Я отлеживался всю ночь, но спал плохо. Страшно болело обожженное тело, – я был весь красен, шершав и горяч. Не зная, как еще пристроиться, чтобы утихомирить боль, и не надеясь уснуть, я вышел из темной избы на воздух. Уже перевалило за полночь, черный провал неба только-только начал светлеть, гася одну за другой звезды.

После освобождения из короткого, к счастью, плена меня привезли не в городище Ставра, а в одно из обычных, где правил старшина Палыш и где были размещены по избам мои попутчики. Естественно, женская половина, потому что даже философ Малинин вполне сносно владел мечом, и, значит, держать лишнего бойца в тылу было бы преступлением во время войны.

Меня определили в маленькую баньку – может, из почтения, как гостя, а может, по другим соображениям. И помню, с вечера, одурманенный солнцем, впечатлениями и неутолимой жаждой, я чувствовал чьи-то нежные касания, смазывающие мою кожу чем-то прохладным.

Сырой ночной воздух остудил горевшее тело, и мне сразу показалось все не таким уж плохим На мне были короткие, очень легкие полотняные штаны. Босиком я прошел к тыну и по лесенке добрался к дозорному внутреннему настилу. Никого не было видно: знали, если абры пойдут в леса искать селения, воевода Ставр упредит.

Вышла луна, засияла серебряным блюдом и, словно светлой короной, окружила себя кольцом облаков

Я достал сигарету и закурил. Мимоходом подумал, что буду делать, когда кончится табак, потому что здесь я не видел курящих. И тут услышал позади себя шаги. Я не стал оборачиваться.

– Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит…

– Ты сочиняешь стихи? – спросил я.

– Да. Правда красиво?.. И звезда с звездою говорит…

– Красиво…

– Как ты себя чувствуешь?

– Знаешь, Катя, сейчас гораздо лучше, чем думал. Кажется, вообще ничего не болит.

– Я рада. Вчера, когда тебя привезли, ты был совсем плох. Это надо же! С креста сняли… Хорошо, что мерзкие животные не прибили тебя, как Христа.

– Сначала хотели, но потом решили, что без гвоздей я буду дольше мучиться.

– Тебе повезло…

– Да, повезло. Михайлов не рассказывал, как я попал к абрам?

– Рассказывал.

– Что?

– Что ударил тебя, а когда ты потерял сознание, то оставил абрам.

– Ну а вы как?

– Сережа! Ты действительно тот, за кого себя выдаешь?

– Кем же я еще могу быть?

– Не знаю. Можешь быть Колей, можешь другим. Знаешь, что думает о тебе мой муж?

– Не знаю…

– Он говорит, что Бог-Император, выбирая претендентов на государственные должности, наделял их выдающими качествами уже согласно должности. Муж считает, что сами должности автоматически дают долголетие, силу, ум, здоровье…

– Может быть; твой муж философ, кому же еще знать. Хотя, если явление поставить с ног на голову, ничего, в сущности, не изменится.

– Может быть. Но он говорил, что даже если ты не Орлов, а действительно простой уголовник, то само общение с Орловым могло передать тебе ряд качеств, которых нет у простых смертных.

– Я не знаю, может быть. Но это не значит, что со мной можно экспериментировать.

– Нет, конечно. Но если ударить Михайлова ножом в сердце, он умрет. А если тебя?..

– Меня?..

– Извини, Сережа, но мы даже особенно за тебя не волновались. Мы знали, что как-нибудь выкрутишься.

– Вы его оправдываете?

– Ни в коем случае. – Просто надо его понять, он думает, что брата его убил ты.

– Но ведь…

– Да, конечно. Он больше не будет пытаться тебя убить. Знаешь, Ставр хотел его на месте прикончить: он с вашим разведотрядом прискакал уже связанный. Михайлов взял да сразу брякнул, что он тебя убил и все такое прочее. Ставр ему мозги долго прочищал на счет какого-то братства, какого-то там единения. Что, кстати, за братство?

– Мы тайно побратались со здешними мужиками, обряд у идола Бога-Отца. Только ты не очень распространяйся, – это тайное знание.

– Хорошо, молчу. Я уважаю мужские игры. В общем, Ставр Виктора не тронет, пока ты не решишь, что с ним делать.

– А если он еще меня грохнет?

– Не грохнет. Он сам сказал, что, если ты выживешь, то тебя до самой встречи с Императором не будет трогать.

– Очень хорошо. Надеюсь, больше никто не хочет трахнуть меня чем-нибудь тяжелым, а потом начать раскаиваться.

– Не говори глупости.

– Хорошо. Скажи мне, зачем ты пошла в это паломничество?

– Зачем?.. Может, стало скучно. Когда все уже испытано-переиспытано…

– Ах ты, малышка!..

– Не называй меня малышкой. Если бы ты знал, сколько мне лет!.. Так что не называй меня этим дурацким словом.

– Скажи мне, Катенька, как тебе здешние жители?

– Ты имеешь в виду мужчин?

– Ну… мужчин, да.

– Железные… железные дети. Я чувствую себя старухой рядом с ними.

– Ты о чем?

– Понимаешь, они такие цельные. Настоящие античные герои без страха и упрека. Они глупы, молоды и счастливы, а я мудра, стара и несчастна.

– Да? А ты не замечаешь, как они на тебя смотрят?

– Ах, не напоминай. Все равно здесь время героев, а не таких циничных баб, как я.

– Не расстраивайся. Ты сама не знаешь, что говоришь. Да и какая ты циничная? "Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит…"

– Ты запомнил? Но это не мои стихи, Сережа.

– Разве в этом дело? Спокойной тебе ночи, иди спать, еще есть время.

– Спокойной ночи, Сережа.

Я поднялся, оставил ее сидеть и вернулся в свою баньку. Немного погодя она пришла ко мне. Двери здесь, мне кажется, никогда не закрываются. Темный проем засветился светлой тенью, я почувствовал ее запах, и куда-то ушла мучившая меня боль, напряжение, Михайлов, ударивший меня по голове. И пусть она была циничной опытной светской львицей, давным-давно потерявшей последние иллюзии, все равно я никогда не забуду, что она пришла ко мне, когда я больше всего в ней нуждался, что она была теплой, нежной, податливой, но главное, что она пришла ко мне…