Они, однако, не миловались, а, кое-как закусив, уселись в подполе перед компьютером, загрузили одну из дискет – последнюю по времени, судя по ярлыку, – и принялись смотреть то, что покойный Ржев счел нужным оставить потомству. Минуя цифры и формулы, вчитывались в то, что было изложено на словах. И рассматривали множество фотографий звездного неба, что в отдельном конверте были приложены к черновику того самого послания, которое покойный Люциан Иванович успел отослать тем, кому считал нужным.

Для Минича это все было вариантом китайской грамоты; Джина же, кажется, что-то понимала, если и не все. Он спрашивал время от времени, она старалась объяснить – насколько могла. Впрочем, и для нее многое было совершенно незнакомым.

Судя по тому, что там у Люциана было записано, существовала, кроме девяти известных, еще одна планета, принадлежащая Солнечной системе, но по ряду причин никем до сих пор не обнаруженная – ни визуально, ни каким-либо иным образом.

Планета в записях Ржева именовалась Небирой; причины, по каким она по сей день оставалась для науки неизвестной, заключались (по объяснению Ржева) прежде всего в том, что была эта планета совершенно не похожей на те, которые до сих пор наблюдались, изучались, исследовались зондами и так далее.

То есть по своим физическим параметрам Небира (полагал Ржев) могла принадлежать к группе Юпитера. Но этим сходство и исчерпывалось.

Происхождение ее, вероятно, было совершенно другим: она не возникла таким же образом, как другие планеты, но была скорее всего захвачена Солнцем в какие-то давние времена. И обращалась вокруг светила в другой, полярной плоскости, а главное – по орбите, приличествующей скорее долгопериодической комете: эксцентриситет орбиты достигал 0,8, а большая ось эллипса составляла девять на десять в двенадцатой степени километров, то есть примерно шестую часть расстояния до ближайшей к нам системы Альфа Центавра, до Проксимы. И обращалась она по этой орбите с периодичностью один оборот за сто шестьдесят пять тысяч лет. Как говорится – мелочь по сравнению с вечностью, для нашего же человечества срок, как ни крути, весьма достойный. Вот почему никто ее и не наблюдал; вообще в небе существует, надо полагать, куда больше такого, чего никто не наблюдал, чем наоборот.

Тела с подобной орбитой за время обращения меняют скорость весьма значительно. Если в апогее они могут двигаться со скоростью сантиметров и даже миллиметров в секунду, как бы раздумывая – а стоит ли вообще возвращаться на однажды уже пройденную тропу, – то по мере приближения к центру системы ускоряются, и ускоряются в полном соответствии со вторым законом Кеплера, и делают в секунду уже десятки километров, едва ли не на грани перехода на параболу.

А если эта планета имеет еще и спутников, то она, естественно, и их разгоняет до соответствующей скорости. И когда эта семья попадает в зону влияния четырех гигантов Солнечной системы, то движение этих спутников может изменяться труднопредсказуемым образом. В том числе и…

Тут дальше шла цифирь, которую сейчас уже трудно было усвоить даже Джине – не говоря уже о новом владельце поместья.

– Н-да… – проговорил Минич несколько озадаченно. – Что же получается: и в самом деле – конец света грозит? Реально? Или он все это придумал? Все-таки человек был больной… Почему тут многое изложено так, что не понять, что он, собственно, хочет сказать? Ну вот, например, вот это: «Угрозу смогут представить два в одном, и еще в какой-то степени – эффект дверной защелки». По-моему, бред какой-то. Хотя, насколько я его знал, он был человеком совершенно нормальным. Как по-вашему?

– Трудно сказать, – откликнулась Джина задумчиво. – Нет, нормальным он был, без сомнения. Добрым. Даже нежным…

«Точно – тут не обошлось без романа», – подумал Минич, и это его почему-то задело. Хотя – если разобраться, ему-то что за дело?

– А почему у него так неясно сказано – так ведь это он для себя заметки делал, не для других, а ему наверняка все ясно было. Это для него были как бы узелки на память – чтобы потом восстановить ход мыслей. Да и при этом он не на вычислениях основывался – не было у него возможности для определения скорости, расстояния, массы… Но у него сенсорное восприятие было колоссальным, ясновидение – высшего класса. Правда, об этом очень мало кто знал, он на людей не работал, а то о нем молва пошла бы широко. Почему-то не хотел – говорил, что звезды ему важнее. Я у него консультировалась – на этой почве мы и познакомились…

Когда она говорила это, голос ее зазвучал как-то странно, и Минич это заметил.

– Похоже, – проговорил он, усмехаясь, – что вы к нему, как говорится, неровно дышали? Да?

Джина ответила не сразу и не очень вразумительно:

– Скорее на уровне тонких тел. Хотя и…

И тут же перевела разговор на другое.

– Как же вы решили – будете оформлять наследство?

– Успею еще подумать, – тряхнул головой Минич. – Главный вопрос сейчас другой: что же мне с этим делать?

– Может быть, смотреть на звезды. Он ведь учил вас этому? Самое лучшее занятие в мире, поверьте.

– Да я не об этом. Прикидываю: что можно из этой информации сотворить? С одной стороны – вроде бы ничего серьезного не получится: очередная сказочка, читатель немного позабавится, кто-то рассердится, один-другой, может быть, даже испугается… Но на это вряд ли стоит тратить время: хочется написать что-нибудь основательное – давно уже ничего такого у меня не получалось, должно же и повезти в конце концов. А?

– Думаю, – сказала Джина очень серьезно, – что с более важной темой вы ни разу в жизни не сталкивались – и не встретитесь больше никогда. Просто потому, что более серьезных вещей не существует. И еще: по той причине, что у вас больше не будет времени. Ни у кого не будет.

Минич медленно поднял на нее глаза. Прищурился:

– Вы что же – считаете, что я должен принять все это всерьез? Да кто поверит?

– Волки! Волки! – нараспев продекламировала Джина. – И никто не поверил. Напрасно.

Он не сразу понял, о чем она. Поняв, усмехнулся:

– Классик всегда прав, да?

Джина ответила:

– Вы должны помнить. В пору моего младенчества – а вы, наверное, постарше, так что должны помнить лучше меня, – была пора взрывов, неурядицы происходили на Кавказе, а дома взрывались и тут, в Москве, да и не только…

– Ну помню. И что?

– Но куда больше тогда было ложных звонков: заминировано учреждение, школа, вокзал.

– Было, было. Припоминаю.

– И все-таки по каждому такому сигналу выезжали и проверяли совершенно серьезно. Потому что на десять или двадцать таких неумных шуток мог прийтись один серьезный случай – когда взрывчатка действительно была заложена.

– Гм…

– Конечно, решать вам самому. Но я бы на вашем месте…

– Легко представлять, – хмуро проворчал он, – что бы ты сделал на чужом месте; куда сложнее, если это место – твое. По-вашему: насколько достоверным может быть предположение Люциана о катастрофе?

– Более чем наполовину. Правда, я не могу судить беспристрастно.

Минич глянул на часы:

– Пожалуй, поздно уже звонить, а?

– Смотря куда.

– Моему главному. Теперь он уже наверняка дома.

– Не знаю. Я бы позвонила.

Минич поморщился. Но подошел к телефону и снял трубку. Набрал 095 и номер. Постоял. Положил трубку.

– Занято.

– Значит, дома. Позвоните через пять минут.

– Позвоню, – кивнул он. – Давайте еще раз посмотрим – надо подумать, как ему сказать и что.

– Я бы по телефону не очень распространялась. Мало ли?.. В самых общих чертах. Есть, мол, серьезные данные о грозящей всему миру катастрофе. Главное – чтобы голос был взволнованным и убедительным. Внушите себе, что вы верите Люциану на сто процентов, на сто двадцать! Разве вы не верили ему всегда?

– Откровенно говоря, раз-другой он вовремя предупредил меня – помог отвратить неприятности…

– Вот и помните об этом, когда будете говорить.

Минич снова набрал номер.

– Еще разговаривает с кем-то. Вообще-то он не любитель долгих бесед по телефону.

– Значит, есть о чем поговорить.