Глава 22

Дорога к лесному убежищу благочестивого отшельника была для нас уже хорошо знакомой, почти обыденной. Признаться, никогда прежде мне, да, вероятно, и Лису, не говоря уже о Годвине, не доводилось столь часто посещать резиденции иерархов Церкви. Но тут уж, как говаривал Лис, с волками жить – по-волчьи жрать. Мы ехали не спеша, радуясь покою и теплу последних летних дней. Лис, пребывавший в прекрасном расположении духа, горланил очередную похабную песню, и над холмами громогласно раздавался его зычный голос: «Ах, что за прелесть эта Лизка, авантюристка, скандалистка! Шо тот дракон, летящий низко, она меня бросает в дрожь!»

Я, стараясь отвлечь внимание юного подопечного от столь невоздержанного проявления загадочной славянской души, внушал Годвину, что, невзирая на то, что архиепископ Кентерберийский то ли по недоумию, то ли из-за привратного воспитания отрицает наличие души у всего, что только ни есть вокруг, как-то: животные, камни, деревья, и, более того, ставит под сомнение наличие души у женщины; невзирая на то, что он верует в Единого Бога и считает демонами всех иных богов, он, в сущности, неплохой человек, с которым лучше договариваться, чем враждовать.

Юноша согласно кивал в ответ, отвечая, что люди, боящиеся окружающего мира, нуждаются в едином боге, как овцы – в пастыре. Люди же, открытые миру сердцем, беседуют с наядами в ручьях, принимают за столом своих богов и ищут их помощи, как ищут помощи друзей в тот час, когда не справляешься сам.

– Они говорят, что Христос есть Бог любви, высокой любви к ближнему, – горько вздыхал Годвин. – Я готов признать это. Почему бы нет? Но разве может вера в такого Бога утверждаться силою оружия? Монахи, именующие себя воинами духа, песнопениями и обрядами своими пытаются бороться с древними богами, точь-в-точь как завоеватели саксы с бриттами, испокон веков живущими на острове…

Я усмехнулся, не став рассказывать оруженосцу, что до бриттов здесь жили белги, впрочем, тоже в незапамятные времена пришедшие на остров свирепыми завоевателями. Да еще мало ли кто – англы, юты; сменяя друг друга, все они боролись с захватчиками отчин и дедин, в свою очередь завоеванных этими самыми отцами и дедами. Мне отчего-то вспомнился Сендрик Саксонец, герой романа Вальтера Скотта «Айвенго», потомок саксов, с которыми сражался король Утер, мы с Артуром и после нас еще не один век иные воители. Как этот «коренной» британец не любил захватчиков норманн!

– Боги нашей земли всегда рады тем, кто приходит сюда с миром. Когда солнцеликий Митра – бог легионов, явился на остров, разве не приняли его в свой круг Кернуннос и Ана? Разве стал враждовать с ним Тоуторикс? Или Таранис обрушил на него свои молнии? Зачем же приходящие в наш дом бряцают оружием духа? Или не знают они, что, убив душу острова, они получат мертвые камни, норовящие рухнуть на голову убийц, дремучие чащобы, готовые проглотить путника в болотной бездне, и диких зверей, жаждущих извести жатву и скот поселян?

Я невольно вздохнул, вспоминая Англию в том виде, в каком ее оставил, отправляясь сюда. Аккуратно подстриженные газоны, не меняющие своего вида уже добрые две сотни лет, изящные парки, заповедные леса, которые в задумчивости можно пройти насквозь в течение часа, не встретив не то что зверя, но даже звериного следа – наследники весьма своевольно распорядились доставшимся им мертвым островом. Впрочем, мертвым ли? Рогатый бог чащоб Кернуннос, превратившийся в лоне святой первоапостольной Римской католической церкви в святого Корнелия, да и покровительница ручьев и источников Ана, ставшая волею божественных судеб святой Анной, вряд ли изменили языческому нраву из-за нелепой прихоти победителей. Как бы то ни было, Годвин относился к благочестивому отшельнику куда как более терпимо, чем тот к доброму Карантоку, собрату, отступившему от догмы.

Годвин умолк, окончив свои горькие пророчества о судьбе Британии, и некоторое время мы ехали, не говоря ни слова.

– Скажите, сэр Торвальд, – ехавший подле меня оруженосец нарушил молчание, видимо, не находя ответов терзавшим его вопросам, – каково это – быть рыцарем Круглого Стола?

– Рыцарь Круглого Стола – лучший, самый доблестный и самый честный среди прочих рыцарей. – Я невольно вспомнил рыцаря Круглого Стола Мордреда, изменившего государю, Ланселота, убившего своих безоружных собратьев, Ллевелина, оставившего без помощи короля Артура и подставившего под удар отца своей жены, да и себя самого со всей этой тайной войной – что и говорить, незамутненные зерцала рыцарской доблести и чести! И, вспомнив, поспешил добавить: – Во всяком случае, так это замышлялось. Вообще же, – я набрал в грудь воздуха, собираясь процитировать статью устава рыцарства, – щит рыцарей должен быть прибежищем слабого и угнетенного, мужество рыцарей должно поддерживать всегда и во всем правое дело того, кто к ним обратится.

– Но разве можно в таком случае быть рыцарем и государем одновременно? Ведь правда того, кто расчищает и выжигает лес для того, чтобы растить на зольниках хлеб, ничуть не меньше правды того, кто пасет в этом лесу свиней. И точно так, как пахарь обездолит свинопаса, так и свинопас обездолит пахаря, пустив свое стадо пастись на выжигах.

– Ремесло государя – тяжкое ремесло, – развел руками я, уклоняясь от ответа. – Из всех правд он почитает справедливой ту, которая наиболее выгодна… – если это мудрый государь, то державе, если нет, то короне.

– В этом и есть умение правителя?

– Умение правителя есть талант, подкрепляемый мудростью и силой. Научить править, как мне кажется, невозможно. Но если хочешь, я расскажу тебе историю.

Годвин согласно кивнул.

– У одного тирана некогда спросили, как удается ему держать в повиновении свое огромное царство. Вместо ответа он велел слуге принести бойцового петуха, отличавшегося весьма драчливым нравом, и ощипать его так, чтобы на теле не осталось ни единого перышка. Когда приказание было исполнено, он отпустил несчастную птицу на волю.

– И что петух? – завороженно спросил юноша.

– В тени ему было холодно, на солнце невыносимо жарко. Обескураженный задира носился по двору, как сумасшедший, не находя себе места. Тогда тиран велел слуге подать ему мешок зерна и, взяв оттуда одну горсть, высыпал ее у своих ног. Забыв дикий нрав, петух устремился к сапогам тирана и не отходил от них более до самого вечера, пока не был сварен в котле, – подытожил я сказанное. – Вот тебе и весь секрет власти.

– Как это – весь?! – возмутился ехавший рядом Лис. – Ничуть не весь. Не обманывай мальчика!

– Ты о чем? – удивленно спросил я.

– О петухе и о тиране. Ну, то есть с петухом-то как раз все ясно, его схарчили на ужин и имя его до нас не дошло. Но не надо забывать, что у тирана был ближний слуга, которому он приказывал ощипать птичку, принести зерно ну и, в конце концов, сварганить супчик.

Так вот, дождавшись ночи, доверенный слуга проник в покои тирана, положил ему на лицо тот самый мешок с зерном и уселся сверху. И сидел так до того времени, пока его любезный сюзерен не перестал дрыгать августейшими пятками. Как он потом объяснял, пересаживаясь с мешка на освободившийся трон, его до слез опечалила скорбная участь петуха и этаким образом он замстил за поруганную честь петушиного племени. Отсюда мораль: можешь сколько угодно ощипывать и подкармливать имеющуюся в твоем птичнике живность, но остерегайся тех, кто по твоему указу дергает перо, раздает зерно и варит для тебя похлебку. Тут уж не стоит дожидаться, пока жареный петух клюнет.

Мы не были у преосвященного Эмерика чуть менее двадцати дней. С тех пор обиталище безутешного богомольца изменилось коренным образом. От самых скал, окружая поляну с хижиной, высилась каменная ограда высотой едва ли не по грудь, сложенная из грубого необтесанного камня, подобранного могучим Бэдивером в округе.

Душа вчерашнего рыцаря, открывшаяся свету божественной истины, впитывала его с таким восторгом, что бьющая через край сила моего добродушного кузена должна была найти выход, и если уж не в безудержной рубке, то в созидательном трудовом порыве. Когда мы подъехали к внешней ограде, Бэдивер, обнаженный по пояс, поигрывая весьма рельефной мускулатурой, тащил на плече довольно толстое бревно к дожидающейся яме. Десятка два таких столбов уже высились над поляной, подозрительно напоминая проглядывающимся контуром обводы крепостной башни.

– Помогите-ка! – Бэдивер сбросил бревно комлем в яму и, стараясь придать ему вертикальное положение, стал спихивать ногами уложенные вокруг нее камни. – Чертовски неудобно одному.

Мы с Лисом перепрыгнули через ограду и, оставив коней на попечение Годвина, бросились на помощь боевому товарищу.

– Хух! – облегченно вздохнул могучий оркнеец, отпуская замершее наконец вертикально бревно. – Тяжеленное, сат… – он испуганно перекрестил рот и выдохнул: – Господи, сохрани и помилуй!

– Здравствуй, Бэдивер! – Я обнял силача, вытирающего пот со лба. – Я вижу, ты тут не скучаешь.

– Приветствую вас, братья мои во Христе, – высокопарно промолвил послушник. – Мир вам.

– С миром-то как раз и неважно, – вздохнул я. – Ладно, об этом позже. Как ты тут, рассказывай.

– Жизнь моя проходит в молитвах, труде и покаянии, – заверил недавний носитель звонкого сеньяля Бесстрашный, вполне заслуживший это гордое прозвание. – А суесловие есть бесовское искушение, отвлекающее смертного от возвышенных раздумий и подвига благочестия.

– Да-а, – пробормотал за моей спиной Лис. – Контузия все-таки налицо. И ведь что противно – пока здешние конструкторы додумаются делать шлемаки, которые к голове не прилегают, сколько еще народу вот так крышей поедет! Бэдивер, старина, прервись! Нам бы твоего шефа повидать.

– Зачем он вам? – распоясанный рыцарь подозрительно оглядел нашу троицу. Как видно, промашка со святым Карантоком не прошла для него даром.

– А ты шо, еще не дочитал, шо в многознании – много печали, и умножающий знания умножает скорбь? – удивленно поинтересовался Рейнар.

– Все суета сует и всяческая суета, – отзывом на пароль вторил ему Бэдивер.

– Ценное наблюдение, – подтвердил я. – И все же, братец, где преосвященный Эмерик?

– Молится, – торжественно заявил новаций.

– И долго это с ним будет продолжаться?

Мой родич поглядел на стоявшее в зените солнце.

– Долго. До дневной трапезы.

– Ладно, – вздохнул я, – не будем отвлекать старика от любимого занятия. Лис, давай-ка поможем приятелю.

– С дачей, что ли? Да фигня делов!

– Благородное дело, – заверил нас послушник. – Так что все-таки привело вас к его преосвященству?

– Много будешь знать – скоро состаришься, – заверил его Лис, подхватывая очередное бревно, лежавшее у изгороди. – Господи, как ты их один таскаешь?!

Ко времени дневной трапезы пожилой священник, в прежние годы изможденный дрянным питанием и ныне вынужденный есть хотя и понемногу, но чаще, чем обычно полагалось, соизволил принять гостей. Мы смиренно вручили примасу Британии послание Ллевелина и ценные дары, преподносимые им новому монастырю. Покончив с чтением подписанного герцогом текста, его преосвященство едва удостоил взглядом многочисленные подарки и произнес со смирением упрямца, гордого своим упрямством:

– Знатный Страж Севера, оставшийся верным своему королю в годину злой измены, призывает меня присоединиться к его войску, обещая полную безопасность и почет. Он зовет меня с собой в Камелот, где будет восстановлена справедливость и коронован новый государь. Но я, неизменно благоволя к герцогу, не стану обращать стопы свои к миру и не пойду в его лагерь. Я проклял Мордреда как закоренелого грешника, коснеющего в своем грехе, но я помню слова Спасителя нашего, сказанные им в Гефсиманском саду святому Петру, отрубившему ухо одному из слуг первосвященника: «Все взявшие меч, мечом и погибнут». (Мф. 26, 52)

– Все это так, отче, – склонил голову я, невольно вспоминая давнюю беседу с иерархом Ордена Богоматери Горной Сальватором де Леварье, – но не сказал ли Иисус своим ученикам во время Тайной Вечери: «…Я посылаю вас без мешка, и без сумы, и без обуви, имели ли вы в сем недостаток? Они отвечали: ни в чем. Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, а также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч… Они сказали: Господи! вот здесь два меча» (Лука 22, 35–37).

Архиепископ метнул на меня из-под бровей удивленно-настороженный взгляд. Встретить рыцаря, читавшего священные тексты и, более того, умеющего цитировать их к месту, ему было явно внове. Да что уж тут темные века короля Артура! Вплоть до возникновения протестантской ереси чтение Библии людьми, не принадлежащими к сословию священнослужителей, было более чем подозрительно. Обнаружение же Вечной Книги в дому было достаточным основанием для отправки ее хозяина на костер. И это не предел! В приходских церквах хранился краткий свод библейских историй и конспект проповедей, обычно заучиваемый капелланами на малознакомой латыни.

– Отец мой, – продолжил я, – разве, пожертвовав собою в Гефсиманском саду, Спаситель не сделал того же, что делает мудрый полководец, подставляя под удар малую часть своей армии, чтобы спасти часть неизмеримо большую? Сын Божий в великой мудрости своей явил нам глубочайший образец самопожертвования, ибо, видя множество вооруженных слуг главы Синедриона, поставлен был перед выбором: спасти ли дело свое, отдав себя в руки палачей, или же попытаться прорваться сквозь толпу, почти наверняка погубив при этом всех тех, кому подлежало нести слово Божье. А стало быть, Иисус осудил не поднятый меч, но меч, обнаженный в защиту Его, Сына Божьего, лишь воплощенного в человеческом облике, а не дела Господня и того Слова, которое он явил миру.

В хижине воцарилась тишина. Со знанием позднейших ересей у архиепископа было туговато. Он молча смотрел на невесть откуда взявшегося умника, и я начал опасаться, как бы нас не постигла судьба святого Карантока, изгнанного отсюда с проклятиями. Вот будет смешно вернуться к Ллевелину с личной анафемой от архиепископа Кентерберийского! Преосвященный Эмерик глядел на меня, не мигая, словно борясь с искушением потыкать в меня пальцем, не являюсь ли я случайно насланным на его обитель наваждением.

– Твои слова, сэр Торвальд, – медленно начал архиепископ, – выдают в тебе человека, богатого познаниями. Но смеет ли рыцарь, пусть даже и знаменный рыцарь, оспаривать слова примаса Британии!

– Господь с вами, благий отче. – Я прижал руки к груди, демонстрируя раскаяние и удивление в одном флаконе. – Разве посмел бы я вести себя столь непочтительно? Я лишь ищу ответа на вопрос, который терзает мою душу. И у кого, как не у вас, мудрейшего из мудрых, спрашивать мне о том.

Вы говорите, кровопролитие – грех, и я ликую, вторя вашим словам. Но как же остановить кровопролитие, когда оно ведется от имени того, чье имя проклято вами с амвона? Скажите, как, если не другим кровопролитием? Разве не научил нас Господь примером своим жертвовать малым, даже если это малое – суть величайшее для спасения еще более великого? И разве не заповедал нам Спаситель: «Когда же услышите о войнах и смятениях – не ужасайтесь, ибо всему надлежит быть прежде». (Мф. 24, 6; Мк 13, 4; Лк 21, 9) «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю – не мир Я пришел принести, но меч» (Мф. 10, 34).

– Ступайте, – склонив голову, промолвил архиепископ, едва я закончил благочестивый монолог. – Завтра утром я дам вам ответ.

– «Клюнет ли Штирлиц на этот раз? – думал Мюллер, почесывая исклеванную партайгеноссе лысину», – раздалось у меня в голове. – Капитан, я весь дрожу от нетерпения. Маленькое интервью для газеты «Камелот ньюс»: как вы оцениваете первый этап переговоров? И вообще, что это было – переговоры или богословский диспут?

– Без комментариев, – с интонацией матерого политика отрезал я. – И знаешь что, Лис, пока суд да дело, пошли-ка прогуляемся к оврагу. У меня есть кое-какая идея. Годвин, – скомандовал я, – подведи-ка коней.

Парнишка, шедший рядом с нами, послушно кивнул и быстро направился к каменной изгороди, возле которой, стреноженные, паслись наши кони.

– Ну-ка делись, что ты там удумал? – негромко сказал Лис, едва лишь оруженосец отдалился от нас на дистанцию прямой слышимости.

– Как ты думаешь, есть ли шанс, что клочок пергамента, выкинутый Бэдивером, до сих пор находится в окрестностях оврага?

– Ну-у, я бы сказал, что шанс отличен от нуля, но весьма невелик, – с сомнением покачал головой Рейнар.

– Верно, – согласился я. – При этом даже если пергамент лежит под каким-нибудь кустом и не чирикает, вероятность отыскать его также угасающе мала.

– Чрезвычайно ценное наблюдение. Однако в чем заключается твоя идея?

– Отыскать пергамент, обшаривая дюйм за дюймом овраг и прилегающие к нему земли, – задача мало того, что трудноосуществимая, но и бесперспективная. Однако теперь у нас есть человек, который чувствует магическую энергию, исходящую от Мерлиновского пророчества.

– Постой-постой! – Лис вперил в меня восхищенный взор. – Ты что же, хочешь использовать Годвина в качестве миноискателя?

– Ну да.

– Обалдеть! Ну что ж, давай попробуем, авось что и выйдет.

– Сэр Торвальд, господин Рейнар, – Годвин подъехал к нам, ведя в поводу коней, – мы уже отправляемся?

– Да, – кивнул я, – на небольшую прогулку. Сейчас, только положу цветочки на могилку братца Лукана, и едем.

Со стороны наша прогулка, должно быть, выглядела более чем странно. Высокородный лорд в сопровождении комита и оруженосца кружили между кустов и деревьев, точно охотничьи собаки, потерявшие след, негромко переговариваясь и заставляя благородного юношу едва ли не обнюхивать землю, по которой ступали их кони, фут за футом, милю за милей. Как бы хороша ни была моя идея, толку от нее не было никакого. Начинало темнеть, и мы были вынуждены отказаться от дальнейших поисков, спеша обустроить место для ночлега.

Когда окончательно стемнело, в очерченном от всякой нечисти круге потрескивал костер, Лис, перебирая струны подаренной Лендис роты, напевал старинную скандинавскую балладу, впрочем, скорее всего еще не сложенную в самой Скандинавии, и Годвин, утомленный бесплодным поиском, борясь со сном, завороженно внимал словам баллады:

– Сэр Торвальд, – внезапно, точно вспомнив что-то, встрепенулся оруженосец, – позвольте мне задать вопрос.

– Слушаю тебя, – кивнул я, машинально помешивая золу в костре тонкой веткой.

– Быть может, это излишнее любопытство, – юноша замялся, – но что значат все эти части пророчества Мерлина, которые мы ищем?

– Видишь ли, – вздохнул я, – считается, что некоторые пророчества могут предрешать судьбы королей, стран, а то и всего мира. Никто не может доказать, что это так, но и обратное тоже недоказуемо. Иногда мне кажется, что не само пророчество довлеет над людской судьбой, а знание этого самого предсказания определяет поступки человека. Словно завороженные волшебной дудочкой, вершители судеб стараются следовать прорицаниям, воплощая их в жизнь.

Очевидно, великий Мерлин также подозревал об этом, во всяком случае, свое пророчество о судьбе Британии после смерти Артура он велел разделить на двенадцать частей и раздать доблестным рыцарям Круглого Стола, именуемым лордами Камелота. Вернее, разделить пергамент повелел король, но я уверен, что это был совет Мерлина. Очень скоро все те, кто обладал частями пророчества, должны будут собраться в Камелоте, чтобы, сложив части в единое целое, огласить судьбу Британии, а возможно, не только ее, – «и не только здесь», – добавил я в уме, но произносить не стал.

– А те части на коелбрене, которые вы мне показывали, что означают они?

– Это фальшивое пророчество, – вздохнул я. – Его сочинил Ллевелин, чтобы занять трон.

– Выходит, Страж Севера такой же негодяй, как и Мордред?

– Верно, – кивнул я. – Он такой же негодяй, как Мордред, и такой же законный претендент, как его противник. Ему выгодно, чтобы в Камелоте была сложена подделка, а стало быть, ни одна часть настоящего пророчества не дошла до залы Круглого Стола. Мы же, в свою очередь, пытаемся ему помешать. И если Ллевелин об этом узнает, судьба, ожидающая нас, будет безрадостна.

продолжал напевать Лис, слушая нашу неспешную беседу.

– Сэр Торвальд, – немного помолчав, вновь обратился ко мне Годвин, – но если в Камелоте появятся оба пророчества, что же будет тогда?

– Кто знает? – пожал плечами я. – Впрочем, два пророчества – это лишь то, о чем известно. Возможно, у сторонников Мордреда есть и свой вариант «Мерлиновской рукописи». Во всяком случае, ясно одно: как бы ни сложились пергаменты, Британия не останется без короля. А будет это Ллевелин, Мордред или же кто иной, – я покачал головой, – всем им известна история про тирана, его слугу и ощипанного петуха.

– Так не должно быть, – печально вздохнул недавний овидд и замолчал, глядя в костер, очевидно, ожидая, что языки пламени поведают ему нечто такое, о чем не способен сказать язык человеческий.

– Ложись-ка лучше спать, – посоветовал я парнишке. – Сейчас покараулю я, потом Лис, предутренняя смена твоя. Рейнар, ты тоже не засиживайся. Всем надо отдохнуть.

Рассветные лучи золотили листья деревьев, все больше и больше вбиравших в себя это золото, чтобы примерно через месяц окончательно сменить на него свой нынешний зеленый наряд.

– Вставайте, сэр Торвальд, вставайте, энц Рейнар, – старательный оруженосец осторожно тряс нас за плечи, добиваясь пробуждения старших соратников.

Я приоткрыл глаза, глядя на белесую поволоку угольев на месте кострища. Бр-р, холод пробирал до костей, сырой осенний холод, со временем скрючивающий дугой самые несгибаемые спины.

– Чертова работа! – пробормотал я, подхватываясь с импровизированной циновки из сложенных крест-накрест тонких веток, служившей нам лежанкой. – Лис, подъем! Пора отправляться к Эмерику.

– Только сон приблизит нас к увольнению в запас, – пробурчал, не размыкая глаз, мой напарник. – Капитан, что ты суетишься? У него сейчас наверняка утренний аллах акбар.

– Ничего-ничего, – обнадежил я друга. – Вставай, пока доедем, он уже как раз отмолится. Глядишь, к трапезе поспеем.

Слова о завтраке заставили Рейнара открыть глаза и приподняться на локте.

– Твоя правда. Хотя, должен тебе заметить, то, шо здесь называется едой, в приличном обществе вообще никак не называется.

Собравшись и привычно замаскировав следы своего пребывания, мы вновь отправились к строящемуся монастырю в надежде услышать окончательное решение примаса Британии. Убедили ли его мои слова, или же он просто держал паузу, чтобы его отказ звучал как можно более эффектно, говоря по чести, оставалось лишь догадываться. И несмотря на то что непосредственно к выполнению нашего прямого задания ответ архиепископа не имел ни малейшего отношения, я все равно волновался в ожидании встречи. Конечно, скажи сейчас Эмерик нет, и мы бы вернулись в Кэрфортин, разводя руками, ибо то, что не получилось у нас, вряд ли бы вышло у кого-нибудь другого. Видит бог, я не привык проигрывать, и к тому же с истинно английской скрупулезностью норовил устроить все так, чтобы впоследствии не задавать себе вопроса, почему я не сделал то или это.

– Слышь, Капитан, у нас что, сегодня воскресенье? – Остроглазый Лис, приподнявшись в стременах, начал пристально вглядываться в монастырскую ограду.

– Н-нет, по-моему, среда, – выходя из раздумий, ответил я.

– Шо-то тут не так. – Лис настороженно огляделся по сторонам.

– Ты о чем?

– Мы уже достаточно близко, стук копыт наверняка в хижине слышен, а Бэдивера нет. Насколько я помню, он все норовил выскочить с шестом наперевес навстречу гостям. Опять же, ясный день, молитва часа третьего окончилась, а строительство стоит. Что-то тут неладно.

Мы подъезжали все ближе и ближе, но от лесной молельни за исключением шороха листвы, раскачиваемой ветром, не доносилось ни единого звука.

– Черт! – выругался Лис. – Капитан, смотри, кровь! Я готов поклясться, это кровь! – Лис свесился вбок, касаясь рукой примятой травы. – Смотри, еще свежая. И вон кровь… похоже, здесь тянули тело…

– Быстрее! – скомандовал я. – Быстрее к Эмерику!

– Дьявольщина!

Картина, увиденная нами по ту сторону монастырской изгороди, исторгла из нас богохульство, мало совместимое со святостью этого места. Но, похоже, тех, кто прибыл сюда раньше нас, особый статус монастырской земли не волновал ни в малейшей мере.

Посреди двора, уткнувшись лицом в одно из торчавших бревен, в неестественно вывернутой позе лежал Бэдивер, одной рукой охватывая вбитый в землю столб, в другой сжимая топор, которым в последнее время он валил деревья и обтесывал бревна. На рыцаре не было ничего, кроме лоскута, прикрывающего чресла, и оттого кровь, все еще струящаяся из многочисленных ран, окрашивала тело в багрово-алый цвет, делая его еще более ужасным.

– Блин, опять встреча на лесной дороге! – Лис спрыгнул с коня, обнажая один из своих мечей.

– Осторожно, здесь может быть засада, – окликнул его я.

– Ладно, если что, прикроешь! – отмахнулся от меня Рейнар, кружа по двору подобно ищейке, почуявшей след. – Однако здесь была неслабая драка. Топор Бэдивера в крови, вон на стене кровь, вон еще… Опять же, кого-то отсюда тащили волоком.

– Годвин, – скомандовал я, – посмотри, что там в хижине.

Юноша метнулся к приоткрытой двери лачуги.

– Никого, милорд.

– Вот так-так! – пробормотал я.

– Никак, Мордред таки добрался до этого схрона, – кинул Лис, прикладывая два пальца к горлу Бэдивера. – Мертв. Но еще теплый.

– А может, и Красные Шапки, – предположил я.

– Ага, – процедил Рейнар, – новая порода: Красные Шапки, разъезжающие на подкованных лошадях. Посмотри по сторонам, трава возле изгороди вытоптана и подъедена, как будто небольшой табун пасся.

– Прости, Бэдивер, – произнес я, – хоронить тебя некогда. Но отомстить за тебя мы отомстим.

– В погоню? – вскакивая в седло, спросил Лис.

– Обязательно.

– Их там, пожалуй, до десятка будет.

– Тем хуже для них. Тем более что Эмерика здесь нет, а значит, они его утащили с собой. Н-но! – Я пришпорил Мавра. – Помогай, родимый!