Сковывая силы людей, войско абров стояло у воинского городища. На глазах у всех, не скрываясь, малая часть – пятая? третья? – переправилась через брод и ушла в леса. Воевода Ставр смотрел на полосу красной зари, на живое кипенье лагеря внизу и подзывал стрелков:

– А ну-ка, бросьте стрелы.

Метнувшись под высоким углом, рой стрел одолевал расстояние, и в орде спокойное шевеленье сменялось суетой. Долетали яростные крики.

– А ну-ка еще попотчуем.

Абры в ответ метали стрелы, не долетавшие через реку и поле до высоких стен. Кто-то внизу догадался отдать приказ, и масса живых тел, телег и юрт передвинулись дальше от нас.

Воевода Ставр решительно обернулся, что-то решив для себя.

– Сергей! – позвал он. – Где ты?

– Я здесь.

– Возьмешь своих и добровольцев из наших, но не больше пяти сотен, и пошарь по лесу. Мстишу возьми, он тебе поможет.

Собрались быстро. Каждый видел силу зверолюдей, утекшую в лес, и каждый боялся: как мои? У нас тоже беспокойство: Екатерина и Маргарита остались в городище Палыша, всего в пяти километрах отсюда.

Абры не умели ходить в лесу. После них не то что местные, мы тоже не заблудились бы. По дороге, в которую превратилась тропа, мы спешили наперегонки с наступающими сумерками.

И к счастью, успели.

Селенье Палыша располагалось на поляне, имевшей в поперечнике три-четыре километра. Городище поставлено почти в середине поляны, и оттуда звонко, тревожно били в железную доску, предупреждая своих в округе: абры под стенами.

Городища всюду одни и те же. Везде ров, залитый водой лишь в лихолетье, как сейчас. Везде осмоленный и обмазанный глиной тын. Тяжелые ворота вешали с наклоном, чтобы оставленные на свободе створки сами закрывали вход.

Абры не стали на ночь глядя идти на слом, а расположились лагерем недалеко от рва у высоких костров, которые сразу развели слишком близко от стен. И так же, как начальники в основном войске, в этом поняли неудобство близкого соседства после нескольких смертей: стрелки с тына не упустили случая лишить себя нескольких врагов.

Я вместе с Мстишей и Кочетовым сосчитал костры, а по ним – абров. Было их не больше трех тысяч, нас – пять сотен. Но мы были дома, во всяком случае; мы, паломники тоже забывали о своем пилигримстве, равняясь со всеми.

Две сотни воинов скрытно послали в городище, чтобы утром женщины и старики за стенами могли продержаться, а сами, подождав тишины, зажгли сухую траву. Скоро пламя перепрыгнуло на хлебные поля, появился и сильно задул низовой ветер. Абры в испуге кинулись к стенам городища, оттуда тут же посыпались стрелы; ветер, гул свободного огня, безумные крики лорков и стрелы, стрелы, стоило лишь пересечь невидимую черту, опоясывающую стены.

Кто-то из опытных воинов-абров догадался пустить встречный огонь. Попытка удалась, фронты огня сшиблись, взялись ввысь и опали. Подождав, абры улеглись на горячий пепел. И все стихло.

На рассвете лагерь проснулся; абры бросали злобные взгляды на городище: будет вам сегодня! Солнце уже поднялось над деревьями у дальней границы поляны, когда из леса вышли несколько человек. Сначала абры вроде бы и не заметили их, но когда число людей достигло полутора сотен – без доспехов, но с луками, копьями, щитами, – абры выслали два верховых отряда по триста всадников. Отряды поскакали прямо к лесу достаточно далеко от людей. И конечно, с тем, чтобы, описав в лесу широкие дуги, отрезать кучку дерзких.

Прозрачность их замысла заставляла искать скрытый смысл; Мстиша успокаивал: просто абры таковы, они думают, что скрыто все, о чем не сказано вслух. Не верящий на слово Кочетов и Илья съездили на разведку. Да, действительно, все так и есть.

– Тогда на что они надеялись, придя с войной?

– Животные, что с них взять, кроме их жизней? И еще добра, по упущению оставленного им Богом-Отцом.

Через некоторое время, которого должно было хватить двум посланным отрядам, чтобы совершить окружение, в лоб нам двинулась еще одна группа абров.

Мы подпустили их к себе на двести метров, потом повернули и бросились в лес. Там уже гудели сигнальные рога.

Знающие здесь каждый кустик, воины легко бежали между деревьями. Мы тоже старались не отставать. Наши преследователи на лорках еще не поняли безнадежности своей задачи, а когда поняли, было уже поздно: со всех сторон, словно пчелы, оводы, шершни, взмывали и падали тучи стрел. И жалили, жалили, жалили. Абры пытались отстреливаться, но где цель? Человек, в которого посылали стрелу, оборачивался стволом дерева, а безобидный куст сам жалил смертоносной стрелой.

Из тех, кто ушел за нами в лес, назад не вернулся никто.

Абры на поляне готовились идти на слом, но ждали припоздавших лесных охотников. Вместо них из лесу вылетел наш конный клин; тяжело, плотно сомкнувшись стременами, выставив густую щетину копий, скакали мы на врага…

В лагере абров заревели сигнальные рожки, заметались знамена на длинных древках; кое-как построившись, абры попытались разогнать лорков.

Поздно. Взвились струи рук и оружия, дико смешались боевые крики. Поле вспенилось, поднялось в визге, стоне, вое. Конный бой сродни молнии. Только столкнулись, и уже перед нами чистое поле, слева – городище, наши на стенах, отворяющиеся ворота, а сзади – тела, тела, тела. Смотришь – кипит поле, шевелится от тел, и нет чистого места, и нет стебля, не окропленного кровью, и воет абр, грызя землю. Меч на меч, копье на копье.

Развернувшись, мы рассыпали строй, чтобы не мешать размаху меча боевого товарища. Мы охватили потерявшихся абров и косили, косили, косили, словно косари, а сзади спешили из городища товарищи подобрать упущенные нами жизни.

Эх, раздолье! Руки, тело без мысли и понукания отдает вложенное годами тренировки. И ликует сердце, видя мертвых врагов.

Сами пришли!

Рядом были Илья и Семен Кочетов. И Мстиша рядом; он трубил в рог, и всадники собирались к нам. По огромному полю там и сям еще виднелись одиночные абры на лорках, а кое-где группы по пятьдесят-сто верховых.

Не давая опомниться, мы гнали, давили абров. Им было тесно; ревели посеченные лорки. Абры – плохие воины. Не видя смысла сопротивляться, они опустили руки.

Пыль, смрад, грохот и неумолчный стон, стон, стон – хор душ, кипящих в адских котлах нашего Бога-Императора.

Бросив оружие, абры бессильно сползли с лорков, а те, беспомощно шлепая широкими клювами, ревели и, подгоняемые уколами копий и мечей, убегали в сторону. Абры распахивали розовые пасти в знак покорности и, встав на колени, закрывали глаза. Вид острых зубов, длинного языка, широкого провала глотки ярил наших воинов. Но вот устали и самые неутомимые из нас. Оставленных в живых абров согнали, словно стадо овец.

Наконец-то они поняли, что не в победе, а в гибели воля Бога-Отца, а иначе исход был бы другим.

У наших почти не было раненых и убитых. Бог-Отец доволен своими детьми.

Только-только ушел утренний туман, утро едва перешло границу дня, когда в бывшем лагере абров раздались крики наших. Вон оно что: кто-то из быстрых умом заглянул в котлы, в которых повара готовили мясо. В некоторых котлах варились освежеванные тела людей: женщин, детей, мужчин. Кого-то, значит, поймали по дороге сюда. Наверное, я сказал это вслух, так как Мстиша рядом ответил:

– Никуда не ушли те абры…

Пора было уходить. Из городища Ставра потянулась к небу тоненькая нитка сигнального дыма: пока ничего не переменилось, абры не шли на слом.

У видевших вареные тела близких (все сейчас близкие, ближе некуда) лица были страшнее, чем у самого сатаны. Недаром вождь Арсун назвал нас самыми ужасными существами.

Всем абрам быстро посекли головы, лишь задержались оказать почесть нескольким командирам, живьем побросав в быстро разогретый кипяток…

Зная, что абры больше в лес не сунутся, с собой взяли почти всех мужчин. Оставшимся наказали в случае, если враг подойдет, бросив добро, спешить к дальним заимкам, чтобы спасти самое дорогое – себя.

"Ты сам тут стал свирепый, как Бог-Отец", – говорила Катенька, провожая нас. Шла между мной и мужем, держалась за стремя, и, забыв о войне, молодые воины не могли отвести от нее взгляда, И она щедро улыбалась всем.

Перед тем как скрыться в лесу, я оглянулся. Вытоптанное, разоренное поле, мертвые тела, вороний грай и только души павших невидимо носились над оставленным полем.