Глава 21
Полная заморозка

На сей раз ответ с ФФФукуараби пришел гораздо быстрее. Текст его гласил:

— Повторяем строжайший приказ. Ничего не предпринимай. Затаись и жди подмоги, — перевел Непейвода.

— И ради чего мы рисковали жизнью? — воскликнул Платон. — Они предали тебя. Продали Лиге. С потрохами. — В очередной раз столкнувшись с вероломством власть имущих, он чувствовал бессилие и злость.

Кребдюшин размашисто кивал головой в такт его словам. В кои-то веки у него нашелся союзник. А Двунадесятый Дом сидел, понурив голову и очень по-человечески кусая губы. При этом хрустели и сыпались ему на грудь половинки раскушенных «муравьишек».

Откуда было знать Дому, что Совет Безопасности Лиги перехватил их первую депешу и тотчас предупредил руководство ФФФукуараби, чтобы оно держало язык за зубами? Если его требования будут выполнены, Совбез обещал уничтожить эскадру термопсисов. Ни о каком задержании и суде речь не пойдет — полное и безоговорочное истребление. А значит, позиции планеты муравейников укрепятся. И сейчас с ближайшей базы военного флота Лиги к Тиугальбе скакала через подпространство ударная эскадра во главе с Большим Доктором. Сам по себе корабль «Николай Пирогов» был невелик — построен на базе серийного корвета, но он нес оружие Судного Дня — излучатель, вызывающий вырождение пространства. Зона полного вырождения превышала триллион кубических километров. Большой Доктор способен за доли секунды уничтожить любой космический флот, любую планету и даже любую звезду.

Гораздо чаще на флоте используют Малых Докторов. Это особый тип торпед — самоходные контейнеры с вырожденным пространством. Или же применяют вместилища покрупнее — корабли-брандеры.

Торпедами и брандерами управляет кибермозг или оператор, отдающий команды по тахионной связи. Их направляют на вражескую планету или в центр неприятельской эскадры, прикрывая шквальным огнем и нанося противнику отвлекающие удары. Если торпеды и брандеры добираются до цели или их подбивают невдалеке от нее, контейнер открывается, и вырожденное пространство выплескивается наружу, на тысячи километров окрест меняя мировые константы, уничтожая фундаментальные законы физики. Ничто не может уцелеть после такого удара. Материальные объекты тают и текут, как теплое мороженое, огромные массивы вещества испаряются, словно вода под палящими лучами солнца. А любые сложно организованные структуры распадаются даже на краю зоны вырождения.

Помолчав, археолог успокоился и изрек тоном, не терпящим возражений:

— Ты сказал: «Надо повторить передачу». Мы это сделали. Вопрос исчерпан. «Оболтус» отрастил себе новую антенну. Теперь мы сами сообщим Галактике о том, что здесь происходит. Мы, в конце концов, обещали головастикам!

— Я уверен: к горлу ФФФукуараби в который раз приставили нож, — медленно проговорил Непейвода. На него было жалко смотреть. Клеточки тряслись и дождем сыпались на колени и на пол. Он перестал держать тело. — Политика Лиги по отношению к нам — непрерывный шантаж и очень редкие компромиссы. Мы ничего и никогда не можем делать свободно. И сейчас бездействие Совета Домов Симбионтов наверняка вынужденное. Начни мы сейчас действовать на свой страх и риск, как пить дать сорвем хрупкую дипломатическую договоренность и принесем моей планете непоправимый вред.

Но кого интересовали его доводы?

— Ты хочешь, чтоб мы ждали у моря погоды и в конце концов были раздолбаны термопсисами! — брызгая слюной, крикнул Кребдюшин. Он побагровел, утратив остатки римского аристократизма и гордой осанки.

— Я не предлагаю сидеть сложа руки, но радировать нельзя, — ощетинился Дом. — Ждать помощи не приходится, надо выбираться отсюда самим. Мы должны выскочить с планеты тихо, как мышки.

— У тебя есть план? — спросил Платон.

— Нет, — глядя ему в глаза, ответил муравейник.

— Пока что мы проверяем, у кого крепче нервы, — раздумчиво заговорил археолог. — Кто кого пересидит. То ли мы психанем и сунемся под огонь, то ли эскадра не выдержит и даст деру. Время работает против нее — когда-нибудь Лиге Миров придется двинуть сюда корабли. Но и «Оболтусу» нельзя опоздать со взлетом — иначе мы сами на них напоремся. От флота Лиги пощады не жди. Все непрошеные свидетели будут уничтожены — еще скорей, чем сами виновники.

— Они ударят по эскадре термопсисов, а заодно сотрут в порошок Тиугальбу — вместе со всеми ее проблемами, — подхватил его мысль Непейвода. — Одним выстрелом — двух зайцев.

Замолчали. «Оболтус» воспользовался паузой. Было время обеда. По переборке пошли волны, в ней открылось окошко, и высунулись тонкие псевдоподии с подносами для каждого из четверки.

Платон получил яичницу с ветчиной на огромной тарелке, помидорный салат со сметаной и пол-литровую банку джина с тоником. Кребдюшину достались его любимые корнишоны с трепангами и стакан самогонки. Непейвода ест всегда одно и то же. На сей раз личинки гусениц были слегка поджарены и похрустывали румяной корочкой. А гриб сосал через трубочку из здоровенной колбы какое-то мутное пойло. Наверняка, сок деревьев, на корнях которых поселяется мицелий.

Какое-то время все четверо сосредоточенно насыщались. Первым не выдержал полукровка и, не дожевав огурчик, воскликнул:

— Надо сваливать, а не жрать! Думайте скорей!

— Думай сам! — рявкнул Рассольников. Он терпеть не мог, когда ему мешают подкрепиться. — Каждый метр атмосферы просвечивается и простреливается.

— Даже если бы «Оболтус» мог отпочковать еще одного детеныша, — начал размышлять вслух Двунадесятый Дом, — термопсисы способны уничтожить разом сотню таких корабликов.

Народ дожевывал без прежнего удовольствия, с усилием ворочая мыслями. И мысли отчетливо шуршали в головах — особенно у Непейводы. Внезапно Платон понял, что одна из мыслей скребется о черепушку особенно громко и настойчиво. Наверное, она чувствовала свою правоту.

— «Оболтус» должен стать катером термопсисов, — брякнул археолог, и ходячий муравейник подавился личинками. А когда Дом откашлялся, он сжал руку в кулак и выставил большой палец. Рассольников продолжал: — Кораблик не может выныривать из воды или стартовать с суши. Он должен сразу очутиться среди зависших над Тиугальбой кораблей, как бы возникнув из ничего. Непростая задачка… Надо сделать так, чтобы наше появление осталось незамеченным. Отвлечь внимание эскадры…— Платон примолк, потому что не знал, что дальше.

— О наимудрейший из мудрых, — вступил корабельный мозг. — Позволь спросить тебя, о выдающийся ум современности. — Древняя лесть, просуществовавшая на востоке Старой Земли тысячи лет, звучала издевкой.

— Валяй, — буркнул археолог. Сидеть в брюхе существа, которое имеет к тебе трефовый интерес, принимать из его рук пищу и в придачу выслушивать издевательские советы — удовольствие ниже среднего.

«Оболтус» сменил тон и заговорил по-приятельски:

— Ты в курсе, что в радиусе ста километров от Нового Форта океанское дно уставлено странными штуковинами? Я заметил их перед бомбардировкой и на всякий случай прозондировал. Потом мне было не до них, и разобрался с результатами только сейчас. Это всего-навсего растения, но зато какие!..

— Какие же? — заинтересовался Платон.

— Это тысячи биологических пусковых установок — домашняя заготовка головастиков. А что, если пальнуть из них в небеса? Вдруг заморочим голову эскадре?

— Покажи-ка эти хреновины, — потребовал Непейвода.

На экране внешнего обзора луч прожектора разорвал черную воду, и возникло затянутое бурым илом дно залива Кабронес. Из него торчало нечто длинное, нацеленное вверх. Изображение приблизилось, и теперь штуковину можно было разглядеть в деталях: крепкий ствол, похожий на бамбук, а на конце — укутанный темными лепестками снаряд. Формой снаряд напоминал огромное семя подсолнечника.

Изображение замерло, зафиксировав пусковую установку. Ее прочертили зеленые линии, показывая внутреннее устройство, которое выявил инстроскоп: несколько небольших, покрытых шипами ядрышек и массивное круглое ядро, примыкающее к соплу в нижней части снаряда.

— И что там внутри? — спросил Кребдюшин, который ничего не смыслил ни в ракетах, ни в виртуальных схемах.

— Никакой электроники, только биологические структуры в режиме спячки, — ответил «Оболтус». — Похоже на семена гиперпластичного растения, которое стремительно приспосабливается к внешним условиям. Большой запас энергии и питательных веществ. Имеет что-то вроде реактивного движка. При попадании в почву начинает бешено развиваться…

— Значит, именно ему предназначено заселить сушу и подготовить ее к выходу аборигенов из океана. Как только исчезнет Карантин, настанет черед бродячих джунглей, — домыслил за него муравейник. — Должно быть, эти семена веками находились в полной готовности.

— Часть пусковых уничтожена глубинными бомбами, но наверняка уцелело достаточно для хорошего залпа, — добавил корабельный мозг.

— Если головастики выжили после бомбежки, они не скоро оправятся. Вряд ли они станут нам мешать, — произнес Двунадесятый Дом.

— А может, этим залпом мы им поможем — выполним за них работу? — предположил Платон. — Вдруг самое время? Впрочем, плевать… Главное: сумеем ли мы запустить снаряды?

— Там есть рецепторы, способные уловить и распознать мельчайшие дозы криптона, которого в океане нет, — успокоил его «Оболтус». — Похоже, это и есть ключ на старт. Стоит распылить на дне залива криптон — и-и-и…

— Дело за малым, — взбодрился полукровка.

— Не такая уж это простая работа.

Работа была трудная, но они ее сделали. Кораблику пришлось потерять еще осьмушку своего веса, вырабатывая в ядерном синтезаторе криптон и выращивая для него радиоуправляемые контейнеры. Их предстояло разбросать на большой площади. «Ракеты» нужно запустить все разом — только тогда есть шанс, что термопсисы запаникуют и могут прозевать старт «Оболтуса».

Наступила ночь. Пуск назначили на утро, когда все будет хорошо видно.

Оставив напарника в рубке, Платон вернулся в каюту. Похлебал черепахового супчика из молодых доберманских панцырников и принялся за отбивную. Даже не стал спрашивать у «Оболтуса», из какого инопланетного зверя получили эту отличную телятину — не хотел портить аппетит. Запив отбивную парой бокалов вполне сносного аристейского «Каберне», археолог замурлыкал лекомысленную геянскую песенку. Настроение у него поднялось. Он принял душ, забрался в койку и включил «сонную машинку».

Платон терпеть не мог заказных сновидений, но сегодня решил задать тему: на волнах памяти его отнесло на «Эль-Гарду», в массажный салон. Стоило археологу закрыть глаза, как подушка и одеяло превратились в нежные объятия Зи-Зи. Девушка соскучилась по своему «пупсику» и не жалела усилий, чтобы доставить ему удовольствие. Археолог тоже старался как мог. А мог он почти все. Ночь была нескончаемой. Бурные ласки перемежались сладостным покоем, который был совсем недолог. И вот уже все начиналось сначала. Зи-Зи была просто ненасытна. Ее ласковые касания и требовательные поглаживания мертвого бы подняли из могилы. Ангел, а не хрупкая молоденькая девушка — с маленьким умишком, бурными чувствами, необъятным сердцем и поистине божественной фигуркой. Сущий ангел постели… Да и просто ангел.

Когда Рассольников проснулся, рядом с ним лежала вполне вещественная, жаркая и совершенно неутомимая женщина, готовая любить его беспрерывно ночь и день, день и ночь. Она прижималась к нему восхитительной грудью и тихонько ласкала Платона, не забывая целовать ему шею, ухо и щеку.

Никакой это был не сон. «Оболтус» дождался подходящей минуты и подловил археолога, и тот добровольно шагнул в ловушку. Корабельный мозг воспользовался слабостью Платона, тоской и одиночеством, ослепившими его, и подменил собой, своим телом нереальную, морфейную красотку с «Эль-Гарды». А остальное Рассольников творил сам…

— Ты не станешь меня выдавать, — голоском невинной девочки произнесла «Зи-Зи».

Да, именно ее алые губки раскрылись, чтобы породить этот нежный, чарующий голосок. Еще час назад эти звуки пьянили археолога почище самых изощренных ласок, а сейчас он только замычал от обиды. «Просочился-таки, мерзавец! Овладел, подлюка! Самое святое испоганил!..»

С фактами не поспоришь: чудесная, несравненная, божественная Зи-Зи выросла из теплой, шерстистой стены космического корабля и сейчас соединялась с ней тоненькой розовой пуповиной. Девочка была такой, как в жизни. Отличная память, которой всегда гордился Платон, дала «Оболтусу» всю необходимую информацию. А где чего не хватило, корабельный мозг достал из богатых воспоминаний археолога о других его любовных приключениях.

Память Рассольникова полнилась прошедшей любовью, сотни чудных женщин поселились в ней навсегда. Порой — когда Платона предавали друзья или обворовывали партнеры — ему казалось, что именно память — его главное богатство. Как бы крепко ни ударила его жизнь, он черпал силы, вспоминая счастливые мгновения прошлого, и всякий раз поднимался на ноги.

— Я тебя ненавижу, — тихо произнес археолог. Вернее, исторгла его оплеванная душа. — Чтоб ты сдох!

Платон не знал, даже не мог догадываться, насколько действенным окажется его проклятие.

«Оболтус» ничего не ответил. Он молча стирал следы преступления. Девушка начала сморщиваться и вскоре превратилась в ссохшуюся старушку. Зи-Зи рассасывалась, стремительно уменьшалась в размерах, и скоро в постели останется один Рассольников. Снова один…

Сколько бы ни ярился археолог, ни разжигал в себе злость и отвращение, в глубине души ему было жаль терять чудесную любовницу. Быть может, лучшую в его жизни.

Утром все вышло не так, как ожидалось. У головастиков был свой план и, хотя команду «пли!» сейчас отдали другие, он сработал, как эталонные атомные часы.

Кораблик дал сигнал. Разбросанные по дну контейнеры взорвались, словно детские хлопушки. Фонтаны, состоящие из пузырей криптона, устремились вверх. Рецепторы живых ракет сработали. Дрожь прошла по «бамбуковым» трубам, они начали нагреваться. В их основании пошел какой-то процесс, и взбаламученный ил стал подниматься со дна, скрыв пусковые установки.

Из синих вод залива Кабронес вырывались в небо сотни снарядов. Висящие на орбите корабли термопсисов встретили нежданную атаку шквальным огнем. Лучи лазерных пушек крошили таинственные снаряды, и они взрывались, разбрасывая во все стороны семена. Семена тотчас выбрасывали тонкие, но прочные крылышки, их подхватывали воздушные потоки и несли над океаном и материком.

Термопсисы слишком поздно поняли, что эти снаряды не несут им прямой угрозы — в отличие от оружия номер два, на которое они поначалу не обратили внимания.

После залпа семян в десятках точек на материке зашевелилась земля, раздвинулись бронированные крышки титанитовых колодцев. Грунт посыпался в открывающиеся люки, а навстречу, из глубин земли вырвались сизые фонтаны пахучего газа. Огромные баллоны под напором в двадцать атмосфер выбрасывали свое содержимое. Летучий газ поднимался ввысь, ветер разгонял его над сушей, помогая охватить огромное пространство.

Четверка и «Оболтус» знать не знали, что у аборигенов имелось в загашнике секретное оружие, которое они приберегали для реванша, — биологическая бомба, заставляющая плотоядных существ убивать друг друга. Волки пожрут волков, люди — людей…

На свою беду, термопсисы, неплохо приспособленные к агрессивным средам и уверенные в собственной неуязвимости, принципиально не использовали любого вида скафандры. «Мы —высшие существа, — говорили они, — и сами себе броня». Они пали жертвой собственного тщеславия.

Стремительно растворяясь в воздухе, газ захватил нижние слои атмосферы. Первыми его почуяли бродячие джунгли. Мозг хищника получал команду, и происходило мгновенное раздражение центра голода. Он подчинял себе остальные центры мозга, и функция питания подавляла все прочие функции и рефлексы.

Начинался чудовищный жор. Утратив инстинкт самосохранения и всякий контроль над собой, живые существа набрасывались на все, что движется. С бешеной скоростью они пожирали свои жертвы, ничуть не утоляя голода. Сожранное уходило как в прорву. Наиболее сильные и удачливые хищники первыми набивали себе брюхо настолько, что теряли подвижность и тут же сами становились жертвами.

Зверодревы уничтожали друг друга. Пошли в ход все их боевые органы и приспособления — когти, клыки, клешни, мощные лапы и копыта, ядовитые зубы и плевательные железы, внешние желудки, живые капканы и удавки. В смертельной схватке зачастую погибали оба участника. Порой на дерущихся набрасывались новые хищники, и вскоре в битве участвовали десятки убийц.

Высадившись на Тиугальбе, термопсисы прочесывали побережье, наблюдали за акваторией и выжигали скопления зверодрев, устремившихся к месту их посадки. Пока не пошел газ, бродячие джунгли, как обычно, пытались уничтожить чужаков.

Термопсисы тоже наглотались газа. Началась бойня и поголовное каннибальство. Киборги не хитрили, не выжидали, не подкарауливали — им не хватало ни ума, ни терпения. Они сразу накидывались друг на друга, расстреливая из бластеров и лупя «молотами» силовых полей. Равновеликие поля сталкивались, отбрасывая противников, словно одноименные полюса магнитов. Тогда термопсисы сбрасывали силовую «одежку» и, будто дикие звери, били врага ногами, рвали клешнями, грызли жвалами…

Командующий эскадры Великий Шлем, увидев, что творится внизу, приказал немедленно начать эвакуацию. Но взлетать с Тиугальбы оказалось некому. Бойцы либо были перебиты, либо умерли от обжорства. Опустевшие десантные модули, челноки и шлюпки замерли на посадочных площадках, чтобы уже никогда не подняться в воздух. Через час-полтора — в зависимости от силы ветра и наличия осадков — газ полностью распадется, не оставив следов своего присутствия, и только сотни трупов и чудовищные завалы мертвых зверодрев и всяческой хищной мелочи останутся гнить на просторах Тиугальбы… Чтобы не попасть под огонь, «Оболтус» немного задержался со стартом. Более подходящий момент наступил, югда эскадра заметалась над планетой, передатчики вопили и хрипели, приказывая, умоляя и грозя. Кораблик взлетал, а планету уже захлестнула ледяная буря.

Зрелище самоубийственной бойни, охватившей целый материк, было до того страшным, что командующий приказал сбросить на планету фризерные бомбы. Великий Шлем был мудр, он прошел хорошую школу и знал, что делает. Он разом убивал двух зайцев: скрывал жуткие следы трагедии, которая могла деморализовать личный состав; и лишал черных археологов возможности вести раскопки на суше и прятаться в гуще бродячих джунглей.

Ковер, сотканный из сотен бомб, пронзал атмосферу, раскаляясь до цвета неспелых вишен. Заунывный свист падающих бомб и грохот взрывов слились воедино, породив полярную симфонию. Температура воздуха моментально упала на сто градусов, превращая воду в лед, землю в камень, а живые тела в мраморные скульптуры.

Когда тысячи бомб рухнули на планету, сковывая ее ледяным панцирем, погибли чудом выжившие в пандемии жора зверодревы. «Оболтус» к тому времени висел над Тиугальбой в рассеянном облаке эскадренных кораблей и время от времени отвечал на запрос «свой — чужой».

Четверка по-прежнему оставалась в командной рубке, буквально сидя друг у друга на голове. Радоваться было нечему. Они сделали невозможное — спаслись и на этот раз. Но какой ценой?..

«Из-за ничтожного горшка с личинками второй раз уничтожена полная жизни экосфера. Вот вам плата…» — думал Платон, глядя на экран, где проносились покрытые снегом, обледенелые пространства. Еще недавно они были зеленым адом, где пульсировали неугомонной жизнью, клокотали от переполнявшей их энергии бродячие джунгли.

Сделав виток и вновь пролетая над ледяным берегом залива Кабронес, кораблик вдруг поймал идущий с поверхности сигнал «SOS». Чья-то рация непрерывно передавала просьбу о помощи.

— Кто это может быть? — спросил Двунадесятый Дом.

— Какая разница?! — воскликнул Кребдюшин. — Наше дело — сваливать отсюда. Не спускаться же обратно — на верную смерть!

— Некому, кроме коменданта и его людей, — не обращая внимания на слова полукровки, ответил муравейнику археолог.

— Не вздумайте!-заорал Кребдюшин. — Мы едва вырвались!

— Заткнись! —рявкнул Платон, а потом выцедил сквозь зубы: — Трусливая шавка. — Колодец его терпения был переполнен.

— Не надо было этого говорить…— прошипел Кребдюшин. — жалкий обрубок.

На шее полукровки вздулись малиновые узлы, лицо задрожало от напряжения, на висках выступили капельки пота, кулаки сжались до белизны — то ли сейчас бросится на обидчика, то ли помрет.

Археолог с усмешкой смотрел на него. Он вдруг понял, чего ему хочется больше всего: подраться.

— He ссорьтесь, — раздался голос корабельного мозга. «Оболтусу» нравилась роль всеобщего примирителя. — Мы спустим шлюпку.

— И где ее возьмем?

— Нам всяко нужно попасть на корабль термопсисов, — как о решенном деле, заговорил «Оболтус», хотя до сих пор об этом и речи не было. — Причин тому несколько. У меня нет сил на гиперпрыжки. Придется воспользоваться чужим движком. Это раз. Как только термопсисы очухаются и начнут готовиться к походу, нас раскроют. И тогда нам крышка. Это два. И, наконец, нам нужна шлюпка, чтобы забрать с планеты коменданта. Это три. С ним было невозможно спорить.