Евгений Лукин
Слепые поводыри. Миссионеры
Слепые поводыри
Памяти Любови Лукиной
Глава 1
В переулках лежала коричневая масляная грязь, бурлили мутные ручьи, жались к деревянным домам и заборам клочки ноздреватого, черного от золы снега. По этим-то хрустящим, проваливающимся под ногой клочкам выбрались из переулка на покрытый глинистой хлябью асфальт два мелодых и вроде бы интеллигентных человека. Во всяком случае, ругань их была приглушенной и по нашим временам вполне цензурной.
Видимо, хотели пройти коротким путем, да вот заплутали…
– К-козлы! – со злобой выдавил один и оглянулся на пересекающую переулок траншею. – Ненавижу!..
Второй восторженно посмотрел на него – и заржал.
– Ты чего? – не понял тот.
– Оригинально мыслишь, – отсмеявшись, сообщил второй и указал на серый дощатый забор.
«Козлы! Ненавижу!» – крупно, с чувством начертано было на нем.
Увидев надпись, первый скривился. Чем-то он напоминал горбуна: сутулый, одно плечо чуть выше другого, но главное, конечно, лицо – умное, злое, с торчащим вкось подбородком.
– Идеи носятся в воздухе, – проворчал он наконец.
– Ага! – радостно закивал второй. – И прилипают к заборам!
Этот в отличие от товарища был долговяз и как-то изящно разболтан в суставах. Выпуклый иконный лобик, голубенькие наивно округленные глазки, дурашливо отвешенная нижняя губа. Хотя, судя по предыдущим фразам, простачком он всего лишь прикидывался и в остроязыкости с ним лучше было не тягаться.
По липкому от грязи тротуару оба направились в ту сторону, где в весеннем влажно-синем небе сияли, круглясь, новенькие луковки золотых куполов. День клонился к вечеру.
– Храм имени усекновения главы городской администрации, – с удовольствием выговорил длинный.
Похожий на горбуна криво усмехнулся в ответ, демонстрируя ехидный неправильный прикус. Миновав церковь, еще обнесенную строительным забором из бетонных плит, на которых опять-таки много чего уже было понаписано, молодые люди поравнялись со стеклянным щитом, утвержденном на утопленных в асфальт штырях. Раньше, помнится, на щите этом красовалась реклама компьютерной фирмы, изображавшая двух пользователей со спины. Тот, что покруче, оседлал «хонду», второй (судя по всему, лох) сутулился на трехколесном велосипедике… Теперь же из металлической прямоугольной рамы на прохожих проникновенно смотрели бесстыдно-честные глаза будущего народного избранника. Внешность у избранника была самая что ни на есть сицилийская: смуглый залысый лоб, усики скобочкой, подпертый зобиком тяжелый подбородок. «Построил храм – построит всю Россию», – скупо извещала надпись в нижней части плаката.
– В затылок! – не преминул съязвить долговязый. – В две шеренги.
Похожий на горбуна приостановился, озабоченно озираясь и, кажется, ища, чем бы в этот самый плакат запустить. Однако снег вокруг был грязный, камни – тоже, а рук марать не хотелось.
Мимо прошли три подростка. Шедший по центру, судорожно жестикулируя, о чем-то взахлеб рассказывал. Кажется, о некой рок-группе. Словарный запас у меломана то и дело иссякал, и тинейджер постоянно срывался на звукоподражание:
– …та-кой, в натуре, такой… врр… ззу…
– О! – сказал долговязый, назидательно воздевши палец. – Вот что случается с теми, кто, вмазав, не упражняется в родной речи… – Тут он взглянул искоса на спутника. – Ну ты чего, Влад? Опять козлы? Ненавидишь?
– Достал меня этот город, – сквозь зубы ответил тот, что был похож на горбуна.
– В другой бы переехал.
После таких слов лицо Влада смялось, как пластилиновое.
– Других не бывает.
Они перебрались на ту сторону улицы и двинулись дворами, сознательно забредая в лужи, чтобы отмыть обувь. Влад шел молча, с криво застывшим оскалом. Потом ни с того ни с сего окликнул ворчливо:
– Слышь, Андрюх. А знаешь, сколько Игорьку лет?
– Лет сорок?
– А за пятьдесят не хочешь?
Долговязый Андрюха поморгал.
– Столько не живут! – убежденно сказал он, но Влад его вроде бы даже и не услышал.
– Такая вот фишка, – скрипуче продолжал он. – В отцы нам годится. Вроде бы о чем с ним говорить?
– Н-ну, мужик-то, согласись, умный…
– Умные храмы строят, – буркнул Влад. – Только мне с ними не то что говорить… Упс! Чуть не проскочили…
И они вошли в распахнутый настежь крайний подъезд серой облупленной пятиэтажки. В подъезде сильно пахло кошачьей мочой и людским потом. А может, и не потом. Может, бульоном. Но в любом случае букет был на редкость мерзкий.
Дверь им открыл хозяин квартиры – тот самый Игорек, о ком только что шла речь. Выглядел он и впрямь на сороковник – ни пуза, ни лысины. Крепенький такой неприметный мужичок среднего роста, неопределенного возраста…
Проведя гостей в обшарпанную комнатенку, закрыл и сдвинул на край стола пару изрядно потрепанных фолиантов. Запросто можно было подумать, будто еще минуту назад он усердно что-то читал, а то и выписывал… Однако на месте убранных книг четко обозначились темные заплаты чистой полировки. Иными словами, к томам этим хозяин не прикасался по меньшей мере дня два-три. Скорее всего валялся на диване и, глядя в потолок, мыслил…
О самом Игорьке было известно следующее: работает где-то, кажется, в котельной, образование – высшее незаконченное, пьет мало, но сильно увлекается историей. С первой женой – развелся, вторая – померла. Среди соседей слывет тронутым. В котельной – тоже.
– Ну и что там, снаружи? – полюбопытствовал он.
Говорил Игорек надменно, почти не размыкая губ. Да и улыбаться старался пореже. Зубы – ни к черту, а к стоматологу идти – не на что.
Долговязый Андрей немедленно вытянулся в струнку, как на утреннике в детском саду, и самозабвенно продекламировал:
– Мы стреляли, мы стреляли, наши пальчики застряли! Мы их вынем, разомнем и опять стрелять начнем!
– Ишь ты! – подивился хозяин. – А еще? Андрей задумался на секунду, потом сквасил плаксивую рожу и тоненько запричитал с кавказским акцентом:
– У нас в Чечне выдали зарплату заложниками-и только за ноябрь…
– Сам придумал? – мрачно осведомился Игорек.
Андрей сделал надменное лицо и спесиво повел носом.
– Черт его знает!.. – с тоской проговорил хозяин. – Ну вот почему ты здесь, а на телевидении всякая сволота, всякие Жоржи Бенгальские? Ладно… Кто куда, а я за стопками.
Шаркая, вышел. Гости переглянулись.
– В самом деле расстроился, – понизив голос, озадаченно сообщил Андрей.
Влад, по обыкновению, скривился и не ответил. Оглядевшись, сел в облезлое кресло возле стола и с недовольной гримасой принялся изучать убогое жилище Игорька. Пол не мели уже, наверное, недели две. Пыль покрывала все, даже клавиатуру увечной пишущей машинки и торчащий из-под валика желтоватый лист с парой бледных строк скорее вытисненного, нежели отпечатанного текста. Лента, машинки (тоже сухая, пыльная) была избита до дыр.
«Гонсало Герреро… – приподнявшись, с трудом разобрал Влад. – Кораблекрушение – 1511. „Ведь у него жена туземка и трое крепких ребят; сам он стал совсем индейцем: пронзил себе уши и нижнюю губу, изрезал щеки, раскрашивает тело. Герреро силен и пользуется большим уважением“. Херонимо Агилар».
– Игорек, – позвал он, когда хозяин вернулся с кухни. – А Герреро – это кто?
Нисколько не обидевшись на «Игорька» (видимо, здесь принято было общаться запросто), тот лишь усмехнулся, обнажив-таки обломки зубов. Поставил стопки на стол, снял машинку, отнес ее в угол. Распихал фолианты по полкам и, небрежно разметя сухой тряпкой пыль, вновь обернулся к Владу.
– Гонсало Герреро, – с наслаждением раскатывая «эр», проговорил он. – Первый белый человек на Юкатане. Дезертир с испанского галиона. Попал к туземцам, прошел путь от раба до главнокомандующего. Научил индейцев воевать, показал, как строить крепости.
– И что?
– Да ничего… Просто в результате Юкатан сопротивлялся этим сукам дольше всех.
– Каким? – жадна спросил Андрей, выгружая из наплечной сумки выпивку и закуску.
– Ну а какие еще суки есть на белом свете? – спокойно отозвался Игорек, шевельнув выцветшей, словно бы вылинявшей бровью. – Европейцы и все их производные.
Влад и Андрей недоверчиво посмотрели на него и несколько разочарованно переглянулись. Да уж не в патриоты ли подался их старший товарищ и собутыльник? Вроде бы ничего подобного раньше за ним не замечалось.
– Ну вот, воззрились! А водку кто открывать будет?
Услышав диковинное слово «воззрились», оба хмыкнули и, мигом отогнав черные подозрения, принялись резать колбасу и хлеб. Умный тоже ведь иногда нет-нет – да и ляпнет глупость. С кем не бывает… Тем более в его-то возрасте…
– Ну что… За вас, ребята! – Игорек поднял стопку и окинул гостей насмешливо-ласковым взглядом. – Лучших вам времен!
Стопки у Игорька были мелкокалиберные, но все равно водка прошла по жилочкам славно… Жить стало лучше, жить стало веселее.
– А по-моему, – сообщил Андрей, изысканным движением отправляя в рот остаток бутерброда. – Загнали их в резервации – и правильно сделали. Индейцы!.. Те же чечены, только с томагавками. Эти головы режут, те скальпы снимали – вся разница!
– An! – Игорек легонько хлопнул ладонью по краю стола. – А вот тут я вам, сударь, вынужден поставить запятую. До прихода европейцев краснокожие скальпов не снимали.
– Как? – поразился тот.
– А так. – Игорек, не глядя, повел рукой в сторону книжных полок. – Мануэль Талич, крупнейший специалист по культурам Нового Света, утверждает, что первый скальп был снят именно европейцем и именно с краснокожего… В штате Массачусетс…
Андрей неуверенно засмеялся и на всякий случай покосился на Влада. Тот с недоброй ухмылкой разглядывал пустую стопку, повертывая ее то так, то этак. Разговор помаленьку начинал ему нравиться. Ему вообще нравилось, когда при нем вдребезги разносили какую-нибудь прописную истину, желательно – устоявшуюся, солидную…
– Да ни один каннибал до такого бы не додумался… – неспешно, чтобы не сказать лениво продолжал Игорек. – До снятия скальпов мог додуматься лишь практичный сволочной христианин протестантского толка… Видишь ли, Андрю-ша, в Массачусетсе было два вида хищников: индейцы и волки. И за тех, и за других объявили награду. От волков в контору сдавали хвосты, а от индейцев – головы. Ну, хвост – ладно, а вот голова, сам понимаешь, штука тяжелая, неудобная. Контора пошла навстречу, разрешила сдавать один только скальп, без черепа. Так что, как видишь, никакой экзотики – голый… или как это сейчас выражаются? Голимый… Да! Голимый практицизм.
– Но индейцы-то ведь… тоже…
– А как же! В отместку… Только вот сдавать им скальпы было некуда. Ну и цепляли их на пояс – в знак доблести. Кстати, ты сказал «с томагавками»? Так вот, до прибытия белых у них и томагавков-то порядочных не водилось! Каменный топорик для метания непригоден – ежу понятно. Так что все это, братцы, черная легенда. Черная-пречерная. – Беспечно надкусил бутерброд и, тихонько взвыв, схватился за щеку. – Сейчас, минутку, – сдавленно попросил он.
Влад и Андрей с сочувствием смотрели, как Игорек стойко пережидает зубную боль.
– Уф, – выговорил он наконец. – На самый нерв… Аж слезы из глаз! О чем бишь я?
– О черных легендах, – виновато напомнил Влад.
– Ага… – все еще несколько сдавленно сказал Игорек. – Тогда давайте по второй. А то с этими черными легендами…
Собственноручно разлил по второй, с удовольствием оглядел гостей. Напускную глуповатость с личика Андрея как бы смыло. Голубенькие глаза стали прозрачнее и в то же время ярче – словно подсвеченные изнутри. Влад тоже скалился. Переулочная грязь, ударное строительство храмов, бесстыдно-честные зенки будущих народных избранников, придурки ровесники и придурки постарше – все это осталось там, снаружи, а здесь, в неприбранной пыльной комнатенке, сидели и вели увлекательнейшую беседу три слегка поддавших, чертовски умных человека. Выворачивалась наизнанку история – весело, неожиданно, дерзко… Да что там история! Жизнью веяло…
И тут совершенно некстати задребезжал дверной звонок. Хозяин нахмурился.
– А это еще кого принесло? – Он поднялся, кряхтя, и скрылся в проеме. Открыл входную дверь (по комнатенке прошел сквозняк, потянуло мерзкими запахами подъезда), и в прихожей невнятно засипел хрипловатый нетрезвый басок. Потом вступил раздраженный голос самого Игорька:
– Что покажешь? Что ты мне покажешь? Нового русского нашел! Откуда я тебе возьму два червонца?
– Слушай, по-моему, там проблемы, – скрипнул Влад.
С неподвижными надменными мордами киллеров-профессионалов молодые люди поднялись и тоже вышли в прихожую. Проблема при ближайшем рассмотрении оказалась плюгавеньким алкашом с облезлыми, жалобно вздыбленными бровями.
– Игорек! Другая, – проникновенно втолковывал он. – Ну я ж не на халяву, ну!.. Бартер!.. Слово такое знаешь?.. Я те п-покажу… Тут рядом…
Выглядел он живописно: весь бок драного пальтишка в подсыхающей грязи, ботинки – как свежевыкопанный картофель. Грязь кое-где была обильно припудрена чистым белым песком. Не иначе по стройке шастал.
– Достал ты меня, Сувенир! – не менее проникновенно отвечал ему Игорек. – Куда я с тобой пойду? Ты понимаешь, что гости у меня?
– Тебе чего надо, мужик? – негромко, с угрозой вопросил долговязый Андрей, нависая над алкашом.
Тот ошалело перевел мутные, как самогон, глазенки на рослое молодое поколение и ударил себя в грудь.
– Тля буду! – с надрывом заверил он. – Ну я ж не на халяву, ну!..
Вместо ответа последовал легкий толчок раскрытой ладонью. Утратив на миг равновесие, проситель отступил за порог, и Андрей с маху захлопнул дверь.
– Все дела, – с невинным видом сообщил он Игорьку, и компания вернулась в обшарпанную комнатенку, где их ждали на столе три непригубленные мелкокалиберные стопки.
– Господа! – сказал Игорек. – Предлагаю выпить за то, чтобы нас подольше не загоняли в резервации!
И хотя произнесено это было с мягкой улыбкой, Владу тост показался несколько обидным и неприлично злободневным.
– Вроде про индейцев говорили, – укоризненно напомнил он.
– А чем мы хуже? – удивился Игорек. – Хотя вообще-то ты прав. Есть разница. Их в резервации загоняли насильно, а мы (вот помяни мои слова!) сами себя загоним… да еще и ликовать при этом будем… Не веришь? Зря-а… Примеров – чертова прорва… – И он вновь указал на огромный, во всю стену, самодельный стеллаж с книгами. – Ну подумай сам: что было всегда нужно цивилизаторам? Расколоть туземцев на племена, натравить их друг на друга. Гуронов – на могикан, украинцев – на русских. Но индейцы-то хотя бы вокруг костра по этому поводу не плясали! А мы – пляшем. Нет, вы только подумайте, радость-то какая – Союз развалился! День независимости празднуем!.. А уж как будем праздновать, когда еще и Россия развалится! Ладно. Давайте выпьем.
Несколько отрывисто выпили по второй.
– Что-то похожее я уже сегодня слышал в троллейбусе, – скривясь, сообщил Влад. – Только там еще Ельцина ругали.
– Да не важно, что ты слышал, – легко отвечал Игорек. – Куда важнее то, что мы видим. Глянь на себя! Чистый индеец из резервации. Во что ты одет? Американские обноски – зуб даю, в секонд-хенде покупал.
– А все Колумб! – закусывая, сообщил Андрей. – Мало нам было Европы – так теперь еще Америка на нашу голову.
Однако рассмешить Игорька было трудно.
– Святые слова, – со вздохом молвил он, разливая по третьей. – И ведь от какой подчас ерунды все зависит! Взять того же Герреро… Вот если бы он бежал не с галиона и не в Юкатан, а лет этак на двадцать раньше, с каравеллы – куда-нибудь там, я не знаю, к тотонакам или к Монтесуме. Ох и вломили бы конкистадорам! По первое число! И не было бы сейчас на карте ни Соединенных Штатов, ни Латинской Америки.
– А нам какая разница?
– Скорее всего никакой. Одно моральное удовлетворение. Андрюш!
И Влад с Игорьком ожидающе посмотрели на Андрюшу, обычно исполнявшего роль тамады. Выручай, дескать…
– Позвольте, позвольте, – с достоинством сказал тот, прожевав. – Как это никакой разницы? Это вам, может быть, никакой разницы! А у моего прадедушки фамилия была Смит. То есть вполне вероятно, что по происхождению я – англосакс.
Все добродушно осклабились.
– Англохохол ты!
В прихожей задребезжал звонок.
– Да черт возьми! – взорвался Игорек. – Он даст нам сегодня выпить или нет?
– Опять, что ли, этот? Сувенир?
– А то кто же! Причем пока трезвый – тихий, смирный. А чуть поддаст – ломом не отобьешь.
– Отобьем, – поднимаясь, изронил Андрей. И компания вновь направилась к входной двери.
– Он – кто? – равнодушно осведомился Влад.
– Сувенир-то? Теплотрасса. Квартиру еще год назад пропил. В котельной у нас иногда отогревается.
– А почему Сувенир?
– Авенир он. А это уж так, переосмыслили… Звонок продолжал дребезжать.
– Ну? – процедил Андрей, опять распахнувши дверь.
– Вот он, знаешь, какой умный? – искательно выговорил Сувенир, указывая на Игорька. – Это сейчас у него столько книжек, а раньше больше было… пока не распродал… Ну ты пойми, дурак жрать-то хочется! Я ему говорю: гражданская война будет – все книжки сгорят, пойдем лучше выпьем. Он: н-не-э-э…
– Короче, мужик! Чего надо?
– Червонец! – с надеждой выпалил Сувенир, но тут же смутился, обиделся. – Нет, ну, я же… не за так, слышь! Пойдем покажу… Увидишь – сам нальешь… Я ведь к Косороговым не пошел… И к Володьке не пошел… А Игорек, думаю, он же ум-мный!.. Ему ж это ин-ти-ре-сна…
– Налить стопку – и пусть катится! – не выдержал Влад. – Не морду ж ему бить…
– Стопку! – недовольно повторил хозяин. – Он и слова-то не знает такого! Стакан – еще куда ни шло…
– А нам тогда что останется? – ощетинился Влад. – На донышке?
Андрей подумал и беспечно махнул длинной рукой:
– А! Так и так за второй идти.
В водянистом вечернем небе плыл ласковый колокольный звон. Налетел из-за угла сквознячок, пронизал ознобом.
– Духовное возрождение… – Игорек криво усмехнулся, не разжимая губ. – Если вдуматься: в какую же дыру мы, братцы, попали! Колдуны кругом, шаманы, предсказатели… Да и эти тоже, прости мою душу грешную, опиум для народа! Соседке врач капли прописал – так она, дуреха, пошла к батюшке выяснять, как их положено пить по-православному: до или после просвирки? Это на полном серьезе!.. То есть дальше уже катиться некуда… Первобытный уровень. Ирокезы. Бери – и что хочешь с нами, то и делай!
– А звонят красиво, – заметил Андрей. Магазинчик, в который они направлялись, стоял на самом краю микрорайона. Сразу за магазинчиком степь расседалась широкой балкой, непролазной по случаю ранней весны, а дальше начинались столбы, лесополосы, крыши дач. Игорек шагал как молодой. Одет он был немногим лучше Сувенира: ветхое осеннее пальтишко, лыжная шапочка, стоптанные ботинки. Только что в грязи не вывалян. А сам Сувенир отстал от честной компании еще квартал назад – просто не смог угнаться.
– Но что меня больше всего достает, – снова заговорил Игорек, – так это вранье! Сказано же ясно: не убий! А как же инквизиция, как же кон-киста? И все ведь во имя Христа! Патриарх вон за подвиги в Чечне ордена выдает…
– Не мир, но меч, – ухмыльнувшись, напомнил Влад.
– Ну и стоило из-за этого на землю спускаться? А то без Него кровушки мало лилось! Нет, ребятки, христианство – это все-таки вера для лохов, для таких, как мы. Очередной моральный кодекс строителя коммунизма. А те, кто нам мозги пудрит… Да в гробу они видели, если что, эти шесть заповедей!..
– Почему шесть? – не понял Андрей. – Десять же…
Но тут они вошли в магазин, и беседу пришлось прервать. А когда снова выбрались наружу, оказалось, что на крылечке их поджидает все тот же Сувенир. Доплелся, змей.
– Тут рядом. – Доверчиво дохнув перегаром на Игорька, прилипчивый бомж намертво прикипел к рукаву его старенького демисезонного пальтишка.
– Мужик! Ну мы же тебе стакан налили! Какого хрена?
– Н-нет у меня на это совести, – с тупым упорством выговорил тот. – Н-не пью я на халяву… Вот Игорек соврать не даст… Налил – п-покажу… Пойдем покажу… Сам потом «извини» попросишь… Тут рядом…
Нетвердой рукой он указал куда-то в сторону балки.
– Куда? – ужаснулся Андрей. – Ты куда нас тащишь? Там сейчас трактор гусеничный не пройдет.
– П-пройдет, – сказал Сувенир. – Я же – п-прошел.
Когда добрались до края балки, жизнь бомжа Уже висела на волоске. На обувь было страшно смотреть. Вдобавок Андрей поскользнулся, спускаясь по склону, и стали они с Сувениром близнецы-братья: задница и правый бок – что у того, что у другого.
– Ну, гад! – с пеной у рта пообещал Андрей. – Ты у меня из этой балки не выберешься! Уроем, блин! Вот попомни мои слова!
– Где-то здесь… – пробормотал Сувенир, обводя заросли мутными глазами. – Во!
Продрался сквозь кусты, туда, где было еще грязнее, затем обернулся и с таинственным видом поманил остальных.
– Сувенир! – слегка дребезжащим от бешенства голосом предупредил Игорек. – Вот если сейчас выяснится, что ты нас тащил зря… Сдыхать будешь зимой – в котельную не пущу… Ты меня понял?
Выговорив эту угрозу, пролез за ним – и приостановился озадаченный. Посреди истоптанной промоины, представлявшей собой месиво глины и снега, имело место некое дрожание вечернего воздуха. Дальнейшее было похоже на бред. Сувенир сунулся в прозрачное это облачко головой – и исчез по пояс. Перед остолбеневшим Игорьком остались только разъезжающиеся в глинисто-снежной хляби ноги Сувенира и то, откуда они росли. Остальное как бы размыло.
Бомж выпрямился, снова явив себя полностью, и повернул к Игорьку чумазое удовлетворенное мурло.
– Порядок… – успокоил он и, высоко поднимая грязные, похожие на картофелины боталы, ушел в небытие окончательно.
Сзади затрещали кусты. Молодое поколение продиралось к месту событий.
– Не понял, – злобно скрипнул за плечом голос Влада. – Где этот козел?
Тут до Игорька дошло, что он нечаянно заслонил ребятам обзор, поэтому само исчезновение бомжа те просто проглядели. Сглотнув, заставил себя протянуть руку – и руку размыло по локоть. Пошевелил невидимыми пальцами, сжал и разжал кулак. За спиной стало очень тихо.
– Так он… там, что ли? – испуганно шепнул кто-то – не то Влад, не то Андрей.
Не отвечая, Игорек выдернул руку и, не веря, уставился на трясущиеся пальцы.
Затем из прозрачного облачка, напоминавшего также клуб вьющейся мошкары, вновь вылупилось обиженное мурло Сувенира.
– Ну вы чего отстаете-то?
