14. Среда

Хермелинда жила в том же районе города, что и Аоки, буквально за десяток домов от неё. Она позвонила мне часов в девять и сбросила карту, как к ней добраться. Лицо у неё было решительное и испуганное одновременно.

— Может, передумаешь? — спросил я. — Ты хорошая девушка, а отоко будешь слабая и… как Пец, короче. Давай ты лучше гормонов женских поешь и станешь красивой онна.

— Я давно решила, — возразила Херми. — И тесты уже прошла, психологические и медицинские. По всем показаниям я должна была мальчиком родиться. Так надо, Егор, не спорь. И мне вчера не понравилось, когда что-то в варэмэ втыкается.

— Да? Ну, в первый же раз… А что родители скажут?

— Отец только рад будет, сразу к себе в компанию возьмёт.

Вместо того чтобы разубедить её, я только придал ей решимости… Клиника была дорогая, в престижном районе города. На стоянке под ней сплошь дорогие кары стояли, но для моего «демона» местечко, конечно, нашлось. Не будь со мной Херми, меня бы сюда даже не пустили, робарт на входе проверял допуск. Только сотрудники и пациенты с друзьями, в общем. А Херми уже, считай, была пациентом.

Плащи и обувь пришлось оставить в автоматическом гардеробе, и к тому же нас густо опрыскали чем-то дезинфицирующим. Воняло невыносимо. Херми оделась по-мужски — в джинсы с нашивками-заплатками и полосатую рубашку без воротника. Но всё равно нас обрядили поверх одежды в белые халаты, а на ноги заставили напялить таби — белые же носки с отделённым большим пальцем. Будь на нас кольца или ещё какие украшения, наверняка бы сдёрнули, я так думаю.

Мы поднялись на лифте на первый этаж и очутились в стерильном холле. Нас встретил всего один человек — полноватый, благородного вида отоко в очках смарта и с бумелем.

— Охаё годзаймасу, госпожа Хермелинда. — Мы поклонились друг другу с вежливыми физиономиями. На халате у врача был пришпилен бэджик со словами «доктор Дзюитиро». — Это ваш друг и свидетель? Вы хотите, чтобы он присутствовал на операции?

— Иэ! — испугалась она. — Ни в коем случае.

— Что ж, приступим к процедуре информированного согласия. — Он пригласил нас в маленький кабинет, один из многих тут, и мы уселись на низкий диванчик под искусственной пальмой.

И не только это дерево тут имелось. По углам и стенам красовались разнообразные букеты из пластиковых ярких цветов, настоящая икэбана. На полках шкафа и столике живописно валялись потёртые папирусные свитки. Я такие комнаты в исторических сериалах видал, в них чайные церемонии «са-до» проводились. И точно, Дзюитиро достал из шкафа корявые чаши с цветочным рисунком и вскрыл жестяную банку зелёного чая. Мы с умиротворенными физиономиями отхлебнули горького до ужаса пойла, похожего на грязную пену. С детства не люблю церемониальный чай, но что было делать?

Доктор поморщился и стал зачитывать с бумеля:

— «Все лицензированные клиникой операции одобрены независимым этическим комитетом и Международной комиссией по биоэтике. Вы можете отказаться от операции до её начала, если не желаете, чтобы врачебный опыт при её проведении был использован для совершенствования методик. Вы имеете право получить полный список особенностей вашего организма, дополнительно выявленных во время операции…» — У меня чуть мозги не задымились. Хорошо ещё, что понимать это нет нужды, ведь не меня же резать собираются. — «Клиника обязуется не использовать для пересадки органы несовершеннолетних и невменяемых граждан. Материалом для гомопластических пересадок живых тканей будет только тело взрослого человека, находящегося в состоянии полной вменяемости или завещавшего свои органы на медицинские цели, или искусственные и животные органы, полностью совместимые с тканями пациента. Клиника гарантирует, что наносимый вам вред скоропроходящ, а случайности и опасности для здоровья полностью исключены…»

Так он читал свою заумную инструкцию ещё минут пять, а мы слушали и кивали. Потом Дзюитиро подвинул бумель мне и сказал:

— Подписывайте.

Херми кивнула, и я черкнул пальцем по шершавой электронной бумаге, оставляя ген-материал. Херми тоже поставила автограф.

— Грибок сушёный хочешь? — спросил я и показал ей шляпку мухомора. — В улёте будет легче, наверное…

— Спасибо, молодой человек, об анестезии мы позаботимся, — усмехнулся врач.

— Скажите хоть, что вы делать собираетесь, — обиделся я.

— Срезать сетчатку, имплантировать диод, переводящий световое воздействие в слабый ток, нарастить искусственную сетчатку с чипом преобразования зрительной информации в сигналы… Неплохо? Одновременно будет изменен пол пациентки. Вряд ли сейчас уместно перечислять этапы этой сложной операции. Надеюсь, вы не из общества охраны животных, дружище?

— При чем здесь животные?

Дзюитиро и Херми рассмеялись.

— Я уже знаю, что нет, не волнуйтесь, иначе я не утвердил бы вас свидетелем добровольного согласия пациентки. — Он взглянул на часы. Видимо, ещё оставалось немного времени до начала операции. — От этих ребят, знаете ли, одни проблемы. Эти озабоченные мировыми проблемами люди уже приравняли человека к мухе-дрозофиле. Мол, он такое же животное, ничуть не лучше. А ведь как хорошо начинали! Кто же против гуманных правил оперирования? Разве мы не создали тепличные условия жизни для подопытных мышей? Но им всё было мало.

— Доктор Дзюитиро работал в компании моего отца, руководил лабораторией биомедицинских исследований. Оядзи помог найти ему новое место работы, когда лабораторию закрыли…

— А я уже слышал про МКБ, — похвалился я, — что они тоже мешают настоящим учёным.

— Верно, — немного удивился доктор Дзюитиро. — Особенно сомнология от этих поборников страдает. Как получить новое лекарство, если со всех сторон тебе в шею сопят биоэтики и защитники людей-животных? — Он развёл руки и глянул на Херми. — Пришлось уйти в практическую медицину, иначе свистун грозил возбудить против меня преследование… Я уверен, что этическое регулирование — только средство в неявной конкурентной борьбе, этот факт чуть ли не светится в их «Бюллетене медицинской этики»! — Доктор раскраснелся и потёр окуляры, словно они запотели.

— Не волнуйтесь так, — сказала Херми и повернулась ко мне. — Доктор Дзюитиро много натерпелся от этой братии.

Я остался в кабинете и мог наблюдать за операционной через голик. Мне показывали только самый общий план, и всё равно глядеть на него было страшновато. Вот и читал электронные журналы, пока Херми оперировали. Поначалу вообще буквы не мог узнать, хотя кану я с пяти лет учить начал. А потом притерпелся, отключил звук и перестал за неё волноваться.

Сперва мне медицинский журнал попался, но я в нём ничего не понял. Липидный обмен, сыворотка крови, патологические изменения! Вообще ни одного слова знакомого не было. А ведь я совсем недавно генетикой интересовался, образовательный канал смотрел… Может, это со мной от волнения? Я отодвинул этот журнал и взял другой, попроще. Там я прочитал заметку про какого-то сумасшедшего. Он соорудил ракету и поднялся на высоту в сто камэ, и вот теперь ему срочно надо взлететь снова, а то премию не получит. Просит кредит, в общем.

И тут мне Аоки позвонила.

— Куда это тебя занесло? — удивилась она, когда увидала интерьер клиники.

— Да так, Херми попросила меня с ней в больницу съездить, — промямлил я.

— Вот как? — нахмурилась девушка. — А то я решила, что ты на приёме у мэра. Поедешь сегодня на Полосу? Просто так, бои айбо поглядеть и всё такое?

— Сезон же закрыт.

— Пока снег там не лёг, покатушки не отменяются. Давай подъезжай к «Падшему небоскрёбу» часов в пять, ёси?

Я прикинул время и согласился. Всё равно придётся что-то возбуждающее глотать, заодно проконсультируюсь у Гриба. Или не стоит, чтобы потом у него полиция не выпытала? Я представил, как слоняюсь весь на нервах по квартире, гляжу на будильник и жду сигнала к ограблению. Нет уж, лучше забыться в развлечении.

Я взял другой электронный журнал, и мне как назло попалась статья про систему наказаний. Из неё я узнал, что бывает условное осуждение, которое называется «пробация», и «пероул», то есть условно-досрочное освобождение. Что одно, что другое — звучало зловеще. И ещё я узнал, что у нас на острове за условно осужденными непрерывно следят чипы и люди. Что мне Тадаси и говорил. И таких надзирателей десятки тысяч! В смысле — людей. Они командуют поднадзорными и вообще говорят им, где следует жить и с кем общаться. Если меня условно осудят, с камайну придётся распрощаться… И стоит ли тогда затевать всё это жуткое предприятие? Хотя нет, я ведь как раз собирался отделаться от камайну после ограбления. А может, остановиться пока не поздно и просто кататься с байкерами? Я поймал себя на этой мысли и поскорее отодвинул гнусный журнал.

Что за настроение перед самой кражей!

— Зачитался! — услышал я бодрый голос и вскочил. В дверях стояла Херми и слабо улыбалась. — Скучаешь без меня?

Усталый доктор Дзюитиро поддерживал пациентку под локоть.

— Ты что, передумала? — удивился я.

— Принимайте новорожденного, Егор-сан, — произнёс хирург торжественно.

— Всё уже, операция позади. Гляди, что мне подарили на память.

— Так ты теперь отоко? И как тебя называть?

— Кедзи, я уже выбрала… То есть выбрал.

Он показал бумажный кошелёк тато и крошечную бутылочку с экстрактом из крови, всё это было завёрнуто и перевязано красной лентой. На пакете крепился ломтик сушёного моллюска аваби, тот символизировал счастливое событие. Так мне «новорожденный» юноша сказал. А в тато лежали гольки с изображением варэмэ и разными этапами приживления данкона. Мне чуть дурно не стало, а X… то есть Кедзи прямо лучился счастьем.

— Ладно, скорее вези меня домой, пока анестезия действует. А то упаду прямо посреди коридора, потащишь на себе.

— Ничего, не надорвусь.

— Будьте осторожны, молодой человек, берегите вашего юного друга, — напутствовал меня врач.

И мы отправились обратно. По дороге Кедзи то и дело трогал левый глаз, туда ему воткнули линзу с живительным раствором. Тот понемногу выделялся и уже начал лечить роговицу глаза. А ещё ему «ампличипы» вживили в паху — чтобы они отслеживали реакцию организма на изменения. В общем, непростое это дело оказалось. А Кедзи отчего-то радовался. Поехать на покатушки, само собой, он сегодня не мог.

Я пристегнул Кедзи к седлу и уселся за рога. Глупые белые носки с торчащим пальцем и халаты мы бросили в корзину.

— Держись крепче!

Камайну обхватил меня за пояс и прижался лицом к спине. Я ощутил под его суйканом крошечные бугорки грудей. Наверное, пройдёт ещё не одна неделя, прежде чем они пропадут.

— Ты меня не разлюбишь? — вдруг спросил он, когда мы вырулили по пандусу в пасмурный день.

— О чём речь! Только сексом больше не будем заниматься, ладно? Не хочу быть буру секкасу. Мне яой-манга никогда не нравилась.

Кедзи, кажется, надулся или же углубился в новые переживания.