Глава 14
Старые знакомые
«Мимикристы — очень старая раса. Она пережила взлеты и падения сотен галактических империй, при этом никогда слишком высоко не поднималась и слишком низко не опускалась. Всегда была на плаву, но и только. А все потому, что мимикристы категорически не способны на какое-либо творчество. Их цивилизация только использует чужие открытия, изобретения, технологии. Во всех сферах жизни. Уже проверенные временем, а потому устаревающие или совсем устаревшие. Но зато мимикристы и не совершают грубых ошибок, спеша обогнать конкурентов, вырваться вперед во всегдашней галактической гонке. Они успешно учатся на чужом опыте.
Такой подход к жизни — оборотная сторона физиологии мимикристов. Они обязательно принимают облик тех существ, рядом с которыми оказываются в ходе космических миграций. Мимикристы — вечные кочевники. У них нет прародины— то бишь планеты Исхода. По крайней мере, они говорят, что не помнят ее. Мимикристы принимают чужой облик, перенимают чужие традиции, втираются в доверие, паразитируют на теле другой цивилизации… В конце концов те, другие, решают избавиться от паразита или гибнут, истощенные им до предела. Есть и третий вариант: вдосталь насосавшись, мимикристы уходят сами — в поисках нового объекта.
Мимикристы — очень странная раса. Даже с одиночками-мимикристами надо держать ухо востро. Для них нет ничего святого, не существуют такие понятия, как „любовь", „дружба", „долг". Предадут, если это принесет хотя бы пару лишних монет. Но пока работа на тебя им выгодна, будут служить как 'верные псы. И все же есть несколько вещей, которые святы для мимикристов. Это…»
Документ 14 (из записных книжек ксенолога)
Перевалочная станция под гордым и непонятным для большинства транзитников названием «Эль-Гарда» вращалась вокруг ФФФукуараби на высокой орбите. Совет Домов Симбионтов категорически не разрешает инопланетянам высаживаться на поверхность их планеты. Не позволил он и строить там космодром. А потому Трансгалактической Транспортной Компании против обычая пришлось строить космический завод и собирать «Эль-Гарду» в космосе, понеся тройные издержки.
Согласно правилам, «Оболтус» подваливал к «Эль-Гарде» на медленных ионных двигателях. Он попросил дозаправку топливом и пристанище на срок до пяти суток. В ста тысячах километрах от цели его встретил и «обнюхал» фффукуарабский корвет, называвшийся еще страннее «Фчераша» — «Фчедуш». Делал вид, будто не знает, с какой миссией здесь «Оболтус», — соблюдал секретность. Затем проверку кораблику учинила охрана Компании: по тахионной связи запросила судовые документы и просканировала генные карты экипажа. Не найдя ничего предосудительного, диспетчер станции дал добро на стыковку.
«Эль-Гарда» видом своим напоминала детский волчок, окруженный членистым бубликом. Были в древности такие штуковины. К бублику уже было пристыковано не меньше тридцати разнокалиберных кораблей и суденышек, включая такую махину, как круизный лайнер «Ольборг», и сияющую брильянтовыми шпангоутами прогулочную яхту императора Сыпачи. Из-за них станция казалась нагромождением разноцветных сигар, конусов, цилиндров, шаров и торов.
А сама планета ФФФукуараби только-только начала выплывать из солнечной тени. Она была прекрасна: бирюзово-суриковая, жемчужно-индиговая, лимонно-малахитовая, переливчатая, подернутая кружевной вязью облаков. Она притягивала взор, она звала к себе. На сидящего в командной рубке Непейводу было больно смотреть: он вцепился в подлокотники кресла, изо всех сил упершись ногами в пол, и тянулся, тянулся вперед — к экрану переднего обзора. Будто хотел нырнуть в него, чтобы прямо так — безо всякого корабля, без скафандра — ринуться на свою ненаглядную родину.
Двунадесятый Дом связался с Советом Домов Симбионтов и по закрытой линии обменялся несколькими шифровками. В конце концов ему сообщили, что секретный договор будет готов через сутки, и потребовали, чтобы ни он, ни археолог все это время не покидали корабль.
— Ну уж дудки! — встал на дыбы Платон, и никакие уговоры не подействовали. — Я так долго не общался с себе подобными, что скоро шарики заедут за ролики. Мне надо расслабиться. Иначе от меня не будет толку на второй фазе экспедиции. Вдобавок, это общение может принести пользу. Наверняка здесь сшивается немало сапиенсов, которые делают деньги, продавая самую разную информацию.
— Проходимцев, — поправил ходячий муравейник.
— В первую очередь, — охотно согласился археолог. — Но от них гораздо больше проку, чем от чиновников или бумажных червей.
Непейводе нечем было крыть. И они пришли к компромиссу: совершить один-единственный поход в бар, Совету о вылазке не сообщать, идти вместе и вернуться обратно не позже полуночи. Дом ворчал, что ему вывернули лапки, а Платон был уверен, что и так сделал слишком много уступок.
В пассажирской зоне межпланетного космопорта, расположенной внутри волчка «Эль-Гарды», имелось три бара. «Джон Сильвер» был самым демократичным. Там расслаблялись звездные экипажи и одинокие космические волки. Туда надо идти, если приспичило подраться. Но сейчас Платон поклялся муравейнику вести себя тише воды, ниже травы.
«Кукуако» был весьма экзотичен по оформлению и кухне, служа пристанищем туристской братии и богатым путешественникам. Там скукотища, да и полезными сведениями не разживешься.
И наконец, третий бар — с традиционным названием «Приют пилигрима» — собирал под свои знамена всех остальных. Среди разношерстной публики наверняка найдутся интересные личности, порой там можно встретить и старых приятелей.
Платон надел свой белый костюм, впервые после старта с Геи-Квадрус достав его из гардероба. Законсервированный цветок кактуса, бамбуковая тросточка и соломенная шляпа с вентилятором снова были при нем. Археолог почувствовал прилив сил, он словно бы вернулсй домой, в свой родной «Голубой трилобит» — с тем, чтобы приласкать милых крошек, по которым изрядно соскучился.
Двунадесятый Дом тоже приоделся: белый с синими полосками костюм для игры в лаун-теннис, который смотрелся на нем почти как смокинг, и легкие белые туфли. Можно было выходить. Платон внимательно оглядел напарника и не заметил ни оттопыренных карманов, ни кобуры под мышкой.
— Где ты прячешь оружие?
— Секрет фирмы, — улыбнулся Дом и отдал приказ «Оболтусу»: — На борт никого не пускай под угрозой взрыва. В случае чего зови: мы— тут же назад.
— Слушаюсь и повинуюсь, — ответил корабельный мозг гулким голосом сказочного джина. На том и расстались.
Дорога из эллинга к бару была недолгой. Последняя проверка документов, и движущийся тротуар помчал их по «бублику» станции. Он вынес напарников к транспортному коридору, проложенному в одной из спиц, которые соединяют «волчок» с причальным комплек-сом-«бубликом». Там пешеходов подхватили силовые рикши и за несколько секунд доставили в недра станции.
Гравитатор обеспечивал в помещениях «Эль-Гарды» приятную силу тяжести — две трети от земной. Везде было много народу: людей и инопланетян примерно поровну. А вот серых мундиров галактической полиции почти не видать — даже странно.
Вывеска «Приют пилигрима» была видна издали: висящие в воздухе большие красные буквы, стилизованные под готический шрифт. У входа в бар толпились несколько разношерстных инопланетян. Могучий швейцар убеждал их, что свободных столиков нет и надо подождать. При виде Платона и Непейводы он вытянулся во весь двухметровый рост, расправил богатырские плечи и, организовав на лице дежурную улыбку, любезно произнес на космолингве:
— Пожалуйста, проходите, господа. — И гаркнул на забухтевшую было очередь: — У них заказано!
Когда напарники вошли в бар, они обнаружили, что свободных мест действительно немного, и все же вполне можно было усадить страждущих. Другое дело, что каждая разумная раса, как правило, предпочитает общество себе подобных и не терпит за своим столиком чужаков. Вдобавок часть столиков оборудована для жителей конкретных планет с экстремальными условиями жизни, и инородцы там просто не сдюжат.
Археолог никогда не был на «Эль-Гарде», но зато побывал в десятках «Приютов пилигрима», раскиданных по Галактике. Он знал, где надо высматривать охотников за кладами, искателей удачи. Шуганув вертлявого официанта, сунувшегося им навстречу, Рассольников в сопровождении Двунадесятого Дома продефилировал в дальний конец бара.
— Эй, Атлантида! Подруливай к нам! — замахал руками Кребдюшин Капоте, выделяющийся из общей массы выпивох черной повязкой на лбу и черным кружком на подбородке. Это была какая-то новая, неизвестная Платону мода.
Платон и Непейвода переглянулись.
— Я посижу неподалеку, подстрахую, — шепнул Дом. А сам подумал: «Лишь бы не перепил».
Археолог вразвалочку двинулся к шестиугольному столику, заставленному бутылками, штофами и графинчиками. Столик занимали шестеро сапиенсов — полный комплект. Кребдюшин щелкнул пальцами, и Рассольникову тотчас приволокли стул. Собутыльники подвинулись, и Платон оказался в теплой компании. Народ уже изрядно принял на грудь и пришел в доброе расположение духа.
Тут были колоритные личности: сухопутная медуза с Фомальгаута по имени Охр-Рхо (сплошные складки пыльной кожи), пристрастившаяся к сухому мартини; полупрозрачный кентербериец в облике библейского старца, со стаканом шартреза в руке; апт с Мицелия-6, похожий на древнего мексиканца в сомбреро, с полей которого к пояснице апта тянулись слизистые тяжи. Апт, то бишь «автономное плодовое тело», был разумным грибом в длительной командировке и весь вечер сосал через трубочку настой земных мухоморов. Четвертым оказался безымянный сидун из Содружества Ориона, он походил на гибрид удава и дубовой колоды и пил исключительно бренди. Пятым был чепальский хилицефал, разом пользующий две пригоршни пробирок с граппой. Тысячеголов был одет в человеческий костюм ядовито-желтого цвета; из ворота нежно-лимонной рубашки вылезал целый куст маленьких головок на гибких длинных шеях. Их чешуя отливала медной патиной.
И наконец сам Кребдюшин: широкоплечий, мускулистый полукровка с осиной талией. Кудрявые черные волосы заплетены в дюжину косиц, длинный горбатый нос изрядно покраснел, изрезанные лепестками уши напоминают подготовленную к варке лапшу, из ноздрей растут седые остистые пучки, лишенные белка глаза похожи на спелые оливки. Эти жуткие глаза всегда улыбаются, но только им нельзя верить.
Полукровки появляются на свет, если разгоряченный землянин в ночном сумраке или алкогольном тумане не заметит, что закадрил не такую же, как он, колонистку, а самку-мимикриста в период течки. Самку, которая на время утратила разум и ищет себе любого партнера. Мимикристы давным-давно научились принимать форму человеческой женщины и даже уяснили себе земные представления о женской красоте.
— Выпей с нами, Атлантида, и расскажи что-нибудь смешное. Наши закрома опустели, и мы скоро заснем от скуки, — пожаловался Кребдюшин и пододвинул Платону непочатый граненый стакан, выплавленный из настоящего речного песка.
— Что за пойло? — с подозрением осведомился археолог, посмотрев стакан с мутной жидкостью на просвет. Запах тоже был весьма сомнительный. — Паленая водка, настоенная на сушеной саранче?
Народ с готовностью расхохотался.
— Ну ты скажешь! Сразу видно: хохмач! — сквозь смех простонал полукровка. — Это лучшая фффукуарабская самогонка под названием «амброзия номер три».
— А текилы здесь нет?
— Только подделка. Редкостная дрянь. По-моему, ее гонят из листьев алоэ. Как говорится: лучше пить хорошую самогонку, чем плохой коньяк.
— Мда, — Платон в затруднении поскреб затылок, оглядел зал, ища взглядом Непейводу. Не обнаружил. «Хорошо замаскировался», — подумал он и вымолвил обреченно: — Уговорил. — Демонстративно зажал двумя пальцами нос, поднял ко рту граненый стакан и стал глотать, мужественно двигая кадыком.
Вытерев рукавом непрошеную слезу, археолог отставил порожний стакан и первый раз выдохнул. Звук был такой: уфф-ха. Затем Платон промокнул губы и с шумом втянул носом воздух. Странно: у самого обычного кондиционированного воздуха появился земной аромат.
— Слышал я: ты сейчас на вольных хлебах, — протянул Кребдюшин. — Наверное, неплохо зашибаешь…
Платон Рассольников и Кребдюшин Капоте дважды вместе искали клады и второй раз даже нашли великолепную неразграбленную гробницу, хотя ничем хорошим это не кончилось.
— Когда как, — неопределенно покачал головой Платон.
— А я слышал, — проскрипел жаберной щелью Охр-Рхо, — что тебя разыскивает Галпол.
— За какие грехи? — изумился археолог. — Полная брехня, — небрежно взмахнул рукой, опрокинув на медузу стакан с тоником. — Извини.
Уж он-то лучше всех знал, каких усилий стоило Послу ФФФукуараби на Гее-Квадрус замять конфликт. С Платона и Непейводы были сняты обвинения в злостном нарушении безопасности полетов, провозе контрабанды, хранении наркотиков и так далее, а взамен Совет Домов Симбионтов обязался выплатить тамошнему космопорту кругленькую сумму.
— Слухи, человечек…— заскрипел Охр-Рхо, обтирая свою складчатую кожу. — Я их собираю… Якобы ты наследил на Тиугальбе и покушался на собственность Лиги.
— У меня есть кой-какие интересные карты, — встрепенулся разумный гриб, но полукровка его укоротил:
— Ты проиграл их мне в покер. У вас, поганок, слишком короткая память…
Апт понурил бородавчатое сомбреро шляпки. А Кребдюшин вопросительно поглядел на Платона.
— Если мне захочется в ад, я выберу что-нибудь менее ядовитое и менее зеленое, — с усмешкой произнес Рассольников. Хилицефал протестующе зашипел и втянул часть своих голов в ворот рубашки. — Что мне делать на Тиугальбе? Но старые карты я коллекционирую с детства и готов поглядеть ваше добро.
— Заметано, — кивнул полукровка и снова наполнил ему стакан.
«Амброзия номер три» больше не раздражала археолога. Вполне сносная самогонка. Платон слегка захмелел, отмяк и был не прочь поболтать. Но бдительности не терял.
Они поговорили о тантруальском кладе, который стоил целую планету, о проклятии «гробницы» Хазера, отправившем на тот свет экипажи нескольких кораблей, а потом вспомнили старые добрые времена— когда вместе с Кребдюшином перекидали не один состав глины, земли и песка. Не вспоминали только о причине вы нужденного расставания.
Платон расслабленно сидел за столиком, попивая самогонку, и мог бы, наверное, просидеть так весь вечер. И вдруг заметил у стойки бара соблазнительную женскую попку, обтянутую темно-синим шелком. Археолог с удивлением обнаружил, что третий час пребывает на «Эль-Гарде» и еще ни одной ногой в постели. Это после месячного воздержания!
«Что же деется-то? — встревожился он. — Что со мной? На солнце перегрелся?» Удивление его было столь велико, что Рассольников присмотрелся к себе. Взвесил одно за другим свои чувства и ощущения. И поставил диагноз: с некоторых пор он испытывает необъяснимый страх перед женским полом. Признать в себе столь великий изъян было нелегко — гораздо проще убедить себя, что изрядно возвысился духом и стал презирать плотские утехи. «Клин клином вышибают», — решил археолог и как бы между прочим осведомился у полукровки:
— Где тут у вас водятся человеческие девочки?
— Я тебя провожу, — с готовностью воскликнул тот и вскочил на ноги.
Обширный зал «массажного салона» освещали желтые настенные бра, выполненные в виде фаллических символов. Именно они и журчащая восточная музыка должны были создавать атмосферу интима. В воздухе висел смешанный аромат духов, дезодорантов и жидкости для снятия лака. Здесь также пахло распаленной страстью и сладостью оргазма. Этот букет был хорошо знаком Рассольникову. Его специально создают, чтобы приманить недалекого клиента, побыстрей привести его в экстаз и вывернуть карманы. Скорей всего, в подсобке гудит, помигивая лампами, старенький гипногенератор, который втрое увеличивает заведению оборот.
Мебель археолог не рассматривал, равно как обои и паркет. А девочки здесь были так себе — не чета любезным сердцу геянкам. Если не считать ту, что сидела за столиком и, помешивая ложечкой мороженое в вазочке, рассеянно слушала, как треплется расфуфыренный тип со множеством тоненьких рыжих косичек на голове.
Девочки были квелые, снулые — без огонька в душе. Можно сколько угодно строить глазки, задирать подол и массировать нечто, прикрытое ажурными трусиками, но от этой показухи теплее не станет. Наверное, потому и посетителей здесь было немного. Хотя, быть может, они сразу перекочевывают наверх, в номера?
А в той крале, что мучает вазочку с мороженым, несомненно, сокрыт пламень живых чувств, еще не погашенный унылым профессионализмом. Она окинула Платона томным, оценивающим взглядом и тут же отвернулась. Дорого бы дал археолог, чтобы узнать, что именно девочка в нем высмотрела.
Ее стройная фигурка, длинные ноги, маленькая грудь, тонкие черты бледного лица, на котором яркими пятнами выделялись бездонные глаза и чувственный рот, были, в сущности, самыми обычными. Таких юных красоток на каждой человеческой планете тыщи, если не мильоны. Но здесь, в окрестностях муравьиной планеты фффукуараби, на перевалочной станции, битком набитой всяким сбродом, она была одна. Потому что девочка мечтала о любви и, не находя ее вне стен салона, каждый раз отдавала себя всю, без остатка. Она была здесь не ради денег, она хотела поделиться своими нерастраченными чувствами и делилась ими сколько могла.
Широким шагом, развинченной походкой Рассольников направился к накрашенной матроне в сиреневом пеньюаре и сетчатых колготках, которые туго обтягивали ее полные ляжки. Кребдюшин предусмотрительно остался в дверях. Он безошибочно и задолго чуял опасность.
Заметив импозантного посетителя, едва он переступил порог, матрона вскочила с мягкого дивана, разбудив похожего на гориллу, дремлющего вышибалу. Поправила свой кружевной пеньюар, слегка обнажив идеально выправленную грудь, и стала прихорашиваться: одним движением взбила пену гуталиновых волос, распушила метелки ресниц и стремительно мазнула ослепительно-красной помадой по сочным губам.
Археолог смотрел на ее жалкие ухищрения, но не почувствовал ни жалости, ни отвращения. Матрона не существовала для него. В этом пропитанном вожделениями зале существовала только она, дрянная девчонка с тающим мороженым.
— Рада вас видеть, кабальеро, — попыталась найти верный тон хозяйка салона. От ее плотоядной улыбки у Платона мурашки побежали по хребту. Казалась, она готова живьем съесть нового посетителя. — Вы ведь здесь впервые… Чем могу служить?
— Здравствуйте, хозяюшка, — Рассольников постарался не ударить в грязь лицом и галантно поцеловал ее пухлую ручку. От его ответной улыбки вспыхнули золотыми бликами хрустальные бокалы на низких столиках с резными тумбами. — Послужите мне, пожалуйста, рюмочкой ядреной текилы и юной кралей с дыханием свежим, как Цветок ландыша.
Платон сам от себя не ожидал подобного сладкословия. А на сияющее благожелательностью лицо матроны наплыла тень: этакое облачко легкой озадаченности. Археолог сходу загнал ее в угол. Как видно, текилой в «массажном салоне» даже и не пахло.
— У нас пьют французское шампанское, — с чуть поблекшей улыбкой произнесла хозяйка. — Можно послать в бар…— Уверенности в ее голосе не было.
* * *
— С текилой там столь же туго, — развел руками Платон. — А как насчет крали? — Он игриво подмигнул матроне.
«Ну уж этого добра…» — сказала ее круглая напудренная физиономия.
— Вы небось уже кого-нибудь присмотрели, кабальеро?
— Само собой, хозяюшка. Вот только…— Он кивнул в сторону косицеголового, который заигрывал с красоткой, и добавил совсем другим, строгим голосом: — Странно, что у вас позволяют отвлекать девочек от работы. — Археолог грозно сдвинул брови, чтоб никто не усомнился: клиент не шутит.
— Пойду узнаю, кабальеро. — Матрона мелкими шажками устремилась к занятому парочкой столику. — Он сказал, что присматривается, сделал заказ, — на ходу оправдывалась она. — Это солидный клиент…
— Солидный…— с сомнением протянул Платон. — Ну уж не сиятельнее меня, графа Платона Рассольникова.
Хозяйка подошла к обладателю рыжих косичек и, обняв его за могучие плечи, что-то зашептала ему на ухо. Тип повернул к археологу голову, и тот обмер. Перед Платоном был Адриан Папаиоану. Тот самый, что пытался убить его на Гее-Квадрус и был застрелен Непейводой. Или его брат-близнец. Или клон. Лишь с двумя отличиями от покойного агента: рыжим цветом волос и замысловатой — бабьей, как считал археолог, прической.
Папаиоану глянул на Рассольникова исподлобья, глянул — как из бластера пальнул. Узнал, стало быть… Матрона не заметила, каким взглядом «солидный» клиент одарил «сиятельного», и принялась расхваливать других своих работниц. Адриан упрямо качал головой, и тогда хозяйка предложила выгодную сделку:
— Берите двух по цене одной. — По ее мнению, отказаться было невозможно.
— Я предпочитаю одну по цене двух, — ответил Папаиоану.
Археолог хотел было вынуть из петлицы цветок кактуса, но передумал. Элегантным движением он снял белоснежный пиджак и кинул его на руки возникшему из воздуха кибергардеробщику. А тросточку свою он отдавать не стал. Со свистом крутанув ею в воздухе, он начал медленно приближаться к своему противнику.
Адриан Папаиоану привстал со стула, отстранил повисшую на нем матрону. Выпрямился во весь рост, выпятил колесом грудь (доселе выпячено было лишь его пивное брюхо) и начал снимать замшевую курточку. Она у него была вся увешана кисточками из лошадиных волос и усеяна начищенными медными бляхами. Под курточкой обнаружилась голубая джинсовая рубашка и белый платок на шее. На Адриане были коричневые джинсы с кожаными вставками, там где тело соприкасается с седлом, и невысокие сапоги со шпорами-колесиками. Кожа была натуральная и потому страшно дорогая. Этакий ковбойский стиль, принятый в Союзе Рио-Гранде и в Нью-Техасе.
— Прошу прощения, милейший, — усмешливо обратился к Папаиоану Рассольников. — Не вас ли я утихомирил на Гее-Квадрус месяц назад? — Скользнул взглядом по двери.
Кребдюшина Капоте и след простыл.
— Не бывал-с. А не вы ли в одних трусах удирали из борделя на Сан-Виценцо? — в тон ему ответил Адриан и в некоем подобии улыбки ощерил острые зубы.
Об этой печальной истории, произошедшей пят лет назад, знали единицы: охотники за кладами из банды Семирука, что обложили Платона в тот пыльный вечер, да дюжина тамошних путан. Такая осведомленность лишний раз подтвердила: тут нет удивительного совпадения. Этот парень имеет самое прямое отношение к покойному Адриану Папаиоану. А значит, и к его странной нелюбви к черным археологам.
Матрона, прижимаясь к стене, бочком-бочком пробиралась к своему единственному защитнику — вышибале. Для нее подобные ссоры были не внове. Вышибала встал в боевую стойку и вращал головой, переводя взгляд с одного бойца на другого. Ждал приказа. А девочка, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, горящими от любопытства глазами следила за происходящим. Небось придет в неописуемый восторг от первого же обмена ударами.
— Не соблаговолите ли послушаться мадам? Она предложила вам богатый выбор, — поигрывая тросточкой, произнес Платон. Он по привычке давал сопернику шанс. Намек предельно прост: еще не поздно дать стрекача, сохранив видимость лица.
В руке Адриана невесть откуда появилась плетка-семихвостка с молекулярными лезвиями на концах. Одним взмахом такой «игрушки» можно до кости располосовать человеку лицо и выбить глаза.
— Я уже нашел себе киску, — весело произнес Папаиоану. — И я не стану преследовать вас, если вы решите покинуть эту обитель добродетели, — сделал он ответное предложение.
Теперь формальности были соблюдены. Можно начинать.
Археолог почувствовал приток адреналина и произнес торжественно— так, как говорили его славные предки:
— К барьеру, мсье!
— Ваше шампанское, сэр, — раздался за спиной звонкий голос официанта.
Платон отвлекся на мгновение. Адриан взмахнул плеткой. Она со свистом разрезала воздух, спилив у белой шляпы Рассольникова переднюю часть тульи. Археолог забыл ее снять перед боем.
— Ах ты, черт! — вырвалось у него от досады. Любимый головной убор безнадежно испорчен. Где в этой дыре найдешь другую такую шляпу?
Платон все еще горевал, а его бамбуковая тросточка вовсю летала, отбивая новые атаки противника. Она двигалась так быстро, что стала почти не видна, сплошным щитом прикрыв хозяина. Но вот беда: отбивая удары плетки, она, хоть и редко, но встречала молекулярные лезвия — щепилась и теряла осколки. Через минуту в руках археолога останется лишь рукоять да измочаленный огрызок ствола.
Нынешний Папаиоану был гораздо более серьезным противником, чем тот, прежний. Он улыбался во весь рот, чувствуя, что может сделать с Платоном все, что пожелает. Он был абсолютно уверен в победе и только оттягивал ее, не спеша нанести решающий удар.
Рассольников, будто на уроке фехтования, вдруг сделал стремительный выпад, а из наконечника трости выдвинулся щуп металлоискателя. Адриан успел отскочить назад, повалив столик на кралю, завороженно следящую за ходом схватки. Девушка вскрикнула, бокалы с шампанским и вазочка с мороженым опрокинулись ей на колени и живот.
Матрона подхватила ее крик. Вышибала и остальные девочки онемело наблюдали, как два сумасшедших убивают друг дружку из-за десятикредитной шлюхи.
Платон наступал, используя длину своей «шпаги», а Папаиоану семихвосткой отбивал его атаки. Еще одно попадание молекулярного лезвия — и срубленный кончик щупа, звякнув, упал на пол. Археолог рассвирепел. Он вдруг понял: если сейчас не покончит с врагом, ему хана. Тросточка может рассыпаться в любой момент.
— А-а-ах!!! — Платон исступленно рубанул тросточкой воздух, она вырвалась из его руки и, как дротик, полетела в цель.
Адриан в последний миг сумел увернуться, но потерял равновесие и обрушился на соседний, пустующий столик. Тросточка вонзилась в косяк входной двери. Платон тигром прыгнул на Папаиоану. Сцепившись, они покатились по полу, сшибая стулья и столики. В этой драке не было ни капли подлинного аристократизма, зато в достатке имелась благородная ярость.
Рассольников ошибся — не надо было ему переходить в рукопашную. На его горле сомкнулись стальные тиски вражьих пальцев. Сколько не лопать землю, а таких клешней ему за всю жизнь не отрастить. Платон понял, что горло не спасти, высвободил правую руку и начал молотить Адриана кулаком между ног. А противнику было хоть бы хны.
«Хана!» Археолог дернулся изо всех сил, крутанулся на полу, обрушив на себя и противника очередной столик. Без толку.
И когда черная пелена уже было отгородила его от мира, Платон вдруг почувствовал, что хватка врага ослабела. В пылу схватки он не заметил, что краля подскочила к катающимся по полу мужикам и фарфоровой вазой со всего маха хрястнула по башке Папаиоану. Она сделала свой выбор…
Здоровенная головища Адриана треснула и раскололась, как упавший на землю спелый арбуз. Девушка завизжала и бросилась к хозяйке салона. Археолог оторвал с горла руки мертвеца, отвалил его в сторону, встал на ноги, отдышался и, растирая онемевшую шею, нагнулся над поверженным врагом. Внутри пластикового черепа обнаружились микросхемы и тончайшие провода. Это был самый обыкновенный андроид.
…Три часа почти без перерыва граф Рассольников вкушал плоды своей победы. Их общей победы. Объятия были страстны и поцелуи сладки. Наверное, краля по имени Зи-Зи знала толк в истинных аристократах духа и тела. Ну а Платон умел отплатить добром за добро, лаской за ласку и нежностью за нежность. Он приходил с другого конца Галактики и исчезал снова, не оставляя после себя долгих слез и проклятий. Пусть ненадолго, но он делал женщин счастливыми. По крайней мере, ему так хотелось в это верить…
Платон вернулся в бар «Приют пилигрима» в приподнятом настроении и в прекрасной физической форме — он словно помолодел лет на десять. Кребдюшин Капоте сидел за тем же столиком, но его собутыльников поубавилось: кроме разумного гриба, понуро притулившегося у стены, продолжал квасить только сухопутная медуза Охр-Рхо.
Медуза уже настолько назюзюкался, что не заметил возвращения археолога. Зато полукровка встретил бывшего сотоварища восторженным улюлюканьем и свистом. Приветственная песнь зазвучала особенно громко, когда Кребдюшин заметил на шее Платона синие отпечатки вражьих пальцев и принял их за следы страстной любви.
Археолог настолько подобрел и размяк, что выпил с полукровкой на брудершафт. Потом они отправились в номер гостиницы «Муравьиный лев», который снял полукровка по прилете на «Эль-Гарду». Гриб остался сторожить у дверей. Он проиграл в покер не только сундук старинных карт, но и свою свободу. Целый месяц он будет служить рабом Кребдюшину.
Платон знал, что мимикрист мухлюет, но не стал объявлять об этом во всеуслышание. Такого рода козыри лучше держать в рукаве.
Номер был просторный и богато обставленный. Имелся здесь виртуальный материализатор и даже кабина нуль-транспортировки. Правда, за нуль-прыжки нужно было платить отдельно. И вряд ли хоть один постоялец осмелился выложить целое состояние за сомнительное удовольствие мгновенно оказаться там, где тебя совсем не ждут. Что же касается виртуалки, то по ночам Кребдюшин и наверняка лепил из биопласта куколок, которых присмотрел в «Кибер Секс Мэгазин».
Мебель была хоть и пластиковая, но сделанная под старину. Реклама называет эти аляповатые виньетки и обильную позолоту « стилем Людовика XIII. Покойный монарх наверняка вертится в своем гробу — крутые сутки, без перерыва.
Встроенная бытовая техника оказалась на высоте. Особенно хорош был набор для душа, состоящий из трех кибер-гурий и иллюзорного моря с восхитительным коралловым рифом, чудесными атоллами и русалками на любой вкус. Отличить это море от настоящего мог только неизлечимый скептик или ученый-гидролог.
Кребдюшин изо всех сил старался быть радушным хозяином: достал из холодильника банку настоящих маринованных огурцов, упаковку копченых агапий (это чуть хуже, чем лососина) и объемистую фляжку со змеиной настойкой. Гад ползучий уже почти растворился в спирту, в мутноватой жидкости плавал только маленький череп и свившийся в кольцо скелетик. Змее Платон предпочел бы красный перчик или горсть можжевельника, но сойдет и это…
Выпив по одной и аппетитно захрустев корнишонами, собутыльники дружно откинулись на спинку роскошного дивана.
— Я почти уверен: тебе нужен Новый Форт…— зашептал полукровка, как будто шепот может спасти от прослушки.
Рассольников молчал. Он не боялся говорить: Непейвода заранее установил, где живет Кребдюшин, просканировал его номер и, убедившись, что все чисто, сообщил археологу по сервисному браслету. Просто ему нечего было сказать.
— Возьми меня с собой, Атлантида! Я тебе пригожусь. — Хозяин не просил, он требовал. — С Кребдюшином лучше дружить…— Полукровка начинал говорить о себе в третьем лице, когда очень волновался или грозил. — Кребдюшин — полезен. Кребдюшин — хороший боец…
— И где этот Новый Форт? — делая вид, что не слышал просьбу, осведомился Платон.
— На дне океана у южной оконечности материка Бельдам.
Археолог скривил лицо, изображая глубокие сомнения. И полукровка попался на нехитрую уловку— вскочил на ноги, яростно замахал руками.
— Я объясню! Я докажу! — выкрикивал он до тех пор, пока Рассольников властным жестом не заткнул ему пасть и не произнес веско:
— Сядь и говори. Только внятно, — велел Платон.
Кребдюшин сел и внятно заговорил:
— Когда к Тиугальбе подвалил флот Второй Конкисты, аборигены уже давно успели сгнить. Но люди не стали рисковать и долбанули их главные города и космодромы на полную катушку. Несколько бомб с антиматерией попали в тектонический разлом. Часть берега ушла под воду. И потому постройки Большого Южного Хранилища хорошо сохранились. На дне оказался Старый форт, где лежит всякая дребедень и артефакты непонятного назначения, оставшиеся после сортировки. И Новый Форт, куда тиугальбцы сваливали последние находки. Сваливали безо всякой системы — слой за слоем. Там вполне может быть то, что вы ищете.
— Звучит разумно, — после долгого молчания согласился Платон. Играл он убедительно. — Да только туфта все это. Нет там ничего.
— Я знаю точно! Я взломал защиту Военно-космического Архива! Я залез в секретные файлы земного флота! — орал Кребдюшин, на глазах утрачивая человеческие черты.
С мимикристами это бывает при стрессах. А полукровки — и вовсе существа истеричные. От обеих рас они зачастую берут худшие черты.
Кожа Кребдюшина пошла цветными пятнами, руки стали превращаться в щупальца, а мускулистые плечи стекать на спину и грудь. Лицо менялось так быстро, что было не уследить. Одна жуткая гримаса сменяла другую. Археолога затошнило при виде его превращений.
— Пр-р-рекратить! — взревел Платон, как десять бешеных быков. — Глянь в зеркало! На себя!
Полукровка вздрогнул и послушно глянул в зеркало. Ойкнул и стремглав кинулся в ванную. Он не показывался оттуда минут пять — приводил себя в порядок. За это время археолог по рации сервисного браслета перекинулся парой фраз с Непейводой, отхлебнул змеиновки и проглотил самую сочную агапию.
Вернувшись в комнату, Кребдюшин подошел в столу, налил себе стопку, выпил залпом, закусывать не стал и сразу выпил вторую, окончательно обнажив во фляге змеиное тело.
— Сам виноват, — наконец заговорил хозяин. — Не надо меня доводить.
— Значит, ты изучал вопрос…— зловещим голосом произнес Рассольников. — А с какой радости? У тебя заказ? Ну, колись, колись!
— Если кормишься перепродажей информации, надо знать как можно больше. Обо всем. А если сидишь неподалеку от планеты, битком набитой сокровищами, глупо не разузнать все, что связано с ее историей…
Правды от Кребдюшина не дождешься, если только не начать допрос с пристрастием. Платон решил пойти другим путем.
— Ладно. Я готов взять тебя в долю. — Выдержал паузу, глядя на засиявшего как медный таз полукровку. — Но сначала ты скажешь, что именно мы ищем и откуда тебе об этом известно, — голос археолога по-прежнему был грозен. — Таково мое первое условие.
— Сколько же их всего?
— А сколько душа попросит, — усмехнулся Платон. — Выкладывай, Пинкертон хренов.
