ГЛОССАРИЙ

Когда-то люди, ныне называющие себя дамургами (см.), спасая себя от необходимости раз в пятьсот лет перебираться с гибнущего континента на всплывающий, пошли по пути генной инженерии…

Примерно три тысячи лет назад, как и полагается по димерейским физическим законам или, если угодно, по проклятию Димереи, материк Граматар в сопровождении извержений, землетрясений и прочих катаклизмов погрузился в океан. Однако на этот (единственный) раз не целиком: над поверхностью воды осталась макушка континента – пик самой высокой горной системы затонувшего Граматара. Из материка получился остров. Остров не то чтобы слишком большой и не то чтобы слишком пригодный для обитания, зато он находился рядом. Не надо перебираться через океан в поисках материка Атар, который, быть может, и не всплыл вовсе, который, быть может, всего лишь есть красивая легенда. А если даже не легенда, то поди доплыви до него целым и невредимым, поди довези жен, детей, скот, зерно и продукты. Океан, он ведь тоже готовится: готовит штили, мели, шторма, глубоководных чудовищ… да мало ли чем может океан встретить человеческую песчинку, осмеливающуюся бросить вызов его просторам! Лучше пусть будет плохая земля, но та земля, что ближе. Уж как-нибудь обиходим ее, засеем, засадим садами. Опять же рядом… да что там рядом! Под ногами, хоть и под водой, лежат бывшие наши, соседские, ну а теперь ничейные дома, замки, оружие, инструменты, драгоценности и вообще все то, что невозможно или что не успели погрузить на корабли. Лежат еще не тронутые ни временем, ни соленой водой. Можно просто нырять, закидывать неводы и шустрить баграми, можно придумать что-нибудь, как-нибудь исхитриться достать, добраться до них. И еще одно соображение двигало людьми, соображение для кого-то наиважнейшее, для кого-то пустячное: тот чудом оставленный над водой остров – клочок родной, своей земли.

Вот за эту самую родную землю разразилось морское сражение. Сражение, доселе невиданное по числу сошедшихся флотов, по пролитой крови, по ожесточению, с которым топили, брали на абордаж, резали и добивали друг друга недавние соседи по материку и даже недавние союзники в политике и торговле.

Думается, флота не сумели отплыть достаточно далеко, чтобы с марсов в подзорные трубы уже было бы не разглядеть землю в той стороне, где остался покинутый Граматар. Вид уцелевшей земли подвигнул нескольких правителей (точно неизвестно, но где-то пяти-шести государств) отдать приказ флотилиям разворачиваться и возвращаться. И уж тут никак не могло обойтись без кровопролития. На всех земли не хватит.

Корабли дырявили друг другу борта пушечными ядрами, забрасывали зажигательными бомбами и обстреливали стрелами, обмотанными горящей паклей. Корабли сходились в абордажах, шли на таран. Корабли горели, взрывались, тонули. Грузовые корабли, что сперва держались в отдалении, шли на подмогу своим соотчичам, если те уступали в сражении. Другие транспорты приставали к берегу, люди высаживались на остров, захватывали плацдармы. Сражение, понятное дело, очень скоро перекинулось и на землю.

Новые десанты выбивали с позиций тех, кто уже сумел кое-как окопаться. Окопавшиеся не ограничивались обороной, они совершали вылазку за вылазкой, не давая другим закрепиться за камнями, в ложбинах, на уступах и в расщелинах.

Ввязавшимся в бой отступать теперь уже было никак невозможно, не на пробитых же, не на покореженных же кораблях отправляться штурмовать океан. Ничего другого не оставалось, как воевать до победного. Лишь несколько кораблей ушли в океан, развернувшись кормой к Граматару. Впрочем, это были те немногие корабли, которые в стороне, в недосягаемости орудий самого дальнего боя дожидались исхода сражения. Не стоит уточнять, кто украшал собою палубы и каюты этих осторожных судов. Монархи, монаршьи семьи до последнего троюродного племянника двоюродной жены, высокородная свита, самые откормленные и самые орденоносные из штабных военачальников и добрая дивизия слуг. В общем, лучшие и нужнейшие люди уплыли прочь из опасных, смерть несущих вод. И это в дальнейшем скажется на раскладе исторического пасьянса.

А на клочке Граматара, накрытом плотной дымовой завесой, все смешалось в кровавой мясорубке. Подчас только после гибели человека делалось возможным разглядеть, не своего ли земляка и единоверца ты отправил в мир иной. С другой стороны, если ты не всадишь в наплывающий из дыма темный силуэт пулю, кинжал или стрелу, то, не ровен час, всадят в тебя.

Волны вышвыривали на береговые камни обломки мачт, палубные доски, обрывки парусов и трупы. Живые плыли к земле – куда ж еще? – выбирались на берег и сразу ввязывались в бойню, потому что от бойни спрятаться было просто негде. С уцелевших и продолжающих бой кораблей торопились высадить десанты – иначе пригодные к высадке участки могли взять под контроль обороняющиеся и потом просто не дать лодкам подойти к берегу.

Короче говоря, на море и на суше бились в тот день долго и кроваво. Может, одним днем не обошлись, даже наверняка не обошлись.

Но как силы не беспредельны, так и безумие не бесконечно. Наконец люди вымотались, устали от крови и трупов, которыми остров был завален настолько, что приходилось карабкаться по грудам из тел, чтобы добраться до противника. Постепенно начал брать верх здравый смысл. Люди перестали бренчать сталью, попробовали разговаривать, стали договариваться, начали считать уцелевших, перебирать спасенное имущество.

Народам, участвовавшим в сражении, одинаково не повезло. В бойне уцелело если не поровну выходцев из разных государств, то численного преимущества, которое позволяло бы диктовать свои условия, ни один из народов не имел. По всему выходило, что придется жить сообща, что должна складываться новая раса, возникать новые монархические династии, а то и новая форма правления.

Выстроилась как раз новая форма правления. В общем-то, понятно почему. Никто не хотел давать полную власть выходцам из других государств, опасаясь (и, наверное, справедливо), что со временем может начаться геноцид одних народов другими. Требовалось правление на паритетных началах. Отсюда и пришли к такому органу управления как Совет, который с некоторой натяжкой можно поименовать парламентом.

Проблемы разноплеменности и власти были не единственными трудностями, с которыми столкнулись выжившие на камнях Граматара. Сделалось ясным, что вскоре придется кормиться исключительно одним морем. Запасы еды, перенесенные с кораблей на берег, были не безграничны. А на камнях не растут ни злаки, ни деревья. Также трудно было надеяться на прочность и долговечность домов, построенных из корабельного дерева. Строительный материал для новых домов, для более прочных и удобных домов взять было просто неоткуда.

Поэтому не приходится удивляться, что первый Совет попал под сильнейшее влияние некоего ученого, пообещавшего, что найдет выход из всех сложностей, оденет, обустроит, накормит от пуза, что, дескать, он был близок к величайшему открытию, но не сумел завершить работы из-за прихода Тьмы, теперь же, если ему не будут мешать, а наоборот, создадут все условия…

Вряд ли он был к чему-то близок накануне прихода Тьмы, наверное, просто лгал, чтобы попасть в Совет и заседать в тепле, а не зябнуть на ветру и не копаться в грязи. Однако слишком много всего наобещал тот ученый и на слишком близком расстоянии оказался от тех, кто ему поверил, чтобы бездействие и отсутствие результата сошли ему с рук. И, вдобавок, некуда ему было сбежать от обманутых толп, а люди действительно отдавали ученому последнее, самое лучшее, доставляли тому все, что только он не пожелает, если это было, разумеется, в их силах. Спасти себя от расправы этот ученый мог лишь единственным способом – действительно что-то изобретя. Он вынужден был лихорадочно и старательно напрягать разум.

Мысль, подстегнутая страхом, подчас способна на чудеса. А если к этому добавляется страстное желание остаться при власти, при почете, удержать синекуру, сохранить влияние на принятие властных решений… В мозгу, разнеженном сладкой жизнью, обычно мысль течет вяло, редко кто может себя заставить поработать в полную силу, когда можно в это же самое время придаваться сибаритству, зато когда над тобой висит угроза…

Видимо, божья искра таланта сидела в том ученом муже, он сумел высечь ее об кремень страха, и полыхнуло пламя озарения.

От рождения ли того ученого звали Дамургом или позже так прозвали – не столь уж важно, но новая островная раса обязана своим именем ему.

Три тысячи лет назад, когда удался первый опыт по «приручению» растений (теперь неизвестно – какой именно: то ли удалось приспособить растения к морской воде, то ли невиданно ускорить их рост), никто не мог предугадать, к чему это в конечном итоге приведет, во что это выльется через сотни и тысячи лет. А привело к тому, что дамурги полностью подчинили флору, заставили растительный мир работать на себя. Они стали одними из правителей Океана. С приручения собак и лошадей началась новая эпоха для человека Димереи, с приручения растений тоже не могла не начаться новая эпоха…

И тому знаменье было. В небесах, объятых дымом и поджаренных пожаром всей земли той обреченной, вдруг сверкнул ярчайший луч. Как мечом рассек он небо, прорубая в черных сгустках дверь огромную из света, и серебряные ступени пробежали до земли. И сошел с небес на землю, и сошел в доспехах бога человек такой высокий, что его златые кудри, развеваясь, задевали пики величайших гор.

И сказал он клаустонцам, что упали на колени и в мольбе простерли руки, он сказал: «Не бойтесь, люди, я принес благую весть». Голос был подобен грому, а глаза его сияли, как алмазы из короны, а когда поднимет руку – зажигается звезда.

Он сказал: «Меня послал к вам – Тарос, бог тепла и света, бог добра и состраданья, и велел мне передать, чтобы шли через пожары, через горы и болота, не боялись ни чудовищ и ни тверди содроганья, ни людей со злобной мыслью, шли на куз прямо к морю, там увидите корабль».

«Но дойдет туда не каждый, лишь проведший жизнь достойно, тот, кто Тароса заветов никогда не нарушал. Перед ним отступят тучи, перед ним погаснет пламя, и послушны станут звери и утихнет злобный вихорь. Только он прибой услышит, сапоги омоет в море, и узрит он в тихой бухте тот корабль из серебра».

«Тот серебряный корабль высотой до поднебесья, шириною во всю бухту, со златыми якорями и совсем без парусов. Там вас встретит рыцарь добрый, Таросу слуга он верный, сильный, мудрый и отважный корабельный бог Маскап».

«И Маскап дорогу знает, по морям дороги знает, в Граматар дорогу знает, проведет он в Граматар. Заклинанием течений, заклинанием удачи, Таросом благословленный поведет корабль Маскап».

Злые силы сбились в тучу, над водою сбились в тучу, под водою закишели, и куда ты ни посмотришь – все черным-черно от них. Приготовились на битву, набежали отовсюду, налетели и приплыли, и случилось это сразу, как над морем, как над синим рог Ловьяда прозвучал.

Был там злобный кречет Сиу с головой ни льва, ни тигра, с головою ни собачьей, но с чужою головой. Были люди там – не люди, что живут, как рыбы в море, что кусают по-акульи и ныряют глубже ската, те, что дышат через жабры, кожа синяя у них. Был там бог морского горя, он же бог морского яда, он же бог трав плотоядных, наводнивших океаны, бог по имени Амург.

И сказал Маскап с улыбкой, злату бороду огладив, закурив волшебну трубку, посмотревши сверху вниз: «Вы не бойтесь, клаустонцы, не пугайтесь, не дрожите, с нами Тарос, с нами правда, с нами сила и удача, а за них лишь гидернийцы, а за них лишь злость и мрак».

«Дам я каждому мужчине меч сверкающий, как очи несравненной Кладиады, дочери морского бога, нам помощницы во всем. Дам я женщинам свирели, чтобы в гром могучей битвы их мелодия вонзалась, чтобы в муже или сыне зажигали силы дух».

И серебряный корабль он повел на черну тучу, он повел с веселой песней и с улыбкой на устах…