2
Болотце, которое они с Лагхой только что уже пересекали, было затоплено «горячей кашей». Хуммерова смесь горела на воде, ожесточенно пузырясь и шкварча.
Когда Эгин обминул огненный палисад, картина ему открылась нерадостная. Земля была застлана телами – горящими, тлеющими, опаленными. Многие нашли свою смерть от варанских стрел. Почти все санные повозки были объяты пламенем, некоторые – опрокинуты взбесившимися лошадьми. Огонь плясал и на драгоценных соболях, выстилавших сани баронессы Зверды…
Ополченцы разбегались кто куда. Но спасения не было: в хвост колонны уже врубилась морская пехота Дойва окс Вормлина, в голову должны были вот-вот врезаться панцирные кавалеристы Ранна окс Ингура. А с глиняных холмов все сыпались и сыпались стрелы…
Несколько разрозненных каре раздавшейся в разные стороны от дороги регулярной баронской пехоты ощетинились пиками и совнами, изготовившись принять последний бой. Занять тактически выгодную центральную позицию поперек дороги в едином строю баталии им мешали ядра «огневержцев». Метательные машины варанцев сбавили темп стрельбы, экономя боевые припасы, но все равно никто не хотел оказаться в той самой горстке неудачников, которая попадет в пасть очередного огненного цветка.
– Зве-ерда! Баронес-са-а! – позвал Эгин.
– Ты где шастаешь, шкура?! – гневно выкрикнул кто-то.
Беспощадный кулак сотника обрушился на скулу Эгина с такой силой, что тот не удержал равновесия и упал. И от этого удара, от позорного падения, во время которого он неловко выронил арбалет и таки пропорол себе щеку спусковым рычагом, перед его глазами словно разорвался в клочья зажигательный снаряд, омыв огнем шокированную память.
Точно! Сразу же после выстрела Лагхи, сразу же вслед за падением первых сосудов с «горячей кашей» ему под ноги подкатился какой-то горящий бедолага. Он звал на помощь, он размахивал руками, ему даже удалось подняться на локоть и мазнуть скрюченной пятерней по бедру Эгина. Вот тут-то фляга и сорвалась!
Не помня себя от ярости и обиды, Эгин обхватил ноги сотника и уронил того на землю. После короткой схватки с применением приемов, не делающих чести ни одному из противников, Эгин поднялся на ноги, а сотник остался лежать, выведенный из строя на пару-тройку минут. В сведенных судорогой пальцах Эгин сжимал оторванный рукав его камзола.
– Так вот вы где!
Это была Зверда, его Зверда! Эгин, тело которого стремительно вырвалось вперед разума, сгреб ее в охапку и поцеловал.
– Тьфу, мужлан, – сплюнула баронесса, отстраняясь, впрочем, отнюдь не сразу. – Думаете, раз моего мужа аррумы искромсали, так я вновь незамужняя девушка? И где Лагха, кстати?
– Не сейчас, баронесса! Идемте скорее, я должен найти шептуна!
– Совсем сбрендили?
– Баронесса, да вы ранены! – Эгин вдруг обратил внимание, что плечи Зверды утыканы стрелами.
– Разумеется, – самодовольно ухмыльнулась баронесса. – За мной ведь охотятся в первую очередь. Так что держитесь от меня подальше!
И действительно: излетная стрела сразу вслед за этими словами Зверды впилась ей в поясницу, где-то около печени.
– Больно, клянусь молоком небес и земли, – не изменившись в лице, констатировала баронесса.
– О Шилол! Вас что, нельзя убить? Если не секрет, конечно… – спохватился Эгин.
– Можно. Причем в самых разных смыслах. Если мне попадут в горло, или в сердце, или в живот, и стрела при этом пробьет матку – тогда моему человеческому обличью в самом деле придется переваляться на земле некоторое время. Остальное – секрет, – кокетливо улыбнулась баронесса.
В этот момент их непринужденное общение, происходившее в бешеном темпе и занявшее не больше короткого колокола, было прервано взбешенным Лагхой.
– Ну наконец-то я вас разыскал! Баронесса, здрасьте! Эгин, наше вам! Что вы стоите?! Быстро, немедленно найдите шептуна, я же помню, эта проклятая фляга была с вами!
– Баронесса, гнорр, следуйте за мной. – Эгин без лишних слов двинул прямо на пики пехотного каре, западный фронт которого находился там, где их с Лагхой застало нападение Свода.
– Расступиться! – приказала Зверда и выбросила вверх руку. При этом ее ладонь сразу же была пробита очередной стрелой.
Дружинники отвели пики, пропуская их внутрь строя.
Хвала Шилолу! Бедолага, которого зацепило «горячей кашей» одним из первых, был здесь. Он сидел, привалившись спиной к лошадиной туше. Ему посчастливилось сбить огонь и теперь он ослабевшими пальцами пытался скрутить пробку с Эгиновой, точнее, Адагаровой фляги.
Пробка была притерта очень плотно и долго не поддавалась. Но как раз когда Эгин, Лагха и Зверда пробирались внутрь каре, пробка провернулась раз, два, а затем с оглушительным хлопком выскочила прочь, выскользнув из-под пальцев раненого дружинника.
Взмыв неестественно высоко, она перелетела через головы солдат и в верхней точке своей траектории оказалась ровно над головой Зверды. Баронесса, которая вроде бы даже и не видела, не могла видеть этой крохотной вещицы, выпрыгнула на полтора своих роста, выбросила вверх руку и приземлилась с зажатой в ладони пробкой.
Кругом раздались крики – не восхищения, нет. Это потерявшие было баронессу из виду стрелки «Железной метелицы» выпустили свои стрелы в гущу каре. Нескольким бедолагам рядом со Звердой не повезло.
– Это, кажется, от вашей фляги, – сказала Зверда.
Волосы на голове Лагхи стали дыбом:
– Сейчас!.. Он!.. Вырвется!
Лагха, а за ним Эгин со всех ног бросились к раненому. У того отвисла челюсть: из фляги послышалось настороженное жужжание, сменившееся резкими щелчками, перешедшими затем в монотонное повторение одной и той же фразы. Раненый дружинник не знал, что шептун требует: «Назови свое имя».
– Эгин! Роэк мельфур Эгин! – выкрикнул Лагха, опускаясь на колени прямо рядом с флягой в результате великолепного прыжка.
– Ты не Эгин, – возразил Лагхе голос.
Шептуну нельзя было лгать, но Лагхе требовалось задержать тварь во фляге хотя бы на пару секунд. Важным было также, чтобы имя, названное первым, принадлежало человеку, который действительно сможет побороть шептуна и склонить последнего к дружбе. А этим человеком среди присутствующих был Эгин, и только Эгин.
«И заклинаю тебя Звездой Глубин, о Шилол, Правды Отец, чтобы я не ошибся!» – взмолился Лагха.
Если бы Лагха не успел задержать шептуна, то, разозленный тупостью раненого дружинника, вскрывшего флягу, дух вышел бы в свет без задания. А шептун без задания – это что-то среднее между землетрясением и неуправляемым ураганом. В отличие от шептуна с ясной задачей, которого можно признать ураганом управляемым.
– Эгин, быстро повторяйте за мной: «Роэк мельфур Эгин».
Зверда тем временем занялась раненым дружинником, а Эгин, понимающий, что помимо своей воли в очередной раз вовлечен в танцы с инобытием, обреченно повторил непонятную фразу. Фляга, в свою очередь, прогудела нечто инобытийное.
Лагха, не удосужившись даже выполнить для Эгина перевод, потребовал:
– Скажите «Алеме белиб Эгин-тор д’уд».
– Как вы сказали – «дауд»?
– Ни в коем случае! Д-уд. Д-уд. Язык должен щелкнуть, словно плеть. Как в третьем слове формулы легкости. А, совсем забыл! Пробку сюда, баронесса! Держите, Эгин. Крепко держите. И ни в коем случае не «дауд»! Иначе шептун вырвет вам кишки, сомнет грудную клетку и накормит ваши легкие обломками ребер. А теперь – говорите!
– Алеме белиб Эгин-тор… д’уд!
При этих словах Эгина гнорр подкрался к нему сзади и запрыгнул на закорки, обвив ногами его торс и плотно обхватив руками поперек ключиц.
– Отлично! Сейчас он на вас бросится. Ваша задача – найти самое густое образование – оно будет по форме походить на бублик или полумесяц – и крепко за него ухватиться. Возьмем быка за рога!
Слова гнорра были перекрыты режущим уши, пронзительным, переливчатым свистом. Воздух вокруг Эгина окрасился разными цветами радуги, которые сменялись один за другим в такт переливам свиста. По крайней мере Эгину так виделось.
Невидимая сила надавила на грудь. Эгин ощутил всю справедливость слов гнорра на собственной шкуре: казалось, ребра вот-вот треснут и разорвут его легкие. Видимо, если бы из его уст прозвучало невесть чем выдающееся, но согласно уверениям Лагхи роковое «дауд», от него осталась бы только сырая красная лепешка.
Эгина и оседлавшего его гнорра оторвало от земли, в глазах потемнело. Где они теперь находятся – Эгин определить не брался.
– Ищите! Выбросьте руки вперед и ищите густоту!
Эгину оставалось только повиноваться. Действительно, потемневший воздух имел разную плотность. Кое-где его ток был вообще не ощутим, кое-где протянулись нити, производившие впечатление толстой паутины. В одном месте Эгину удалось обнаружить нечто, напоминающее кусок коровьего масла.
– Густое как масло?! – спросил Эгин, но гнорр ему не ответил. – Лагха! Ла-агха! – в отчаянии позвал он.
– Нет… – донеслось еле слышно, издалека, как тогда, в Волшебном театре.
Эгин начал молотить руками в разноплотной пустоте, как пресловутая лягушка из басни – лапками. И почти в точности как та самая лягушка обнаружил, что нечто, казавшееся ему маслом, сбилось в еще более плотный сгусток, похожий на воск.
Вцепившись в него левой рукой, Эгин, пользуясь пальцами только правой руки, на ощупь установил, что имеет дело с чем-то, действительно похожим на большой бублик.
– Отлично! – Голос гнорра теперь раздавался снова над самым ухом. – А теперь повелевайте: «Эгин-тор иламая йокет миеро»…
…Вот что видел Йор: два человека, одетые рядовыми арбалетчиками, поднялись в воздух прямо из центра каре пикинеров и, будто большой тряпичный мяч, по которому от души навернули битой, перелетели через гряду холмов.
Эти странные люди находились в центре загадочного полупрозрачного образования (существа?), напоминающего морскую медузу размером с дом. Почти сразу вслед за этим существо поднялось из-за холмов и, описав почти такую же дугу, как и в первый раз, упало в кусты по другую сторону дороги.
Это повторилось несколько раз подряд, причем лучники Свода исхитрились даже влепить в это существо пару-тройку стрел. Впрочем, без видимого эффекта.
Перед Йором перестраивалась кавалерия Ранна окс Ингура, которая только что успешно вырубила полторы сотни фальмских босяков и теперь готовилась нанести удар по ледяной глыбе ближайшего каре, которая, впрочем, уже изрядно подтаяла под градом варанских стрел.
При появлении летающей медузы в рядах кавалеристов пошел ропоток.
– Спокойно! – простер железную рукавицу Ранн окс Ингур. – Это наши, готовят супостату конечную погибель.
Не странно, что Ранн окс Ингур охотно верил в собственный бред: до сего часа решительно всё, что случилось и в Урталаргисе, и на Фальме, было убедительной демонстрацией варанской мощи.
За спиной пар-арценца подоспевшая плеяда крематоров сложила останки барона Шоши в серебряный чан. Навьючив его на одну из лошадей, они поскакали прочь, чтобы сжечь нечистую плоть в спокойной обстановке, подальше от кровавой сумятицы боя. И пар-арценц Йор, и крематоры были уверены, что имеют дело с останками обычного оборотня-человека. О гэвенгах, их подлинной двойственной природе и Полной Работе против гэвенгов офицеры Свода даже и не слыхивали.
На земле все шло прекрасно, только вот в небесах по-прежнему творился непорядок. После того как с тихим стоном без видимой причины вдруг рухнули несколько деревьев по краям дороги, призрачное видение вновь взмыло в воздух. Но только траектория его движения была новой: существо неспешно поплыло вдоль дороги по направлению к кавалерии Ранна окс Ингура.
Людей, одетых арбалетчиками, внутри существа больше не было. Зато на условном «куполе» медузы отчетливо проступил алый круг, как будто ее только что клеймили раскаленным железом.
В этот момент Йор наконец сообразил, что тварь можно прощупать Взором Аррума. Собственно, это требовалось сделать с самого начала.
Пар-арценц обмер. «Из всего не видимого взором простеца отнюдь не всё одухотворенное видимо может быть Взором Аррума. Но из всего одухотворенного, взору многих простецов открытого, одни лишь обманные видения шептунов да сами шептуны Взору Аррума простою пустотою представляются».
О Шилол! А ведь еще вчера, озирая окрестности Гинсавера, приметил он странный вывал леса, произведенный невесть какой силой. И случай Сонна должен был подсказать, что и другому магу тоже по силам оседлать беглеца из Комнаты Шепота и Дуновений!
– Это шептун! – прокричал пар-арценц своим аррумам, поворачивая коня прочь. И, не глядя по сторонам, поскакал вдогонку крематорам.
Сейчас шептун обрушится на кавалерию, будет играючи рвать шлемы и панцири, ломать кости, калечить лошадей и обжираться их жизненной силой. То есть убивать самого себя, ибо шептун огню подобен: чем быстрее жрет он сухие поленья, тем быстрее умирает сам. Надолго его, хвала Шилолу, не хватит, но с Ранном окс Ингуром можно заочно попрощаться.
Главное – переждать в полулиге отсюда припадок его буйства. Потом можно будет вернуться и довершить начатое. «Все равно победа наша», – успокаивал себя Йор.
Но пар-арценц не подозревал, что в лице шептуна имеет дело с Лагхой, с настоящим гнорром. А Лагха лучше любого пар-арценца знал, что шептуны в аспекте этого мира делают четыре вещи: сообщают правду, пожирают чужую жизненную силу, вызывают обманные видения и занимаются строительством.
Например, цитадель Тайа-Ароан, а также большая часть оринской крепости были некогда возведены шептунами, хотя и Октанг Урайн, и Элиен Ласарский в свое время предпочли выдать потомкам предельно обтекаемое объяснение, будто все дело в неких неописуемых, запредельных магических искусствах Звезднорожденных. Но Лагха-то в бытность свою Кальтом Лозоходцем разговаривал с живыми очевидцами!
Шшширх! Земля перед лошадью Йора вздыбилась и поднялась двухсаженной стеной. Животное со всего маху влетело в непредвиденную преграду, Йор не удержался в седле, перелетел через голову лошади и свалился ей под копыта. Буум!
Шширх, шширх, шширх!
Буум! Буум! Буум!
За четыре секунды шептун прочертил четыре гигантские борозды: две прошли вдоль подножия холмов, еще две – перпендикулярно к первым, поперек дороги. В углы получившегося квадрата шептун вогнал выдранные с корнем деревья.
Внутри строительной площадки оказалась вся кавалерия Ранна окс Ингура, приданные ей офицеры Свода и пар-арценц Йор. Варанцы ошалели от ужаса, но события развивались с такой быстротой, что многие из них даже не успели закричать.
Колесо созидательного разрушения завертелось с захватывающей дух быстротой…
Чтобы выполнить приказ Лагхи, переданный «Эгин-тором», то есть победившим его «властелином стихий», шептун прошелся по глиняным холмам, занятым варанскими стрелками. Уродливые, криво-косо слепленные кирпичи – каждый по две сажени – рушились по очерченному периметру и внутрь его.
Лучники бросились врассыпную, но шептун, распространяющий свою тонкую ткань разом на огромные пространства, подхватывал их вместе с глиной и, не обращая на них ни малейшего внимания («внимания» у шептуна вообще не было), замешивал варанцев в кирпичи. Через несколько мгновений на распанаханных холмах не осталось ни одного боеспособного стрелка.
Перед разинувшими рот дружинниками Маш-Магарта вырастал дикий, тошнотворно уродливый, подтекающий кровью замок. Или форт. Или усыпальница.
Грязь летела фонтанами. Необожженные кирпичи разлазились под собственным весом. Одна из стен рухнула внутрь постройки, задавив разом несколько десятков варанцев. Стремясь выполнить поставленную задачу безупречно, шептун пошел валить лес и вбивать снаружи и изнутри форта деревья целыми охапками, чтобы подпереть стены…
– Гамэри! – выкрикнула Зверда.
– Гамэри! – слаженно подхватили восемьсот глоток.
Отряд Дойва окс Вормлина вдруг обнаружил, что остался один на один с баронской дружиной. И если только что воины Маш-Магарта выносили тяжелейший обстрел, если их ряды должны были вот-вот рассыпаться под натиском конной лавы Ранна окс Ингура, то теперь все три каре вдруг слаженно собрались в один монолитный строй баталии с двумя выдвинутыми вперед колоннами. Эдакий ухват.
И вот тогда Дойв окс Вормлин услышал то, что ему еще слышать не доводилось.
Солдаты Маш-Магарта запели. Это был священный боевой гимн, с которым они выходили к северной границе полуострова встречать армии Харренского Союза. Тот самый гимн, который пели дружины Маш-Магарта и Гинсавера под стенами Ордоса во время Тридцатидневной войны. И даже Вела Бронзовый Бык, появись он сейчас в рядах морской пехоты, узнал бы его, и точно так же, как Дойв окс Вормлин, ощутил бы слабость в коленях.
От мощных, тягучих обертонов их горлового пения ныл становой хребет и ломило зубы.
– Что это они поют? – поинтересовался Лагха. Насколько он понимал, гимн исполнялся на «низкой» ветви Наречия Хуммера, которая имела весьма условное отношение к собственно Истинному Наречию и с которой магов не знакомили за ненадобностью.
Гнорр только что присоединился к Зверде. На плече он тащил блаженно улыбающегося, не соображающего ровным счетом ничего Эгина. Победитель шептуна, на ладони которого пованивало жженой кожей свежее алое клеймо, в настоящее время отсутствовал в данном аспекте мира.
– Не берусь перевести с сохранением рифмы и ритма.
– Ничего, воображение восполнит.
Зверда покосилась на Лагху и, чуть нахмурившись, запинаясь, перевела. Вот какой это был гимн:
В больших городах живут богатые бездельники,
Которые обманули небеса и землю, прикинувшись мертвыми.
Оттого им неведом гнев небес и земли,
Что прикинулись они мертвыми.
Они лгут все время, и не знают за то кары,
Ибо нет наказаний для тех, кто не жив.
Нет им и благоволенья небес и земли,
Ибо нет гнева – нет радости,
Равнодушны великие к тем, кто не жив.
Мы, братья, живы до той поры, пока не умерли.
Они же умерли от страха, еще не родившись.
Выбьем лживую жизнь из тех, кто прикинулся мертвыми!
Пусть знают правду и земля, и небо!
– Смешно, – заключила Зверда. – Если спросить у них, о чем они поют, – никто не ответит.
