3
Что все это было?
Сон наяву? Расшалившаяся фантазия? Воображение, столь же болезненное, сколь и богатое?..
Или иначе. Традиционное путешествие во времени? Шаг в другой мир? Сложная наведенная галлюцинация?..
Если бы Игорь Бородин любил научную фантастику, то он запросто мог бы применить такие термины, как, например, «нуль-переход» или еще почище — «нарушение целостности пространственно-временного континуума». Щедрые на выдумку фантасты лихо объяснили бы все и вся, подвели бы научную базу — на уровне доброй гипотезы, навсегда заклеймив случившееся, как, скажем, «эффект Бородина». Каково, а?
А в общем-то никак. И ответ на естественный вопрос — что все это было? — увы, не существовал. Игорь и не задумывался над объяснением, просто шел к березе и…
Кстати, береза, как оказалось, прямого отношения к переходу не имеет. Однажды, опасаясь, что встретит родителей, возвращающихся с работы, что начнутся вопросы: куда? зачем? когда вернешься? — Игорь ушел в прошлое прямо из дома, из собственной комнаты. Не в березе дело — в самом Игоре. В чужую память можно путешествовать с любого вокзала. Просто с двойной березой связано самое первое путешествие, а Игорь всегда был склонен романтизировать приметы места…
Но между тем контрольная грянула в свое время, то есть в наше — время памяти Игоря и Валеры Пащенко, у которого память была похуже, чем у приятеля: плохо он запоминал формулы, всякие физические законы, считал себя прирожденным гуманитарием. Однако списал все умело, без ошибок, не вызвав никаких подозрений у физика. А уж радости-то потом!..
Хлопнул Бородина по плечу.
— Это дело надо отметить.
— Каким образом? — заинтересовался Игорь, поскольку пащенковская формулировка наталкивала на известный вывод.
Но спортсмен Валера Пащенко остался верен себе.
— Есть предложение, — сказал он. — Идем в гости.
— К кому?
— К Наташке Яковлевой.
Это предложение стоило обдумать.
— Повод?
— А так.
Хороший повод, убедительный.
— У тебя что, сегодня тренировки нет?
— Угадал! Так идем или как?
— А не выгонит? — все-таки усомнился Игорь.
— Нас?! Хо-хо! Она будет рада неземной радостью, ибо… — Тут он задрал к небу указательный палец, значительно потряс им где-то на уровне второго этажа, но разъяснять свое «ибо» почему-то не стал. — А к ней, между прочим, подруга прирулила.
— Что за подруга? Откуда знаешь?
— Ответ первый: с подружкой Натали купалась в море. Ответ второй: сама сказала.
— Убедил. Тронулись.
И тронулись, благо идти недалеко. А к березе Игорь решил позже пойти, не уйдет от него путешествие…
Семнадцать лет, славный возраст, его понять надо. И Натали, одноклассница милая, недурна собой, волнует сердца сверстников-акселератов, а уж подруга, загадочная незнакомка с черноморским загаром — тут, как говорится, без вариантов, тут двух мнений не существует: спешить, знакомиться, побеждать, немедля, немедля.
«И очи синие бездонные цветут…»
— А куда ты в последнее время исчезаешь? — нарушил молчание Пащенко, не ведая, что вторгся в хрупкий мир грез о Прекрасной Даме, расколол его своим приземленным вопросом.
Почему Игорь и был сух:
— Не понимаю, что ты имеешь в виду…
— Что ни вечер — ищи тебя, свищи.
— Гуляю.
— Один? Или кое с кем?
Игорь вовсе не собирался посвящать друга, даже самого близкого… во что? — ну, скажем, в тайну двойной березы. Нет, серьезно, то, что происходило в чужой памяти, принадлежало только ему и никому больше, никто не имел права даже заглянуть в мир, обретенный Игорем, да что там заглянуть — краешком уха услышать, что он есть, этот мир.
Да и есть ли?..
— Один. И кое с кем. С любопытной Варварой, помнишь, что стало?
— Не хочешь — как хочешь. — Пащенко не обиделся.
Он вообще не умел обижаться, счастливый человек. И не то чтобы держал себя этаким гордецом, а просто не видел в обидах смысла: чего зря дуться, когда жизнь прекрасна, и на городских соревнованиях установил личный рекорд — два метра пять сантиметров со второй попытки, и кубок завоевал, и погода улыбается, и все девушки будут наши.
Конечно, кое-кто назвал бы Валерку человеком с примитивной нервной организацией, но Игорь-то лучше других знал, что это не так, что Пащенко — просто добрый и умный парень, для которого радость — нормальное чувство, естественное состояние. А люди с тонкой нервной организацией по любому поводу психуют, сохнут от злости к ближним и дальним и выпендриваются тоже по любому поводу. Игорь, увы, не лишен был некой тонкости этой самой организации, и она доставляла ему немало хлопот. Во всяком случае, Валерке он завидовал искренне.
Как только подошли к Наташиной двери, Пащенко, ничтоже сумняшеся, затрезвонил в дверной электрический колокольчик, поднял тревогу в квартире. И когда Наташа открыла, заорал победно:
— Принимай гостей, коли не шутишь!
Наташа, могучая блондиночка, ростом под стать иному парню, хорошенькая, хотя и несколько кукольная — ведь бывают же куклы-гиганты, а? — оглядела улыбающегося Пащенко и Игоря заметила, сказала мрачно:
— Какие уж тут шутки… Ну, заходите, раз явились.
Будь Игорь один, повернул бы назад немедленно, не стерпел бы такого тона. Но Пащенко чужд был светских условностей: сказано «заходите», значит, зайдем. И танком ринулся в квартиру, выясняя на ходу:
— Кто дома? Одна? А где подруга? Ах, здесь… Так чего ж врешь, что одна? — И влетел в комнату, — Здрасьте, здрасьте, меня Валерой зовут.
А из кресла — навстречу — и впрямь Прекрасная Дама, загорелое существо семнадцати лет, тоже блондинка, но значительно меньших габаритов, очи голубые, ланиты смуглые, уста, естественно, сахарные…
— Настя.
— И мне очень приятно, — забалагурил Пащенко, закрутился по комнате, забегал из угла в угол. — А вот, рекомендую, мой лучший друг Игорь, чистейшей души человек, интеллектуал и дзэн-буддист, достигший невероятных глубин погружения.
Наташа — она-то Пащенко наизусть знает — прислонилась к дверному косяку, улыбалась, а Настя, несколько оглушенная, спросила:
— Погружения куда?
— В нирвану, — захохотал Пащенко, — в таинственные недра подсознания, в глухие леса седьмой сигнальной системы.
Настя смотрела на Игоря с явным интересом.
— Вы и вправду дзэн-буддист?
— Да шутит он, дурачится, что вы, не видите? — сказал Игорь и сел в кресло. Настя ему понравилась.
— А-ах, шутит, — облегченно вздохнула Настя. Судя по всему, она страшилась непонятного, предпочитала ясное, реальное, земное. — Ну, а то, что вы Игорь, — это не шутка?
— Истинная правда…
Пошел разговор о том о сем, о минувшем лете и грядущей зиме, об увиденных фильмах и услышанных дисках, ни к чему не обязывающий, но очень приятный разговор, вполне светский, если это понятие вольно отнести к не очень светскому возрасту собеседников.
С Настей у Игоря много общего сказалось: и стихи она любит, и джаз предпочитает, и русской историей интересуется. Так все преотлично шло, как Пащенко, невежа и торопыга, возьми и спроси:
— Натали, а когда родичи вернутся?
Наташа на часы взглянула, прикинула:
— Мама должна через полчаса быть. А что?
— Сматываемся. — Пащенко вскочил с кресла.
— С каких пор ты моей мамы боишься? — удивилась Наташа.
— Я ее не боюсь. Я не хочу ей лишний раз мозолить глаза. — Бесхитростный Пащенко своим заявлением выдал тайну: выходит, он слишком часто мозолит глаза Наташиной маме, то есть нередкий гость в ее доме. Другое дело, что тайна эта давным-давно Игорю известна, и не только Игорю — всей школе.
Ну, а Настя… Причастный к чужой тайне, Игорь не прочь был создать — именно так: создать! — свою. Общую с Настей. А значит, Пащенко и тут помог ему. Сейчас они уйдут от Наташки, Пащенко, как лучший друг, друг тактичный, скроется с глаз долой, а Игорь пойдет провожать девушку. Осень, падают листья, ветер кружит их по асфальту… Лирика!.. Мало ли что возможно осенним вечером…
Так и получилось. Правда, Наталья чуть-чуть подулась: как, ее бросают? И даже лучшая подруга, которая, кстати, пришла к ней скоротать вечер, вдруг поддалась необъяснимой панике, тоже спешит неизвестно куда. Но Наталья умная, ей ясно стало, куда спешит подруга. Вернее, зачем.
Пащенко распрощался с Игорем и Настей у подъезда, согнулся пополам, пополоскал у ног воображаемой шляпой, подмел пыль с асфальта воображаемым пером и с воплем «Адью, ситуайены!» исчез в осеннем сумраке, чтоб не сказать — мраке.
— Где вы живете, Настя? — спросил Игорь, потому что с чего-то надо было начинать.
— На Кутузовском. Я еду до Дзержинки, а оттуда — на маршрутке.
— Но ведь еще довольно рано, — стараясь быть небрежным, сказал Игорь. — Может, погуляем?..
И вдруг — в старых романах написали бы: «как молния сверкнула в мозгу юноши!» — он сообразил: у него же нет времени!.. За весь вечер Игорь ни разу и не вспомнил о старике Ледневе, который остался там, один, в осеннем лесу у проезжей дороги…
Даже Настя почувствовала, что с Игорем что-то случилось, но не спросила ничего, лишь взглянула с тревогой.
— Простите меня, Настя, — глухо сказал Игорь. — Я не могу вас проводить. Мне очень Жаль… — И замолчал, ожидая, что сейчас произойдет непоправимое — она повернется и уйдет и будет права. Во всяком случае, он бы на ее месте так и поступил. Но, к счастью, Настя-то пока была на своем месте. Она не повернулась и не ушла, а спросила:
— Вам надо спешить?
Игорь обреченно кивнул.
— Идите. Я сама доеду. Не волнуйтесь.
Она смотрела на него, будто чего-то ждала.
— Простите меня, Настя, — повторил он. — Я очень хочу вас видеть. Можно я вам завтра позвоню?
Ну, когда бы еще Игорь рискнул так сразу, ничуть не стесняясь, сказать все, что думает, что чувствует сейчас? Да никогда, не было с ним подобного. А тут то ли волнение, что потеряет он ее, помогло, то ли странная его раздвоенность: и хочется остаться, и старик Леднев ждет — и подготовила то, что он сказал.
И Настя тоже не подкачала.
— Конечно, позвоните. Я буду ждать. Телефон вам Наташа скажет, я ее предупрежу. — Вот тут она повернулась и пошла, не оборачиваясь: все-таки надо марку поддержать, именуемую женской гордостью. Или женской независимостью.
А Игорь смотрел ей вслед и уже, пожалуй, не видел ее. А видел — внутренним, что ли, зрением? — лес, темный, по-ночному прохладный, узкий покрасневший край неба на востоке: подымалось солнце.
