле случая в его руках оказался царский венец, он, должно быть, расценивал это как знак свыше.

Так по крайней мере полагал я, назначая встречу опричному сотнику. Мне была не ведома причина, по которой во время недавнего разгрома Рюриковой армии Генрих оставил мне жизнь, не нажав вовремя на спусковой крючок. Как утверждал позже Лис, кромешник попросту опасался, что пуля не свалит меня сразу, и я успею дотянуться до него клинком. Может быть, и так, но мне почему-то казалось, что он по-прежнему связывает со мной часть своих планов. Сейчас мне предстояло убедиться в этом или же быть наказанным за самонадеянность.

Я стоял на лесной поляне, невдалеке от проезжего тракта, ожидая появления «старого приятеля». Солнце, еще не отошедшее от ночной истомы, карабкалось вверх по небосводу, едва-едва проглядывая сквозь верхушки деревьев.

– Во, капитан. Картина Саврасова «Грачи прилетели», – раздалось на канале связи. – В смысле, черноперые нарисовались.

В этот же миг над лесом прозвучал хриплый крик старого ворона, и откуда-то неподалеку ему вторил другой, почти такой же. Это наблюдавший за дорогой Лис подавал сигнал казакам Гонты изготовиться к бою, на случай, если долгожданные гости окажутся чересчур бескомпромиссными.

– Остановились, – комментировал напарник. – Штаден кого-то отряжает назад в лагерь, с понтом, чего-то забыли. Вот же продувная бестия! Все, надень улыбку на лицо. Наш мальчик мчит к тебе буквально на крыльях любви к чужому имуществу.

Наблюдения моего друга были, как всегда, верными. Штаден появился на поляне и, увидев меня, тут же спешился.

– Вальтер! Уж и не надеялся снова тебя увидеть. Тем более здесь.

– Отчего же. – Я шагнул к вестфальцу, протягивая руку для приветствия. – Неужто ты и впрямь решил, что я примкнул к мятежникам?

– Честно сказать, – усмехнулся сотник, – после нашей последней встречи у меня для этого были веские основания.

– Пустое, Генрих. Видит Бог, пустое, – отмахнулся я. – Ваш человек – Никита Порай – оказался предателем. Это он помог в свое время бежать моему дяде и все последующие месяцы был глазами и ушами самозванца. Именно Никита под дулом пистолета заставил меня следовать за ним. Согласитесь, в этот момент было глупо ему перечить.

Генрих молча кивнул. У меня не было сомнений, что он, как и большинство европейцев, в подобной ситуации поступил бы точно так же.

– Порай довез меня до лагеря мятежников, и там, спасибо дяде, я был принят вполне радушно. К вашему сведению, Якоб Гернель тоже отнюдь не в восторге от своей участи. Как он мне рассказывал, причиной его побега из Москвы стала некая темная история с пропажей каких-то драгоценных каменьев. Он давно уже собирался покинуть Россию. Теперь же, когда мы наконец встретились, это сделать будет намного легче. – Я широко улыбнулся. – Смею вас заверить, Генрих, при императорском дворе дядя имеет намного больший вес, чем ваш покорный слуга. Можете быть уверены, теперь, – я лукаво подмигнул опричнику, – нам будет обеспечен самый радушный прием.

Штаден усмехнулся в ответ одними губами.

– И все же, Вальтер, как вы оказались здесь?

– Что в этом странного? – Я пожал плечами. – Когда вы столь блистательно разгромили мятежников – у меня нет ни малейших сомнений, что именно вы разработали план боя, – я попросту развернул коня и помчался к Вишневецкому.

– Черт, а я наговорил ему вчера… – Сотник осекся.

– Да. – Я кивнул. – Мы с князем беседовали после вашего ухода. Он рассказал, что вы собирались отбить меня у самозванца, и это укрепило уверенность в том, что мы с вами по-прежнему единомышленники. Я нынче же отправляюсь в Ливонию с поручением от гетмана. Едемте вместе, дядя присоединится в ближайшие дни. Мы исчезнем незадолго до начала военных действий. О нас и не вспомнят, а если даже вспомнят – запишут пропавшими без вести. Сейчас, когда у нас в руках царский венец, можно не беспокоиться о средствах.

Лицо моего собеседника приняло такое выражение, что я усомнился, была ли свежа его утренняя трапеза.

– Не беспокойтесь, друг мой, ни Вишневецкий, ни кто бы то ни было еще, кроме нас, – я указал на Штадена, – да Лиса с дядей Якобом представления не имеют о том, где теперь находится шапка Мономаха. Когда же мы встретимся с моим дражайшим родственником, он облачит корону заклятием личины, и никто до самой Вены не сможет распознать в ней символ верховной власти.

Я замолчал и вперил безмятежный взгляд в Генриха. В нем не на жизнь, а на смерть боролись разноречивые чувства, и до победы любого из них было еще далеко.

– Мне надлежит завершить кое-какие дела, – наконец выдавил опричник.

– Хорошо, – кивнул я. – Я буду ждать вас через неделю на постоялом дворе близ Феллина, как мы и договаривались.

Прощальное рукопожатие знаменовало полное взаимопонимание высоких договаривающихся сторон. Я смотрел в удаляющуюся спину искателя приключений, слушая, как над лесом вновь насмешливо кричит ворон. О том, что произойдет дальше, этому «ворону» было известно не хуже, чем мне. Вскоре после того, как опричники тронутся, их догонит отряд кошевого атамана Гонты с именным приказом князя Вишневецкого неотступно следовать за Генрихом Штаденом, дабы защитить его от всякого лиходейства.