Глава пятнадцатая,

Гней Квин Мус по прозвищу Челентано влюбился в самый неподходящий для того момент. Что ж, Амур шаловлив и не спрашивает, когда ему пускать стрелы

Был ранний вечер, и Гней Квин Мус отправился на северную окраину Бузулуцка, чтобы попить чаю с молоденькой бухгалтершей из районного управления потребкооперации. Звали бухгалтершу Ларисой, она была одинокой, фильм «Блеф» с участием Челентано смотрела пять или шесть раз, а фотографию импульсивного итальянца повесила в углу под доставшейся от матери иконкой, отчего обаятельный мошенник оказался в хорошей компании, и можно было надеяться, что он обязательно исправится.

Так вот, Гней Квин Мус шел к ней домой и предвкушал уже все радости вечернего чаепития. Он очень хотел быть похожим на героя из бухгалтерских снов и даже надел на свидание широкополую черную шляпу, которая в совокупности с солнцезащитными темными очками делала его спортивный прикид совершенно неотразимым.

Только, пожалуйста, не надо говорить, что Гней Квин Мус опасался бузулуцких «чигулей» и таким образом замаскировался. Вам уже было сказано, что дело было вечером, поэтому маскироваться особенной нужды не было. Кроме того, всем известно, что римские легионеры — народ отчаянный, а Гней Квин Мус был именно из таких.

Гней шел на свидание, а Леночка Широкова, окончившая школу в прошлом году, но не выбравшая пока будущую жизненную стезю, стояла у колонки и наполняла ведра водой

Легионер посмотрел на девушку, и именно в этот момент мучающийся от безделья бузулуцкий Амур наугад выпустил стрелу. Разумеется, что этой стрелой римлянин был сражен прямо на месте.

— При-вьет! — сказал легионер, снимая шляпу с обритой головы.

Леночка посмотрела на него, покраснела и опустила взгляд. Надо ли говорить, что Амур и в этот раз не промахнулся?

— Не сцио вое, — только и смогла пролепетать она по-латыни с милым акцентом.

— Ах ты, мимоза пудика! — привычно и оттого несколько развязно сказал Гней Мус, коварно и обольстительно улыбнулся девушке и попытался цепкими длинными руками измерить тонкую талию мимозы-недотроги.

Не на ту нарвался! Леночка сердито вырвалась.

— А пурис манибус? — издевательски засмеялась она. — А то лезут тут с грязными руками!

— Пурис, пурис… — Челентано в доказательство показал ладошки. — Чистые они у меня!

— А совесть? — Улыбка у Леночки была… Гней Мус воленс-неволенс почувствовал угрызения совести. Ах этот Амур! Сейчас легионера можно было есть ин крудо, даже не подогревая.

«Каве!» — шепнул Гнею внутренний голос. Но всем известно, что влюбленный не внемлет рассудку. Вот и Мус забыл обо всем на свете, в том числе и об обольстительной одинокой бухгалтерше, к которой он шел на чай. От аморис абундантиа Мус ощутил вдруг небывалый прилив сил, он схватился за ведра с водой, готовый нести их за предметом своей неожиданно вспыхнувшей страсти на край Ойкумены, о которой однажды при нем спорили египетские жрецы. Реальный путь оказался значительнее короче: он закончился у крашенных коричневой краской ворот, где стоял уже, недобро глядя на легионера, угрюмый отец Леночки.

При виде его Гней Мус смутился, поставил ведра, с неожиданной для него учтивостью снял шляпу и очки и некстати вспомнил Вергилия. Казавшиеся ранее совершенно невинными строки неожиданно поразили бравого легионера открывшимся тайным смыслом:

Кви легитис флорес эт хуми наскентиа фрага, фригидус, о риэри, фудите хине, латэт анжуис ин.

Раньше Мус никак не мог понять, почему мальчики, собирающие цветы и низко стелящуюся землянику, должны убегать только из-за того, что в траве, по мнению поэта, скрывается холодная змея. Сейчас, ощутив на себе немигающий взгляд Леночкиного отца, Гней Мус понял, что поэт был прав и у мальчиков, собирающих цветы, все-таки имеются веские причины для бегства.

Но Гней был воином, и он не побежал. Он с достоинством надел на бритую голову шляпу, с вежливым нахальством посмотрел во внимательные глаза Широкова-старшего, изысканно попрощался с девушкой и ее родителем. Широков долго смотрел вслед удаляющемуся легионеру, покачал головой, поднял ведра и педагогически цыкнул на дочь, провожающую Гнея Муса задумчивым томным взглядом:

— Марш в дом! Мне в доме только этого бандита не хватало! Я кому сказал — марш в дом!

Поздно, батенька, спохватился! Нечего было доченьке пластинки с песенками Валерия Ободзинского покупать. Что тут говорить, девчонке восемнадцать лет, а тут «эти глаза напротив». Между прочим, того самого, «чайного цве-е-ета».

Гней Квин Мус задумчиво брел по улице Рабочей в сторону казарм. Темные очки он держал в руках, но тем не менее почти не видел дороги. Вроде и не сумрачно еще было, но Гней Мус дважды едва не упал на ровном месте. Глядя на него с высоты, бузулуцкий Амур удовлетворенно ухмыльнулся: цель была поражена на зависть доблестным ракетчикам ПВО.

Было самое начало странного периода жизни советских людей, когда одуревший от кавказских минеральных вод последний генсек страны Михаил Горбачев решил, что надо постепенно переходить к многоукладной экономике, и разрешил всем свободно торговать. Первой на почин главного коммуниста страны ответила единым порывом молодая комсомольская поросль, славным трудом отвечавшая не на один почин старших товарищей. В гражданскую войну комсомольцы бились на всех фронтах и порвали-таки кольцо, сдавившее смертельной удавкой молодую советскую республику. Комсомольцы строили города, осваивали Сибирь и Черные степи, рвались в стратосферу и космос, поднимали на немыслимые высоты советскую науку, плечом к плечу отстояли страну от немецко-фашистских захватчиков. Но шло время, мельчали старшие товарищи, все мельче и обыденный становились их лозунги, от студенческих строительных отрядов и строительства БАМа комсомольцы пришли наконец к освоению такого нелегкого ремесла, как торговля. Дружно ответили они на призыв генсека шеренгами торговых киосков вдоль MHOI счисленных улиц городов и поселков Союза. В этих киосках они начали продавать «Сникерсы», «Марсы», импортные рулеты и крекеры, презервативы и, конечно же, водку всех сортов и марок. Одним из комсомольцев, откликнувшихся на призыв старших товарищей из Центрального Комитета партии, оказался бывший второй секретарь Бузулуцкого райкома комсомола Владимир Богунов, которого все комсомольцы и молодежь Бузулуцка иначе как Вованом и не называли. Свято исполняя заветы старших товарищей, Вован получил в Сбербанке кредиты, на которые установил в Бузулуцке пять киосков, которые он гордо именовал торговыми павильонами. Киоски эти торговали все тем же иностранным ширпотребом, ассортимент которого Вован по некоторому размышлению дополнил крупами и растительными маслами отечественного производства. Торговля шла неплохо, Вован быстро прикупил на прибыль подержанный, но все еще роскошно выглядевший «форд», поражавший бузулукчан внешним видом и непривычным блеском. Можно сказать, что на некоторое время Вовановский «форд» стал одной из достопримечательностей Бузулуцка.

Дарованная генсеком свобода накопления капитала породила с тем и обратную сторону медали: в обществе появились те, кто умом и усердием не был обременен, но хотел все и по возможности сразу. Эти в большинстве своем молодые и прекрасно развитые физически люди в самые короткие сроки заняли в обществе свою экологическую нишу. Как уже говорилось, умом они обременены не были, но настроены были решительно, и каждый из них мечтал иметь иномарку не хуже, а лучше той, на которой разъезжал бывший комсомольский лидер Бузулуцка. Люди этой категории близки по своей природе к шакалам, лучше всего они себя чувствуют в стае. Права древняя пословица: вместе и батьку бить веселее!

В этот несчастный для них вечер группа молодых и ретивых вымогателей приехала в Бузулуцк из отстоящего от него на пятьдесят километров Витютинска, чтобы малость пощипать откормленного и беспечного гусака, которым они считали Владимира Богунова. В отличие от областных вымогателей, уже пересевших на последние модели «жигулей», провинциальные рэкетиры прибыли в Бузулуцк на мотоциклах «Ява». Были они, несмотря на жару, в кожаных черных куртках, а некоторые и в кожаных же штанах.

Разомлевший от своей влюбленности Гней Квин Мус как раз пил ледяную пепси-колу, которой его угощал Вован. Как бывший комсомольский лидер Вован сразу понял все прелести дружбы с римскими легионерами и при встрече всегда снабжал их резиново-техническими изделиями для безопасного секса или угощал прохладительными напитками. Прохладительные напитки нравились всем, но к резиново-техническим изделиям легионеры некоторое время питали стойкую неприязнь. «Да разве можно живородящее семя на ветер бросать? — недоумевали легионеры. — Будет так, как Юпитер захочет!»

Гней Квин Мус пил у дверей в киоск ледяную пепси-колу, когда один из приехавших джентльменов удачи попытался плечом оттеснить его в сторону. С таким же успехом он мог попытаться отодвинуть быка Миколая Второго в период любовного гона на выгоне колхоза «Третья реконструкция».

— Братила! — неприветливо сказал приезжий. — Много места занимаешь. Спорим, я в тебя ножиком ткну и не промажу?

Гней Квин Мус вопросительно глянул на побледневшего Вована. Тот уже был наслышан о местном Береговом братстве и, конечно же, понял, кто нему пожаловал.

— Ты меня не понял, козел? — уже угрожающе сказал приехавший и достал выкидной нож. Раздался щелчок, и блеснуло лезвие. Лучше бы он этого не делал! Кто такой козел, Гней Квин Мус уже знал, и это словосочетание в совокупности с опасно блеснувшим лезвием говорило об угрозе.

— Дульче эст дезипере ин локо! — довольно сказал Гней Квин Мус, доставая из-под куртки свой верный испытанный меч.

Что ж, место точно было неплохим, и Гней совсем уж было собрался предаться отрадному безумию, но выяснилось, что его неласковый собеседник к этому совершенно не готов. Лезвие в его руке тут же погасло, рэкетир попятился.

— Ты что, мужик? Ты охренел? Убери ножик! — Он попятился дальше и вдруг заорал: — Котя! Котя! Тут придурок с мясарем! Он меня сейчас насквозь проткнет!

Грузный топот послышался сразу с обеих сторон. Рэкетир победно и хищно улыбнулся, но уже через несколько секунд выяснилось, что он радовался зря. От мотоциклов подбежали трое его приятелей, но от Дома культуры вывалилась целая орава римских легионеров, при виде которых побледнела вся витютинская четверка.

— Ша, мужики! — заорал один, который, судя по всему, был старшим. — Не гоните волну!

Поздно. Волна смяла витютинских храбрецов, закружила их и отхлынула, оставив на дороге три изрядно покореженные «Явы» и четыре стонущих тела.

— Хорош! — простонал Котя, натягивая на плечо рукав порванной куртки. — Хорош, мы все усосали!

— Вокс попули! — сказал Гней, принимая от сияющего Вована открытую банку пепси. — Вокс попули, вокс дей!

Кто ж с этим будет спорить? Глас народа действительно глас божий.

— Это что — твоя крыша? — поинтересовался Котя.

— А то! — ответствовал Вован, любезно открывая победителю банки с напитками.

— Че, предупредить нельзя было? — Котя встал. — Мы бы поняли, шиза еще не накрыла!

— Да я не успел, — скромно объяснил Вован. Котя печально склонился над мотоциклом.

— «Рогатого» поуродовали, — с горечью сказал он. — Откуда они? С Поворино?

— А то! — снова сказал Вован.

Мотоциклы не сразу, но завелись. Неудачливые вымогатели долго рассаживались по машинам. Наконец, в треске и чаде, мотоциклы рванули по дороге. Один из рэкетиров обернулся и что-то прокричал, показывая легионерам кулак, но тяжелая рука товарища заставила его умолкнуть.

— Вовремя вы! — сказал Вован. — Я уж думал, они меня сейчас до носков разденут!

— Сублата кауза, толлитур морбус! — глотнув соку, философски сказал Гней Квин Мус.

И опять он был прав. Болезнь действительно проходит с устранением породивших ее причин.