Легко сказать, найти специалиста!

Валерий Яковлевич Брюсов хорошо понимал всю сложность вставшей перед его семьей задачи. Времена такие пошли, что сплошь вокруг одни дилетанты. Прав был мудрый Иосиф Виссарионович, когда говорил, что кадры решают все. Мэр города Царицына всегда считал, что у него ни одного толкового заместителя нет. Воровали все, но делали это открыто и неумело, а те, кто какое-то мастерство показывал, так хищениями увлекались, что о служебных своих обязанностях забывали. Боже ты мой! Ведь в бытность 'директором гастронома Валерий Яковлевич рубщика мяса в магазин пэ полгода подбирал. И не потому, что тот наваром не делится, это-то самое легкое, за полгода макаку можно научить отнимать и делить. А вот деградировало искусство разруба. Где сейчас найдешь специалиста, который способен разрубить тушу так, чтобы в каждом приличном куске мяса таилась нежданная покупателем увесистая кость? Искусство мясника вымирало. И виной тому были постоянные гонения на этих узких специалистов со стороны госторгинспекции, народного контроля, ОБХСС и иных контролирующих и проверяющих органов. А вот работников городской администрации никто гонениям не подвергал, неожиданно обретенная свобода вела к их деградации. Но что же тогда говорить о колдунах, магах, ведьмах и прорицателях, которые подвергались гонениям целые столетия? Их ведь на кострах за знания и убеждения жгли! Не без оснований Валерий Яковлевич предполагал, что среди расплодившихся в последнее время колдунов дилетантов самозванцев больше, чем в мэрии.

Поэтому газеты Валерий Яковлевич просматривал без лишнего энтузиазма и особых надежд на успех в своих изысканиях не питал. Нет, объявлений различного рода экстрасенсов и колдунов в газетах было более чем достаточно, но вот, мягко говоря, непрофессионализм этих… самоучек… оставлял желать лучшего. Ну скажите на милость, кто из солидных людей всерьез бы отнесся к следующему объявлению: «Заговорю. Телефон 35-33-21»?

Такому-то и звонить страшно, не дай Бог действительно заговорит!

Еще страшнее были те, кто по фотографии привораживал. Валерий Яковлевич сам слышал жуткую историю про инструктора Ворошиловского РайОНО, который влюбился и попытался через экстрасенса свою возлюбленную присушить, да по ошибке передал магу и кудеснику групповую фотографию, сделанную на курсах повышения квалификации. Экстрасенсу что, деньги получены, фотография — вот она, а скорее всего и с бодуна он был, экстрасенс этот проклятый! Присушил весь снимок. Ох и натерпелся этот самый учитель от своих бывших коллег! Пока его дамочки среднего и пенсионного возраста доставали, еще вполне терпимо было, но когда интеллигентные мужики, товарищи по дошкольно-воспитательной работе донимать стали! Дважды в милицию попадал, из партии мужика исключили. Геи, говорят, его секс-символом России объявили! Сами понимаете, что после всех треволнений этот самый инструктор мужиков и женщин бояться стал, а экстрасенсов и колдунов ненавидит лютой ненавистью. Поговаривали, что он даже в общество «Знание» вступил, чтобы разоблачать всяких лжекудесников, знахарей и прочих подлецов, что честных людей с панталыку сбивают, толкают на кривой и опасный путь супружеской измены. А в свободное от лекций время упражняется в стрельбе. Правда,пока еще только по мишеням.

И все-таки одного магистра черной и белой магии Анна Леонидовна по телефону вызвала. Пусть, говорит, посмотрит, может, у Мишутки в спаленке энергетика ненормальная. «Энергетика ненормальная!» Тут в пору специалистов по этой энергетике лечить! Пришла крашеная дамочка неопределенного возраста, в мужской кожаной куртке и с туристическим топориком за поясом юбки, отрекомендовалась магистром. С успехом ей можно было дать от двадцати до шестидесяти, да и то если косметику смыть. Была она самоуверенная, невежественная и воинственная. Едва вошла в квартиру, как тут же безапелляционно объявила, что Валерия Яковлевича сглазили завистливые соседи, но ей это поправить — раз плюнуть. За такие мелочи она и денег не берет. Бутылки хорошего коньяка будет вполне достаточно. И ведь прекрасно знала, мымра крашеная, с кем говорит! У Анны Леонидовны она нашла малую порчу по женской линии. Порчу эту экстрасенша и магистр взялась вывести за сорок девять долларов. Затем она вошла в детскую, достала из сумочки подзорную трубу с зелеными стеклами, осмотрела комнату, заглянула под кроватку и в шкафы и принялась охать, что у ребенка в комнате пять злобных мракобесов живут и один барабашка. За изгнание каждого мракобеса дамочка потребовала по сто баксов, а за барабашку вообще дикую сумму загнула плюс столоваться каждый сеанс захотела, а таких сеансов она наметила более десяти. Анна Леонидовна на условия магистра в юбке было согласилась, но Валерий Яковлевич резонно рассудил, что за такие деньги в комнате ребенка полный ремонт сделать можно, глядишь, может, нечисть и сама рассосется. А если и не рассосется, то лучше с мракобесами в одном доме жить, чем по миру с протянутой рукой пойти. Мысли свои он высказал вслух. Экстрасенша оскорбленно и испуганно поднялась, зашипела не хуже змеи подколодной и пообещала на Валерия Яковлевича такую порчу напустить, что рядом с этой порчей СПИД безмятежной детской сказочкой покажется! Прыщом, говорит, пойдешь, а в туалете, как малое дите, рыдать будешь! В общем, как говорится, скандальчик заказывали? С порчей дамочка, конечно, погорячилась, жена у Брюсова боевая, сама на кого хочешь порчу наведет, но нервы им с Анной Леонидовной экстрасенша попортила. Хорошо еще, что Аннушка у него слишком горячая, убить нахальную визитершу не убила, однако причесочку попортила, и туристический топорик экстрасеншу не спас. Но ретировалась эта клятая экстрасенша только после того, как Валерий Яковлевич на нее ментов пообещал натравить. Это крашеной дахудре так не понравилось, что она тут же сбежала и платок даже при этом свой забыла! А потом Анна Леонидовна от знакомых торговых работников услышала об Иване Неплавном. В городе о нем говорили с тайным и опасливым восхищением, а те, кому он помог, даже заикались и захлебывались от восторга. Слухи о Неплавном ходили самые невероятные: геморрой голой рукой лечил, зубы заговаривал, чакру штопал, импотентов так зомбировал, что те чуть ли не сексуальными маньяками становились. Да что говорить, этот самый Неплавный фригидных жен до страстных проституток вытягивал!

Валерий Яковлевич проклинал тот день, когда поддался уговорам жены и поехал в Сарепту к этому Ивану Неплавному. Дался им этот самый поэтический дар! А все супруга разлюбезная: «Хочу, чтобы ребенок интеллигентом вырос, чтобы в городскую элиту входил!» А того, дура, не понимала, что элита — это те, у кого деньги. Деньги и власть. Интеллигентов до хрена, мест в этом самом элитарном автобусе мало! И без поэтического дара ребенок мог прекрасно обойтись. Валерий Яковлевич сам был из крестьянской многодетной (шутка ли — трое детей!) семьи, а выбился в люди. Простым продавцом работал, учеником мясника, а попутно учился. Сначала в торговом училище, потом в техникуме, а поднатужился, деньжонок занял, так и торговый институт окончил. И при этом мясо рубить не прекращал. Нет, к Ивану Неплавному после того спиритического сеанса, когда они от медиума всю правду узнали, поехать все же пришлось, тут с супругой спорить бесполезно было. Анна Леонидовна прямо рвалась в бой и Второвертова даже слушать не стала. Но, как и следовало ожидать, экстрасенс развел руками — дескать, неисповедимы пути Господни — и показал ошеломленным супругам забытую ими расписочку, что в случае незначительных отклонений они претензий к нему, Ивану Неплавному, не имеют.

— Это алкоголизм у шестилетнего ребенка — незначительное отклонение? — взвилась Анна Леонидовна, решительно наступая на экстрасенса. Отчаянная была супруга у мэра города, не зря же шесть лет до замужества в старших продавцах ходила. С ней тогда, помнится, ни один покупатель спорить не решался. Кому охота счетами по морде получить? Но на экстрасенса ее решительность особого впечатления не произвела.

— Дар ведь на месте! — невозмутимо поглаживал бороду Иван Неплавный и улыбался. За несколько прошедших лет он окончательно раздобрел и стал еще больше похож на узбекского бая, — Вот и такой крупный специалист, как Семен Второвертов, понимаете, подтверждает, что поэтический дар в наличии. Как есть автор «Каховки» и «Гренады»! Я вам обещал Светлова? Вот он, ваш Светлов! Чего ж вам еще? — Неплавный покачал головой. — Вот ить люди какие, и рыбку, значит, желают съесть, и денежку назад получить.

Анна Леонидовна, конечно, поскандалила немного, зеркала и слоников мраморных в горнице экстрасенса проклятого побила, да толку от этого было чуть, разве что душу отвела. Похоже, что экстрасенс все-таки чувствовал себя немного виноватым — никаких ответных мер не последовало. Даже порчи маломальской не напустил. И инсультом с параличом мог пугануть, да не стал. А дома ничего не изменилось. Порой даже в детскую заходить страшно было, не дай Бог увидеть трезвого и оттого злого Мишутку.

Вот и сейчас Валерий Яковлевич заглянул в комнату с некоторой опаской. Мишутка лежал на полу, вжимаясь а пушистый ковер, и, задумчиво сопя, что-то старательно рисовал на большом ватманском листе. На лице его были все Цвета радуги. Белая маечка была в красных и голубых пятнах. Работал сынок, творческое вдохновение переживал. На отца Мишутка даже отвлекаться не стал, достал из коробки красный карандаш и принялся его слюнявить, чтобы цвет пожирнее был.

— Рисуешь? — присел на корточки среди разбросанных карандашей и фломастеров заботливый отец. — И что же ты, Мишенька, рисуешь?

Задуманная ребенком картина Брюсова испугала. В ней было что-то диссидентское. Лет пятнадцать — двадцать назад за такую картину всю семью на лечение от вялотекущей шизофрении в психбольницу закрытого типа отправили бы. А при Иосифе Виссарионовиче, глядишь, и вовсе расстреляли. Или сослали в Туруханский край. А как еще компетентные органы могли отнестись к картине, на которой Седьмого ноября во время праздничной демонстрации глава государства со своим охранником тайно распивают бутылку водки на трибуне Мавзолея? И не как-нибудь — без закуси, из горла!

— Господи, Мишенька, — почти всхлипнул отец. — Лучше бы ты ежиков в тумане рисовал. Или Пятачка с Винни-Пухом.

Ребенок сел на корточки, по-взрослому внимательно разглядывая перепуганного отца, задумчиво помигал.

— Не волнуйся, старик, — сказал он. — Ну не хочется мне пока писать стихи, не хочется!

— Дар ведь у тебя, — сказал Валерий Яковлевич. — Ты же можешь, Мишенька! Можешь?

Отпрыск задумчиво оглядел обмусоленный кончик карандаша и раздраженно отбросил его в сторону.

— Ну напишу я, — недобро прищурился он. — Скажем такое: «Я обращаюсь к стране: Выдай оружие смелым! И в первую очередь мне!» И что? Думаешь, я не слышал, как вы с мамой разговаривали, что от армии меня отмажете, когда подрасту? Конечно, папашка — мэр города! Ясное дело, служить не придется! Так чего же людям врать? Хорошая рифма всегда правды жизни просит!

— Родители тебе только добра хотят, — назидательно и вместе с тем растерянно сказал Валерий Яковлевич. — Ты еще маленький, не знаешь, какая армия сейчас стала. Дедов-щина там, наркотики… Прапорщики пьяные!

— Вот и я говорю, — засопел малыш. — Какие стихи, когда тебя от суровой правды жизни оберегают!

Валерий Яковлевич потоптался в нерешительности. Кто после таких разговоров рискнет ребенка по голове погладить? Валерий Яковлевич и не рискнул. Только вздохнул печально и тоскливый взгляд в сторону отвел.

— А ты все же попробуй, — уныло посоветовал он. — Может, что и получится… У тебя ж, Мишенька, дар Божий!

Миша шумно вздохнул и развел ручонками, словно хотел сказать: «Ну что с ними поделать, с такими непонятливыми родителями?»

— Не хочу я растрачиваться на однодневки, — сказал он. — Вон Женька в свое время написал строчки: "Какую же должны мы вкладывать страсть, себя и других поднимая, в слова «Коммунизм. Советская власть. Революция. Первое Мая!» До сих пор ведь стыдится, все боится, как бы не припомнили! С начала перестройки, говорят, сборники с этими стихами у букинистов скупает и вечерами сжигает на кострах в переделкинских лесах. Ты этого хочешь, да?

Валерий Яковлевич в поэзии не был силен, поэтому стыдливо поинтересовался, какого именно Женьку имеет в виду ребенок.

— Да Евтушенко, кого же еще! — вскинул упрямый подбородок Мишенька. — Талант ведь, Маяковскому с Есениным не уступит, а смотри, какими кривыми тропками в литературу входил!

— Ты лучше рисуй, — посоветовал Валерий Яковлевич, несколько шалея от последних слов сына. Ты только посмотри, едва с горшка слез, а уже критикует. И кого? Евгения Евтушенко Брюсов, несмотря на свою поэтическую фамилию, никогда не читал, все некогда было, но Валерий Яковлевич слышал об этом поэте много. А много говорят и много пишут лишь о талантливых и потому значительных людях. Но критика значительных людей всегда опасна, лучше уж помалкивать в тряпочку. Слова ребенка резали слух. Это все равно как если бы сам Валерий Яковлевич Брюсов взялся критиковать президента или хотя бы, скажем, министра торговли. Впрочем, такое могло случиться лишь в случае его душевной болезни или временного помутнения рассудка. Только глупый медведь из анекдота будет пилить сук, на котором сидит. Опасные слова говорил маленький Мишутка, такие слова только на кухне шепотом говорят, и то лишь тогда, когда окна плотно закрыты. Брюсову даже перекреститься захотелось, только он вспомнить не мог, как это правильно делается. Пусть уж лучше рисует. Картинку всегда спрятать можно, а слово, оно, как говорится, не воробей вылетит — не поймешь!

Мишутка независимо пожал узенькими плечами, взял карандаш, лег на живот и снова принялся подрумянивать президентские щеки. Красивый у него получался президент, здоровый такой, веселый.

— Ты не волнуйся, старик, — рассеянно сказал Миша. —

Придет время, и стихотворения напишу, и поэмы, и в Союз писателей меня обязательно примут. Не дурнее других. Глянь вон, на полочке стишки лежат. Вот уж действительно люди пишут! Уж если с такими принимают…

На полочке действительно лежало несколько тощеньких разноцветных книжечек. Не иначе, Анна Леонидовна стихотворные сборники покупала. Пыталась таким образом интерес к поэтическому творчеству у сына пробудить. Валерий Яковлевич сгреб книжки и вышел, чтобы не тревожить увлеченного делом сына.

На кухне он сел за стол и открыл первую попавшуюся книжицу. Книжица эта называлась «Земное удивление» и принадлежала перу известной царицынской поэтессы Валентины Мамуриной,

…как у нас в казачестве водится, на столе догорает свеча, За столом сидит Богородица, пьет из блюдечка крепкий чай…

М-да! Валерий Яковлевич перелистнул несколько страничек и снова уткнулся в текст.

…Девок красных сводит с ума деревенский крепкий первач. Вот и я хватила сама — и теперь хоть смейся, хоть плачь…

Брюсов торопливо захлопнул коварную книжицу и подумал, что, может быть, они напрасно придираются к ребенку, может, это просто необходимо для вдохновения — дерябнуть соточку, притомить немножко принятую водочку пивком и сесть за стол нетленку лепить. Вон и поэтесса знаменитая первача не чурается, хлопнет стаканчик, с девками попляшет, попишет немного, а потом всю ночь с Богородицей чай пьет. Впрочем, это еще разобраться надо — чай ли они по ночам пьют.

Валерий Яковлевич взял в руки следующую книгу. С разворота на него глянул бравый сокол пенсионного возраста с лауреатским значком на лацкане пиджака. Владимир Мако-вецкий делился с читателями своими избранными стихами. Книжица была старая, еще времен начала перестройки. Стихи были написаны в ногу со временем. Впрочем, и поэт был отнюдь не романтическим юношей.

И вспомнилось мне в сельской дали, как при покупке молока мы по ошибке водки взяли в окне молочного ларька.

Валерий Яковлевич Брюсов вспомнил то веселое время, толпы у магазина в дни завоза спиртных напитков, разъяренных пенсионеров, штурмующих отдел, и хмуро подумал.

«Прибедняешься ты, Владимир Дмитриевич! Тебя за молоком стоять, в то время под пулеметом не заставили бы! Три бутылки водки по талонам урвал бы, еще пять своей ветеранской книжечкой вытряс! И директор магазина хорош, это додуматься надо было — заставить молочный отдел водкой торговать! Не иначе он госторгинспекцию и обэхээсников прикормил». Впрочем, Валерий Яковлевич несколько кривил душой. Хорошее было время, перестройка только начиналась, законом была тайга, а медведь — хозяином. Дорогой ты наш Михаил Сергеевич, уважаемая Раиса Максимовна! Именно тогда начали сколачивать свои состояния наиболее предприимчивые директора. А ради благой цели и уборщиц заставляли торговать, и из личных гаражей навынос водку продавали. А как же! Бизнес есть бизнес. На прилавок закрытого отдела копейка не падает. Он улыбнулся неожиданным воспоминаниям и отложил Маковецкого в сторону. Покачивая головой и задумчиво улыбаясь, Брюсов взял со стола следующую книгу.

Автором ее был некий Оскар Гегемонов, поэт городского шума, гений трамвайных искр и промышленной электросварки, как скромно было указано в аннотации. И называлась книжечка этого самого Гегемонова «Мелодии проката». Широка была строка у Оскара Гегемонова. Широка и объемна. В стихах своих Оскар Гегемонов душою не кривил, писал честно, что думал и чувствовал:

После работы тяжелой, выйдя за проходную, так хорошо с устатку выцедить кружечку пива, с белой, как облако, пеной, янтарного нежного цвета. Город родной мой Царицын! Как хорошо в нем летом! Да и зимой прекрасно. Выйдешь зимой с работы, сядешь в кафе уютном, примешь сто грамм с устатку…

«Свят, свят, свят! Избави меня от лукавого! Сговорились они, что ли? И Анна, похоже, вконец сдурела — больному ребенку такие книжки покупать! Да после чтения таких стихов и трезвенник запьет!» Валерий Яковлевич торопливо открыл третью книгу и успокоился — это был сборник стихов Евтушенко. И это обнадеживало. Евгений Александрович о пьянке писать не станет. Евгений Александрович — серьезный поэт. Евгений Александрович обычно пишет о любви или о политике. Политический лирик. И впрямь, первое стихотворение было нежным и лирическим, Брюсов прямо размяк душой, читая его. Но строки следующего стихотворения его повергли в тихое и отчаянное недоумение:

В старой рудничной чайной городским хвастуном, молодой и отчаянный, я сижу за столом. Пью на зависть любому, и блестят сапоги. Гармонисту слепому я кричу; «Сыпани!..»

М-да! Валерий Яковлевич крякнул, торопливо захлопнул томик, посидел немного над разноцветными книжицами, встал, прошелся по кухне, постоял задумчиво у окна, потом решительно поставил на стол хрустальную рюмку, открыл холодильник и достал ледяную запотевшую… «Интересно, — подумал он, наливая холодную водку в пузатую рюмку, — носил ли Евтушенко сапоги? И если носил, то где? Неужели в Кремль на приемы ходил?» Поднести стопку ко рту он не успел.

— Андрюша! — Услышав голос жены, Брюсов испуганно повернулся, привычно пряча бутылку за спину.

Анна Леонидовна белой лебедушкой вплыла на кухню, царски взмахнула рукой, в которой была зажата рекламная газета. Бутылки в руке мужа и рюмки на столе она пока не замечала.

— Нашла! — радостно сказала она. — Вот посмотри! Я сразу подумала, что этот человек нам обязательно поможет! Валерий Яковлевич взял газету и прочитал объявление.

Вылечу души и кармы сменю, Беса любого в момент изгоню. Сделаю все с минимальной оплатой, Вас уважающий Рудольф Н. Платов.

43-47-45 Порчу и сглазь могу также снять.

Брюсов вздохнул и погладил жену по спине. — Что ты, Анюта! Это же самый настоящий шарлатан! И стихи у него графоманские. Ты погоди, мне кажется, я нашел нужного человека! Завтра я к нему своего референта пошлю.