Часть 2

– Я не служу твоему отцу…

Исмаил намеренно говорил по-французски, чтобы наверняка знать, что его поймет не только Хафиз Ахмед, но и приехавшие с ним белые.

– Если бы ты служил моему отцу, то я ничего бы тебе не предлагал и ничего спрашивал бы. Просто приказал.

– У меня нет людей.

– Недавно ты говорил обратное.

– Ты хочешь, чтобы я отправил туда всех взрослых мужчин? Ха! Да зачем мне деньги, если будут некуда вернуться? Я приду на пепелище! Нет, Хафиз Ахмед! Я еще раз говорю тебе «нет»!

– Это всего лишь сухогруз…

– Это сухогруз с нелегальным грузом, да еще и в Аденском заливе. Я не сошел с ума.

– Отец предлагает тебе год полной свободы… Никакого контроля, никаких нападок и облав.

– Твой отец большой человек. Но он не президент этой страны. А я не житель Пунтленда. Пусть найдет кого-то у себя. Я могу посоветовать.

– Нет времени, Исмаил, – сказал Хафиз Ахмед. – Я бы поискал других, потому, что не верю тебе. Но отец назвал тебя, и я должен сделать так, чтобы ты послушался.

– Убьешь меня, что ли? – произнес Исмаил с явной насмешкой.

– Зачем? – удивился Абдуллахи – младший. – Мертвым ты мне не нужен. Давай поговорим о деньгах.

– Давай.

– Все деньги, что твои люди найдут на судне – твои.

– Спасибо. А что делать, если денег там не будет?

– Там должны быть деньги, – возразил Хафиз Ахмед резонно.

– Должны и есть – разные вещи.

– Согласен.

– Вот если бы речь шла о половине добычи…

– Нет. Отец сказал, что все должно утонуть. И оно утонет.

– Да, будет на то воля Аллаха!

– Мы постараемся сделать так, чтобы твои пожелания сбылись, Исмаил. Но без тебя нам будут трудно…

– Тебе ли, Хафиз Ахмед, бояться трудностей!

Разговор мог затянуться. С самого начала было понятно, что Исмаил Моххамед Ахмад не подарок и своего не упустит. Когда Хафиз Ахмед сообщил, что Абдуллахи-старший принял положительное решение, Сергеев вздохнул с облегчением. Случись решение отрицательным, и им бы пришлось сражаться за свою жизнь. Вот только выиграть в этой схватке, безоружным и запертым в разных комнатах старого дома людям, было бы проблематично. Но недаром Юсуф Ахмед был опытным и хитрым политиком! Впрочем, чего еще ожидать от человека, сумевшего выжить в условиях войн и гражданских междоусобиц, и не только выжить, а и занять место Президента, пусть и не признанной, самопровозглашенной, но совершенно реальной страны.

Прежде всего, Абдуллахи-старшего интересовало, чтобы информация о новом витке его дружбы с непонятными русскими имела ограниченное распространение. Выполнить просьбу Сергеева и не засветиться он мог только одним способом – не расширяя круг посвященных. Исмаил и так знал об участии Юсуф Ахмеда в судьбе странных пострадавших в авиакатастрофе и имел репутацию одного из самых жестоких пиратов побережья. Но существовало «но»…

Исмаил был не совсем удачлив. Вернее удача была к нему благосклонна, но чрезвычайно своеобразным способом. Ему удавалось практически любое дело и из любой передряги получалось выйти живым и невредимым. (Царапины и легкие ранения были не в счет). Но, ни одно нападение, ни один захват заложников, ни один абордаж не принес ему приличных денег. Весь запал вылетал в трубу. Исмаил и его команда влачили жалкое существование на окраине, по сути, являясь одним из самых организованных вооруженных формирований в окрестностях.

И командиром он был хорошим: с его опытом войн можно было вполне рассчитывать на какое-нибудь теплое место в правительственных войсках, благо, государств здесь за последние 20 лет образовалось немало. Родственники Исмаила, например, верно служили Юсуф Ахмеду. Но соотечественники его были суеверны, как и большинство африканцев, да, к тому же, неплохо осведомлены о постоянных финансовых неудачах пирата, и получалось так, что слава Исмаила шагала впереди него. Его деревня была вынуждена (о, позор!) постоянно ловить рыбу, чтобы пропитаться, а он оставался опасным одиночкой с репутацией хронического неудачника.

Поведав Сергееву эту историю во время полета Абдуллахи-младший засмеялся, широко разевая рот.

– И ты хочешь, чтобы он помогал нам? – спросил Умка с недоумением. – Зачем тебе неудачник?

– Он хороший боец, – возразил Хафиз Ахмед. – Тебе не надо зарабатывать с ним вместе? Тогда он подходит! Мало кто знает местные воды, так как он. Если я смогу уговорить его, то завтра с утра мы будем рассматривать твой сухогруз в бинокли.

– В Джибути не любят пиратов, – сказал Хасан, молчавший до этого весь полет.

– Нигде не любят пиратов, – резонно заметил Хафиз. – Но это не должно нам помешать. Мы будем в Эритрее, как официальные лица. Исмаил с ребятами будет ждать сигнала от нас в нейтральных водах.

– И что мы собираемся делать в Эритрее? – спросил Хасан, оставаясь совершенно спокойным.

– Покупать для меня катер, – сообщил Абдуллахи-младший, поводя массивными плечами. В небольшом вертолете его габаритное сходство с автоматом по продаже кока-колы становилось особенно заметно. – Предыдущий стал совсем никуда не годен. Ты не волнуйся, капитан, все продумано. Я не знаю, какую услугу ты оказал отцу, но он приказал помогать тебе во всем. Интересно – какую?

– Говорил уже… У отца спросишь, – буркнул Сергеев.

– Мы опять летим к этому типу, который обещал нас убить? – спросил Базилевич с сидения напротив.

– Что ж вы так плохо английский учили, Антон Тарасович? – съехидничал Умка. – Столько разнообразных талантов, а язык международного общения понимаете с пятого на десятое.

– Так акцент у вас… – попытался оправдаться Базилевич. – Вы уверены, что нам стоит туда соваться? Что мешает нам скрыться? Если у вас есть сумма на черный день, а вы не производите впечатления человека, не думающего о будущем, то, что вы все еще здесь делаете? Разве ваш друг не мог бы переправить нас в какую-нибудь цивилизованную страну…

Хафиз Ахмед при этих словах повернулся всем своим впечатляющим корпусом в сторону Базилевича и так посмотрел на него, что слова у Артема Тарасовича застряли в горле колом. Вопрос о том, владеет ли младший русским хоть в некоторой степени, отпал сам собой. Владеет, хоть и ничего не говорил. Значит, надо быть осторожней, мало ли что он еще не говорит временным союзникам отца.

– Прошу прощения… В какую-нибудь другую страну, – поправился Базилевич быстро.

– У нас был вариант исчезнуть, – ответил Хасан, медленно выговаривая английские слова. – Но тогда твой друг и мой бывший партнер Рашид окажется победителем. Мы решили, что так случиться не должно. Ты можешь не участвовать. Это твое личное дело.

Вертолет несся над береговой линией.

В салоне уже не пахло закисшим потом и свежей кровью – после душа и сна на белых простынях в гостевой спальне старого особняка форму удалось сменить. Сергеев с удовольствием чувствовал на теле не заскорузлую от долгой носки гимнастерку, а некогда привычное черное ХБ – самую популярную одежду кубинцев и русских согласно африканскому дресс-коду.

– Ну, нет уж, – выпалил после короткого раздумья Базилевич. – Остаться одному, здесь, среди этих дика… Ой, здешних местных жителей – желания нет. Я к таким подвигам не готов. Я, вообще, к подвигам не готов. Вашего друга Рахметуллоева я просто боюсь…

– Это мне как раз понятно, – согласился Умка. – Мне непонятно, что мне с тобой делать, Антон Тарасович, когда дело дойдет до стрельбы? Бояться будем или все-таки стрелять? Как с такими задатками пацифиста можно было в такую компанию затесаться? Ты оружием занялся в здравом уме и твердой памяти?

– А вы посидите в эмиграции без копейки денег, – огрызнулся Базилевич, чувствуя, что Умка над ним насмехается. – И тогда всем займетесь… Даже проституцией!

– Ну, проституцией заняться было бы более удачным выбором, – парировал Сергеев. – Гораздо спокойнее, безопаснее, хоть и не так прибыльно. Хотя не уверен. В том бизнесе тоже иногда, бывает, постреливают… Значит, деньги ходят немалые. Право, Антон Тарасович, задумайся! Домой тебе все равно путь заказан, а на новом месте жительства организуешь дело, и будешь жить припеваючи. Наслышан, что денег ты барышням отнес – не меряно! Заведешь собственный контингент – будешь свой в доску! Опять же – сплошная экономия…

Сергеев чувствовал, что перегибает палку, издеваясь над Базилевичем, но ничего не мог с собой поделать. Очень уж хотелось пнуть вождя оппозиции в похудевший зад – в том, что Умка и Аль-Фахри оказались здесь, в Африке, в положении пленных, в большой степени был виноват Базилевич и его предательство.

И еще, подтрунивая над испуганным Базилевичем, Сергеев пытался не думать о той проблеме, что ждала его в Джибути. Если Рашид не солгал, а знать это наверняка Умка не мог, то у него в руках…

О, черт…

Сергеев на доли секунды зажмурился, чтобы никто из спутников не заметил выражение его глаз.

Неужели это правда? Марсия…

За столько лет он не смог забыть, какова на вкус ее кожа. Даже роман с Викой, нет, не роман, его любовь к Плотниковой не смогла стереть воспоминания о погибшей гаванской подруге. Или о живой? Интересно мог ли Рашид лгать? Мог, конечно. Рахметуллоеву нужно было заручиться согласием бывшего соратника по детским играм, сделать неверного союзником – для этого хороши любые методы. Сергеев бы сомневался в словах Рашида Мамедовича еще сильнее, если бы не затемненные джипы с таинственными пассажирами, которых так тщательно скрывали от глаз Михаила. Кто ехал в них? Почему их включили в состав колоны? Раш был умен и коварен и, притом, достаточно жаден, чтобы ничего не делать зря. Контейнеры с оружейным ураном вполне достаточный повод, чтобы выстроить комбинацию любой сложности. Дорога к таким деньгам просто не может быть не усыпана трупами. Если Марсия действительно осталась жива тогда, после резни в Гаване, то Кубинец и Раш должны были не пожалеть сил и времени, чтобы с ее помощью набросить на Умку удавку.

Марсия Фабело. Могли ли кубинские чекисты оставить ее в живых? Ведь ни для кого не было секретом, что Марсия сотрудничала со спецгруппой, занимавшейся расследованием дела Рауля. И то, что она была любовницей Мигеля Рамиреса, ставшего известным кубинской контрразведке, как Михаил Сергеев, скрыть было невозможно.

Марсия – стройная, смуглая, страстная… Младший лейтенант департамента техобеспечения ГУРа – именно она занималась связями с агентурой и была одним из основных источников информации для группы Сергеева. Как у них случился роман?

Умка едва заметно покачал головой.

Сложно сказать.

И вот теперь Раш последовал рекомендации Кручинина. Интересно, что бы сказал Сашка, узнав об этом? Когда их брали в Гаване, вся остальная группа, включая сотрудников кубинской разведки и контрразведки, была мертва. Рауль зачищал следы не жалея ни соратников-барбудос, ни исполнителей – мелкий министерский планктон, занимавшийся обеспечением совместной операции.

Потом был Чичо – с киянкой и аккумулятором. Кручинин, с чавканьем вгрызающийся в нечистую шею сержанта. Побег. Марафон по джунглям и Мангуст в роли Бога из Машины.

А Марсия осталась там, под дождем, прикрытая мокрой серо-красной простыней, которую контрразведчики, скорее всего, сорвали со старой кровати. Простыня была пропитана кровью. Но вкус и сандаловый аромат, исходивший от ее кожи, и то ощущение счастья, которые они дарили друг другу, навсегда въелись в память Сергеева.

Любовь к Плотниковой была постоянной болью, беспрерывной схваткой, чем-то схожей на сражение двух изюбрей за ареал обитания. Сергеев не нападал, он даже не защищался – просто ждал, чем все закончится, и сам себя не узнавал.

Любовь с Марсией оставила на губах горький полынный вкус. Может быть потому, что она была быстротечной и завершилась точкой, а не многоточием. Потерей.

Интересно, подумал Сергеев, как я буду вспоминать Вику через десять лет? Время лечит. Сколько длился наш с Марсией роман? 100 дней? Мы же практически ничего не знали друг о друге. Она не знала даже моего настоящего имени, только псевдоним – Мигель Рамирес. И еще знала, что я русский. Более ничего. Я о ней знал еще меньше, разве что имя у нее было настоящим. Но разве это мешало нам быть счастливыми?

«Если ты жива, я постараюсь спасти тебя. Если Раш не соврал насчет сына, я вытащу и его. Мальчишке неполных три… Интересно, какой он?»

Вертолет просвистел над остатками океанского буксира, вросшими в песок у самой кромки скал. От ярости волн обломки все еще спасал риф, но было видно, что следующий сильный шторм им не выдержать. Сразу за невысокой скалистой грядой, сползавшей в полосу прибоя, пилот поднял машину еще на 300 футов и по плавной дуге начал заходить на посадку.

Исмаил, как Сергеев и ожидал, особой радости гостям не выказал, и они, вот уже добрых полчаса, слушали словесную перепалку между хозяином и Хафиз Ахмедом. Каждый из спорящих намертво стоял на своем, но Умку не оставляла мысль, что старый пират торгуется. Причем умело. Оставалось выяснить, как далеко в этой торговле зайдет Абдуллахи-младший, и насколько сильнее страха смерти окажется человеческая алчность.

Алчность победила только спустя час. Во время перехода торгов в финальную фазу, стороны, не сговариваясь, сменили язык на сомали, и Сергеев перестал понимать суть разговора. Было ясно, что консенсус достигнут, но на какие уступки при этом пошел Хафиз, осталось за кадром.

Он вышел их хижины крайне довольный, чего никак нельзя было сказать об Исмаиле – его высохшее лицо сохраняло невозмутимое выражение.

– Выйдем через час, – сказал пират негромко. – Хватит сидеть, мы вам в услужение не нанимались. Помогайте спускать катера на воду.

Так как он говорил по-французски, Сергеев перевел распоряжение для своих спутников, и Базилевич, недоуменно оглядываясь, сразу же спросил:

– Какие катера?

– Увидишь, – буркнул Хасан.

Он забросил автомат за плечо и двинулся вслед за Исмаилом и его людьми к сараям, стоящим поодаль. Хотя хозяин деревни и не повысил тона, отдавая приказ, его люди хлынули со всех сторон, как тараканы из щелей. Дисциплина в деревне была покруче, чем в регулярной сомалийской армии – Сергеев имел возможность сравнить.

Два черных, как хороший гуталин, бугая, прилетевшие вместе с Хафизом, принялись выгружать из вертолета оружейные ящики, а сам Абдуллахи-младший последовал за сергеевской группой.

Катера стояли на катках и были надежно укрыты в сараях – да так, чтобы с воздуха не разглядеть. Назвать эти суденышки полноценными катерами Умка бы не смог, катер в его представлении должен был выглядеть не так, но утлыми лодчонками плавсредства точно не казались: огромные, под восемь метров длиной цельнометаллические шлюпки, килеватые, с высокими бортами и двухсотсильными «Ямахами» на транцах. С первого взгляда становилось понятно, что эти неподъемные кораблики прекрасно приспособлены к плаванию в бурных прибрежных водах, а высокие металлические борта не только защищают от волны, но и служат прекрасным укрытием от пуль небольшого калибра.

Перед воротами сараев-доков оказались замаскированы рельсы для спуска тяжеленных «пирог» на воду: женщины и маленькие дети быстро очистили их от песка, а мужское население навалилось на катки всем скопом, но лодку в море не столкнули, а оставили у самой полосы прибоя – на погрузку. Пищи и воды доставили минимум. Основной груз состоял из патронов и оружия.

На первых же двадцати минутах приготовления Умка понял, что любимый в Африке АК, здесь является дополнительным оружием. Чернокожие шумные мужчины вдруг опоясались пулеметными лентами, напомнив Сергееву революционные фильмы с балтийскими матросами. Огневая мощь трех стальных «пирог» вызывала уважение. На каждой лодке минимум пять человек были вооружены ПКМами или М60. Вдоль бортов крепили трубы РПГ советского производства, оснащенные самыми разнообразными «выстрелами». Умка даже рассмотрел несколько похожих на раздутые железные цилиндры «термобарок» и узкие «карандаши» осколочных гранат.

Грузился народ споро, без лишних сантиментов. Видно было, что выходить в море так, внезапно, без подготовки, дело для них привычное. Десять человек на лодку, первый на нос, восемь на поперечные банки по двое, десятый – к румпелю. Во встроенные баки заливался бензин – литров по 200, запасные канистры крепились под сидушками. Ничего лишнего. Все-таки Исмаил определенно обладал военным талантом.

Хафиза и его людей посадили в один катер, Умку со спутниками – в другой. Исмаил лично выбрал тех, кто должен был уступить пришлым свои места на борту. Его послушались беспрекословно. Еще одна гортанная команда – и экипажи суденышек вместе с деревенскими жителями принялись толкать лодки в полосу прибоя. Когда вода прибыла по грудь, здоровяки, оставшиеся по одному на каждом борту, принялись выдергивать своих товарищей из моря, помогая перебраться через высокий борт шлюпки. Вся процедура длилась не более пяти минут. Заработали мощные ухоженные моторы, загомонили, рассаживаясь, бойцы, зазвенели пулеметные ленты, одетые поверх разорванных рубах и выцветших футболок.

Рассекая металлическими форштевнями волну, катера начали удаляться от берега, где у лодочных сараев остались женщины, дети, несколько стариков и с десяток взрослых мужчин. Никто не махал лодкам вслед, никто не кричал слов прощания.

«Провожала на разбой бабушка пирата… – подумал Сергеев, пытаясь устроить зад поудобнее на жесткой деревянной банке. – Ну, и тяжелый хлеб у исмаиловых подопечных. Не позавидуешь».

Выйдя на сравнительно гладкую воду, все катера прибавили ход. Качка стала менее амплитудной, но мелкая вибрация заставляла сжимать зубы, чтобы не потерять пломбы. Привычные ко всему сомалийцы курили, общались между собой, хохотали, изредка косясь на бледного, как штукатурка, Базилевича, сидевшего впереди Умки. Хасан примостился справа от Михаила, на той же банке, и тряску выносил стоически. Он уже привык обходиться без очков и практически перестал щуриться, если только не попадал на яркий солнечный свет.

Сергеев прикинул расстояние, которое им предстояло преодолеть, и внутренне прослезился. По спокойной воде груженые лодки шли со скоростью не менее 25 узлов, до траверза Джибути отсюда было километров 200 по прямой – пять с лишним часов хода. Это если не будет никаких осложнений. А осложнения могли случиться. Вооруженные до зубов люди у самого горла Аденского залива могли привлечь внимание сторожевых судов – перепутать металлические скоростные катера с экскурсионными лодочками было невозможно. С пиратами в этих водах не церемонились.

Несмотря на высоко стоящее солнце, жара пока Умку не мучила. Океан дышал прохладой, но Сергеев знал, что она обманчива. Стоило лодкам сбросить скорость – и небольшой ветерок, сейчас освежающий тела людей, исчезнет. Настоящий ветер дул со стороны континента и нес горячее дыхание раскаленной земли. Пять часов. С ума сойти! Можно биться об заклад, что неподалеку от Джибути у Исмаила есть где спрятаться.

Информации на сегодня был минимум. Умка не знал ни названия судна, ни даты выхода. Если предположить, что потрепанный Сергеевым караван шел эти полутора суток без остановок, то в Джибути они войдут не позже сегодняшнего вечера. Если судно уже стоит у стенки, готовое к выходу в море, то догрузить десяток контейнеров – это несколько часов, даже с поправкой на африканскую безалаберность и лень. Вечером они вряд ли покинут порт, подписание коносамента отнесут на утро, хотя это чистой воды предположение. Груз у Рашида опасный, и вместо того, чтобы кропотливо следовать инструкциям и законам, он предпочтет купить чиновника. Благо, здесь они стоят недорого. Ладно. Это все определим на месте. По прибытии. Придется идти в город, шпионить, пробираться в порт. Без Хасана мне не обойтись: его арабский гораздо лучше моего французского.

Он искоса глянул на Аль-Фахри.

Горбоносый сын пустыни сидел, опершись на ствол АК, и даже умудрился задремать. Во всяком случае, глаза держал закрытыми, и его длинные, как у девушки, пушистые ресницы слегка подрагивали в такт вибрации корпуса лодки. Он был профессионалом и использовал каждую спокойную минуту для отдыха. Стараясь не обращать внимания на ерзающего по передней банке Базилевича, Сергеев тоже прикрыл глаза и попытался расслабиться, выровняв дыхание. Постепенно гомон чужих голосов отступил, гул мощной «Ямахи» уже не давил на уши, а, наоборот, обволакивал, и только лишь в тот момент, когда форштевень катера начинал резать мелкую, короткую волну, крупная дрожь бортов заставляла Михаила вынырнуть из полудремы, полной мыслей, воспоминаний и планов. Воспоминания, если честно сказать, были печальными, мысли все больше грустные, а планы строились только на ближайшие несколько часов. Забегать вперед Сергеев не решался, чтобы не искушать судьбу.

С расчетами Умка почти не ошибся.

Путь занял пять часов с четвертью. Он сразу сообразил, что они идут в чужих территориальных водах – на каждой из лодок на носовой турели установили пулемет.

Исмаил первым направил катер, но не к континентальному берегу, а, наоборот, от берега – по направлению к острову, который они до того обходили слева.

Три небольших суденышка, под прикрытием скал подошли достаточно близко к береговой банке – обширной отмели у северо-западной оконечности острова. Настолько близко, что Сергеев начал беспокоиться, чтобы винты не были повреждены о многочисленные подводные валуны. Но Исмаил, взявший на себя роль лоцмана, свое дело знал – видимо, неоднократно бывал в этих водах. Лодки шли друг у друга в кильватере, практически касаясь скалы правыми бортами, и Умка, внимательно следивший за действиями Исмаила, даже не успел испугаться, как тот в один миг взмахом руки направил их катер в узкую щель между массивными рифами, в которой кипела и гуляла вверх-вниз темно-синяя океанская вода. На счет «два» следом нырнула вторая лодка и тут же за ними – третья…

Проход был узок, но не настолько, чтобы суда могли застрять в нем. Зато достаточно короток, чтобы через несколько секунд, всего лишь раз приложившись о базальтовую скалу бортом, флагманский катер выпал из него в огромную внутреннюю лагуну. Берег лагуны не был живописен: обломки скал, крупная черная галька, сплошь заляпанная птичьими испражнениями. Ни кустов, ни деревьев, лишь кое-где в расщелинах пробивалась жухлая, похожая на проволоку, трава. На первый взгляд, бухта была совершенно не обжитой, но Сергеев опытным глазом засек следы от старых стоянок. Скорее всего, здесь была временная база, место, где пираты выжидали момент, чтобы броситься на добычу.

Лодки с шумом воткнулись в берег, моторы умолкли, задрав винты на транцах. Уставшие от пятичасового перехода бойцы посыпались в воду с бортов.

Сергеев снова не мог не отметить, насколько тактически грамотно было выбрано убежище. На береговой линии можно было выбрать куда более удачное место для швартовки, но только сюда невозможно было войти на плавсредстве, габариты которого хоть на полметра превышали размеры металлических шлюпок Исмаила. С точки зрения обороны укрытие казалось совершенным. Выставив пару пулеметных расчетов на господствующих над ландшафтом лобастых скалах, можно было сдерживать натиск превосходящих сил противника минимум пару дней. Если, конечно, у противника нет минометов, поправил сам себя Умка. Если минометы есть, тогда – бухта готовая братская могила. Да и пара вертолетов могла превратить все здесь в кипящий огнем котел… Но раз Исмаил организовал базу здесь, то, значит, минометы и вертолеты против него пока не использовали.

На берегу пираты засуетились, повинуясь гортанным выкрикам командиров, а сам Исмаил, убедившись, что все заняты делом, подошел к стоящим группой Сергееву и Юсуф Ахмеду с товарищами.

– Двое едут со мной в порт…

– Что он сказал? – сразу же спросил Базилевич.

Сергеев перевел.

– Михаил Александрович, – протараторил Базилевич испуганно. – Вы меня не оставляйте, я вас очень прошу! Я их боюсь!

– Давайте-ка по порядку, – сказал Сергеев. – Если получится, то возьмем, не получится – вас здесь не съедят.

И перешел на французский:

– Нас трое, Исмаил… Мы поедем втроем.

Негр пожал плечами.

– Дело ваше. Двое белых – это уже много. Даже – слишком много. Решайте, жду вас в лодке. Оружие оставьте здесь.

– Всё?

– Да, все, – буркнул Исмаил и зашагал к берегу.

Он крикнул что-то на ходу, и один из его людей метнулся к кромке берега.

Хасан морщился, прислушиваясь к разговору. Он мог уловить только отдельные слова и явно нервничал. Михаил перевел ему содержание короткой беседы.

– Зачем тебе нужна эта обуза? – пожал плечами араб. Он говорил совершенно беззлобно, только мазнул по пританцовывающему от волнения Базилевичу своими черными глазами, как по пустому месту. – Я бы на твоем месте его пристрелил. Не хочешь сам, отдай его им…

Он кивнул на шумную компанию, суетящуюся на узкой полосе каменного пляжа.

– Не будешь руки пачкать…

Челюсть Базилевича начала медленно отвисать, глаза округлились. Его знаний английского было достаточно, чтобы понять спич Аль-Фахри. И сообразить, что тот не шутит, а просто предлагает свое решение проблемы.

– Ми…ми… Михаил Ал-л-л-л-лексадрович! – выдавил он из себя. – Я пригожусь, честное слово! Я столько всего знаю! Вы себе и не представляете… Я вам все расскажу! Вот, что спросите – то и расскажу. Об этой поставке расскажу! О других расскажу, клянусь! Хотите – на колени стану!

И тут он действительно упал на колени и цепко, по-обезьяньи, вцепился Умке в штаны.

– Вы меня только не убивайте! Вы же их всех за яйца возьмете! И Блинова! И Титаренко! И дружков его! Я готов! Готов свидетельствовать!

Сергеев пытался оторвать руки Антона Тарасовича от своей одежды, но Базилевич держался крепко, как за жизнь. Последние дни изменили его, добавили смелости, но не настолько, чтобы превратить в настоящего бойца. Его автомат валялся рядом, но бывшему лидеру оппозиции и в голову не пришло решить вопрос собственной жизни с помощью оружия. Просить, стоя на коленях, было привычнее.

– Там все запачканы, – продолжал он. – Там чистых нет! Кто не на оружии, тот на нефти! Кто не на нефти, тот на газе! Кого к газу не пустили, тот на лекарствах откаты берет! Я обо всех знаю, поверьте, пожалуйста!

Сергеев окаменел от брезгливости. Он видел запись разговора Блинова с Базилевичем и помнил взгляд, которым Антон Тарасович сверлил спину Блинчика. Базилевич относился к тем людям, которые дрожат и пресмыкаются до самого последнего момента, но вполне способны в агонии вцепиться в руку врага и сжевать его до пяток. Страх делал их свирепыми и безжалостными. Загнанный в угол кот вполне может серьезно поранить, а то и убить собаку. Загнанный в угол трус не становится смельчаком, но смертельно опасен для преследователей.

– И в суд, если надо, пойдешь? – спросил Умка, разглядывая Базилевича сверху вниз.

Антон Тарасович закивал головой, словно заводная лошадка. Глаза смотрели преданно, и от этой преданности почему-то становилось крайне неуютно.

– Пойду, пойду… Если надо, то пойду!

– Полезный человек, – произнес Хасан, ухмыляясь своей фирменной зубастой улыбкой. – Смотри, как он тебя любит, Сергеев… Как отца!

– Я хочу жить, – вымолвил заискивающе Антон Тарасович. – Я просто хочу жить! Не убивайте меня…

Сергеев с трудом оторвал от себя руки Базилевича и отступил назад, чтобы не дать ухватить себя снова.

– Встань… – резко приказал он. – Если не хочешь, чтобы эти парни заволокли тебя за валун и изнасиловали – встань. Здесь не любят слабаков…

Базилевич поднялся с колен и оглянулся. Бойцы Исмаила смотрели на разыгравшуюся сцену почти в полном составе и посмеивались, показывая на Антона Тарасовича пальцами. Сам Моххамед Ахмат стоял поодаль, возле лодки, наполовину спущенной на воду, и поглядывал на вождя оппозиции в изгнании с недоумением и нескрываемой иронией.

«Знал бы он, – подумал Умка, – о том, сколько перьев сточили наши журналисты, чтобы рассказать народу, какой несгибаемый лидер всех недовольных властью и режимом живет в Лондоне! Как он мудр и отважен, и думает о людях, оставшихся на Украине, без перерывов на обед и сон, денно и нощно! И ведь народ верил! И не маргиналы верили, а вполне себе интеллигентные люди с образованием, политически активные. Оппозиция. Если выбирать лидера для оппозиции из двух вождей, стоящих на этом берегу, то я бы однозначно выбрал Исмаила».

– Едем? – спросил Хасан. – Или будем утешать?

Умка пожал плечами и двинулся к лодке.

Базилевич, подобрав автомат, засеменил вслед, то и дело опасливо поглядывая на публику. Секса Антону Тарасовичу явно не хотелось, несмотря на длительное воздержание.

Возле лодки лежала целая куча не очень чистых и, вдобавок, рваных шмоток, принесенных исполнительным посыльным Исмаила.

– Переодеваемся, – распорядился он и сам подал пример, стаскивая с себя пулеметные ленты. – Оружие тоже оставляем здесь…

Он передал свой М60 в руки ординарца-посыльного.

Хасан молча уселся на камни и принялся расшнуровывать ботинки десантного образца.

– Мы так и поедем – безоружными? – спросил Сергеев, следуя примеру араба.

– Возьмем пистолеты, – сообщил Исмаил. – Я, ты и он…

Палец указал на Аль-Фахри.

– Ему, – Моххамед Ахмат ткнул в Базилевича, – оружия не давать. Можешь взять его с собой, твое право, но только без оружия. Я не хочу, чтобы он кого-то случайно застрелил. Ничего с ним не случится. Присмотришь.

– Точно, – подтвердил Хасан, выслушав перевод, – а если и случится, невелика потеря. Закопаем.

Базилевич, натягивающий на себя растянутый трикотажный блейзер, затравленно стрельнул глазами.

В гражданской одежде они выглядели, мягко говоря, не респектабельно. Ботинки пришлось сменить на пляжные тапки, пистолеты (у Исмаила в запасе оказались старенькие, но ухоженные швейцарские «зиг-зауэры» и один пятнадцатизарядный «рюгер», который он без церемоний забрал себе) отправились за спину, под одетые навыпуск застиранные рубахи. При взгляде на Хасана Сергеев не удержался от улыбки – любой оборванец с палестинских территорий вызвал бы у полиции больше доверия. Обычная элегантность Аль-Фахри, который умудрялся выглядеть пристойно в любой ситуации, сменилась нарочитой неряшливостью собирателя пластиковых бутылок. Судя по ухмылке араба, сам Умка выглядел не лучше. Базилевич тоже смотрелся бомжом, только что одевшимся из мусорника. На их фоне драная футболка пирата казалась органичной – Исмаил привык носить такую одежду в повседневной жизни.

– Отлично, – похвалил маскарад Моххамед Ахмат, и первым запрыгнул в лодку.

Пока его ординарец уносил оружие и снятые вещи в сторону, их катер уже сталкивали на воду, еще секунда – и Исмаил рывком завел двигатель.

– Мы высадимся у порта, – сказал Исмаил спутникам, лавируя в лагуне по направлению к выходу, – там есть человек, которому я плачу. Он же даст нам ночлег, если мы не найдем твой корабль в порту до заката. Если колоны еще нет, мы поищем твоих друзей утром. Будем ждать.

– Если придется ждать долго? – спросил Сергеев.

Исмаил пожал плечами.

– Если с караваном что-то случилось, мы узнаем. Слухи всегда приходят в порт. Если с ним ничего не случилось, то рано или поздно, твои друзья здесь появятся. Больше им некуда деваться. День. Два. Неделя. Они придут.

Лодка скользнула в проход.

– В городе мало белых, – продолжил Исмаил, посчитав предыдущую тему исчерпанной. – Арабов много, – он покосился на Хасана. – А белых можно пересчитать по пальцам. Не говори, что ты русский. Не надо. Скажи, что ты поляк. Что ты работал на приисках в Заире и сбежал из Мбужи-Майи во время войны.

– Я не говорю по-польски, – сообщил Сергеев.

– Здесь никто не говорит по-польски, – возразил Исмаил. – У меня в деревне как—то жил парень из Польши. Он служил в Иностранном легионе, но был очень вспыльчив, когда выпьет. Ему пришлось выйти в запас, чтобы не повесили свои. Мы сотрудничали, пока его искали.

– Уехал? – спросил Умка, заранее зная ответ.

– Убили.

Катер выскочил на открытую воду, с шумом вспоров волну.

– Он был хороший боец. Говорил мне, что не встречал в Джибути соотечественников. Русские в Легионе есть, это точно, а поляков нет. Ладно… Теперь переводи то, что я буду говорить для них…

Михаил кивнул.

– Мы высадимся в портовом квартале. В центр города лучше не соваться. Там много военных и полиции, а их невнимание дорого стоит. Там же можно встретить белых. Мне на это наплевать, а вот вам – нет. Араб может туда пойти, если хочет посетить мечеть. Но лучше пусть пройдется по лавкам, и будет держать уши открытыми. На базаре много болтают – могут и полезное сказать. Вы, двое, – Исмаил кивнул подбородком в сторону Сергеева и Базилевича, – сходите с моим человеком в доки и смотрите там в оба. Я же встречусь с одним исса из портовой конторы.

– Хочешь найти тех, кто грузит их судно? – спросил Хасан у негра на арабском, выслушав перевод.

Исмаил кивнул.

– И выяснить, куда они будут плыть. Если это Аден, то у нас совсем нет времени. До него меньше 250 километров. Грабить сухогруз, пока он не будет в 50 километрах от порта – чистое самоубийство!

– Корабль не надо грабить. Корабль надо потопить, – сказал Сергеев жестко.

– На этом корабле мои деньги, – заметил Исмаил, приподнимая бровь. – Я помогаю тебе только потому, что там мои деньги. После того, как я возьму их – можешь делать с кораблем все, что хочешь. Можешь топить. Можешь продать. Можешь требовать выкуп за команду. Мне все равно. Но только после того, как я возьму свои деньги. Ты понял меня, капитан?

Сергеев кивнул. Вступать в спор или тем более ссориться с человеком, который командовал операцией, было бы глупо. Так можно поступать только тогда, когда готов сам выполнить всю работу, а Михаил не рискнул бы возглавить процесс. Не сам абордаж, конечно – случалось в его жизни брать штурмом суда, и до сих пор, бывало, снилось ночами жаркое пламя, вырвавшееся из трюмов, и треск с которым пылает человеческая плоть. Но сейчас не время было проявлять гонор. Без Исмаила он не сможет выйти на цель. Без людей Исмаила захват судна в дневное время невозможен физически. А будет ли в его распоряжении хотя бы одна ночь, Умка не знал. Поэтому человеку умному надлежало пока молчать в тряпочку и со всем соглашаться. Будет день, будет пища. Проблемы придется решать по мере поступления.

По мере того, как лодка приближалась к низкому каменистому берегу, становилось все жарче. Ветер, дующий с континента, от массивной горной гряды, опоясывающей залив с севера, был удушлив, тяжел и пахнул раскаленной землей и пылью. Сергееву даже показалось, что он слышит запахи города, но на таком расстоянии это было сомнительно. Они уже могли рассмотреть мыс, за которым скрывался порт, низкие строения, рассыпанные по береговой линии, силуэты портовых кранов. С рейда в Джибути заходил большой сухогруз, выкрашенный в охряной цвет, с темными полосами на трубе. Два танкера и контейнеровоз, возле которого болтался длинный, как колбаса, лихтеровоз, ждали очереди.

Лодка Исмаила шла приблизительно в миле от берега. Сергеев, не отрываясь, смотрел на землю в бинокль. Он впервые был в Джибути и старался запомнить основные ориентиры. Мало ли что может случиться! Город казался небольшим по европейским меркам и совсем уж крошечным для единственного перевалочного порта в районе африканского рога. Более всего столица Джибути напоминала построенную безумным художником-эклектиком театральную декорацию. Взгляд Сергеева натыкался то на ветхие особнячки во французском стиле, то на некогда строгие двухэтажные здания центра, то, практически на пределе приближающей силы бинокля, на прикрытые кусками рубероида сараи о трех стенах, которые здесь звали домами.

Все познается в сравнении, так что для этой части Африки город был велик. Более того – в нем была работа, значит, он был и богат. Умка рассмотрел вагоны, которые тащил за собой длинный зелено-красный тепловоз, и понял, что видит ветку железной дороги, тянущуюся от границы в порт. Эти 100 километров рельсового пути были одним из достояний Джибути: по ней шли к морю грузы отрезанной от водного сообщения Эфиопии.

На скальном выступе, вдаваясь голубым пятном бассейна в море, примостился здешний «Шератон», вдалеке за ним виднелись контуры кораблей, прикорнувших у причальных стенок. А после того, как катер обогнул мыс, едва разминувшись с двумя рыбачьими шаландами (страшными и ветхими, словно сделанными из разобранного деревянного забора) перед Сергеевым и спутниками открылся вид на залив Таджура и порт.

Вид был феерическим: синяя, как аквамарин, вода, коричневые берега, горы, залитые желто-белым солнечным сиянием…

Сергеев подумал, что здорово было бы завалиться сюда с Викой и Маринкой, вот в тот самый «Шератон Джибути», нанять для дайвинг-сафари какую-нибудь приличную лодку и уйти куда подальше от суши, прочь из залива – в океан… Пить холодное белое сухое, валяться под тентом с книгой, смотреть на капли соленого моря на Викином плече да высматривать под водой огромные туши китовых акул…. Или исследовать обросшие водорослями да ветками кораллов тела затонувших кораблей. За тысячи лет тут их потонуло несчитанное количество. Но не судьба, не судьба…

Так случилось, что Сергеев умудрился повидать такие места, о которых бывалые туристы мечтают в новогоднюю ночь. Ну, и толку? Даже на Варадеро у него не было времени на то, чтобы расслабиться…

– Сухогрузы стоят здесь, – крикнул Исмаил, кивнув головой на длинные пирсы по левую руку, вдоль которых выстроились суда. – Танкеры там…

Далеко, там, куда ткнул рукой долговязый пират, был виден маленький, как коробочка, танкер, присосавшийся к неразличимой на этом расстоянии трубе терминала – зато выкрашенные в белый цвет громадные цилиндры нефтехранилища вздымались над плоским пустынным берегом и были, как на ладони.

Катер обогнул портовые пирсы по широкой дуге и нырнул во внутренний залив, напрямую к двухсотметровому бетонному бону, возле которого качались пришвартованные катера, шлюпки и даже совсем неплохие яхты. У пирса грузились в громадную лодку человек пятьдесят чернокожих – женщины, дети, мужчины всех возрастов. Шум стоял такой, что впору было уши затыкать. Пронзительней всех кричал хозяин судна, здоровенный негр в футболке с цветными рыбками на груди – его можно было понять. Толпа напирала так, что сходни могли соскочить с борта, суденышко раскачивалось.

К недоумению Базилевича, приготовившегося было сходить на берег, Исмаил швартоваться не стал, а, мазнув взглядом по пирсу и ведущей к берегу асфальтированной дорожке-дамбе, проскочил мимо и, через полмили причалил лодку в самой дальней от входа в порт марине.

Еще через минуту все они стояли на раскаленном бетоне пирса, а еще через три – подошли к пикапу, возраст которого был сравним с возрастом Исмаила. Как и любая машина, проведшая свой век у берега океана, старый «форд» изрядно проржавел от соли и влаги, краска на нем шелушилась себорейной коркой, а, некогда хромированные ручки дверей, покрылись коррозией целиком.

За рулем форда сидел белый.

На первый взгляд ему можно было дать лет тридцать, но при более пристальном рассмотрении становилось видно, что он, как минимум, лет на 10 старше. Волосы у него выгорели до белизны, так что седой он или нет, было не разглядеть. Вдобавок водитель был коротко стрижен и загорел до черноты, так, как никогда не загорают туристы – чтобы приобрести столь радикальный оттенок, нужно прожить в тропиках полжизни. Или всю жизнь. На фоне загорелого лица выделялись глаза неприятного водянисто-голубого цвета, опушенные белесыми, словно тополиный пух ресницами. Под криво сросшимся носом природа посадила узкий рот с бесцветными губами, в которых торчала обмусоленная сигарета. Сергеев услышал характерный запах «Житана» и понял, что перед ним француз. Только их патриотизм простирается так далеко, чтобы в порто-франко курить отечественные сигареты.

– С прибытием, – выдохнул водитель вместе с сигаретным дымом и вышел из машины.

Несмотря на средний рост, он производил впечатление очень крепкого человека. Мощные руки с жилистыми предплечьями, толстая мощная шея, ни малейшего намека на живот, разве что слегка оплывшие бока подсказывали, что их хозяину уже за сорок.

– Давно не виделись, Исмаил…

– Спасибо, что приехал, – ответил негр, и они обнялись на мгновение. – Увези нас отсюда побыстрее.

– Кто они? – спросил француз, рассматривая стоящих перед ним людей. – Зачем они тебе понадобились, брат?

Исмаил повел могучими плечами.

– Тебе они понравятся. Особенно вот тот…

Базилевич, внимательно следивший за мимикой собеседников, съежился.

Трястись в грязном кузове, сидя задом на скользком, как лед, упаковочном картоне – удовольствие ниже среднего. Благо, ехать пришлось недалеко. Пока пикап катился по прибрежному шоссе под удивленными взглядами местных верблюдов, Сергеев еще пытался расслышать разговор между французом и Исмаилом, сидевшими в кабине, но мог разобрать только урывками: грохотал старый движок, гремел суставами разболтанный кузов и свистел ветер. Хасан сидел рядом с прежней невозмутимой миной на лице, Антон Тарасович на каждом повороте ездил по кузову на заднице и тихо матерился.

Когда пикап свернул с шоссе в путаницу городских окраин, началась настоящая тряска. Попытки послушать разговор пришлось оставить – главной задачей было не вылететь из кузова. Относительно приличные постройки, по мере продвижения авто от берега вглубь кварталов, превратились в некое подобие деревни Исмаила, а в некоторых местах – так даже пристанище сомалийских пиратов выглядело фешенебельнее. Но пикап продолжал ковылять по пыльному проселку – асфальт здесь был привилегией нескольких основных дорог, до тех пор, пока не заехал в тупик, к воротам небольшого обшарпанного домика, который среди царившей вокруг разрухи выглядел, словно дворец посреди свалки – просто непристойно роскошно. Ворота распахнулись, машина запрыгнула внутрь, выплюнув клуб черного выхлопа, и тут же остановилась. Выбираясь из кузова, Сергеев огляделся – ворота закрывали двое негров, одетых в шорты, с автоматами на плечах: охрана периметра, подумал Умка. Еще двое, стоящих у входа в дом, непринужденно держали гостей на мушках своих М16, и только когда француз, выйдя из кабины, махнул им рукой, опустили винтовки.

– Заходите в дом, – распорядился Исмаил, распрямляя спину.

Пикап явно жал ему в плечах.

– Мы не поедем в город? – спросил Сергеев.

– Поедем… – подтвердил пират. – Если вы захотите прогуляться и нажить неприятности. Но искать там нечего. Нет необходимости.

– Что-то стало известно?

– Стало, – вмешался француз, закуривая новую сигарету. – Стало известно то, что не один ты интересуешься судами, которые станут под погрузку. Меня уже расспрашивали. У твоих бывших друзей очень сильные связи, но скрыть что-то в Джибути…

Он покачал головой.

– Так что у меня было время все разузнать еще до вашего приезда.

И француз протянул Сергееву руку.

Рукопожатие у него было, как стальные тиски. Впрочем, что еще ожидать от человека с такими мощными мышцами?

– Меня зовут Гю, приятель. Гю – это от Гюстава, – он улыбнулся, и во рту его неожиданно сверкнула сталь. С дантистами в Джибути, скорее всего, было неважно. – А тот корабль, что вы ищете, называется «Тень Земли». И он станет под погрузку на пятом пирсе завтра к трем. На него и погрузятся твои приятели, когда приедут. Остается дождаться.

– Надо подумать над тем, как перехватить корабль по выходу в море, – сказал Сергеев на английском, так, чтобы разговор стал понятен спутникам.

– А зачем? – спросил Гю, неторопливо затягиваясь, и, словно кот сощурился на солнце, висевшее в выгоревшем африканском небе. – Когда корабль покинет порт, мы уже будем на нем…