Глава тринадцатая,

— Странные вы люди, — сказал Птолемей Прист. — С виду нормальные, а преступникам поклоняетесь!

— Что вы такое говорите, Птолемей Квинтович! — вспыхнула Клавдия.

Они с центурионом Пристом возвращались из церкви, где Клавдия поставила свечку Богородице, в надежде на ее заступничество. Как говорится, сама не плошай, а на Бога надейся! Хотелось Клавдии, чтобы и Птолемей с ней остался, и чтоб Митрофан Николаевич ее вновь к секретарской работе допустил

Совмещение таких противоположных желаний знакомо, пожалуй, всякому. Народ наш даже по тому случаю очень удачную поговорку сложил. Кстати, на латыни она совершенно не звучит, поэтому все в Бузулуцке предпочитают пользоваться русским вариантом. Наиболее удачное литературное воплощение этой поговорки можно найти в эпиграмме современного бузулуцкого литератора Марциала Старикова, вступившего совсем недавно в Союз писателей России:

Разумеется, что писалось это не о Клавдии, а совсем по другому поводу. Женщине таких строк не посвящают. Это ведь совершенно естественно для них — желать всего сразу, причем высшего качества и в необходимых количествах. Клавочка была всего лишь женщина, поэтому, однажды получив желаемое, она старалась изо всех сил удержать его.

Слова Птолемея Приста Клавдия восприняла с негодованием:

— Какой еще преступник? Христос с вами, Птолемей Квинтович!

Центурион терпеливо объяснил:

— Кого на кресте распинают, Клавдия? Преступников на кресте распинают. Раз на крест отправили, значит, сильно провинился человек перед людьми. А этому еще до распятия кличку дали — Крест. Значит, людей на дороге грабил, из лупанариев не вылезал. Зачем такому поклоняться? Разве хороших богов мало? Минерве, вон, молись или Весте…

— Ах, вот вы об чем, Птолемей Квинтович, — успокоилась Клавочка, поняв, что милый друг просто религиозно неграмотен. — Ну, будет время, мы с вами потолкуем… — И вдруг встревожилась: — Придешь сегодня? Или опять в своей казарме порядок наводить будешь?

Птолемей Прист вздохнул.

— Уезжаем мы завтра, — сообщил он печально. — На состязания.

Клавочка даже остановилась.

— Как это — уезжаете? Куда?

— Соревнования будут, — сказал центурион. — Стрельба из лука, гимнастика, метание копья, бег на разные дистанции. Федор игре особой нас обещался научить. Футбол называется.

— Это все Митрофан Николаевич придумал! — со слезами догадалась женщина. — Чтобы ты ко мне не ходил. Ревнует старый пень! Сколько раз он ко мне со всякими соблазнительными предложениями подкатывался! Пудры французские дарил! Вот козел лысый!

Клавдия и еще грубее выражалась, нанося непоправимый урон авторитету партийного руководителя, но центурион успокоил женщину, положив тяжелую руку на ее хрупкое плечо.

— Нет такого, кто воспрепятствовал бы нашей встрече, — сказал он. — Не родился еще такой, а если и родился, то долго не проживет!

— Да вас же в «Орленок» повезут, — всхлипывая, догадалась Клавдия. — Или в который имени Дзержинского… Это ж пятнадцать километров от Бузулуцка!

Центурион, уже знакомый с бузулуцкими мерами длины и веса, мысленно перевел километры в стадии. Выходило немалое расстояние, но терпимое.

— Не плачь, — снова сказал он. — Я к тебе ночью буду прибегать!

Последние слова Клавдия оценила по достоинству. В самом деле, много ли найдется мужчин, которые, целый день прометав копья и просостязавшись с другими мужчинами в беге и умении махать кулаками, будут способны, а главное — будут иметь желание отправиться в пятнадцатикилометровый путь, чтобы встретиться с женщиной, которая жаждет отнюдь не разговоров и бесед при ясной луне, а под утро отправиться в обратный дорогу, чтобы с первыми криками петухов уже оказаться в кругу друзей и товарищей?

Тут мне, конечно, могут возразить, что подобный героизм свойственен не только доблестным римлянам, но и русскому мужчине. Мне, конечно, напомнят армейские самоволки, когда за ночь дважды — туда и обратно пересекались обширные местности в зоне пустынь или полупустынь. Не спорю, дорогие товарищи, но согласитесь и вы, что в таких марш-бросках кроется благородное и святое безумие, достойное настоящего мужчины.

Пока русская женщина со странным мужским именем Клавдия убивалась из-за разлуки с центурионом Птолемеем Пристом, комиссия из области уже была на подступах к Бузулуцку.

Всегда и везде комиссии почему-то формируются из любителей халявы. Язвенники и сердечники в командировках преображаются — при одном только намеке на халяву болезни отступают, глаза командированных начинают блестеть, и в общении с народом командированные становятся значительно мягче и приветливей, а древний латинский принцип до ут дес, даю, значит, чтоб и ты сделал, становится понятным без перевода. Автор за свою жизнь не раз встречал и провожал различного рода комиссии и может смело сказать, что за обильным столом проблемы решать проще, нежели в кабинете, сама канцелярская обстановка которого весьма располагает проверяющего к усердию.

Интересно отметить еще одну особенность: командированный более стоек в условиях командировки, нежели дома. Если дома он падает мордой в салат уже после второго стакана, то на берегу заманчиво и аппетитно пропахшей шашлычным дымом реки стойкость и адаптация командированного к спиртному возрастает до пяти, шести и более стаканов.

Самое удивительное заключается в том, любой командированный способен к продолжению застолья уже с утра, хотя в домашних условиях этот же человек поутру не способен оторвать голову от подушки и даже не в состоянии прильнуть к стакану с живительным рассолом.

Наиболее адаптированы к командировкам жители столицы нашей Родины. Это и неудивительно — поколение за поколением москвичи адаптировались к роли командированных; истинные халявщики, они способны на многое. Автор в том твердо убежден, потому что общался со столичными жителями длительное время.

Впрочем, читатель и сам знает все изложенное. Командированные проникли во все сферы нашего быта. Дотошными статистиками нашей страны уже подсчитано, что на каждого работающего в нашей стране приходится три проверяющих, над которыми также имеются проверяющие, которых в свою очередь тоже есть кому проверять. Наше общество можно представить как перевернутую усеченную пирамиду, в которой каста проверяющих и контролеров имеет свою самоценную и обязательную роль.

Комиссия, направленная в Бузулуцк, была сформирована из проверяющих халявщиков среднего уровня. Проверяющие такого рода никогда не претендуют на коньяк и икорно-лососевые разносолы, на ресторанное обслуживание и вывоз продовольствия из оккупи… прошу прощения — из проверяемых районов. Но свои права они знают твердо — отсутствие обязательного обеденного стола с шашлыками и запотевшей водкой они приняли бы за оскорбление, а отмену вечерних выездов на природу вообще расценили бы как бунт против государственных устоев.

Возглавлял комиссию Рудольф Константинович Скубатиев. Это был высокий пожилой мужчина, лицо которого вследствие постоянных выездов на проверки было в частой сеточке морщинок. Темные подглазники придавали лицу Скубатиева надменно-страдальческое выражение — казалось, что судьба взвалила на его плечи все тяжести мира.

Рудольф Константинович относился к тому типу партийных работников, которые способны в любое время руководить любым предприятием независимо от его профиля. Послужной список Скубатиева подтверждал это в полной мере. С тридцатилетнего возраста Скубатиев руководил более чем шестьюдесятью предприятиями, учреждениями и организациями. Он организовывал производство мебели на Царицынском деревообрабатывающем комбинате, руководил музеем изобразительных искусств, спустя полгода увлеченно занимался вопросами захоронения экологически вредных веществ в НПО «Радон», а еще через год увлеченно организовывал заготовку шкурок сусликов и тушканчиков, руководил областным ансамблем казачьей песни и пляски имени Степана Разина, заведовал канализацией и водопроводом, бился за повышение производительности труда местного ликеро-водочного завода, руководил комиссией по борьбе с пьянством и алкоголизмом, и наконец он возглавил контрольно-ревизионную комиссию обкома партии и понял, что нашел свое место в жизни: здесь он пустил корни, расцвел справками, указаниями и постановлениями, обжившись до такой степени, что его уже побаивалось самое высокое областное начальство.

Приезд Рудольфа Константиновича Скубатиева в район соотносился руководителями этого района со стихийным бедствием малого порядка: пожаром, наводнением и недостачей в кассе взаимопомощи.

Появившись в любом районе, Скубатиев немедленно завладевал любимой служебной автомашиной местного первого секретаря, и его передвижения по местности носили хаотичный и малопредсказуемый характер

Рудольф Константинович являл собой законченный тип сердцееда — он приставал ко всем появляющимся в поле его зрения женщинам и их отказ в благосклонности полагал преступлением против системы управления. Нарвавшись на отказ, Рудольф Константинович откладывал все служебные дела и принимался плести интриги и строить козни, пока не добивался увольнения или перемещения предмета своей страсти со значительным понижением.

Растопить лед в его сердце, заставить забыть причиненные глупой, не понимающей своего счастья женщиной обиды могло только одно — халява!

И чем халявнее было угощение, чем скуднее становились партийные и общественные кассы, тем добрей и милостивей становился Рудольф Константинович.

Членов комиссии Скубатиев всегда подбирал сам. На этот раз в комиссию вошел главный ветеринарный врач области Николай Гордеевич Небабин и секретарь парткома тракторно-танкового завода Иван Яковлевич Цыцыгуня. Небабина знала вся область, меткая народная молва называла его не иначе как Ящуром Цаповичем. За глаза, разумеется. А вот Цыцыгуню почти никто не знал, хоть и был он представителем гиганта сельской индустрии. Вероятно, это было следствием секретности, царившей на заводе.

Комиссия прибыла в Бузулуцк во второй половине дня. Митрофан Николаевич Пригода смотрел в окно и увидел, как из бежевой «волги», которую притащил «Кировец», сгибаясь, выбирается долговязый Скубатиев. За ним вылез полный, дородный и чем-то похожий на спокойного племенного быка Николай Гордеевич Небабин. Цыцыгуня оказался невысоким худощавым старикашкой лет шестидесяти пяти. Он был в пиджаке, и на пиджаке кругло желтели правительственные награды, рассмотреть которые невозможно было из-за расстояния.

Прка Скубатиев и Небабин приводили себя в порядок, Цыцыгуня успел дважды обежать автомашину, переговорить с водителем, достать из салона солидные коричневые папки и раздать их владельцам. Шустрый был этот Цыцыгуня, как вирус гриппа. Пригоде он не понравился.

Именно от таких шустрых и деловитых следовало ждать всяческих неприятностей!

Митрофан Николаевич повернулся к ожидавшему за столом партийно-хозяйстве иному активу.

— Приехали, — сказал он.

— А Цыцыгуня? — поинтересовался Волкодрало.

— Вон он, твой Цыцыгуня, — едва не сплюнул Пригода. — Шустрый что твой вибрион!