Пролеживая койку в американской больнице, где ему исправно заштопали дырку в теле, главный оппозиционер думал все время об одном. И не о том вовсе – кто это устроил ему такие каникулы: найти автора сейчас вовсе не было главным, с этим одно из двух: или можно будет отыскать его и воздать полной мерой после того, как будет достигнут основной успех, или – если успеха не добиться – никакого смысла искать и не будет: все будет проиграно вчистую.

Так что думал он сейчас не о покушении, а об успехе. И всем своим раненным, а потому и более чувствительным ко всему телом воспринимал всякое, хоть сколько-нибудь касающееся его изменение обстановки в мире – а сейчас его касалось абсолютно все.

Еще в день покушения, перед звонком Гридня, ему казалось, что именно сейчас ему нужно было находиться в России и активно действовать. Политик тогда был уверен, что в состав российской делегации на Конференции его уж никак не включат; это, конечно, ранило его самолюбие, но – он понимал – объективно было даже выгодно: сейчас, когда президента вместе со всей головкой в стране не будет, самое время – поднять всю оппозицию, буквально – вывести на улицы, на все телеканалы и на первые полосы всех газет с громогласным протестом против неразумного, сверхрасточительного расходования ядерно-ракетного потенциала; только так и можно было назвать тот самый залп, что столь громогласно разрекламировали на открытии Конференции первые лица основных ядерных держав. Так ему казалось тогда.

Новая информация все изменила. Опасность надуманная, политическая, пропагандистская вдруг оказалась реально существующей. И – судя по сообщенному – избавиться от нее можно было только тем способом, против которого он собирался поднять нацию. Сейчас об этом нечего было и думать. А обнаружив свою ошибку, самым глупым стало бы на ней настаивать. Политика характеризует, ценность его определяет именно умение быстро и правильно перестраиваться. Кремль понял это немного раньше (впрочем, самолюбиво подумал оппозиционер, будь у меня такой уровень информации, я бы еще быстрее сообразил), понял – и предложил мир ценой посольского кресла номер один. Это, кроме всего прочего, свидетельствовало о том, что президент делает в политике явные успехи. Если даже и не сам он придумал такой ход, а кто-то подсказал – хотя бы просто быстрое согласие президента говорило об этом. Теперь, пожалуй, можно бы и попасть на Конференцию – если бы, конечно, процесс смены послов был проведен достаточно оперативно. Там он, кстати, мог бы оказать Кремлю и кое-какую помощь той информацией, которой успел поднабраться здесь.

Однако уже следующий – первый отсюда, из госпиталя, – разговор с Гриднем заставил строить иные планы. Поскольку давний и надежный доброжелатель сказал:

– Пока здоровье ваше не вернется на огуречный уровень, колеса не завертятся, а врачи ваши в наилучшем варианте продержат вас недели две еще, не менее. Да и что вам Конференция? Понимаю, приятная тусовка, но это все – суета сует, успеете еще поблистать – если мир выживет, конечно. А залп, поверьте, состоится и без вашего участия с тем же успехом.

– Тут, без дела, я и в две недели не приду в себя. Мне дело нужно! Работа лечит, а не клистиры.

– А я вам как раз и намерен предложить работу на это, так сказать, выпадающее из программы время. Прямо не выходя из палаты. Кстати, вас, я надеюсь, устроили удобно?

– Не жалуюсь. Только не представляю – что, хотите поручить мне коробочки клеить?

– Выслушайте меня спокойно. За время вашей политической деятельности я спонсировал вас и ваших присных уж не помню точно – насколько, но на достаточно большую сумму, согласны?

– Хотите взыскать долги? – усмехнулся оппозиционер.

– Хочу спросить: вам это приятно было? Просить деньги, пусть и с большим достоинством. Не хотелось ли вам самому…

– По-вашему, я должен был взятки брать? Или продавать секреты?

– Фу! Итак: не хотелось ли вам самому помешать большой ложкой в котле, в котором варятся настоящие деньги? Большие? Не те, что перепадают политикам – хотя для рядового гражданина, и даже для средней руки делового человека суммы эти звучат легендой, – но Деньги с большой буквы?

– Не знал, что наш посол даже и в Штатах может столько заработать. Отмыванием, что ли? Увы, честь, как говорится, дороже.

– Ну-ну, не валяйте дурачка – простите за грубость, но именно этим вы сейчас и занимаетесь. На самом же деле прекрасно знаете, что в мире существуют эти деньги, и понимаете, в общем, у кого они: в глобальных домах. Вот я и предлагаю вам: пока вы в простое, не хотите ли потрудиться на глобализм – высшую стадию развития империализма, как повторил бы классик? Повторяю: не отходя от кассы. Вам просто обеспечат нужный технический антураж – чтобы вы могли делать все нужное. Ваш опыт и здравый смысл… Только не говорите, что вы не финансист: я внимательно следил, как вы распоряжались вкладами спонсоров, и могу лишь выразить одобрение. Сразу же замечу: вашей дипломатической деятельности это не помешает, поскольку сейчас ее еще нет, а в дальнейшем – решите сами. Итак – да?

Политик успел – в общих чертах, конечно, – оценить новую ситуацию.

– Да.

– Я и не сомневался. Тогда слушайте: сейчас, по сути, происходит переход в новые руки больших пакетов акций тех суперфирм, кто еще не входит в глобальную организацию – а такая есть, есть. Вам будет подчинена хорошая группа профессионалов – там, на Западе. Операционной базой станет Банк Четырех Америк – не знали? Теперь будете. Задача ваша на время, остающееся до Конференции и залпа, заключается в том, чтобы…

– Вы не боитесь, что нас могут прослушивать?

– Нет. Я – далеко в открытом море, а с вашей стороны за чистотой связи следят очень внимательно. Подробнее может рассказать мистер Столбовиц.

– Вот как? Я начинаю понимать…

– Не будем отвлекаться. Итак, пока небесное тело предоставляет нам такую возможность…