Глава третья

Проснулся я от того, что на меня кто-то смотрел. Смотрел долго и пристально. Чуть приоткрыв глаза, я из-под прикрытых ресниц осмотрел поляну вокруг себя. На дальнем ее конце ватага робиновских стрелков самозабвенно и по-детски непосредственно гоняла некое грубое подобие мяча. Их играющий тренер, по совместительству – мой оруженосец, блистая чудесами футбольной техники, носился по полю из конца в конец, потрясая руками и оглашая лес невразумительными криками команд.

Никому из играющих до меня не было ровно никакого дела. Однако ощущение пристального взгляда не пропадало. «Что за чертовщина», – невольно подумал я, еще раз внимательно осматривая окрестности. Рядом со мной никого не было. Ни одной живой души.

И тут я увидел глаза. Поймите меня правильно. Если бы вместе с глазами имелись рот, нос и прочие полагающиеся по штату предметы, я не преминул бы о них упомянуть. Глаза глядели не мигая, и все бы в них было бы хорошо, но то, что подобным образом смотрело дерево, несколько смущало. Именно так. И моим визави был толстенный дуб, дупла и крона которого были вполне пригодны для жилья.

Минуты три мы поиграли с деревом в гляделки. Потом древесный взгляд переместился с моего лица на руки, снова на лицо и… исчез.

«О черт! – выругался я, откидывая медвежью шкуру, служившую мне одеялом, и резко поднимаясь на ноги. – Вроде бы вчера и не сильно пил. Надо же такому примерещиться!» Подойдя к дубу, я потрогал кору руками, убеждаясь в ее грубой материальности. Кора как кора. Такая же, как и у остальных дубов, ровным кругом стоявших вокруг нашей поляны.

Пожав плечами, я стукнул кулаком туда, где еще недавно чудились мне глаза, и тут же был вознагражден десятком твердых, как камешки, желудей, барабанной дробью застучавших по моей макушке. Все бы это было ничего: как установил несколько позже сэр Исаак Ньютон, желуди обречены падать с дуба именно вниз, но все же то, что эти дубовые яйца упали точно мне на голову и никуда более, – несколько удивляло.

– Вот тебе и доброе утро, – вздохнул я.

– Вы уже поднялись, дружище Вальдар? – спросил меня подошедший хозяин окрестных чащоб, лорд – хранитель поголовья королевских оленей. – Это хорошо. Марианна скоро позовет завтракать.

– Благодарю тебя, Робин, – невпопад ответил я. – Спалось хорошо.

– Ты это чего? – удивленно осведомился Локсли, глядя на мой ошарашенный вид.

– Робин, тебе никогда не казался странным этот дуб?

– Дуб как дуб. Хороший дуб. Мы называем его Деревом Совета. Под ним всегда приходят в голову хорошие мысли.

– Может быть, и так. Но все-таки очень странное дерево.

– Право, Вальдар, ты совсем как наш брат Тук. Он тоже все твердит, что корни окрестных дубов сами подползают ему под ноги. Ну с ним-то понятно, для него бочонок вина все равно что для тебя кубок, а с тобой-то что?

– Да нет, Роб, ничего. Наверно, приснилось.

Между тем солнце уже вовсю вознамерилось вставать, и вся лесная певчая братия, оглушительно цвиркая и чирикая, не то приветствовала восход светила, не то выражала свое мнение о ходе матча.

– Тоже мне сборная Шервуда, – проворчал я, потирая ушибленную макушку.

Несмотря на явный суеверный ужас перед изысканным мастерством Криса де Монгийе, стрелки играли в типично английской манере, противопоставляя виртуозной технике напористый, жесткий, силовой футбол.

Наконец один из игроков «Шервуд Рейнджерс», тот самый, чью родословную я вывел от пещерного медведя, с ревом, подтверждавшим обоснованность моих предположений, врезался в Кристиана, снося его, и, немного помедлив, рухнул сверху на несчастного оруженосца.

«Пора изобразить судью на поле», – резонно заметил я, приближаясь к парочке, удобно расположившейся в утоптанной десятками ног траве.

– Эй, Виконт, вылазь! Нам скоро ехать. Иди готовь коней. Ты тоже поднимайся, – потряс я за плечо малютку Джона, а это был именно он, напоминая о необходимости вернуться в вертикальное положение.

Гигант скосил на меня хитрый глаз и, недовольно заворчав, начал вставать на ноги, выпуская Криса из-под своей неподъемной туши. Полурасплющенный Крис с трудом отдирал себя от мать сыра земли.

В отличие от мифического Антея пребывание на отчем грунте не прибавило ему сил. Настроения, впрочем, тоже.

– Вот и учи их после этого играть в футбол, – со скорбью в голосе изрек де Монгийе, ощупывая, весь ли он на месте.

– Как говаривал, бывало, Фид Манлий Торкват, сидя на развалинах храма Соломона: «Цивилизация всегда насаждается с кровью».

– Кто-кто?

– Фид Манлий Торкват. Был тут один древнеримский понтифик. Как-нибудь расскажу тебе о нем. Пока что иди позаботься об отъезде.

Как и положено в подобных случаях, отбытие высоких гостей сопровождалось военным парадом и обменом приветственными речами.

Слева от меня Виконт долго и прочувствованно жал руки разбойной братии, обещая вернуться и продолжить тренировки. Справа Лис внимательно слушал Робина, судя по жестикуляции, объяснявшего ему напоследок какую-то тонкость своей методы стрельбы. Рядом с ними робко жался Ален э-Дейл, желавший переписать себе слова баллады о Робин Гуде.

Наконец вольные стрелки перестали хлопать по плечам и спине несчастного стажера, и Робин сделал знак нашим проводникам двигаться в путь.

– А ну стой! – раздался за нашими спинами громовой голос такой силы, что кони затанцевали на месте. – Кому говорят, стой!

От неожиданности я, оборачиваясь, положил руку на эфес меча. Картина, представившаяся моему взору, была достойна кисти большого мастера.

Брат Тук, очевидно, разбуженный всеобщим оживлением, расталкивая толпу своих «прихожан», протискивался к нам. Поверх тонзуры у него почему-то была напялена железная шапка, предотвращавшая, вероятно, истечение благочестивых мыслей в пространство. Сбившаяся набок сутана, неуловимо похожая на десантный камуфляж из-за великого множества пятен, лучше всякого меню рассказывавших о скоромных и постных блюдах, съеденных смиренным пастырем на этой неделе, едва не лопалась на его объемистом чреве. Драгоценный наперсный крест болтался почему-то возле плеча, знаменуя, очевидно, левый уклон причетника из Компенхерста. В одной руке он сжимал кость с увесистым куском мяса, в другой – бутыль с живительной влагой, столь ему сейчас необходимой.

Потрясая над головой полуобглоданной костью, словно боевой палицей, и угрожая лесной братии неисчислимыми адовыми муками, он наконец протолкался к нам и вперил в нас затуманенный винными парами взгляд, выражающий, должно быть, по мнению святого отца, священное негодование. Переводя дух и выдерживая паузу перед началом речи, он воздел к небесам полупустую, судя по плещущейся в ней жидкости, бутыль и заговорил.

– Грешники! – изрек он и замер, вслушиваясь в рокочущие перекаты своего голоса. – Грешники, ибо во грехе погрязли, аки… э-э-э. О-о-о, как голова болит. Так об чем это я? Ах да! Ну словом: не спите во всякое время и не забывайте молиться. – Он сделал какое-то странное движение бутылью, видимо, означавшее пасторское благословение. – Дабы предстать! – завершил свою утреннюю проповедь брат Тук и замер, любуясь произведенным эффектом.

Виконт обалдело посмотрел на меня. Ему явно еще не приходилось иметь дело с подобным толкованием священных текстов. Мы с Лисом сделали понимающие лица, что моментально избавило нас от необходимости вслушиваться в ту околесицу, которую нес достойный шервудский капеллан.

– Ну что ж, теперь с Богом! – подвел итог страстному выступлению служителя культа наш друг Робин, хлопая по крупу моего вороного жеребца. Зеленый дубовый лист, плавно паря, пролетел над моим плечом и упал на луку седла.

– Странно, – удивился Локсли. – Дубы далеко, ветра нет, да и лист зеленый? Чтобы это значило?

Дорога из лагеря веселой братии утвердила меня в мысли о том, что дороги созданы для того, чтобы по ним ездить. Или, уж в крайнем случае, ходить. И уж никак не наоборот. Видимо, провожатые наши имели на этот счет свое мнение, поскольку, будь передо мной не здоровенные мужики, увешанные оружием, а более эфирные твари, я с радостью бы определил их способ передвижения как порхание.

Наконец в зарослях начали появляться просветы, и вскоре показалась опушка, покрытая веселой травяной зеленью. С видимым облегчением оставив за собой громаду Шервудского леса, мы въехали на небольшой холм, чтобы получше рассмотреть предстоящую нам дорогу.

– Отсюда вам направо, – указал старший из моих проводников. – Вон, видите одинокий вяз?

Вдали, среди обширной вересковой пустоши, действительно можно было различить очертания большого дерева, вполне могущего быть вязом.

– Там вы выедете на дорогу. Через пару миль будет развилка. Правая дорога ведет к Лондону, левая – к Ноттингему. Туда вам, пожалуй, совершенно ни к чему. Так что не спутайте дорогу. Если все будет благополучно, к вечеру вы доберетесь до Ашби. Однако не задерживайтесь в пути, иначе вам придется ночевать перед закрытыми воротами.

Внезапно речь его была прервана. Звук рога гулко раскатился по пустоши, пугая окрестных птиц и зверей.

Оглянувшись туда, откуда доносился этот звук, я увидел рыцаря в черно-лазурной котте, с копьем наперевес, резвым галопом приближающегося к нам на могучем караковом коне. Судя по угрожающему виду, он не был похож на обычного собирателя автографов. Встречу в этом месте я тоже никому не назначал. Тем более что за ним из подлеска выбегало две дюжины копейщиков, которые, рассыпаясь широким полукругом, пытались охватить нас с флангов.

– Ну что, милорд, – усмехнулся Лис, одним движением ставя тетиву на лук. Щелчок его тетивы прозвучал в унисон с еще двумя подобными щелчками. Люди Робин Гуда тоже прекрасно знали свое дело. – Спорим, – продолжил он, – что этот благородный рыцарь мчится так оттого, что спешит пригласить тебя на завтрак.

Три стрелы, пущенные из трех наших луков, пролетев ярдов сто, нашли свои цели. Одна из них вонзилась в щит, другая пробила ногу какого-то копейщика, от чего тот рухнул на колено и остался так сидеть, наблюдая дальнейший ход боя. Третья впилась в грудь еще одного воина. Тот остановился, выронил оружие, сделал два неуверенных шага вперед, с ужасом осознавая непреложный факт собственной смерти, и упал на спину. А новые стрелы уже пели в воздухе.

– Ну вот, – обреченно вздохнул Виконт, пристегивая мой шлем.

– Ты бы лучше приготовился к бою, – бросил я ему.

– Да я вообще-то пацифист, – грустно заметил мой оруженосец, доставая четырехфунтовый стальной шар, покрытый шипами, словно кожура каштана, болтавшийся на недлинной прочной цепи. Я знал, что в том месте, где шар соединялся с цепью, как последняя дань глупому юношескому максимализму, была выгравирована руна Алгиз, заключенная в круг. Виконт и сам не подозревал, какой правильный выбор он сделал, гравируя эту руну на Моргенштерне.

Рыцарь был уже в нескольких ярдах от меня, и его копье, злокозненно направленное в самую грудь, чертовски уменьшало время для переговоров. Голубая молния Катгабайла рассекла утренний воздух и засияла, словно радуясь солнечному свету после непроглядной тьмы ножен.

Я развернул коня, уклоняясь от таранного удара яростного незнакомца, и, закончив пируэт, нанес размашистый удар по его копью.

Рубины в рукояти радостно сверкнули, одобряя мое действие и вбирая в себя духовную энергию этого удара. Клинок мягко, словно топленое масло, отсек ясеневое древко у самой руки рыцаря.

Мне показалось, что из-под шлема послышался скрежет зубов и сдавленный рык.

Сейчас я мог спокойно рассмотреть фигуры, изображенные на щите противника. Золотой лев в черни и кусающий себя за хвост серебряный аспид в лазури не оставляли сомнений, что передо мной представитель рода Хайсборнов. Насколько я помнил, родовой вражды между Хайсборнами и Камдилами не существовало, однако я догадывался о мотивах его хамского поведения.

– Кто вы такой, черт побери! – раздалось из-под шлема в тот момент, когда меч навязчивого джентльмена пытался лишить меня возможности ответить на этот простой вопрос.

– В наших краях обычно с этого начинают, – ответил я, парируя удар и демонстрируя атаку в плечо. – Только звучит это примерно так: «Благоволите назвать свое имя, сэр!»

Я сменил сектор атаки и ударил Хайсборна в бок. Он успел подставить щит и вновь атаковал. И вновь неудачно. Пригнувшись к холке коня, я пропустил удар над собой и, пользуясь выпадом противника, резко послал клинок вперед. Пробив котту и кольчугу под ней, меч вонзился в бедро моего врага. Рыцарь глухо застонал, покачнулся в седле, но лишь с еще большим остервенением стал наносить удары. Кровавое пятно на его одеянии становилось все больше, однако, похоже, он не чувствовал боли. От одного из могучих ударов Хайсборна мой щит раскололся, и я вынужден был вести бой, отбросив его в сторону.

Краем глаза я видел Лиса, вместе с вольными стрелками методично прореживающего охватывающую наш холм дугу копейщиков. Потеряв несколько человек убитыми и ранеными, они поубавили свой наступательный пыл и начали пятиться под укрытие деревьев. Чуть поодаль от меня доблестный Крис де Монгийе с отвагой, вообще присущей этому славному роду, ожесточенно сражался с двумя оруженосцами моего пациента, точнее, уже с одним. Второй лежал на земле, припав щекой к собственной секире, и не подавал признаков жизни.

Тяжелый шар Моргенштерна с характерным звуком раз за разом врезался в небольшой кожаный щит противника. Тот, уже, видимо, отчаявшись провести удачную атаку, безвольно отступал под ударами Виконта, все еще как-то защищаясь и пытаясь повернуть своего коня вспять. Пожалуй, ему, да и его товарищу по несчастью, не стоило обижать нашего стажера. Когда кровь в жилах этого потомка викингов закипала, наполняя разум возмущенный зловредными испарениями, он становился практически неуправляем, и удержать его могла только железная клетка.

Но вот рука хайсборновского оруженосца опустилась, контуженная множеством тяжелых ударов, и стальной шар врезался ему в грудь, выбивая из седла и ломая ребра. Виконт, моментально успокаиваясь, спрыгнул с коня и подбежал к упавшему.

– Он не был пацифистом, – сумрачно изрек Кристиан, щупая пульс бедолаги.

А между тем наш поединок с Хайсборном все продолжался, несмотря на то что рыцарь был еще раз ранен – на этот раз в предплечье. Но вот при очередном развороте длинный плащ моего противника взвился, раздуваемый ветром, и я, ухватив его за край, резким рывком накинул полотнище на шлем врага, моментально ослепляя его.

Рыча от ярости, Хайсборн попытался освободиться от предательского плаща, но я, подхватив рыцаря под руки, всем своим весом увлек его наземь. Удар был столь силен, что мой противник потерял сознание. Я резко вскочил на ноги и, к ужасу своему, увидел отряд из трех десятков рыцарей и оруженосцев, наметом вылетающий из подлеска. Вслед за ними следовало сотни полторы копейщиков и до полусотни лучников.

– Господи, ну почему, почему так? Летели бы самолетом – давно бы уже были в Лондоне, – обреченно вздохнул Лис, автоматически пересчитывая оставшиеся стрелы. – Куда смотрит компания «Бритиш Эйр»?

– Остановитесь, сэр рыцарь! Я – шериф Ноттингемский! – Богато одетый всадник с массивной золотой цепью на груди остановил своего буланого скакуна у подножия холма и властным жестом поднял руку вверх.

– Час от часу не легче. Ну что за напасть такая?! Ста ярдов нельзя проехать по земле Английского королевства, чтобы не наткнуться на живой персонаж местного фольклора! – пробормотал я, слегка отводя меч от горла своего врага.

– По какому праву, сэр, вы нападаете на людей королевской службы и мешаете им выполнять приказ?

– Прошу простить меня, господин шериф. Этот рыцарь, носящий герб Хайсборнов, не назвав себя, не огласив причины, атаковал меня. В чем же я виноват? Единственное, что мне, по счастью, удалось сделать, – это помешать пронзить насквозь вашего покорного слугу. – Я слегка поклонился, стараясь говорить как можно учтивее.

– Вы помешали ему и его людям схватить лесных разбойников. Тех самых людей, что стоят подле вас.

– Вот как? Возле меня находятся мой оруженосец, происходящий, кстати, из рода Ла Доннелей, и мой доблестный конюший, происходящий из рода хотя и менее древнего и жалованного титулами, но никогда не пятнавшего своей чести. Остальные же люди, которых вы здесь видите, также никак не разбойники. Только благодаря им мне и моим спутникам удалось отыскать дорогу в шервудских чащобах. Ибо, сбившись ночью с пути, мы уже потеряли всякую надежду выбраться живыми из этого леса, когда эти добрые люди, единственно волей Всевышнего посланные нам навстречу, вывели нас на дорогу. Следовательно, мы обязаны им жизнью. И я не позволю вам схватить их. Во всяком случае, клянусь честью, прежде чем вам удастся сделать это, вы вынуждены будете сразиться с нами. А еще раньше проститься с этим рыцарем!

Острие моего меча вновь вернулось к горлу Хайсборна.

– Капитан, взять его на прицел? – услышал я в мозгу голос Лиса.

– Да кто вы такой, сэр рыцарь, чтобы позволять или не позволять мне делать что-либо?! – Шериф явно начинал выходить из себя.

«Подобный вопрос сегодня уже звучал», – невольно усмехнулся я, выдерживая подобающую паузу и злорадно предвкушая эффект, следуемый за моим именем.

– Простите, господа, я не представился. Вальдар Камдил, к вашим услугам. Вальдар Камдил сьер де Камварон, именуемый также Верная Рука. Старший сын герцога Камваронского, Ингвара III Камдила, родного брата короля Вестфольда Эстольда VI Свирепого и Полин де Берсак, дочери герцога Наваррского Беогарда, о чем прямо свидетельствует мой герб. – Я указал на обломки щита, валявшиеся в высокой траве.

По лицу шерифа пронеслась буря чувств, причинившая ему немалый ущерб. Одно дело – неизвестный худородный рыцарь с парой слуг и уже совсем другое дело – вестфольдский принц, племянник короля, славившегося на всю Европу своим далеко не кротким нравом. А что совсем плохо – тот самый Вальдар Камдил, конфидиент короля Ричарда.

Трудно сказать, какое из чувств взяло верх в мятущейся душе шерифа, но, как-то нерешительно оглядевшись по сторонам, он сдвинул брови на переносице и буквально прошипел:

– Взять их!

– Ну-ну, не так быстро, милорд! – Я недобро усмехнулся, указывая на Лиса, держащего одну стрелу на тетиве и две, прижатые к луку. – Не надо спешить! На тот свет не опаздывают. Мой друг Рейнар на пятидесяти ярдах всаживает три стрелы в лист, падающий с дерева. Прежде чем самый резвый из ваших воинов достигнет вершины холма, он успеет пересчитать все звенья в вашей рыцарской цепи. Когда же душа ваша, господин шериф, отправится в ад, где ей самое место, ей непременно составит компанию душа вот этого, – я ткнул Хайсборна сапогом, – с позволения сказать, рыцаря.

Шериф побледнел, слегка попятился и подал рыцарям знак остановиться. В век лошадиных скоростей и осязаемых чувств такие перлы ораторского искусства еще котировались.