16. Всё ещё среда
Байк Тони мы оставили, понятное дело, под небоскрёбом Урсулы. Вечер оказался смазанным неприятной кэнкой с незнакомцем, и развлекаться дальше без вожака никто не захотел. Я думал отправиться домой и переждать остаток вечера, успокоиться и помедитировать с тренажёром нагваля, но меня вдруг Аоки к себе пригласила.
На эстакаде она пристроилась рядом и вышла со мной на связь:
— Егор, давай ко мне в баню, если ты не занят. А то делать совсем нечего.
Я чуть с байка не свалился от неожиданности, так меня её предложение взволновало. Даже про Генки с его младенцем почти забыл. Неужели я всё-таки ей нравлюсь?
— Только ненадолго, часа на два-три, — подумав, сказал я.
И правда, хватать грязными руками, в пыльном суйкане младенца было бы негигиенично. Вообще-то у меня, конечно, дома душ есть… Но торчать в квартире несколько часов, ходить из угла в угол и нервничать? Нет уж, лучше я в гостях это время проведу, да и полезно будет свои следы запутать.
В прошлый раз я дом не особенно разглядеть успел, больше аппаратом и Аоки интересовался. А сейчас полюбовался, как он фонарями красиво освещается — с лепным перекрытием и четырёхскатной крышей… Нихонский стиль синто, кажется.
— Ты моего папашу не бойся, он добрый, — сказала Аоки.
Мы загнали аппараты в гараж и прямо из него вошли в главную гостевую комнату. Свет тут же автоматически зажегся. Пол здесь был покрыт яркими татами, а посередине стоял настоящий деревянный столик-сёин. В парадном алькове на небольшом возвышении торчала кадка с кедровым бонсаи. В другом конце комнаты, рядом с бумажной фасума, имелся огромный каркас голика. Куда же без него? А сколько здесь валялось мелких вещиц и украшений, не счесть.
Мы разулись у входа и натянули на ступни тапочки. Моего размера, конечно, не оказалось. Тут же заявился многорукий робот типа «марон». Домоуправ оглядел меня подвижной видеокамерой на глазном отростке и выжидательно уставился на хозяйку. Но Аоки не била тревогу, и марон укатился прочь охранять жилище.
— Экстази пожуем?
Аоки залезла в шкафчик и вынула из жестяной банки две таблетки. Да, сегодня химия мне не помешает. Давно уже я не закидывался!
— Симпатичные у тебя тут картинки, — сказал я.
На стенах виднелись небольшие листы бумаги или ткани, а на них чёрно-белые пейзажи. Зимний, летний, еще какие-то.
— Пейзаж в стиле хабоку, — пояснила девушка и ткнула пальцем в ближайший. — Автор — Сэссю.
— Твой знакомый?
— Он в пятнадцатом веке жил. Это копии, понятно. Но тоже очень старые, им лет двести.
Тут из-за перегородки с аистом выскочил мохнатый зверёк, мяукнул и принялся тереться об Аоки.
— Неко! Соскучился, старый дахо! — Она стала трепать животное за уши. — Его ещё отец спроектировал, специально на мой пятый день рождения. Датчики по всей шкуре поставил, прикинь. Если его гладить, мурлыкает, а если шлёпнуть — орёт. Попробуй сам.
Я легко пнул зверька в брюхо, и он взвизгнул, словно живой.
— Ладно, пойдём с папашей познакомлю. Неко, за мной!
Но кот и сам знал, что делать. Я думал, что он затаил на меня зло и тут же поцарапает, однако программу самообучения роботу, похоже, не поставили. Он даже не догадался укусить меня за пятку.
Господин Норико был очень толст и лежал на пышном футоне посреди своей комнаты, в дальнем конце дома. Он пребывал где-то в Инете. У него в жилище царил подлинный хаос. Какие-то плакаты вместо перегородок, электронные книги и разные пластиковые детали. Они вообще навалом повсюду лежали. Посреди этого хлама ползал робот-пылесос и тщетно жужжал. Наверное, трогать что-либо тут ему запретили, а выскребать пыль всё равно приходилось. Вот и пыхтел трилобит.
— Кэн-сан! — крикнула Аоки. Но толстяк не услышал её. Тогда девушка соединилась через свой смарт с компом отца и влезла в его виртуальную среду, пустив туда внешнюю помеху. Изобретатель очнулся и поднял очки на лоб.
— Аоки-кун, — расплылся он в улыбке. — А это кто с тобой, дочка?
— Егор. Правда, странный? У него Леф-1 испорчен.
— Здорово. А вы чего такие грязные? Давайте-ка в баню, нечего моего робота смущать, — Точно, трилобит почуял в нас угрозу и уже «обнюхивал», мечтая всосать пыль со штанов и плащей. Я понял, что мне становится жарковато, и стянул суйкан. Пусть поелозит.
— Ты над чем работаешь, ямабуси? — Аоки присела рядом с оядзи и заглянула в экран его смарта. — У, формулы.
— Новый источник химический энергии! Смотри, растения впитывают углекислый газ и переводят его в углерод. Например, кукурузная ботва. Добавляем отходы бумажной фабрики и получаем глюкозу, а уже из неё…
— Бумажной! Да сколько её делают-то? — Господин Норико собрался горячо поспорить на эту тему, но Аоки не дала ему, вскочила и поцеловала в лоб. — Всё, мы в ротэмбуро пошли. Сатою домой не собиралась?
— Как же, — нахмурился толстяк и поглядел на меня. — А чем твой друг занимается? Он тоже гакусэй?
— Нет, я в зоопарке работаю, — сказал я. — Мне трудно учиться.
— Ну, тоже дело. Возьмите там бакусю в холодильнике, я сегодня только ящик заказал.
Мне понравился Аокин оядзи. Правда, мои родители занимались моим воспитанием намного плотнее, чем этот толстяк. Но ведь я всегда плохо соображал, внимания мне много требовалось. А у его дочери со смекалкой всё в порядке…
Я отобрал суйкан у робота и увидел, что плащ почти чистый. Аоки поманила трилобита, и тот радостно покатился за нами. Видимо, ползать во владениях Кэна он уже замучился.
— Сатою — твоя мать? — поинтересовался я.
— Нет, имоуто. Она на гейшу учится.
— Младшая сестра! Это здорово.
— А мать погибла, в аварию попала, когда мне семь лет было.
— Обидно…
— Симатта, я же исповедаться забыла!
Аоки опустила микрофон к губам, соединила смарт с дикастерием и пробормотала что-то вроде «Простите меня, боги, за неуважение к сложной технике!». Это хорошо, что она не стала вдаваться в детали преступления. А то законопослушные служители Будды тотчас сдали бы её полиции.
Тут коридор кончился огромной кухней. Никаких футонов тут уже не валялось, и перегородок не было — обычная комната с могучим холодильником у стены. В него можно было затолкать целую тонну заморозок. Но питаться тут, наверное, было бы не очень уютно. Сплошной жёлтый пластик вокруг. Всё-таки видно, когда старшей хозяйки нет в доме, вот и у меня такая же квартира. Правда, она раз в сто меньше. Аоки, понятно, нет никакого интереса возиться с мебелью и другими заморочками, а порядок роботы поддерживают.
— Раздевайся, что ли, — сказала девушка и стянула куртку, свитер и кожаные штаны, в коротких шортах и майке осталась.
Я добавил в кучу суйкан и чапсы, и трилобит с урчанием накинулся на грязную одежду. Только бы рекламное покрытие не содрал и защитное тоже. Но робот был умный, действовал своими манипуляторами осторожно, будто китайскую вазу от пыли чистил.
— Так, где наше бакусю?
Она стала метать на стол упаковки с едой и жестяные банки. Чего тут только не было! Я даже не все слова понимал, хотя они обычной каной были написаны. Нет, не все — некоторые пакеты с нихонскими иероглифами были. Суси с летучей рыбой, жареный щукорылый угорь с имбирем, индийский плосколоб, морской судак… Это были очень дорогие заморозки, из престижного маркета — внутри них имелись цветовые датчики свежести. Само собой, все они сейчас были бесцветными. Гохан был свежайший.
— Остановись! — воззвал я, когда увидел бутылку с рыбной пастой камабоко. — Мы погибнем от обжорства!
— Ты прав, — опомнилась Аоки.
Тут она нахмурилась и ткнула пальцем в сиреневый датчик внутри упаковки. На её зов прикатилась кухарка и выслушала нагоняй, потом покорно взяла пачку с рыбой и опустила её в стальной бак рядом с мойкой. Это оказался источник электричества на пищевых отходах. Девушка гордо рассказала, как оядзи разработал его и получил со своей компанией штук десять патентов. Где-то на дне бака жила колония активных бактерий, и они всё подряд хищно разлагали.
Аоки озадачила готовкой робота-кухарку, мы взяли по банке пива и пошли в сэнто. Она прямо к дому примыкала, со стороны сада. Мне ещё не приходилось в частных банях бывать, и в общественные я никогда не совался, неохота народ пугать. Ещё в полицию сдали бы,
Но больше всего меня Аоки волновала, понятно. Неужели она не постесняется при мне раздеться? Всякие мысли про Генкиного детёныша из меня выветрились, словно их летний ураган смёл.
В мыльне густо пахло настоящим деревом. Наверное, тут в стенах распылители экстракта работали. Кроме двух плетёных кресел, здесь были ещё вентилятор на треножнике, напольные весы и высокий шкафчик с полотенцами, тюбиками и банками. На стене весели огромное зеркало и таблица с названиями непонятных веществ. Ещё там болезни тела и духа перечислялись. Их можно было банной химией лечить. Но все вещества мне сейчас экстази заменил.
— Раздевайся, сейчас нагреется, — сказала Аоки и включила голубую сферу на штанге, что из стены торчала. — Вот, голову надо в этой штуке полоскать. И моет, и кожу массирует. Оядзи сам усовершенствовал!
Я вздохнул поглубже и стянул рубашку, стараясь не глядеть на девушку. Она уже водой шумела, из кранов её в тазики наливала. Поднялся ужасный пар, и правда стало намного теплее, чем вначале. Аоки уже намыливалась розовой мочалкой в форме сердечка. Она была совсем голая, и все её шесть сосков и постриженная в полоску варэмэ прямо-таки ослепили меня. На голову она надела крупную сферу, машину свою головомоечную, и та теперь жужжала вокруг её прически.
Я окатил себя холодной водой и сел рядом с девушкой, чтобы омыться. Мне дико хотелось на неё таращиться, но я сдержался и стал поливать себя из ковшика горячей водой. Наконец Аоки вылезла из аппарата и с усмешкой уставилась на меня.
— Сугой, ну ты и волосатый, — рассмеялась она. — Пыли небось в шерсти скопилось! Давай помогу.
Аоки вылила на ладонь жидкого мыла и стала натирать мне спину своей детской мочалкой. А потом вдруг подвела ко мне сферу с головомойкой и нахлобучила её на меня! Я очутился в темноте, а по щекам и макушке лупили струи воды с шампунем. Но дышать всё-таки можно было. Хорошо, что Аоки меня в это устройство сунула — в нём я сумел погасить порыв данкона, который всё норовил вскочить. Я стал представлять, как иду по холодной улице к зоопарку, чтобы перелезть через забор, и меня отпустило.
Тут Аоки добралась мне до кэцу и ещё ниже, и вся моя нирвана испарилась. А тут ещё и освобождение от моющей сферы пришло.
— Теперь ты мне помыль, — приказала девушка.
Я принялся натирать её лопатки, но она не выдержала такого испытания и стала поливать меня из душа и хохотать. Мне казалось, что я попал в гости к божеству любви. В общем, мы залепили друг друга мыльной пеной по самые уши и сами не поняли что к чему. Я очутился спиной на полу. Открыть глаза не получалось, их жутко щипало мылом. Бокки у меня давно уже торчал, сладу никакого с ним не было. Аоки зажала его бедрами и стала скользить на мне вперёд-назад, извиваясь словно гусеница.
И тут уже я сдался, упал в безумие с головой и на волне восторга чуть не раздавил Аоки руками. Это было что-то запредельное — чувствовать всю её генную «ущербность» на своём волосатом животе. Все шесть её сосков буквально сжигали мне нервы на брюхе. Она ещё с минутку повалялась, когда перестала вскрикивать, а потом уселась мне на грудь и окатила нас обоих из тазика. Я вдруг почувствовал губами её лёгкий поцелуй, похожий на лепесток ромашки.
Потом моего подбородка на минутку коснулась её колкая варэмэ.
— Ну, пойдём в ротэмбуро, — довольно засмеялась Аоки и соскочила с меня.
Я кое-как промыл глаза и увидел, что девушка уже обернула бёдра полотенцем. Она и мне такое же протянула, только голубого цвета. Чуть не поскользнувшись, мы выскочили за стеклянную дверь, которая вела в сад. Начался густой снег, его хлопья стали жечь меня прямо через шерсть. А что с Аоки творилось, и представить трудно, недаром она повизгивала. От нас повалил пар. Переступая по каменным плитам, до жути холодным, мы проскакали десяток метров и плюхнулись в каменную же чашу, полную горячей воды. Теперь снег нам был нипочём.
Когда я упал в воду, поднялась крупная волна. Она омыла серые валуны, поросшие декоративным мхом. Даже Аоки чуть не захлебнулась. Девушка сердито схватила меня за ухо и дёрнула и тут же поцеловала. Полотенца мы повесили на конце зелёного крана, который из валуна торчал.
— Сутэки, — сказал она и улеглась на меня спиной. — У нас тут в ротэмбуро папашин двигатель стоит, оригинальный. Он отовсюду энергию берёт. Из ветра, дождя, солнца, влажности и так далее. Насекомых жрет и перерабатывает, павшие листья… А чтобы молния не стукнула в воду, громоотвод есть. Здорово оядзи спроектировал, ёси? И ещё тут кондишен есть специальный, он москитов в двигатель как-то заманивает. Ещё можно тараканов созвать, но я эту опцию отрубила. Всё равно их трилобит раньше пожирает.
Пока она трепалась, я медленно погладил её по животу и груди, огибая пальцами мягкие бугорки. Над нами торчал фонарь, и снежинки медленно порхали в его свете. Не хотелось думать, что мне через три-четыре часа надо тащиться куда-то в ночь и совершать преступление.
— А пиво-то мы в сауне бросили!
Аоки вытянула из воды маленькую ступню и ткнула пяткой в ближайший валун. Из-за него высунулась мордочка какого-то мелкого белого зверька.
— Что это? — опешил я.
— Мышь по имени Дайкоку. Эй, покажись! Она электронная и живет в бане, потому что иначе её Неко потреплет.
— Что-то мне её имя напоминает…
— Так слугу ками богатства зовут. Смешно, правда?
— Да уж.
Мышь понюхала меня и убежала в кусты. Тут прикатилась кухарка, и девушка приказала ей доставить нам банки с бакусю. Так что минуты через две мы уже дружно потягивали из них тёплый напиток — само собой, он уже успел нагреться и потерять часть пузырьков. Но так было даже лучше.
— А Сатою сливовое вино предпочитает, — поделилась Аоки. — Говорит, это по-нихонски, умэ-сю или сакэ в бассейне глушить. По мне, лучше экстази с пивом ничего нет. Расскажи про Херми, Егор. Она тебя…
— Теперь она парень, я сам гольки из операционной видел.
— Тони его не пустит на открытие сезона с камайну. Она его как онако устраивала, а теперь что?
— У тебя с Тони серьёзно? — зачем-то спросил я.
— Ну, мы иногда встречаемся у него или у меня. Не тужи, Егор. Он, конечно, парень из «нашего круга», как мой папаша выражается, но ты мне тоже нравишься. Ты ему не говори, что мы с тобой барахтались, ёси? Его отец себе в преемники готовит, в будущего владельца складов Микемото. Вот и заставляет в университете на заочном учиться… С тобой как-то спокойно, а он просто бешеный бывает, особенно когда грибов пожуёт или элэсдэшки. И грузит про тотальную войну с человечеством, симатта! А давай ещё закинемся? — загорелась она. — Не трусь, у меня эбселен есть. И мы немножко, ёси? Что-то меня снег достал, а тебя?
Она отделилась от меня и подплыла к краю бассейна. Там на боку одного валуна находился закрытый крышкой пульт управления. Аоки потыкала в него пальчиком, и над нами раскрылся пластиковый «зонт». На нём зажглись яркие звёздочки с крупной луной в придачу. А потом сверху по всему периметру опустились плотные матовые шторы. Стало как летней ночью, даже саранча откуда-то застрекотала!
Один валун откинулся, а под ним оказался каркас голика. Вдобавок осветилось дно бассейна, и я увидел в глубине что-то вроде осьминога. По моей коже заструились тугие подводные течения, они из кучи мелких дырок возникли.
— Анемона, — пояснила девушка. — Она мне массаж делает. Держи.
Я проглотил крошечную таблетку и отодвинулся от щупальцев анемоны. На её «голове» между отростками я увидел раззявленную пасть, она шевелилась и словно заглатывала воду. Аоки заметила моё опасение и рассмеялась. Она раздвинула ноги и встала прямо над анемоной, а та принялась водить щупальцами по её телу.
— Я её на эротический массаж запрограммировала. Если её не остановить, она меня просто заведёт. Гляди, сколько отростков. Знаешь, какой хит сняла! Мне потом куча любовных писем пришла, когда я на своём сайте фильмец разместила. А ты ведёшь веб-дневник?
— У меня нет своего сайта.
— Ну и зря. А я собираю самые лучшие ролики со своими друзьями и в Инете вывешиваю. Всем приятно. Нас в мыле я тоже записала, потом как-нибудь размещу. Здорово же — ты такой волосатый, как русский медведь, и я маленькая. Ни у кого такого ролика нет, факт.
И тут на меня элэсдэшка стала действовать, до мозгов добралась. Аоки и валуны стали искажаться, дрожать словно в летнем мареве. Анемона как будто обезумела и оплела уже всю девушку с ног до головы, даже протолкнула щупальце в её варэмэ. У валунов откинулись моховые покрывала, а из-под них полезли чёрные пасти с зубами!
— Я хочу соски зафиксировать в твёрдом состоянии, — протяжно сказала Аоки. — Тебе бы понравилось? Сейчас это модно.
Но её цветные слова затерялись на фоне зубастых валунов и вони от проклятой анемоны. Я постарался собрать ощущения воедино, но без толку. Будто в меня вселился зловредный ками, он играл моими чувствами и переставлял их местами по своей прихоти. А потом я перелетел в иное время, где все чувства умерли, остался только тупой страх перед непонятными чудищами в чёрном.
Аоки что-то рассказывала, возилась с анемоной и плескала мне в физиономию горячей водой. А потом направила мне в рот струю холодной воды из шланга, и я очухался.
— Ну ты залетаешь, — восхитилась Аоки. — Кино посмотрим? У меня неплохая кинотека. Давай «Беспечного ездока»! Мне Капитан Америка нравится, а тебе?
Я помотал головой и потёр лицо ладонью. В глазах все ещё прыгали скрипучие искры.
— Времени сколько? Мне вообще-то некогда…
— Ещё только десять часов.
— Мне завтра на работу. Давай в другой раз кино поглядим, ёси?
— Ладно, пойдём ко мне в комнату, поужинаем, — сдалась девушка. — А то мы и правда тут засиделись. Кыш! — Она топнула ногой, и похотливый робот-анемона замер, ослаб и выпустил хозяйку из объятий. — Раскинул тут щупальца! Егор, тебе не мешает взбодриться, по-моему.
Она выбралась из бассейна и обернула бёдра розовым полотенцем, и я за ней. В мозгах все ещё крутились геометрические фигурки — разные кружки и квадратики, в основном чёрные. Они даже по плитам дорожки прыгали, цеплялись мне за пальцы. Но я знал, что это остатки элэсдэшной дури, и наступал прямо на них.
— Мы с Сатою на втором этаже обитаем, — сказала Аоки. — Какая комната кому нравится, тот там и спит. Иногда меняемся. Только она редко дома бывает, в ханамити вместе с другими майко живёт.
На ходу она отдала команду кухонному роботу, чтобы тот приволок разогретую пищу наверх. Мы поднялись по винтовой лесенке прямо от сауны и попали в жёлтый коридор со стеклянными светильниками. Они радостно вспыхнули нам навстречу.
— Вот моё гнездо!
У меня чуть крыша не тронулась, такие тут цвета буйствовали. У Аоки в комнате всё было похожим на игрушки и таким же ярким. Оранжевые футоны, розовые перегородки, сиреневый голик, салатовый шкаф… И формы какие-то детские, то мамонтёнок с отломанным бивнем, то Фудзи с языком лавы. Я потрогал кое-что. Тут даже каучуковые предметы были, не только пластиковые.
— Ну как?
— Сугой. Только в глазах рябит.
Я развалился в розовом сердечке-кресле и продавил его до самого пола. Оно напоминало желе и колыхалось подо мной как живое. Под рукой очутился огромный инфракрасный пулы, похожий на пирожок, и я надавил зелёную кнопку. Аоки в это время возилась возле стенного шкафа, и в стороны от неё летели тряпки.
И тут в воздухе передо мной всплыла голографическая кана: «Музыка», «Кино», «Картинки», «Окна», «Почта», «Инет» и «Учёба». Я остерегся выбирать и снова нажал кнопку. Буквы пропали.
— Ну у тебя и горы всякой одежды! — восхитился я, когда подошёл к Аоки. — А можно твой робот притащит мою?
— Успеешь, он гоханом занят! Холодно, что ли? Как ты думаешь, это мне подходит? — Она растянула передо мной пахучий спортивный костюмчик ярко-зелёного цвета. — С температурным контролем… Нет! Это я весной напялю, а сейчас уже почти зима. Я раньше много всякой гаракуты в он-лайне покупала, когда ещё к Тони не прибилась. У меня тут есть даже старинные сорочки, которые вредные запахи отталкивают, с ментоловыми капсулами. С рекламками шмоток не сосчитать. Я даже краску одно время носила и прозрачное платье с люминофором. Оно в темноте светилось. И ещё бюстгальтер, конечно, с регулятором жёсткости. Всем девчонкам кажется, что крепкая тити — их главное достояние.
— Регулятором? — смутился я.
— Никогда не видел? — улыбнулась она. — Никудышный ты фетишист. Я уже выкинула его, а то бы показала. У него в чашечках сенсоры, они состояние оппай на микрочип передают. А тот уже ткани командует, как ей себя вести. — Я мало что понял, но Аоки не стала продолжать. — Ну вот, а потом я увидела по голику, что сейчас у сасеко такая мода, и выбросила это дурацкое платье…
Она вдруг заметила что-то особо интересное внутри бездонного шкафа и вынула на свет белый брючный костюм. К нему прицепилась алая сорочка с одним рукавом, и девушка отбросила её.
— На выпускном вечере в нём была. Ночью гуляли в парке, а он меня всё время к фонтанам поворачивал — температуру с нужной стороны повышал. Якобы я перегрелась от экстази, и мне надо срочно искупаться. А на самом деле я от поцелуев возбудилась. Знаешь, чем всё-таки плохо рафидов убивать?
— Нет… Разве это плохо?
— Для женщин. Раньше я программой пользовалась, она мне советовала, в какой комбинации вещи надевать, чтобы не сопреть или не замёрзнуть. И по моде. А без рафидов приходится свои мозги напрягать. — Она пнула гору одежды — там кто-то мяукнул — и крикнула: — Ну ты где, сидор? А вот смотри!
Она достала комбинезон стального цвета и развернула его. Он был потёртым во многих местах. Видно, Аоки когда-то любила в нём гулять и не снимала месяцами.
— Оядзи для меня спроектировал, — гордо сказала девушка. — Я уже даже не всё помню, что в нём такого особенного. Фактура ткани от погоды зависит. Штанины и рукава твердеют, когда по ним что-то бьёт. А если, не приведи Будда, рана образуется, то ткань сама перетянет место пореза. Это я когда на байк села, папаша так меня обезопасить надумал. Вначале ещё ткань свет отражала, под ландшафт подстраивалась. Только я часто этот режим врубала, и покрытие погорело.
В комнату вкатился кухонный автомат с подносом, и мы уселись на футоне, чтобы закусить и запить гохан пивом. У меня уже просто урчало в животе от голода. Еда была жутко вкусная, и я чуть не чавкал, когда её пожирал. Аоки глядела на меня и усмехалась. Ела она немного. Её открытая многососковость меня сильно смущала, хотя уже не так, как в бане.
— Что-то ты, по-моему, нервничаешь, — сказала Аоки.
— Почему ты так решила? — пробормотал я.
— А потому, что похолодало. Ты на куче датчиков сидишь, они твоё давление и пульс измеряют, а потом температуру подстраивают до подходящего уровня. Вот футон под тобой и говорит дому, что тебе надо охладиться.
— Извини… А какая у тебя тема диплома? — спросил я.
— Я ещё не выбрала толком. Мне препод посоветовал тему взаимодействия роботов с органическими животными, она ещё недостаточно изучена. Ты вот знаешь, что щенки играют с роботами легко, а взрослые собаки уже напрягаются?
— У нас в зоопарке собаки на робококов не обращают внимания.
— Какие-то они у вас дикие. А я про опыт читала — овчарке дали кусок мяса и подвели к ней айбо, которая будто тоже хотела пожрать. И овчарка покусала айбо! Чуть зубы себе не обломала.
— Вот как раз эта собака была дикая. А наши ручные, они дают себя гладить.
— Гладить! Эй, Неко! Брысь сюда!
Из одёжных завалов высунулась морда электронной кошки. А девушка легко вскочила и принесла от кресла что-то похожее на человеческую руку с какой-то слишком пухлой ладонью. Эту штуку можно было прицеплять к ножкам стола или просто «присасывать» к полу.
— Рука для почёсывания, — пояснила Аоки. Она плюнула на присоску и установила её рядом с собой, потом легко качнула. Электронная кошка подскочила к «руке» и стала об неё тереться. — Замучилась правильный угол подгонять и высоту. Пока добилась, чтобы она Неко по шерсти чесала, чуть не поседела от натуги. Зато теперь нет проблем!
И правда, роботу-кошке нравилась механическая ласка.
— Сколько времени? — встревожился я.
Смарт у меня остался на поясе штанов, а окна у Аоки показывали летний полдень, только почему-то туманный. Хотя если бы они были нормальные, из мрака и голых криптомерий ничего не выудишь. Я такие электрические окна по голику в рекламе видел. Они даже температуру в комнате поддерживают в паре с кондишеном. Дорогие, симатта.
— Я тоже смарт на кухне бросила. О! У меня же подарок Тони есть.
Она вскочила, и полотенце съехало у неё с бедра. Но девушка ловко заправила его обратно. Она сняла с полки оранжевого шкафа неожиданно чёрные часы в форме светящихся в воздухе цифр. Вокруг них имелась квадратная рамка. Цифры слегка помаргивали и показывали десять двадцать.
— Я их запрограммировала голосом говорить! Вот послушай разные реплики, они случайно выдаются вместо обычного звонка. — Она потыкала пальчиком в рамку.
— А ну вставай, гнида! — грубым девичьим голосом сказали часы. — Все мужики козлы! Полезай в седло, подруга!
— Сочно, — признался я.
— А через пятьдесят лет они мне скажут: «Ты ещё жива, старуха? Дуй в крематорий». А давай ты мне что-нибудь надиктуешь! — возбудилась девушка. — Буду под твой голос просыпаться. Ну!
Она подсунула часы мне под нос, и я напряг мозги. И мне повезло, фраза всё-таки родилась в моей тормозной башке! Я сказал её в дырку микрофона:
— Твой стальной зверь ждёт тебя, крошка!
Аоки захлопала в ладоши, а я развернул часы тыльной стороной, чтобы посмотреть на механизм. Но там была голька Тони, запаянная в пластик, и под ней несколько строчек каной. Девушка нахмурилась и хотела отнять у меня вещь, а потом махнула рукой и полезла в кучу белья. Кажется, она задумала одеться. И я прочитал стих:
Я танцую на лезвии, чувствую — явственно,
Твои ясные глазки сверкают в ночи.
Ты так дивно чиста, а я злой и безнравственный,
И готов целый день проглядеть на эччи.
Твой волнительный лик перманентно мне грезится,
В кровь вторгается жар твоих розовых губ.
Ну а я, как всегда, говорю околесицу,
Безобразный урод и, как каторжник, груб.
А в мечтах твой горячий язык я кусаю,
Глажу тёплые грудки холодной рукой
И при вспышке прозрения враз понимаю,
Что я гадкий, убогий и просто тупой.
— Здорово, будто про меня, — покачал я головой. — Словно из учебника нихонской литературы. Только там больше трёхстрочных стихов.
— Издеваешься?
— Мне правда понравилось. Самокритично. И в конце такие слова, которые я могу про себя сказать, то есть где «тупой».
— Ты не тупой, а заторможенный, — улыбнулась Аоки.
Она отняла у меня часы и отдала кухонному роботу, чтобы тот оттащил их обратно на полку. А потом мы пошли к столу Аоки, она мне захотела журналы показать. Старые, ещё бумажные. Она их купила, когда только стала камайну, чтобы «впитать дух байкерства». Я стал листать старинный журнал и удивляться. Там и снегоходы были, и квадроциклы, и даже бензогенераторы. Их сейчас и на Полосе-то не встретишь.
— Такие смешные статьи попадаются, — сказала она. — «Роль байкерских клубов в социализации молодёжи»! «Тюнинг и чопперостроение — родители мутантов».
В одном журнале мне попались засушенные листья, похожие на сердечки, и блёклые цветы.
— У! — протянула Аоки. — Это багряник. Я когда в Киото была лет пять назад, в празднике Аоймацури поучаствовала. Сперва в храм Симагама притащились, потом куда-то еще пошли… Устала жутко.
— А это кто? — Я увидел гольку с очень красивой девушкой в рамке и показал на неё Аоки.
— Сатою, кто же? Я тебе говорила, что она майко? С пятнадцати лет в гейши готовится, прикинь. Ей понравилась моя магэмоно, что мы с тобой на рынке купили.
— Редкая профессия. Нихонская какая-то.
— Вот она туда и собирается, хотя папаша просто бесится, когда про её будущую работу слышит. Только ничего не говорит. Знаешь какие у них в школе нравы? Губы только в шестнадцать разрешили красить. Каждый день с утра до ночи в доме гейш торчит, а её «старшая сестра» опекает.
— Значит, у неё теперь две анэки, ты и эта женщина?
— Точно. Причем я не самая важная. Сатою когда ещё школьницей была, на свидания при луне ходила, со стариками. Посидят под сакурой, в ресторан или кино сходят, пообнимаются… Эндзё косай, короче. Она себе рано на шмотки стала зарабатывать.
— Интересная у тебя семья.
— Вот погляди на её расписание!
Аоки залезла в ящик шкафа и порылась в нём, потом достала яркий голографический буклет. Это была реклама школы гейш, довольно толстая. Даже скорее не реклама, а описание, потому что там даже распорядок дня приводился. «9.00. Одевание. 9.30. Уроки танца, пения, риторики, икэбаны, музицирования, чайной церемонии…» Я поморщился, когда представил тёплую зелёную жижу. «12.30. Обед и прогулки по городу». Что-то я ни разу не видел гуляющих майко. «15.00. Макияж, причёска».
— Ничего себе, два часа причёсками занимаются! — восхитился я.
— Это что. Спать потом с ней по-человечески нельзя, только на жёсткой подушке с шелухой.
«17.00. Занятие с мастером кимоно 18.00 — 23.00. Приём троих гостей».
— Симатта! Надо же, совсем спать некогда.
Я ещё полистал проспект и наткнулся на собственно обслуживание гостей. Думал, что там про эсу будет, но в первом же предложении было написано, как майко должны беречь свою девственность пуще глаза. Остаётся только подавать чай, развлекать беседой и танцами с песнями.
— Хочу её на день рождения Сэйдзи пригласить, — сказала Аоки. — Это будет мой подарок. Ей как раз восемнадцать исполнится, так что заодно пройдёт ритуал посвящения в гейши. Только ты не говори ему, ёси? Сюрприз устроим.
Я вспомнил, что все ещё не купил оядзи подарок. Тут нас отвлёк странный шум со стороны столика. Оказалось, кошка и трилобит вступили в схватку за рыбью кость. Пылесос хотел её утилизировать, а электронный зверёк, наоборот, поиграть. Мы стали подзуживать тварей и призывать их к настоящему побоищу. Кухарку Аоки привлекла в качестве судьи. Сначала одолевала кошка — она перевернула трилобита на спину и стала грызть тому лапу. А потом трилобит ухватил её манипуляторами за шею и оторвал от пола. Кухонный робот растерялся и не знал, по правилам этот захват или нет. И вообще никаких правил в этой битве не было. Так что они рубились как умели. Потом сидор почему-то решил вмешаться, и ему тоже досталось царапин и тумаков.
В общем, мы попивали винцо и развлекались. Ещё Аоки вспомнила, что Сэйдзи разрешил ей вчера приклеить на мой суйкан эмблему собако-львов. Её робот занимался этим делом, а я был горд. А потом вдруг пришла пора свалить, хоть я и жутко не хотел этого.
