Глушилка

— Вот такая ты падла… — ворчливо упрекнул заказчика старый колдун Ефрем Нехорошев, выслушав до конца его горестную историю. — Не любишь, значит, когда народ душой отдыхает?

Выходя из запоя, он всегда бывал грубоват в общении, но хамил настолько добродушно, что на него почти не обижались.

А тут попался такой клиент — спичку не поднеси. Дёрганый, руки бессмысленно перепархивают с места на место, острый кадык выставлен жертвенно и вызывающе, как у гугенота в канун Варфоломеевской ночи: нате, режьте!

— Я, между прочим, тоже народ! — завёлся он с пол-оборота. — И еще неизвестно, кого больше: таких, как я, или…

Чародей взгоготнул.

— Больше, меньше… — лениво молвил он. — Кто громче — тот и народ, понял?

Гость стиснул зубы. Скулы и впалые бледные щёки его пошли пятнами. На мгновение показалось даже, что встанет сейчас и хлопнет дверью.

Не встал. Сдержался.

— Ладно! — бросил он. — Будь по-вашему. Такая я падла… Но в принципе-то их заткнуть можно вообще?

— Да можно… — хмуро отозвался ведун, чувствуя, что не отвяжется клиент, ох, не отвяжется. А бить кудесы с похмелья Нехорошев страсть как не любил. — Всё можно… Почему ж нельзя? Наложу на тебя заклятие…

— На меня?!

— Ну не на себя же! Чик-пок — и все дела. И не будешь ты их больше слышать…

Пару секунд посетитель пребывал в оцепенении.

— Ну нет, — сказал он наконец. — Я зачем дачу покупал? Чтобы в мёртвой тишине сидеть?.. А скворцы? А лягушки?.. Опять же здороваться надо, если сосед окликнет…

— Так я ж тебя не совсем оглушу… — поморщившись, успокоил кудесник. — Лягушек будешь слышать, скворцов… соседей… если поздороваются…

Заказчик метнул быстрый недоверчивый взгляд на колдуна и погрузился в тревожное раздумье.

— Хм… Я-то думал, вы на других заклятие наложите… — с сомнением пробормотал он. — Или уж сразу на всю территорию…

— На территорию — дорогонько станет, — заметил старый чудодей.

Помолчали, соображая. На мониторе, свесив сонную морду на пыльный, слепой, чуть ли не паутиной подёрнутый экран, распростёрся лохматый котяра, но не чёрный, как можно было бы предположить, а белый с серыми пятнами. Зверюга, видимо, линял, потому что ковёр в захламлённой комнатёнке чародея являл собой подобие плохо убранного хлопкового поля.

— Одного не понимаю, — пожаловался клиент. — Зачем они с собой динамики на природу тащат? Неужели в городе не наслушались? С соседями тоже повезло… Справа Дмитро Карабастов, слева Валерка Прокопьев, а дачные участки узенькие, ленточками нарезанные, чтобы у каждого выход к озеру был…

Хозяин комнатёнки делал вид, что слушает, даже временами кивал с сочувствием, сам же прикидывал, как бы это ему схитрить и обойтись каким-нибудь колдовством подешевле да попроще, чтобы особо мозги не напрягать. Муторно было Ефрему, маятно. А на порог заказчику тоже не укажешь — примета плохая.

— И вот как врубят они с двух сторон!.. — простонал клиент.

Кот на мониторе со скукой раззявил розовую пасть и, потянувшись, извернулся до кончика хвоста. Клиентов он видывал всяких.

— Ну хорошо, не можешь ты без грохота в ушах, — с надрывом продолжал гость. — Ну и купи себе дебильник с наушниками! Но зачем же всю округу-то глушить?..

При слове «глушить» старый чародей встрепенулся, мутные глазёнки вспыхнули. Стало быть, осенило.

— Во! — вскричал он. — Точно! Поди купи дебильник… простенький, без наворотов…

— Вы что, издеваетесь?! — Клиент всё-таки вскочил.

— Ты знай слушай! Луна сейчас в первой четверти, так? Выйдешь сегодня из дому ровно в полночь, дебильник держи за пазухой. И следи, чтобы месяц всё время был за левым плечом. Потом поплюй на четыре стороны и проводки с наушничками, слышь, пооборви… Прям под корешок, не стесняясь. Только, смотри, не вздумай выбросить — я из них потом на дебильнике наузы навяжу, понял?

— Что-что навяжете?

— Наузы. Узлы такие с наговором… И начнёт он у тебя работать как глушилка. Дёшево и сердито! Гектар покроет запросто, а тебе ведь больше и не надо, верно? Сколько у тебя там участок? Соток шесть?..

Высадившись из дребезжащего разболтанного автобусика на конечной остановке «Хуливы хутора», Егор Надточий обогнул селение и двинулся дубравой в направлении дачного посёлка. Кончался апрель. С корявых веток в изобилии свисали светло-зелёные червячки на взблёскивающих исчезающе-тонких шелковинках, и Егору то и дело приходилось между ними лавировать.

Он шёл, не пряча язвительной улыбки, и время от времени оглаживал глубокий карман шорт, где таился зачарованный дебильник с наузами из проводков. Проще говоря, глушилка. Постановщик помех. Нужды в нем пока не было: ни приёмника окрест, ни телевизора. Обирая сухие веточки, сердито потявкивал невидимый дятел — надо полагать, не та личинка пошла. Справа в промежутках между стволами пошевеливала серым расплавом листвы осиновая роща, слева синело небо да пучилось плотное белокочанное облако.

«Ох, попрыгаете вы у меня, господа… — предвкушал Егор, проныривая под очередным светло-зелёным червячком. — Ох и попрыгаете…»

Прямо по курсу воссияли заливные луга, и тут же, отразившись от водной глади, ясный женский голос из отдалённого динамика ликующе объявил: «А теперь в исполнении казачьего хора послушайте песню на слова поэта Гийома Аполлинера „Под мостом Мирабо тихо Сена текёть…“»

Впереди заголосили, задишканили — с гиканьем, топотом и присвистом. Егор содрогнулся.

Вскоре показались первые дачи. Аудиодуэль Карабастова и Прокопьева была слышна издали. От взрывов тяжелого рока вдребезги разлетался среброголосый хор мальчиков из неблагополучных семей, а на противоположном конце посёлка кто-то оглушительно пел навзрыд «Очи чёрные», причем врал, как даже цыган не соврёт, продавая лошадь.

Пожалуй, пора… Егор достал дебильник и развернул бумажку, на которой вдохновенно всклокоченным почерком старого чародея Ефрема Нехорошева начертан был текст пускового заговора. Старательно произнёс всё до последнего словечка — и с выражением крайнего злорадства на остром, как штевень, лице утопил помеченную магическим крестиком кнопку.

Не подведи, колдун, сделай милость…

И колдун не подвёл. Уже в следующий миг все динамики в округе разразились по волшебству мерзким прерывистым воем. Будь Егор Надточий постарше лет этак на пятьдесят, он бы, конечно, узнал это беспощадное тупое взрёвывание, сквозь которое с переменным успехом пытались когда-то пробиться «Голос Америки», «Свобода» и прочие вражьи радиостанции, призванные сеять сомнения в честных и простых сердцах советских граждан.

— Ну, посмотрим, посмотрим, надолго ли вас хватит… — глумливо молвил Егор, отправляя глушилку в карман шорт.

Насмерть перепуганная жуткими звуками, от которых, казалось, вибрировал уже весь посёлок, метнулась с истошным карканьем встрёпанная ворона, но дачники — народ упрямый — всё никак не могли поверить, что это всерьёз и надолго.

Ничего-ничего. Ещё минут пять-десять — и кинутся они, родимые, в город — чинить аппаратуру. А в городе им скажут: в чём проблема-то? Всё исправно, всё работает…

За штакетником, опершись натруженными руками на бульбу штыковой лопаты, высился Дмитро Карабастов и с тяжким недоумением слушал завывания, рвущиеся из утробы стоящего перед ним на табуретке радиоприёмника.

— Здорово, сосед! — осторожно окликнул Егор.

Дмитро покосился на него из-под насупленной брови.

— Здорово, здорово… — мрачно отозвался он, после чего вновь озадаченно уставился на бесноватый приёмник. — Что хотят, то творят! Ты такое когда-нибудь слышал?

Думая лишь о том, как бы нечаянно себя не выдать, Егор Надточий приподнял плечи и испуганно затряс головой.

— Нет, не понимаю я современной музыки, — удручённо признался Дмитро. — Раньше какие песни были! Раздольные, задушевные… А это что такое? Ни слов, ни мелодии — рёв один…

Покряхтел и, безнадёжно махнув рукой, прибавил громкость.