Вера сидела перед пультом и лениво думала, что со стороны, наверное, их «Нарвал» представляет собой внушительное зрелище — полукилометровая махина с призрачным сиянием выхлопа плазменных двигателей. Как все космолетчики, она практически никогда не видела космических кораблей со стороны. Ведь не считать же за зрелище летящего корабля раскалывающий все вокруг своим грохотом момент старта! А фильмов, в которых показывают космические корабли, она обычно не смотрела — она разделяла общее для всех «космачей» пренебрежительное к таким фильмам отношение, считая, что в них все выдумано. Да и засняты там в основном старты устаревших, допотопных машин, они зрелищнее. Сплошное пламя, грохот, все дрожит, только герои-космолетчики, играя желваками на скулах, прищуренными глазами всматриваются в экраны…

Роса уже появилась на экранах, и Вера подумала, что, несмотря на прошедшие десять лет, все случившееся еще слишком живо в памяти, и поэтому, наверное, в голову приходит все что угодно, кроме деловых мыслей о рейсе.

В соседнем кресле, пристально глядя на экраны, напряженно сидел Василий, второй пилот. Для него этот рейс был первым после училища. Он молчал, не лез с расспросами, и Вера невесело усмехнулась: наслушался уже разговоров, боится разбередить прошлое.

По роду службы космолетчики составляют обособленный клан. Этому способствует и их сравнительная немногочисленность — все друг друга знают чуть ли не в лицо, — и жизнь в постоянных разъездах. Журналисты обычно пишут: «жизнь, исполненная опасностей». И как всегда преувеличивают: какие уж в наше время опасности! Разве что у разведчиков, но на то они и разведчики. Впрочем, Василий, по-видимому, еще живет школьными представлениями о романтике профессии, ожиданием риска и готовностью к подвигу. Может быть, поэтому он и молчит, упершись взглядом в экраны, а не потому, что проявляет деликатность. Скорее всего так оно и есть. А боязнь расспросов — это просто ее запоздалые страхи, выплывшая вдруг память о давно прошедшем.

Вера покосилась на соседнее кресло — Василий был сосредоточен, и Вера с запоздалым раскаянием за свои мысли подумала, что несправедлива к нему: парень толковый и старательный, и не его вина, что начинать службу ему пришлось под командой старой истеричной бабы.

К себе она тоже была несправедлива, вовсе она не была истеричной, не была старой и уж никак не была «бабой». Об этом она знала, это несколько раз промелькнуло в глазах Василия — мальчишка не умел еще скрывать свои мысли, хотя научился уже разбираться в женской красоте.

Но ей нравилось так думать, нравилось мысленно называть своего второго пилота «мальчишкой». Это почти неосознанное кокетство заставляло ее более внимательно следить за собой и по утрам искать перед зеркалом несуществующие пока морщинки у глаз, оставленные если не неумолимым временем, то хотя бы стартовыми перегрузками.

Результатом таких мыслей явилось неожиданное для самой Веры ворчливое приказание:

— Готовься! Сажать корабль будешь самостоятельно.

— Есть! — радостно отрапортовал Василий, и Вера опять начала ругать себя: поддалась настроению, ведь вахта ее, значит, ей и сажать корабль, и ни к чему баловать «мальчишку», успеет еще, налетается. Надоедят еще ему самостоятельные взлеты и посадки, как они ей надоели. Нет, положительно, на нее подействовал этот рейс, за

десять лет первый ее рейс на Росу. И второй, если считать тот, давний рейс…

Судьба хранила ее — все эти десять лет ее гоняли на дальних трассах, и ни разу в файле путевого листа не было указано: «Пункт назначения: Роса». Она не задумывалась об этом и только сейчас поняла, что для нее это непросто — рейс на Росу. Как знать, не опека ли это Беккера, милого и смешного Беккера, маленького человечка со странным именем Альфа…

— Я не могу даже представиться полным именем, с отчеством, — с комическим унынием признался ей как-то Беккер. — Почему-то все вместо «Олегович» говорят «Омегович», а быть Альфа Омеговичем, да при моей-то непрезентабельной внешности… — Он грустно махнул рукой. Вера тогда с удивлением сообразила, что действительно, он всегда представляется только фамилией. Да и его никто никогда не называет иначе, чем по фамилии. И она даже в мыслях говорила о нем: «Беккер».

Сейчас, вспомнив о нем, Вера вздохнула. С Росы ей придется везти молибден и алюминий на Гриаду, дальнюю планету, где недавно открыт новый завод, а рудников еще нет. И лишь оттуда будет рейс на Землю. А на Земле может не оказаться Беккера — при всей его нелюбви к командировкам ему приходится то и дело улетать на другие планеты. И опять она может, приехав к нему домой и не застав его, просидеть весь вечер в компании спокойной и красивой — никто ей не дает ее восьмидесяти — жены Беккера, Людмилы.

Людмила давно все поняла. По-видимому, ей кажется в порядке вещей, что узнавшая ее мужа поближе Вера влюбилась в него и безответно любит вот уже несколько лет. Помочь здесь ничем нельзя, ведь Людмила уверена в неизменности чувства Беккера к себе и отлично знает, что Беккера нельзя не любить — надо только его разглядеть сквозь смешную, растрепанную и растерянную внешность.

Людмила будет поить Веру чаем со своим, домашнего приготовления, вареньем и разговаривать о Беккере. Даже Людмила зовет его только по фамилии. Она не питает к Вере неприязни, и Вера не позавидует ей, тому, что та имеет на Беккера все права, которых нет, не было и не может быть у нее. Потом она уйдет, будет долго, почти. два часа, добираться до космопорта и в тесном номере гостиницы для экипажей даст наконец волю своим слезам. Она проплачется и уснет уже под утро с мыслями о

том, что хорошо бы оказаться с Беккером вместе где-нибудь, где кроме них не будет ни души и где можно было бы, забыв обо всем, завладеть им, и владеть все несколько дней или часов, которые окажутся в ее распоряжении…

Вера поймала себя на том, что опять видит его таким, каким он запомнился ей на Таврии — у ручья, только что напившимся из пригоршни звонкой бегучей воды, суховатым и сосредоточенным. Она поймала себя на том, что опять думает о нем, и что мысли ее, как всегда после ночных слез, ясны, холодно-рассудочны и деловиты.

Чтобы окончательно отделаться от них, она стала думать о том, что ей уже тридцать пять, что-ей надоела «романтика профессии», что пора наконец выйти замуж за такого вот Василия, родить ему двух здоровых — обязательно двух и обязательно мальчишек — детей и сидеть на Земле, воспитывать их, выводить гулять в детский парк, ловить на себе мужские взгляды и, чувствуя приятное волнение от того, что не перестала нравиться мужчинам, подзывать своих сорванцов и брать их за руки, показывая тем самым всем на нее смотрящим, что они ошиблись, увидев в ней беззаботную девушку, а не мать семейства… А еще можно приходить с мальчишками в космопорт — встречать папу…

Вера почувствовала, что сейчас расплачется. Буркнув: «Я пошла к себе…» — она поднялась и пересекла рубку, изо всех сил стараясь не спешить.

А Роса уже хорошо была видна на экранах — действительно похожая на каплю росы на черном бархате, живая теплая горошина. Добавить увеличение было нельзя, диск планеты начинал дрожать и расплываться на экранах — сказывалась неощутимая вибрация от спрятанных за обшивкой непрерывно работающих механизмов.