Глава 6. Голограмма

В руке у него был голографический снимок, запечатанный в прозрачный пластик. Молодая черноволосая женщина редкой красоты улыбалась Родриго самыми краешками чувственно изогнутых губ, словно в ответ на какую-то любезность с его стороны. Эта улыбка обещала многое, и кое-кто наверняка был бы не прочь заплатить за нее дорогую цену. Кто-нибудь. Однако при взгляде на голограмму Родриго испытал странную неловкость, как будто она напомнила ему о совершенной когда-то ошибке.

Помедлив, он закрыл ладонью нижнюю часть снимка. Улыбка пропала, как что-то необязательное, несущественное, всего лишь уступка мастеру, сделавшему себе имя на жизнерадостных портретах. Зато необыкновенно сильно проявилось выражение, которое тот, вероятно, и не думал уловить, запечатлев чисто автоматически. Влажный взгляд темно-коричневых, почти черных глаз красавицы теперь манил, обволакивал, пугал неприкрытой страстью того накала, который испепеляет прилетевшего на огонь мотылька.

Родриго слегка повернул снимок, словно пытаясь вывести себя из-под прицела этих завораживающих глаз. Теперь женщина смотрела влево, ее резко очерченный профиль был странным образом устремлен вперед, как будто она отчаянно торопилась жить и рвалась, сама не зная куда, лишь бы побыстрее вдохнуть аромат новых, неизведанных ощущений. Жесткие завитки ее волос вспыхнули смоляным блеском, длинная ажурная серьга стрельнула крошечными, дробящимися в мельчайших алмазных гранях лучиками света.

Родриго перевернул голограмму, взял се большим и указательным пальцами за стороны и слегка сжал. На молочно-белой поверхности проступили слова, написанные безупречным каллиграфическим почерком, какой встретишь сейчас лишь на страницах древних манускриптов: «Отважный звездопроходец Родриго! Не забывай, что я жду тебя. Жду и буду ждать. Твоя Исабель».

Он разжал пальцы, и снимок невесомо упал на стол вверх надписью — бесхитростной, даже банальной. Влюбленные женщины так неизобретательны! И все-таки для Родриго не было бы ничего драгоценнее тех же самых нескольких скупых строчек, он покрывал бы поцелуями каждую букву и благодарил судьбу за такое счастье, он… Он стоял, опершись костяшками пальцев о край стола, неподвижный и подавленный. Потому что не эту карточку ему хотелось видеть перед собой, и надпись была сделана не тем небрежным, чуть растянутым почерком, который он узнал бы из тысячи, и одно слово царапало глаз — не в силах Родриго было заменить его другим, более коротким. Только одно. Самое последнее.

Родриго почувствовал, как в груди, обволакивая сердце, разливается волна болезненной слабости. Казалось, там, внутри, один за другим перегорают невидимые проводки, питавшие энергией его накачанное тело, эту неутомимую живую машину. Он сел на кровать и спрятал лицо в ладонях. Было неестественно тихо.

…Родриго познакомился с Исабель Айяла, отдыхая на Мальорке. Он не предпринимал абсолютно ничего, чтобы завоевать сердце красавицы испанки, более того — даже не замечал откровенных знаков внимания с ее стороны. Это были для него трудные дни. В отношениях с Софи наступил разлад. В сущности, говорить об отношениях в привычном смысле слова было бы чересчур смело. Однако Родриго находился в плену иллюзий, строил радужные планы даже после того, как Софи стала явно тяготиться его обществом. Любой волокита, не лишенный здравого ума, уже давно бы все понял и подыскал себе «более перспективный» объект, но любовный дурман сыграл с Родриго плохую шутку. Он продолжал надеяться, что Софи просто хандрит, что все еще образуется, и неуклюже пытался обратить в шутку ее все учащавшиеся раздраженные реплики.

Исабель постоянно находилась рядом и наблюдала за своим избранником заинтересованно, но терпеливо, не особо стараясь подтолкнуть события в нужное русло. Первоначальные попытки пустить в ход свои чары были не в счет — испанка скоро прекратила их и, прекрасно понимая, что у Родриго с Софи дело идет к полному разрыву, стала просто-напросто выжидать. Несмотря на южный темперамент, это ей удавалось. Когда Родриго наконец испил свою чашу до дна и остался один, Исабель как бы невзначай возникла рядом и предложила ему прогуляться по тонущему в сумерках пляжу. Возможно, Родриго именно этого и хотел — излить кому-нибудь накопившуюся боль. Но любителей вечернего променада оказалось слишком много, и как-то само собой решилось, что лучшее место для продолжения беседы — номер Исабель.

Их первая близость была лихорадочной, сумбурной. Почти потеряв контроль над сознанием, находясь в каком-то фантастическом состоянии полуяви-полубреда, Родриго очень смутно запомнил события той ночи. Лишь врезалось в память, как он, уже уйдя от Исабель, полностью опустошенный, сидел в своем затемненном номере и медленно уплывал куда-то далеко на волнах скорбных величественных звуков, раздающихся из кристаллофона. Кажется, это было что-то из Генделя в современной компьютерной обработке — кристаллик входил в «дежурный набор» фонотеки отеля и подвернулся под руку чисто случайно. Но он произвел чудо! Впоследствии ни одна мелодия, даже та самая, не могла оказать на Родриго столь мощного очистительного воздействия.

Еще несколько дней он пытался вернуть себе душевное равновесие: заперся в четырех стенах, словно опасаясь, что дыхание внешнего мира разрушит ставшее вдруг хрупким и уязвимым его собственное «я». Но куда спрячешься от неотвязных мыслей? Его стала захлестывать безысходность. Между тем выход был рядом, удобный, чертовски приятный, и Родриго вновь спасся от невеселых раздумий бегством к Исабель. На этот раз они были вместе целую неделю. Потом он дважды улетал, а по возвращении горячие руки смуглой красавицы вновь и вновь обвивались вокруг его шеи, увлекая за собой в наполненную дурманящими ароматами таинственную темноту. И все повторялось, каждый раз по-новому, словно Исабель обладала даром соединять в себе нескольких женщин. Да, она умела свести мужчину с ума. Но при этом — что за ирония судьбы! — все же не имела полной власти именно над тем, кого впервые в жизни полюбила страстно, самозабвенно. Исабель могла тешить себя мыслями, что в ее объятиях Родриго забывал обо всем на свете, однако это было не так. Во всяком случае, после каждой колдовской ночи, стряхнув с себя чары, он на время замыкался в себе и считал дни, оставшиеся до следующего старта.

В этом была своя, несколько странная логика. У Родриго по-прежнему не выходила из головы Софи, и даже короткое время жить под одним небом с ней, недоступной, но желанной, как никогда, было для него худшей пыткой. Здесь, на Земле, сам воздух, казалось, был пропитан горечью несбывшегося, и Родриго рвался в иные миры, чтобы всецело посвятить себя работе, а не тратить время на бесплодные мечты.

Но как бы то ни было, его роман с Исабель продолжался. Как в любом здоровом мужике, в Родриго бурлили гормоны. Возвращаясь из звездных странствий, он всегда отводил душу в компании временных подружек, хотя потом никто на корабле не мог вытянуть из него даже малейших интимных подробностей. Теперь у Родриго пропал всякий интерес к мимолетным интрижкам. В постели, как уже говорилось, Исабель была выше всех похвал. Кроме того, она оказалась верным, надежным другом, а в обществе могла блеснуть не только внешностью, но и незаурядным умом. Другой в лепешку бы разбился, чтобы заполучить испанку себе в жены. Но Родриго, отдавая должное всем ее талантам, не мог пересилить себя. Надо же было тому случиться, что однажды в его жизнь ослепительным болидом ворвалась Софи Инар!

Позднее, уже после разрыва, Родриго пытался сравнить ее с Исабель и каждый раз поражался тому, насколько несхожи эти две женщины. Большинство ловеласов, бросив на них один натренированный взгляд, сразу заявили бы, что француженка уступает испанке по всем статьям. Конечно, она была очень привлекательна, но не обладала умопомрачительной, знойной, предназначенной для сотен тысяч ненасытных мужских глаз красотой Исабель, одевалась хотя и изысканно, но без каких-либо претензий на шик, модную экзотику. В отличие от нее южанка обожала феерические туалеты. Все было на ее стороне — высокий рост (Софи, если уж на то пошло, едва доставала Родриго до подбородка), раскованная, привлекающая взгляды походка, горделивая манера держать голову. Рядом с ней, диковинной райской птицей, француженка выглядела в лучшем случае хрупким и нежным белым голубком.

И все же в Софи была некая загадочная изюминка, что-то неуловимо отличало ее от всех женщин, которых Родриго знал раньше. Но что именно? Может быть, умение всегда, при любых обстоятельствах, оставаться собой — не вертихвосткой, не скромницей, не прожигательницей жизни, не «синим чулком»? Она никогда не пыталась подать себя в выгодном свете, пустить пыль в глаза: похоже, ей просто не приходило в голову, что можно кое-чего добиться в этой жизни, совершив некоторое, хотя бы и пустячное, насилие над своей натурой. А может, Родриго распаляла ее трудно объяснимая недоступность? Запретный плод всегда желаннее других.

Они познакомились в Лионе, где Софи работала сотрудником научного издательства. У Родриго были там приятели, в компании которых он собирался провести недельку — другую. Как оказалось, Софи тоже была вхожа в этот круг. Он сразу обратил на нее внимание, но, избалованный успехом у женщин, поначалу не предпринимал никаких шагов. «Никуда не денется, — льстил он самому себе. — Я ей нравлюсь, это бесспорно. Тем более что у нес никого нет — по крайней мере никто рядом не увивается. Даже интересно, когда она не выдержит и сама упадет в мои объятия. Надеюсь, слишком долго ждать не придется».

Однако дни шли за днями, а Софи и не думала вешаться ему на шею. Ожидание начало его томить, он думал о ней все чаше и чаше, еще не подозревая, что амур уже спустил свою тетиву. А потом…

Потом ошеломляющее своей новизной чувство, внезапное и болезненное, как ожог, вспыхнуло в нем, и он почувствовал, что погибает. Приступы любовной лихорадки, которые Родриго испытывал раньше, теперь казались ему легкими переживаниями чересчур восприимчивого юноши. Сейчас все было иначе. Не искра, не мигающий на ветру огонек, а факел, вспышка, взрыв!

Нельзя сказать, чтобы Софи его сторонилась. Встречая Родриго, она мило улыбалась ему, и, как правило, между ними завязывался небольшой разговор. К огорчению десантника, Софи никогда не расспрашивала его о звездных похождениях (о, это было бы добрым знаком), а интересовалась, что он думает по поводу тех или иных земных новостей. Родриго далеко не сразу понял, что в этом и заключается ее главная черта: она совершенно не умела притворяться, изображать любопытство к делам космическим, которого вовсе не испытывала.

Однако он ждал большего, чем ни к чему не обязывающие беседы. Наконец страх потерять Софи вынудил Родриго изменить своим правилам. Перед самым отлетом он «поймал» ее в какой-то полузнакомой компании, увел на улицу и единым духом выложил все.

Приговора не последовало. Софи выслушала признание Родриго без тени удивления, затем сжала его руку — несильно, ровно настолько, чтобы он понял: его не отвергают, с ним хотят заключить союз.

— Я знала, что ты не сможешь улететь просто так, — сказала она. — Откуда знала? Наверное, интуиция. А вообще-то я видела, что ты в последнее время сам не свой. Все просто, — думала я, — он долгое время не общался с женщинами, и вот — головокружение, порыв неуправляемой страсти, который пройдет, стоит ее утолить. Но любовь?.. — Она помолчала. — Не хочу тебя огорчать, но знаешь, давай вернемся к этому разговору, когда ты снова будешь на Земле. Не выношу скоропалительных решений. Не подумай, что я в тебе сомневаюсь, но… Мне необходимо разобраться в самой себе. Поверь, это непросто. Гораздо труднее, чем ты думаешь.

Их разговор был недолгим. Но, проводив Софи, Родриго не смог заснуть и целую ночь в приливе какого-то радостного возбуждения пробродил по безлюдным улицам. Когда он вернулся из полета, оказалось, что начальство, учитывая прошлые заслуги, предоставило ему трехмесячный отпуск. Это походило на знамение судьбы.

Софи действительно ждала его. Правда, она сразу же смущенно призналась, что решения еще не приняла. Но это не огорчило Родриго. Он уже видел ее в свадебном наряде и нисколько не сомневался, что согласие на брак будет получено прежде, чем о нем вспомнят и вновь зашвырнут в созвездие Персея. Родриго уговорил Софи выхлопотать себе столь же длительный отпуск, и они отправились путешествовать. Оба были людьми не бедными, поэтому начали с входящей в моду Антарктиды. О, в этом белом царстве было что посмотреть! Софи совершенно по-детски смеялась, передразнивая неуклюже переваливающихся с боку на бок пингвинов, а фантастический средневековый город, вырубленный в толще материкового льда, потряс ее больше, чем все виденное ранее. Потом, для контраста, они махнули на Таити. На очереди были Австралия, Непал, Египет. Побывали и в Монтевидео, где родился Родриго. Не задерживаясь нигде дольше, чем на четыре-пять дней, они объездили полсвета. Но ни разу за это время не были близки.

Постепенно, фильтруя в памяти обрывки их бесед, Родриго пришел к выводу, что год или два назад Софи пережила жестокую любовную драму. Выяснять подробности он не решился, но, во всяком случае, поведение француженки уже не казалось ему сумасбродством, которому предавалась избалованная герцогиня Джозиана из «Человека, который смеется» Гюго.

— Родриго, — как-то сказала ему Софи, — ты, наверное, думаешь, что я тебя нарочно мучаю? Вовсе нет. Как бы тебе объяснить?.. Ты знаешь, что я не старомодна и не стеснительна — иначе не видеть бы тебе меня голышом на нудистских пляжах. Но решиться на последний шаг… Я придаю этому слишком большое значение. Когда-то девушка не должна была спать с женихом до свадьбы. Сейчас это кажется романтическим вздором, все спят со всеми и желают только одного — сменить как можно больше партнеров. У меня так не получается. Я должна полюбить. Пусть даже мы не поженимся — формальности для меня мало что значат. Но делить постель с другим человеком без любви… Мне потом будет плохо. Очень плохо. Поверь, я прошла через это. Не строй, пожалуйста, преждевременных планов только потому, что мы путешествуем вместе. Просто я хочу узнать тебя как можно лучше, а заодно, наверное, и себя. Подожди еще немного — я почувствую, когда настанет время дать ответ.

Остаток отпуска они решили провести на Мальорке — больше их уже никуда не тянуло. Вот тут-то между ними возникла стена, поначалу тоненькая-тоненькая, как первый, еще почти невидимый ледок на поверхности воды. Софи постепенно отдалялась от него, словно медленно отступала в густеющую туманную дымку, и Родриго ничего не мог с этим поделать. По правде говоря, он уже не раз представлял, что все закончится именно так, но упорно давил в себе зародыши сомнения, отвергал доводы холодного рассудка.

Он все еще надеялся ее удержать — пытался чем-то занять, придумывал все новые и новые развлечения. Но все было бесполезно. Нет, она не нашла себе кого-то другого на этом многолюдном курорте — и все же ускользала от него. Так вода тонкой струйкой сочится из сомкнутых ладоней.

Родриго понял, что жил до сих пор как бы закованным в броню. Роль сверкающих лат выполняла принадлежность к десанту — элите Сил Безопасности. Многие считали десантников чуть ли не полубогами, им отчаянно завидовали, их успех у женщин не поддавался описанию. И вот — впервые! — столь притягательные для дам рыцарские доспехи раскололись, превратились в груду ржавеющего лома. А сам рыцарь? Впрочем, какой там рыцарь? Что может чувствовать моллюск, которого вырвали из раковины и выбросили трепещущую нежную плоть корчиться на прибрежных камнях?

Наконец они объяснились. «Извини, ничего у нас не получилось», — сказала она. Этого было достаточно. Если бы Софи, не умевшая притворяться, подбирать лживо-утешительные слова, начала подробно объяснять, почему все так вышло, Родриго было бы еще больнее. В тот же день она улетела с Мальорки. И тогда пришла Исабель…

Родриго долго сидел в полной неподвижности. Наконец, бросив взгляд на часы, он заставил себя встать, подойти к столу и спрятать голограмму.