Книга: Маленький дракон с актерского факультета
Назад: Глава тринадцатая
Дальше: Глава пятнадцатая

Глава четырнадцатая

 

И просветлел мой темный взор,
И стал мне виден мир незримый,
И слышит ухо с этих пор,
Что для других неуловимо.
Алексей Толстой

 

Екатерина ехала на верблюде в сооружении типа птичьей клетки. Только вместо прутьев на каркас был натянут плотный шелк. Лишь с одной стороны шелк был пригнан неплотно, через него Катя в свою клетку вошла, но зато в просвет между двумя полотнищами она могла взглядывать на мир,проплывающий снаружи.
Только то, что девушка видела, её глаз не радовало. Вчера, когда она была в этих местах, природа повсюду радовалась теплому ясному лету, а теперь местность вокруг походила на пепелище, кладбище, где мертвых хоронить некому...
Она помнила, как это время изучалось на уроках истории. Подумаешь, это было так давно! Трупы на картинках напоминали манекены, зачем-то освобожденные от одежды, и если что-то ужасало, как страшная сказка, достаточно было выглянуть в окно, чтобы исчез кошмар. Теперь в этом кошмаре Катя жила.
Ее верблюд проходил мимо поля, вытоптанного сотнями лошадей так, что травы на нем полегли, казалось, навечно. Оно походило на поле, на котором стояла дружина князя Ярослава, и где она познакомилась с Мирошкой.
Ей дружина увиделась большой, а для полководца Джэбэ показалась такой ничтожно малой, что разбить её сумел немногочисленный отряд в две сотни...
Кто звал сюда этих узколицых? Ее сердце содрогалось от гнева.
"Катя, тебе надо только взять рукопись и вернуться назад!" - услышала она как наяву голос Венусты Худионовны.
Услышать-то услышала, но все её существо упорно рвалось на поле, посмотреть, нет ли Мирошки среди убитых? А вдруг он только ранен, и сейчас истекает кровью, и некому ему помочь?!
И она остановила время. Так, как уже делала однажды.
Для неё все замерло на полушаге, полувздохе. Смешно поднятая нога верблюда как бы застыла в воздухе. Всадники на лошадях замерли: кто с раскрытым ртом, кто с прикрытыми веками. Будто в огромном музее восковых фигур под открытым небом - так все правдоподобно и... невозможно.
Катю побежала по полю, на котором совсем недавно стояли насмерть русские воины.
Почему она так волновалась именно за Мирошку? Влюбилась? Нет, юный дружинник не заставил её сердце стучать громче обычного. Так она беспокоилась бы за парня, с которым в детстве ходила в один детский сад или сидела в школе за одной партой.
Вряд ли он мог уцелеть в такой мясорубке - она даже отводила взгляд, не в силах смотреть, как жестоко изрублены русичи, но знала, что до конца жизни не простит себе, если теперь же не убедится в этом лично.
И она Мирошку нашла. Юноша ещё дышал. Самое плохое, что она не могла его поднять, чтобы не повредить чего-нибудь. Слишком быстро она сейчас жила, слишком высока скорость для обычного материального мира.
Но зато даже здесь действовало заклинание, затворяющее кровь. Его она и прочла, чтобы раненый не истек кровью до того момента, когда она сможет прийти сюда попозже. Уходя, она осторожно положила ему под голову суму с чистым бельем, которую заметила под телом убитого русича. Алчные монголо-татары, которые обобрали мертвых, её не заметили.
Влезть на верблюда,хотя и стоящего без движения, ей удалось с большим трудом. Надо было не поранить животное, и не изорвать в клочья шелк паланкина.
Пришлось Кате, залезая, снять заклятие времени.
До чего повезло всадникам, оказавшимся в это время поблизости от её верблюда! Они ведь невольно бросали взгляды на занавески, не покажутся ли за ними её прекрасные глаза, а стали свидетелями зрелища, достойного любого ожидания. Они не увидели глаз, зато увидели быстро исчезнувшую за занавесками круглую женскую попку, обтянутую тонкими шальварами, и долго переглядывались, качая головами. Они не сомневались, что это все шутки коварного Иблиса.
Тахаветдин, скакавший позади верблюда, обратил внимание на странное волнение всадников, но когда он поравнялся с паланкином, ничто не указывало на то, что здесь недавно произошло. Занавеска была плотно задернута, а те, кому довелось увидеть странную картину, молчали и отводили взгляды.
– Ты знаешь, Антип, - проговорила Катя, - Мирошка-то жив.
– Ты говоришь о том торопыге, который тебя замуж звал? - ворчливо уточнил домовой.
– Почему - торопыга? - удивилась девушка.
– Потому! Ты сначала узнай: какова девушка, как шьет, как готовит, как хозяйство ведет? Может, неумеха какая. А то с бухты-барахты...
– Что же ты такое говоришь? - рассердилась Катя. - Это я-то неумеха? Дождалась! Друг называется!
– Так я тебя знаю, а он-то нет, - невозмутимо пояснил Антип. - А что касаемо дружбы, так дружба дружбой, а табачок врозь.
Катя на него обиделась и замолчала, но Антип в собеседнике и не нуждался - он ещё не доел свои орехи.
Войско ехало целый день. Екатерина больше не смотрела через занавеску, потому что картины разоренной земли рвали ей сердце. Если бы она могла хоть что-нибудь сделать. Но нет, её послали сюда наблюдателем. Забери бумажку, какую требуется, и возвращайся...
Пришло недовольство собой. Ведь она могла бы наслать на нечистых мор какой-нибудь: чуму там или холеру...
Остановилось войско в поле. На горизонте справа виднелся лес, но, похоже, леса монголы не очень жаловали. Непривычно им было среди деревьев, тревожно. Да и враг мог напасть из-за каждого куста. Иное дело, степь. Простор, отрада для глаз.
Конечно, деревья в три обхвата - это вам не саксаул! И не верблюжья колючка!.. Екатерина себя не узнавала. Она становилась патриоткой не по дням, а по часам. Ее сверстники этим словом поддразнивали друг друга. Она и сама посмеивалась над поэтом Ленчиком.
– Ленчик, - говорила, - всем известно, что ты у нас патриот.
И оно звучало в её устах как "идиот".
Наверное, это от того, что их с детства не учили любить свою землю. Не воспитывали уважение к своему народу. Большинство современных отцов и матерей любили Америку и втайне, или явно, завидовали тем, кто в ней живет. А такие, как Мирошка, не знали другой земли, кроме Руси...
Юрту слуги собрали быстро. Над ними стоял Тахаветдин. Поторапливал. Считал, что стоит лишь упрятать Гюзель за её стены, как она тотчас окажется в безопасности. Но какая опасность может подстерегать молодую женщину среди своих?
Пока он может быть спокоен. Никто из монголов не видел удивительных синих глаз молодой вдовы. Но стоит им узнать, какое сокровище скрывает его юрта, как даже он, личный врач самого барса степей, не сможет защитить Гюзель от похотливых самцов!
Катя вошла в юрту и осмотрела свой уже примятый, запылившийся наряд. Если она здесь задержится, придется подумать ещё о какой-нибудь одежде.
Но позже выяснилось, что об этом уже подумал Тахаветдин.
Некоторое время спустя, многозначительно покашляв, он появился перед нею, предусмотрительно закутанной, в сопровождении Цырена, который нес огромный узел.
– Подарок для ханум, - торжественно провозгласил врач. - То, что не понравится Гюзель, она сможет отдать своей служанке.
– Какой служанке? - удивилась Екатерина. - У меня нет никакой служанки.
– Знатная женщина не должна обходиться без служанки, - важно проговорил Тахаветдин.
Катя украдкой вздохнула: что поделаешь, положение обязывает. Она - не просто вдова военачальника, но и женщина, обладающая золотой пайцзой. Такие имеют лишь те, кто приближен к особе великого полководца.
Дождавшись, когда монгол ушел, она растормошила Антипа. Он спал, свернувшись в клубочек и был похож не столько на неусидчивую белку, сколько на ленивого домашнего кота.
– Слышал, мне служанку дают!
– Заполошная ты, Катерина, - недовольно пробурчал домовой. - Чего кричишь, чего будишь, ни днем, ни ночью от тебя покоя нет!
– Если ты хотел покоя, оставался бы с Венустой, - шикнула на него девушка. - Как ты не поймешь: теперь рядом с нами постоянно будет находиться посторонний человек.
– Посторонний! А то Венуста не учила тебя, как быть, если рядом посторонний. Двое разговаривают, третий не слышит, - он медленно вылез из кузовка.
И правда, Катя постоянно забывала о своих недавно приобретенных магических знаниях. Она ведь могла блокировать не только свои мысли, но и чужие уши.
– У тебя нет больше орехов? - затеребил её усевшийся на плечо Антип.
– Только засахаренные сливы.
– Зубы только портить об них, - бормотнул он. - Ладно, давай!
Домовой-белка на этот раз, взяв лакомство, сам отправился сидеть у входа в юрту, а Катя тем временем решила посмотреть принесенный врачом узел.
Это было не что иное, как трофеи завоевателей, вытащенные из сундука какой-то русской женщины. Как видно, небедной. Платья, салопы, ферязь - все было из сукон дорогих, привозимых из дальних земель расторопными караванщиками или из Европы ганзейскими торговцами, голландскими моряками.
Расшиты они были тоже дорогими золотыми нитями, а один кокошник, украшенный жемчугом, вообще выглядел произведением искусства.
Соболий полушубок был таким легким и мягким - швов почти не ощущалось, что Катя подумала:"Русские утеряли со временем рецепты выделки шкурок." Она ни разу прежде не видела так тонко выделанного меха...
Но особенно привлекли её внимание серебрянные серьги. Конечно, серебро - не золото, но здесь взор завораживала работа. Тонкая, филигранная. Серебрянные звенья переплетались с камешками бирюзы так затейливо, словно неизвестный ювелир с их помощью рассказывал какой-то захватывающий рассказ, прекрасный и таинственный...
Она не выдержала и вдела их в уши. Посмотрела на себя в зеркальце, которое нашла среди вещей Тахаветдина.Такое зеркальце стоило немалых денег, а врач, похоже, тщательно следил за собой.
Из зеркала на неё взглянула прекрасная незнакомка - серьги придавали ей особый изыск.
– Вот вам! - гордо сказала Катерина, адресуясь неизвестно к кому.
Одежду неизвестной женщины ей брать не хотелось и она уже решила, что откажется, объяснив свое нежелание обычной брезгливостью мусульманки к христианским тряпкам.
Она села на ковре посреди разноцветных ярких подушек. Можно было бы поспать - впереди их с Антипом ожидала ночь, полная забот. Надо было незаметно исчезнуть из лагеря, чтобы попытаться вытащить с поля Мирошку если он ещё жив - и спрятать понадежнее...
– Идут! - прервал её мысли писк Антипа.
Она опять закрылась покрывалом. Идут? Тахаветдин со своим слугой или... Наверное, Кате ведут обещанную служанку.
Действительно, монгол вошел, втолкнув в юрту замешкавшуюся у двери женщину... Какую там женщину, девушку лет четырнадцати-пятнадцати. Русскую полонянку.
Сегодняшний день, видно, оказался для неё таким кошмаром, таким шоком, что она не могла уже как-то реагировать на происходящие события. Она превратилась - хорошо, если ненадолго - в покорное, измученное животное, которое почти не воспринимает страданий, боли и даже окриков. Особенно на чужом незнакомом языке.
На лице Тахаветдина была написана брезгливость. Рубашка на полонянке висела клочьями, в дыры почти полностью виднелась грудь, но у молодого врача при виде её полунаготы даже не возникло желания - в скольких руках она за сегодняшний день побывала! От неё до сих пор исходил запах бравших её мужчин!
"Брезгует он! - сердито подумала Катя. - А кто сделал девчонку такой? Уж в чем, в чем, а в любви к грязи русских обвинить нельзя..."
Она отбросила с лица покрывало - не до церемоний! - и властно проговорила:
– Велите Цырену принести в юрту горячей воды!
Если Тахаветдин и замешкался, то лишь от восхищения: какая женщина! Она достойна быть женой самого кагана!
Врач поймал себя на том, что спиной пятится к выходу, невольно кланяясь. Велик и всемогущ Аллах! Недаром Тахаветдин не разменивал себя на других, недостойных. Такая женщина - подарок судьбы.
Русская пленница продолжала стоять посреди юрты, бессильно опустив покрытые синяками руки. Сколько же унижений ей пришлось вынести, чтобы превратиться в такое безучастное существо?
– Садись, - мягко проговорила Катя, коснувшись её плеча.
Услышав родную речь, девушка было радостно встрепенулась, но тут же в её глазах появилось такое отчаяние, что Катя даже пожалела об изменении своего облика.
– Садись, - повторила она и показала рукой на подушки.
Девушка села на пол юрты там же, где и стояла. А если точнее, рухнула.
– Антип! - позвала Катя. - Сливы все съел?
– Зачем ей сливы? - отозвался домовой. - Она и есть их не станет.
– Давай, не жадничай!
Несчастная пленница недоуменно посмотрела на белку, сующую ей в руку засахаренный фрукт. Вдруг её лицо озарилось нежной улыбкой, и тут же стало ясно, что девушка в недалеком будущем обещает стать настоящей красавицей. Остававшаяся в ней некоторая юношеская угловатость мешала это сразу увидеть.
– Векша! - проговорила она, поднося сливу к губам. - Векша!
Антип на всякий случай отбежал подальше: кто знает, что придет на ум этим женщинам? Вовремя не увернешься, до смерти затискают...
Недовольный Цырен - свободного человека заставляют прислуживать женщине, как презренного раба - вместе с Ахмедом, который отнесся к поручению господину куда спокойнее, втащили в юрту деревянную кадку с горячей водой. И протянули Кате кусок душистого мыла.
– Господин передал.
Кажется, в этом враче можно найти немало привлекательныхз черт.. Антип! - Катя взглянула на домового, и он шмыгнул прочь из юрты. Но далеко не побежал, а здесь же, у входа, прилег в траву. Небось, легкомысленная девчонка забудет о том, что кругом враги...
Сначала Катя омылась сама, поливая на себя из кружки, которую отыскала в присланных Тахаветдином вещах. А потом посмотрела на полонянку, сидящую в прежней позе.
– Тебя как звать?
– Алена.
– Раздевайся, Алена! - почти приказала Катя, стараясь не выдавать голосом охватившую её жалость: на девушке не было живого места от синяков, царапин и укусов. - Залезай!
Екатерина кивнула на кадку. Та покорно влезла, и лишь когда Катя стала расплетать ей косы, спохватилась:
– Я сама!
Екатерина с улыбкой наблюдала, появление на измученном лице девушки первых проблесков чувств, как если бы горячая вода смывала что-то с самой её души.
– Давай помогу, - предложила Катя, поливая из кружки на волосы Алены и намыливая их душистым мылом.
– Дорогое, - шепнула та, вдыхая его аромат.
Катя вынула из подаренного врачом узла с одеждой длинную до пят рубаху попроще. Впрочем, и такая, похоже, была прежде Алене недоступна. Она дала её на себя надеть с некоторым трепетом.
Теперь, после того, что ей довелось пережить, происходящее казалось девушке сном или прелюдией к чему-то ещё более страшному. Она с надеждой вглядывалась в лицо Екатерины. Почему она так с нею носится, к чему готовит?
– Ко сну! - рассердилась Катя, для которой рассуждения юной полонянки не были тайной. - Сейчас от тебя одно требуется: заснуть и проспать до утра. Утро вечера мудренее. Знаешь такое?
– Знаю, - робко улыбнулась девушка.
Алена высушила волосы, заплела на ночь косу, и Катя не стала полагаться на хрупкую человеческую природу, а просто усыпила девушку... Вот только что делать с кадкой? Но Тахаветдин предусматривал все. Некоторое время спустя у входа в юрту послышался его голос:
– Гюзель!
– Можете выносить! - она царственным жестом показала на кадку и прикрыла покрывалом улыбку при виде недовольного лица Цырена.
– Моя пэри довольна? - ласково осведомился Тахаветдин.
– Пэри довольна, - Катя нарочно стояла у входа, чтобы не допустить врача в его юрту. Пусть до времени не знает, что полонянка спит на его лежанке.
– Мы могли бы вдвоем полюбоваться луной, - начал издалека Тахаветдин.
– Господин нетерпелив, - тем же тоном попеняла ему Катя. - Что скажут люди? Не прошло и дня, как она забыла своего мужа.
Она вовсе не питала иллюзий насчет того, что людям все равно, как она относится к смерти Садыбая. Война - совсем не то, что мирное время. Но врач понял её так, как нужно.
– Спокойной ночи, царица моей души. Сегодня я не нарушу твоего покоя. Я буду мечтать о тебе и просить Аллаха, показать мне тебя во сне...
Во сне - это совсем другое дело! Во сне - это пожалуйста. Она снизошла и нежно пожала его руку, отчего врач пошел в юрту к другу совершенно счастливым.
А Кате предстояла ещё уйма дел. Она опять тронула заговоренной палочкой статуэтку.
– Будут спрашивать - не надо ли чего, как я себя чувствую, отвечай:"Спасибо, господин, я уже сплю!"
– Спасибо, господин, я уже сплю! - заученным голосом повторила статуэтка.
"Неужели у меня такой противный голос?" - подумала Екатерина и позвала:
– Антип!
Домовой тут же появился в юрте.
– Ты готов идти за Мирошкой?
– Готов.

 

Назад: Глава тринадцатая
Дальше: Глава пятнадцатая