9
Гридень в последнее время что-то пристрастился к астрономии и нередко, когда выдавался час не то чтобы свободный (таких у него не бывало), но не очень загруженный, приказывал отвезти его в обсерваторию – в институт, вернее, о котором мы уже упоминали, – не только для того, чтобы укрепить отношения с новым директором (это больших усилий не требовало – новый с самого начала не путал этого Гридня с астрофизиком), но проводил иногда и целых полчаса, еще и еще глядя в черное, звездное, простое и непостижимое пространство универсума. Зачем-то это вдруг стало ему нужно, хотя, во всяком случае, не для того, чтобы размышлять о тщете и крохотности всех дел человеческих и его собственных в том числе; скорее наоборот: очень может быть, что как раз непосредственно воспринимаемая бесконечность Вселенной успокаивала его в том смысле, что сколько бы ни приходилось ему в свершении его многообразных дел нарушать всякого рода установления – от Пятикнижия до Уголовного кодекса, – все они были в сравнении с миром столь исчезающе-малыми, что их как бы и вообще не было, а значит, можно было продолжать работу со спокойной совестью. Впрочем, это только лишь наше предположение – что он именно так думал; на деле же мысли его вполне могли быть и совершенно другими – до противоположности.
Тем не менее даже и в обсерватории, даже и на эти краткие минуты расслабления и как бы покоя телефона своего он не выключал. И при первом же такте едва слышного мурлыканья в кармане доставал трубку и произносил почти беззвучное: «Да?» Как вот, например, сейчас.
– Новости по второй теме, – услышал он и сразу же ответил:
– Через две минуты. Не прерывайте.
Две минуты эти понадобились ему, чтобы, шепотом извинившись, покинуть темный купол и добраться до помещения, в котором он мог говорить спокойно.
– Да, Олег Сергеевич?
– Все как предполагалось, босс. Они блокируют все подходы и подъезды к летному полю и подогнали трейлеры, чтобы увезти груз.
– Большими силами?
– Человек пятьдесят.
– Братки?
– Знаете, похоже, что нет. Видимо, он арендовал два взвода то ли в охранфирме, то ли…
– Понимаю. Ну что же: можем поздравить сами себя – мы просчитали все в точности. Но все же попрошу вас пронаблюдать до конца. А когда перегрузят и увезут – поручите кому-нибудь ненавязчиво проводить их до места. Ну а что с темой один?
– Ее можно уже закрывать. Предмет на месте. Идет работа по подготовке. Да разве вы сами не заметили?
– Я тут несколько отвлекся. Но сейчас не премину посмотреть своими глазами. Еще раз – поздравляю с успехом. Остальное – потом, лично.
– И я вас – от всей души. Когда ждать вас?
– Ну – по причине такого успеха позволю себе побыть здесь еще полчаса. Небо, знаете ли, это величайшая картина из всех, доступных нашему восприятию. До свидания.
И Гридень дал отбой – однако возвращаться в купол не стал, хотя погода была самой подходящей для такого пиршества души, каким является прямое наблюдение небосвода, пусть даже крохотного его сектора. Вместо этого он спустился по лестнице и вышел из здания с той стороны, где происходила разгрузка транспорта, привозившего в институт мало ли что. Сейчас выгрузка доставленного из Германии зеркала была действительно уже закончена, и его с великим тщанием и предосторожностями поднимали в заранее приготовленное место – в новую, на деньги Гридня же построенную башенку. Все были тут – даже сам новый директор института. И кого-то уже отрядили в буфет – за шампанским, обойтись без которого просто не представлялось возможным.
Вот так шли дела у Гридня. А у Федора Петровича? Увы, все произошло в точности по Ломоносову: ежели в одном месте нечто убыло (рефлектор в нашем случае), то оно должно было обязательно прибыть в другом месте (как мы только что видели), но ни в коем разе – в двух различных местах: это было бы уж прямым нарушением закона. И поскольку таким местом оказался патронируемый Гриднем институт, им никак не могло стать ни одно другое – в частности, тот аэродром, где с нетерпением поджидали его люди Кудлатого.
Нет, они честно дождались. Самолет прибыл тютелька в тютельку в указанное время (погода, как мы уже говорили, благоприятствовала), доставленный груз был аккуратно перемещен на подогнанный транспорт, финансовые расчеты произведены, транспорт убыл по намеченному маршруту, а за ним и самолет вспорхнул, чтобы улететь к месту своего постоянного (на земле) пребывания. Никаких неприятностей, никаких событий не произошло.
Неприятность возникла несколько позже: когда этот второй груз был доставлен к месту назначения и телескоп надо было монтировать – все для этого было готово, – и вот тут-то оказалось, что телескопа и нет, груз же, столь похожим образом упакованный, представлял собою… ну, скажем так: нечто совершенно другое.
Хотя вещь была тоже цены немалой: соответствующего размера и конфигурации, только не зеркало, а лишь основа для него, при этом даже не металлическая вовсе, а надувная, словно спасательный плот; вес этой конструкции придавало определенное количество балластных чушек, прикрепленных не к пластику, разумеется, но к упаковочной таре – изнутри. А вместо полированной и амальгамированной поверхности вогнутую часть надувной игрушки закрывало портретное изображение не кого иного, как самого Федора Петровича в героической позе, только не на белом коне, а на (тоже белом, правда)… как бы поделикатнее выразиться – сантехническом устройстве, кое проходит рядом с нами всю жизнь, от начала до конца – исключая, пожалуй, лишь дачный сезон, да и то не обязательно. Вот какой сувенир на память получил Федор Петрович. Мы боимся даже предположение высказать относительно того, в какую копейку все это могло обойтись Гридню: два самолета, два разных маршрута, стимулирование людей и тут, и там, перехват информации – и так далее, и тому подобное. Можно, однако, сделать вывод: Гридень мог и не поскупиться на деньги, если речь шла о хорошем развлечении, да еще со всякими там подтекстами и скрытыми, междустрочными смыслами.
Что же касается самого Кудлатого, то история донесла до нас лишь одно его высказывание по этому поводу, да и то не лично им придуманное, но заимствованное в отечественной классике. Ибо у Федора Петровича только и хватило сил, чтобы произнести:
– Ну, Гридень! Погоди!..