– Готов?

– Готов.

Паузы перед ответом не было, и я с лёгким сердцем нажал на курок. Странно, я даже не предполагал, что это окажется так просто. Выстрел прозвучал почти неслышно. Я стрелял через прозрачную пластиковую перегородку, и всё равно Артемьеву снесло полголовы. Кровь брызнула на пластик. Я положил пистолет на столик. Почему-то я ждал, что от дула будет тянуться струйка дыма, но так ведь только в старых фильмах бывает, и то не всегда.

Я принял контрастный душ, переоделся, то и дело поглядывая на часы. Время ещё оставалось, и я немного покрутился перед зеркалом, пользуясь тем, что меня никто не видит. Новенький костюм от Юдашкина сидел на мне как влитой. Просто потрясающий костюм, синий металлик, галстук на полтона светлее, мучительно белоснежная рубашка. «Так вот хоть прямо в гроб», – жизнерадостно подумал я. За стенкой не раздавалось ни звука. Или ещё не убирали, или они работают так же, как стреляет их оружие.

Я вышел в коридор, ступил в автоматически раскрывшуюся дверь, зашагал в направлении, которое указывали мигающие вдоль панелей огоньки. «Всё закончилось, всё почти закончилось», – напевал я про себя. Как ни странно, помогало. Закончилось, почти закончилось. На сегодня у меня ещё была назначена одна очень важная встреча, а потом… ох, хорошо-то как.

Огоньки вывели меня из Q-отдела на общий канал, а там я уже легко ориентировался. Кабинет для дополнительных переговоров находился в другом крыле, и я прибавил шагу. Впрочем, всё равно опоздал – когда я вошёл, японец уже был там, сидел в кресле и пил зелёный чай. Склоняясь в полупоклоне, я кинул взгляд на настенные часы. «12:59». Скотина узкоглазая. Тем не менее я смиренно сказал:

– Приношу свои извинения, Мамору-сан.

– Я приношу вам свои извинения, – произнёс тот, вставая и кланяясь в ответ. – Как оказалось, мои часы спешат на одну минуту.

«Эх, ну что за народ, так вашу перетак, думал я, заучено продолжая ритуал приветствия. Нанотехнологии у них на высшем уровне, а часы хронически спешат. Или отстают. Да один чёрт».

– Итак, я уполномочен посвятить вас в общие положения нашей нанопрограммы, – начал я, когда с церемониями было покончено.

– Ещё чаю, пожалуйста, – сказал японец. Я на миг онемел. Если бы я осмелился перебить его, он наверняка бы немедленно и вежливо откланялся. Чёрт, и что только не приходится терпеть. Ну да ладно.

Я сдержанно надавил на клавишу селектора.

– Вера, ещё зелёный чай для господина Мамору.

Мамору улыбался. Он был очень высок для японца, худощав и скуласт, а глаза у него были голубые. Я сомневаюсь, существуют ли в природе голубоглазые японцы – скорее всего, это просто линзы. Может, поэтому мне казалось, что они как-то неестественно поблескивают.

– Ваша нанопрограмма, – напевно проговорил Мамору, и я спохватился.

– Да. Наша нанопрограмма, – я положил руки на рассыпанные по столу проспекты, – как вам известно, носит рабочее название «Анти-Суицид», сокращённо «АС», и обеспечивает полную свободу индивида от суицидальных попыток. Лозунг нашей программы – «Суицид – не средство!»

– Полностью согласен, – мягко улыбнулся Мамору.

«Да какой же ты после этого самурай», – посетовал я про себя и хищно улыбнулся Верке, протиснувшейся в кабинет с подносом. Верка была роскошной бабищей с потрясающей гривой и бюстом, а также с нервным тиком в левом лицевом нерве. Жигалов, мой непосредственный начальник, спал с ней, а я её жалел. Верка всегда очень нервничала, принимая гостей, и я старался не дёргать её по пустякам.

– Красивая женщина, – спокойно заметил Мамору, когда Верка, отстрелявшись, убежала.

– Да, – снова сказал я. – Так вот, необходимость в такой программе назрела давно. Как вам известно, показатели суицидентного риска за последние пять лет возросли втрое. – Не умолкая, я ненавязчиво раскрыл проспект с диаграммой. – Особенно резко увеличилось количество завершённых суицидов. Наша программа – реальный способ решить эту проблему, пока она не приобрела бесконтрольный характер. В подкожную ткань нашего клиента путём короткой и безболезненной процедуры внедряется наноробот, фиксирующий биохимические изменения в организме, которыми сопровождается суицидальное намерение. За фиксацией немедленно следует электрический разряд. Он блокирует синапсы в определённой доле коры головного мозга, и как следствие – само суицидальное намерение. Исследования показали, что эффективность блокировки достигает девяносто девяти процентов. Со времени начала внедрения нашей программы (ещё один проспектик ненавязчиво…) суицидентность сократилась по меньшей мере на двадцать восемь процентов, и это не предел. Таким образом, социально-психологическая актуальность нашей программы очевидна. Но и это ещё не всё (па-бам! эту интонацию я подслушал у кого-то из ведущих на BВC). Наша программа, расширяясь, создаёт беспрецедентное количество рабочих мест. Только наш филиал предоставляет их по три с половиной тысячи дополнительно каждый год! И это также не предел!

Мамору слушал и улыбался. Его глаза поблескивали, как стекло. На проспект он даже не взглянул.

– Всё это очень хорошо, господин Савельев, – мягко проговорил он, грея пальцы на чашке с чаем, – только вы зря стараетесь. Моя компания уже заключила контракт о поддержке и расширении вашей программы. Видите ли, дело в том, что мы сами уже несколько лет ведём подобные разработки.

Я ощутил странную смесь волнения и злобы. Мне-то сказали, что это рядовой агент, прикидывающий далёкую перспективу выдачи гранта и лениво перебирающий сотни самых разных нанопрограмм. Таких к нам каждый месяц по пачке засылали, с нынешней-то модой на нанотех. «Что ж, оказывается, разговор вполне предметен – это хорошо, но почему сволочь Жигалов ничего мне не сказал?! Выставил полным дураком!» – Я неуклюже сгрёб проспекты в ящик стола.

Мамору наклонил голову.

– Всё в порядке, господин Савельев. Господин Жигалов направил меня к вам для обсуждения неофициальных деталей программы. Он сказал, что я могу вам доверять. И что он может вам доверять. Это правда?

Я тупо смотрел на холёные пальцы японца, аккуратно сжимавшие стенки чашки. «Можно ли мне доверять?.. Ещё бы. О да, ещё как, после того, что произошло полчаса назад… более чем. Хотя даже и это не главная причина».

– Что вы хотите знать? – спросил я.

Улыбка Мамору стала жёсткой.

– Моя компания не стала бы вкладывать миллиардные средства в вашу программу, не выяснив все нюансы заранее. От вас я просто хочу услышать подтверждение. Подтверждение живого участника… скажем так. Вы можете мне в этом помочь?

Я медленно захлопнул ящик стола. Посмотрел, не дрожат ли руки. Нет, вроде не дрожат.

– Спрашивайте.

– Каждый сотрудник «Анти-Суицида» опробовал программу на себе. Это так?

– Да.

– С какой целью это делалось?

«С какой целью? Если бы я знал».

Это было льготным пунктом контракта – бесплатное включение персонала в программу. При желании. Хотели не все. Я хотел. Это случилось три года назад, от меня только что ушла жена, я проиграл судебный процесс по опеке над нашим ребёнком и никак не мог вылечить свой простатит. Мысли о том, не пора ли лезть в петлю, одолевали меня куда чаще, чем мне хотелось бы. Случайно подвернувшаяся работа в «АС», тогда просто курьером, показалась мне небесной благостью. А возможность бесплатно излечиться от идиотских мыслей – великой небесной благостью. И кто бы мог предположить, что именно эта мысль была самой идиотской.

Я не знал и не знаю до сих пор, зачем они это делали. Но не исключено, что таким образом они просто получили огромное количество подопытных крыс, которые ещё и радовались своему положению. Ведь неофициально программа до сих пор на стадии разработки, а денег у корпорации куда меньше, чем необходимо для полноценных исследований. Собственно, потому этот япошка и сидит сейчас тут, буравя меня своими дикими голубыми глазами.

– Я не знаю, с какой целью, – наконец выдавил я.

– Хорошо. – Похоже, он мне поверил. – И что вы можете сказать об этом? Вы убедились на себе в эффективности программы?

Я не сумел подавить нервный смешок.

«Убедился ли? Да уж. Более чем».

– Он действительно сдерживает суицидальные мысли, – честно сказал я. Японец смотрел на меня всё так же пристально. Я вдруг почувствовал себя лёгким, как пёрышко.

«Да какого чёрта?! Падла Жигалов мне доверяет? У него есть на то основания. Ну так получит он по полной… программе».

– Знаете, очень затруднительно думать о чём-либо, если каждая мысль немедленно наказывается дикой болью, – сухо сказал я.

Тонкие брови Мамору изящно изогнулись. Он явно не был удивлён.

– Электрический разряд болезненен?

– Сначала нет. Его даже почти не чувствуешь. Так, будто щёлкает что-то в голове, когда начинаешь думать о всяком… Потом щёлкает всё громче. До головной боли. Потом сами щелчки становятся болезненными. Это… – я сделал паузу, выравнивая дыхание, и продолжал: – Это входит в программу. Если минимальная аверсивная стимуляция оказывается недейственной, сигнал усиливается. Мозг… наказывается… за упрямство.

– И вы заодно с ним, – сказал Мамору. Я подумал, что он смеётся надо мной, но японец выглядел донельзя серьёзным. Чай в его чашке уже остыл.

– Именно. Потом, где-то через полгода, эпизодическая боль переходит в спазмы. Спазмы – в судороги. На третьем году начинаются эпилептические припадки.

– Смертность?

– Десять процентов, – ответил я и подумал: «Да, всего-то навсего. Забавно, правда?»

– Что происходит с остальными?

– Сложно сказать. Программа внедрена не так давно. Пока нам верят и… – я умолк, осознавая, что Мамору всё это прекрасно известно и без меня. Вероятно, у него есть свои причины связываться с этой шарашкиной конторой… и отчего-то я даже не мог его за это ненавидеть.

– Но разве это ничему вас не учит, господин Савельев? Если мысли о смерти наказуемы – почему вы не можете от них отказаться?

Я подумал, сдержать ли смешок снова, потом решил – хрен с ним, и не стал.

– Знаете, Мамору-сан, человеческая психика – такая странная штука. Если вам запретить думать о чём-либо, вы не сможете думать ни о чём другом. И чем сильнее вас будут наказывать за это, тем труднее будет отделаться от мыслей.

– Как там у вас говорят… «запретный плод сладок»?

– А у вас, кажется – «только не думай о белой обезьяне»?

Мамору улыбнулся мне, а я улыбнулся ему, вспоминая, как спустил курок и снёс голову бедняге Артемьеву. Он слишком много думал о белых обезьянах. Только о них. А надо было – о работе… как я.

– Это трудно, не правда ли? – мягко спросил японец. Его певучий акцент действовал на меня умиротворяюще. А глаза уже не казались стекляшками. «Чёрт знает, а вдруг они у него и правда голубые?»

– Да, – ответил я. – Очень.

– Невыносимо?

– Невыносимо.

– Расскажите мне теперь про Q-отдел.

Я вздрогнул. Был готов – и всё равно… «Так они и об этом пронюхали. Ну, стоило ли сомневаться?»

– Вы же сами знаете.

– Хочу услышать от вас.

– Это отдел, занимающийся увольнением штатных сотрудников.

– О да, – покивал Мамору. – Насколько мне известно, текучесть кадров у вас очень высокая. В среднем десяток человек в день только в вашем филиале. Это… что-то около трёх с половиной тысяч в год, верно? Столько же, сколько новых рабочих мест вы ежегодно создаёте?

Он не смеялся – а если и так, то не надо мной. Я бы даже присоединился к нему… только я уже отсмеялся своё.

«Мне доверяют и мне нечего терять, так что…»

– Через три года – это очень тяжело. Многие не выдерживают. Прекратить это невозможно – мы пока не научились извлекать наноробота из организма. Убить себя сами включённые в программу не могут. Мы… может только помочь им.

Мамору помолчал. Сцепил пальцы в замок, положил руки на колени. Прикрыл глаза.

– Десять человек в день, так?

– В нашем филиале. Да.

Он снова покивал.

– Кто осуществляет?..

– Мы сами. Налажен принцип взаимодействия по цепочке. Тот, кто спускает курок утром, становится свободным днём. А тот, кто его освобождает – вечером… Никаких следов, убийцы мертвы. Корпорация чиста.

Мамору открыл глаза. Странно – в них читалось нечто больше, чем простое сочувствие.

– Вы употребили слово «свобода».

– Я думаю, оно больше всего подходит в этом случае, – спокойно сказал я.

– Вы знаете, в моей стране когда-то был обычай: человек, решивший уйти из жизни, просил друга ассистировать ему. А завтра кто-то мог помочь вчерашнему ассистенту. В этом нет ничего дурного.

– В вашей стране люди уходят из жизни по другой причине.

– Вы думаете? – Мамору слабо улыбнулся. – Все люди уходят из жизни только по одной причине. Только, к сожалению, никто её не знает. Иначе бы проблема давно была решена. То, что вы делаете… это своеобразный ритуал, не так ли?

Я вспомнил мозги Артемьева, разлетевшиеся по пластиковой перегородке, обманувший мои надежды ствол и костюм от Юдашкина. Честно ответил:

– Не знаю.

Мамору опустил взгляд. Потом сказал:

– Валерий… вы говорили, что ещё не научились извлекать наноробота из организма.

«Ох, чёрт, только не продолжай», – подумал я, но он уже продолжал:

– Мы подключаемся к этой программе не в последнюю очередь с целью научиться его извлекать. Сколько у вас ещё времени? У вас лично?

Я откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза ладонью. Улыбнулся.

– Не очень много.

– Постарайтесь продержаться.

– Хорошо.

– Обещаете?

– Да.

Я всё ещё не смотрел на него, но знал, что его лицо изменилось, когда он произнёс следующие слова:

– Ваше время ещё не пришло. Поверьте мне. Вы не понимаете. Суицид не средство. Это – цель. И если вы не можете осуществить его как цель… в нём нет смысла. Вы не готовы.

– Я не готов, – прошептал я, хоть это и не имело никакого значения. Не готов, но, чёрт возьми, я так устал. Когда у меня два дня не бывает припадков, я расцениваю это как настоящие каникулы. Мне всё время больно. Мне больно даже сейчас, потому что и сейчас я думаю о том, что скоро всё прекратится. Скоро. Но не так скоро, как хотелось бы. И разве имеет значение, что я почти научился не замечать эту боль?

– Извините, мне надо идти, – проговорил я и встал. Мамору смотрел на меня из кресла снизу вверх. Его поблескивающие голубые глаза казались влажными.

– Валерий, мы научимся извлекать их, – сказал он. – Обязательно.

– Да, – ответил я. – Да, разумеется. Если есть что извлекать.

«Всё-таки линзы, – подумал я с нелепым триумфом, когда глаза японца широко распахнулись, и стали видны тоненькие ободки по краям радужек. – Так и знал. А ты вот, приятель, не знал, похоже…»

– Плацебо?.. – прошептал он.

Да какая разница, в самом деле? Эта мысль давно приходила мне в голову – ну не верилось, что дорогущих нанороботов за просто так внедряют в кровь кому попало. Ведь что нам вводили? Прозрачный раствор. Может быть, там была эта электронная тварь размером с молекулу. А может быть, витамин В. Или просто дистиллированная вода. Как я уже говорил, психика – штука странная… Если мы верим, что нечто начинает убивать нас, когда мы хотим убить сами себя – так и будет. А масштабность… что – масштабность? Учитывая размах рекламной компании «Анти-Суицида» – в массовом психозе нет ничего сверхъестественного. Человечество видало и не такие чудеса.

Так что вы, Мамору-сан, можете просто ввести клиентам «АС» снова тот же самый витамин В, сказав, что он вытравит из них эту дрянь – и они поверят вам. Дерзайте, пробуйте, а вдруг? Они заплатят вам за это втрое, вдесятеро больше, чем платили за сыворотку. Они снова поверят вам – и будут спасены.

Только вот я вряд ли успею вам поверить. Я даже не уверен, что смог бы. Теперь. Зная всё то, что обречён знать.

Ведь, может быть, я не прав, и это никакое не плацебо.

Прощаясь, мы пожали друг другу руки. Я видел, что Мамору озадачен не на шутку. «Странно, похоже, эта простая мысль о плацебо ни разу не приходила ему в голову. Впрочем, вряд ли он размышлял обо всём этом хотя бы вполовину столько, сколько я. Полагаю, даже на моём месте он думал бы не о том и не так. Японцы, мать их. Суицид – не средство, а цель… Скажет тоже. Цель… цель, к которой надо быть готовым. Даже если очень больно. Даже если курок спускаешь не ты».

Я думал об этом, возвращаясь в Q-отдел, снимая роскошный костюм от дома Юдашкина, в котором меня, может быть, похоронят, принимая душ, выходя за пластиковую перегородку, только теперь с другой стороны. Думал и всё никак не мог решить, верю в это или нет. Есть ли у меня время поверить?

– Готов?

Есть ли у меня время поверить…

– Готов?..

Есть ли у меня время…

– Готов?!

Я не готов, но есть ли у меня время это понять?