Еще хуже, чем на первый день в Ите – так чувствовал себя Эгин, пробираясь через сумрак и смрад юго-восточных кварталов к казармам конной гвардии. Все время, как он ни гнал его прочь, всплывал в памяти один и тот же разговор. В общем-то последний серьезный разговор с Лагхой, который случился у них на борту «Дыхания Запада»…

Тот разговор с гнорром оставил после себя больше вопросов, чем принес ответов. А уж спокойствия в душу Эгина он не вселил и подавно. Впрочем, это полностью отвечало опыту его общения с Лагхой, а потому удивляться не приходилось.

– Как и все люди, вы, конечно же, хотите знать что происходит? – почти неприязненно осведомился Лагха, почесывая укушенную белым муравьем голень. – Вам интересно, что за колесница сорвалась с места три месяца назад и мчится теперь куда-то мимо нас, если не прямо на нас?

– Да, мой гнорр.

– Вы знаете что-нибудь о феонах?

– М-м… «Это подлая раса сердцеедов, кровопийц, похитителей жизненной силы», – по памяти процитировал Эгин. Это было в свое время сообщено ему Звердой и являлось единственным, что он знал о феонах.

– Феон – это промежуточная между шептуном и гэвенгом форма существования жизненной силы, – отчеканил Лагха. И неожиданно неуверенным голосом, как бы стесняясь своей неполной осведомленности, продолжил: – Но, пожалуй, ближе к гэвенгу. Наверное, это вообще несравнимые сущности. Они все находятся как бы в разных углах треугольника, их нельзя выстроить на одной линии и сказать: «эти – слева, те – справа».

– А человек? Человек – сравнимая сущность с феоном?

– Человека феон превосходит примерно в той же степени, в какой человек превосходит рыбу. Феон в нашем понимании не имеет плоти, обладает грандиозной познавательной способностью, почти неуязвим, почти бессмертен, но – в своем обычном, естественном состоянии не может размножаться.

– Тогда откуда же взялись первые феоны?

– Скорее всего были созданы искусственно. Созданы теми самыми ледовоокими, о которых мы можем только догадываться. Зверда отказалась говорить со мной о ледовооких. Оно и неудивительно: «Эвери» запрещает гэвенгам обсуждать с людьми такие скользкие вопросы.

– Можно ли предположить, что гэвенги тоже созданы ледовоокими?

– Эгин, а вы умны! – Впервые за все время плавания на проеденном муравьями корыте Цервеля Лагха по-настоящему чему-то обрадовался. Угрюмость гнорра как рукой сняло. – Как только я об этом не подумал? В самом деле, если гэвенги послушны «Эвери», и если «Эвери» запрещает обсуждать кого-то, мы можем предположить, что сам кодекс чести был навязан гэвенгам извне какими-то чужаками, а именно теми, кого в нем запрещено упоминать! То есть ледовоокими! Не свидетельствует ли это, что ледовоокие – создатели гэвенгов?

– Свидетельствует!.. Впрочем, нет, – теперь пришел черед погрустнеть Эгину. – Я ведь видел море и страну гэвенгов. Там…

– Что? А, вы об этом? – Лагха выразительно ткнул пальцем в небо. Эгин кивнул. Лагха усмехнулся и тихо сказал: – Море я тоже видел.

Эгин почувствовал ревность. Значит, Зверда показала свою родную страну и ему, Лагхе? Он, Эгин – не единственный избранник?

– И хотя я видел и море, и страну гэвенгов, и не где-нибудь, а прямо «над» Итом, я должен вам сказать, что это ничего не опровергает.

«Над Итом? А-а-а, ведь он же был чистым семенем души, его потусторонние ветры носили по таким аспектам бытия, что неудивительно… Но страна гэвенгов? Там? Она и над Итом тоже? Так что, в Ите тоже где-то бродят гэвенги?» У Эгина в голове не помещалось, что размеры страны гэвенгов не могут быть выражены в обычных мерах длины и что один и тот же город в определенном смысле находится везде, а в другом, не менее определенном смысле – нигде.

– Дело в том, что гэвенгов сперва могли создать и поселить там, – Лагха вновь показал на небо, – а потом уже научить проявляться в нашем аспекте мира. Или сделать так, чтобы они проявлялись.

– Нет. Нет, – покачал головой Эгин. – Это невероятно. Гэвенги-то точно способны к размножению!

– Здесь – да. А кто вам сказал, что феоны – не способны? Здесь не способны?

– Шилол… – пробормотал Эгин. При этих словах гнорра он почему-то ощутил сильный удушающий спазм в груди. Как тогда, во время борьбы с шептуном.

– Шилол вам это сказал? – ядовито улыбнулся Лагха. – В том-то и дело, Эгин, что здесь, в Мерехит-Ароан, выражаясь красивым языком гэвенгов, феоны размножаться очень даже могут. Но – не промеж собой. А лишь в результате связей с особым образом подготовленными гэвенгами или людьми. Это первая трудность феоноводства.

– А вторая трудность феоноводства? – Эгин улыбнулся, слово ему понравилось.

– Вторая – в том, что феону неимоверно тяжело проявиться в нашем мире. Соитие – это плоть и плоть, верно?

– Верно. Как говорят грюты – «мясо в мясо».

– Ну да. – Лагха поморщился, он всегда и везде оставался собой, то есть великим брезгливцем. – Так вот, наполнить чье-то «мясо» своей духовной сущностью феону очень сложно. Феон может, так сказать, снизойти с небес на землю и непродолжительное время оставаться во плоти только в тех местностях, где есть земляное молоко.

– Как и гэвенги! Ведь вы говорили, что гэвенги не могут жить там, где нет земляного молока, да?

– Да. Но для гэвенга важно само земляное молоко, а для феона – сила тех особых Изменений, из-за которых молоко возникает. Гэвенг любит следствие, феон – причину.

– Мой гнорр, постойте-ка… А не может быть так, что феоны нарочно создали те самые Изменения, чтобы появилось земляное молоко? Чтобы выманить гэвенгов из их небесных аспектов? И приманив таким образом, зачать от них свое потомство?

– Не знаю. Но мыслите вы как настоящий офицер Свода Равновесия, мне это нравится. Кстати, не соскучились по Пиннарину, по столичной жизни? У нас теперь много вакансий, я вам с радостью отдам любой кабинет. Кроме своего, конечно.

– Благодарю вас, мой гнорр. Я подумаю.

– «Я подумаю» означает «нет», – холодно сказал Лагха. – А зря.

– И все-таки, мой гнорр, я хотел бы знать, что произошло и продолжает происходить на Фальме, – сказал Эгин после неловкого молчания.

– А вы и так все уже знаете. Есть гэвенги, которые хотят жить под Солнцем Предвечным так, как жили. Есть феоны, которым тоже хочется жить и плодиться здесь, у нас, под Солнцем Предвечным. Но Фальм – не конфета-тянучка, на всех не растянешь.

– И все? Вы хотите сказать, что феоны постараются истребить гэвенгов и занять их место на Фальме? То есть сперва наплодить от гэвенгов какое-то жизнестойкое потомство, а уже потом уничтожить собственных родственничков? Но если только это вообще возможно, почему они не попытались сделать этого раньше?

– Во-первых, наверняка пытались и раньше. Во-вторых, вся эта история с Ларафом и его черной книгой – с «Семью Стопами Ледовоокого» – она многое изменила не в пользу гэвенгов. О каких-то важных подробностях Зверда не нашла должным мне сообщить. Со всей определенностью можно сказать только, что бароны Маш-Магарт очень обеспокоены, бароны Семельвенк, как мы знаем, почли за лучшее бесследно исчезнуть, а барон Вэль-Вира закрыл для проезда все свои земли под предлогом тщательных поисков «Семи Стоп Ледовоокого». На что все это похоже? На подготовку к новой войне. А любая война – на руку феонам, верно?

– Но ведь война уже состоялась… Мой гнорр, по меньшей мере одна война на Фальме была. Вот только что!

– Да. – Лагха устало полуприкрыл глаза ладонью. – Одна война состоялась. И если только в ней были победители, мы знаем их имя.

«Феоны, ясно». Эгин даже не стал переспрашивать. Это действительно было яснее ясного. Ему вдруг стало смешно. Вот он, корень всех бед! Феоны! А он-то думал, наивный, что нет никакой ясности!.. Но ясность есть! Да здравствует княгиня! Да здравствует народ! И ведь уже не в первый раз!

Когда он только получил Внешнюю Секиру эрм-саванна, ясность была отменная. Эрм-саванн Эгин совершенно точно знал, откуда происходят все беды.

Все беды происходили от магии и соитий, запрещенных Уложениями Жезла и Браслета. То есть от Изменений и Обращений. Колдунов и ворожей, нечистых сластолюбцев, хранителей Измененных вещей и писаний надлежало находить и уничтожать. Что и делалось. Жизнь была легка и прекрасна, мир – гармоничен, голова кормилась вечными истинами, чресла – похотью в дозволенных пределах.

Те несколько недель, что он отходил в рах-саваннах, разбили все вдребезги. Его жизни угрожали вчерашние друзья, коллеги и даже пар-арценцы родного Свода. Союзниками оказались сущности, самого имени которых он отродясь не слыхивал. Его былая любовница пала от стрелы Лагхи Коалары. А самая желанная женщина в мире вдруг сделалась женой Лагхи Коалары. Все сошлось к проклятому гнорру, и весь мир в сознании Эгина взорвался.

Будучи аррумом, он узнал еще кое-что. Гармонии нет, но нет и несчастья. Когда целый уезд княжества – пусть даже самый захудалый уезд! – за быстрые дни превращается в кладбище, когда твоя власть безгранична, ибо кроме тебя нет никакой власти вообще, когда весь мир сходится на острие твоего клинка – вот тогда-то и открываются Двери Восприятия. Безо всякой направленной Работы, большой ли, маленькой ли, потому что все вокруг тебя – одна грандиозная Работа.

Но и это не все. Нелеот, Суэддета, Ит, Тардер, Фальм. Настоящий бескрайний мир, мир Солнца Предвечного, а не выхолощенные Сводом сказки древних путешественников, не ветхие чернила на бумаге. Дыхание магических искусств, которыми владели только пар-арценцы и гнорр. Прикосновение к искусствам, которыми не владел в Варане никто. Вкус воды в озере Сигелло, неживая кровь странника-оборотня на клинке, лепестки стража близ города гэвенгов, кровь офицеров Свода, «густая кровь»…

Его новый опыт не вмещался в тесный короб словесных описаний. Опыт просто был при нем, а он был одновременно и вместилищем, и его единственным подлинным содержимым. Но если опыт был невыразим, его нельзя было отнять, им нельзя было поделиться, то несколько фраз – возможно, лишенных действительного смысла, и уж заведомо лишенных новизны – в этом опыте копошились. Как рыбки-плоскодонки в мутной водице.

«Если в результате разысканий и достоверных умозаключений возможно указать первоисточник бедствий – к нему следует доступиться и его следует уничтожить.

Если по каким-либо причинам доступиться к нему невозможно, его следует признать несуществующим.

Во втором случае следует найти причину, порождаемую недостижимым, то есть несуществующим источником, и уничтожить причину, признав ее достижимым и существующим первоисточником бедствий.

Если невозможно и это, следует повторять разыскания и достоверные умозаключения до тех пор, пока не будет обнаружен достижимый первоисточник бедствий.

Однако после всех предпринятых действий всегда следует быть готовым к тому, что со временем бедствия повторятся, ибо их несуществующий первоисточник в действительности существует».

И вот только сейчас, будучи уже трижды никем, он нашел нужные слова, чтобы сообщить все это Лагхе. От самого начала до самого конца.

– …Это именно то, что я узнал благодаря вам, мой гнорр. Именно то, о чем я промолчал, когда мы расставались с вами возле замка Маш-Магарт.

Лагха расхохотался так, что чайки, все время следовавшие за кораблем вечно голодным напоминанием о тупой безжалостности природы, испуганно отпрянули всей стаей строго на север, то есть в сторону Фальма.

Эгин кисло улыбнулся. Он понимал, что его высокопарность может выглядеть не вполне уместной, но все-таки…

– Ловко вы меня разыграли, Эгин! Ловко, Шил-лолов перец! – Лагха не прекращал похохатывать. – А я уж начал думать, что вы серьезно…

– Но я и впрямь серьезно, – развел руками Эгин. – Я просто хотел предельно внятно указать вам на то, что феоны в нашем случае – это не более чем слова. Раз мы не можем…

– Да о чем вы?! – вдруг взъярился Лагха; вид у него был такой, будто Эгин только что отпустил ему пудовую плюху. – О чем вы говорите?! Вы пересказываете мне содержимое вашего личного листа, обвиняете меня в убийстве какой-то вашей «любовницы», о которой я первый раз в жизни слышу, потом поэтизируете наше мрачное времяпровождение в землях Севера, а на закуску цитируете слово в слово кусок Второго доказательства существования Мирового Зла!

– Что? – Эгин ничего не понял.

«Какое доказательство? Я ничего не цитирую!»

– Что?! – переспросил Лагха; вдруг он запнулся и начал стремительно остывать. – Постойте, Эгин, вы же были аррумом. Причем из Опоры Вещей.

– Да.

– Скажите честно, я клянусь, вам за это ничего не будет: вы что, когда-то встречались с Отцами Поместий? – с этими словами Лагха, как показалось Эгину, чуть-чуть подался назад.

– Нет. Разумеется, нет!

– Впрочем, что я спрашиваю? – как бы сам себе сказал Лагха. – Если встречался – так не скажет. Поймать на лжи я его сейчас не в состоянии, а потом это уже будет и вовсе невозможно.

– Мой гнорр, смысл ваших речей скрыт от меня, – сухим как мел тоном заявил Эгин.

Лагха предельно внимательно посмотрел на него, потом немного расслабился и, примирительно улыбаясь, сказал:

– Если бы вы были на моем месте, вы бы признали мою реакцию на ваши слова правомерной. Вы только что буква в букву воспроизвели фрагмент так называемого Второго доказательства. Суть всего доказательства немногого стоит: первопричиной всех бедствий в нашем мире является Хуммер, а если не Хуммер – так его прародитель. С этим сейчас не все достойные упоминания маги согласны, зато в свое время были согласны все простолюдины, так что итог доказательства немногого стоит. Однако конкретные фигуры речи, текучая логика, которая проницает сознание в момент внутреннего повторения этих рассуждений на Истинном Наречии, используются самыми сильными пар-арценцами и мною лично при подготовке к составлению новых сложных заклинаний. Они – неотъемлемая часть Третьего Посвящения. И если только вы завладели этими словами самостоятельно – крючья Шилоловы, хотел бы я знать как именно! – значит, вы… вы… не знаю кто. В любом случае поздравляю вас, Эгин. Вы теперь вроде как пар-арценц. Отставной пар-арценц.