Книга: Светлое время ночи
Назад: 2
Дальше: 4

3

Лараф проснулся от того, что пол под ним вроде как покачнулся. Одним неделимым мгновением позже раздался такой грохот, словно со стен замка вдруг дали залп из сорока «молний Аюта».
«Уже?» – содрогнулся всем телом Лараф.
Чувствуя, что произошло нечто кошмарное и непоправимое, он открыл один глаз.
Не то чтобы он боялся открыть второй. Просто это было физически тяжело – открыть их оба сразу.
Сон, который должен, по замыслу Ткачей Мерехит-Ароан, восстанавливать силы, отнял их у него все без остатка.
Он увидел себя на полу комнаты барона Вэль-Виры, лежащим лицом вверх. Совершенно голым. Его голова покоилась на чем-то мягком. С огромным усилием он оторвал голову от мягкой подушки и сел, чтобы осмотреться.
Подушка завозилась и застонала. Лараф, хоть и был испуган, обернулся очень медленно. Каждое движение отдавалось болью сразу в нескольких точках: в темени, в икроножных мышцах и в животе.
Возилась и стонала Фафна – это на ее ягодицах Лараф проспал последние два часа. Надо сказать, вспомнить имя ночной подруги Ларафу тоже удалось не сразу. Привычки к дым-глине у него не было, а ведь известно, что королева дурманов не особо цацкается с новоприбывшими.
Неподалеку, крепко обнявшись, спали Рамен и Нотта. В отличие от Ларафа с Фафной, они соорудили себе подобие ложа. Под голову они положили свои свернутые валиками платья и накрылись скатертью. Из-под желтой бахромы торчали две пары грязных пяток.
Нотта храпела. Рамен шептала что-то интимное, плямкая губами. Было очевидно, что такая ерунда, как залп «молний», не способна разбудить красавиц после трудовой ночи.
Поодаль, на лавке, лежала Кин. Она была совершенно неподвижной и даже ее грудная клетка, казалось, не двигалась. Ее длинные руки канатами свешивались до самого пола.
Под лавкой расплылась лужа уже успевшей подсохнуть блевотины. Лицо Кин было бледным, но по-детски безмятежным. Эта картина была такой умиротворяющей, что Лараф даже усомнился в том, а в самом ли деле приключился залп из «молний».
Пересилив боль, он натянул рейтузы и поковылял к окну. Только сейчас он сообразил, что в комнате очень холодно. Его руки и живот были покрыты гусиной кожей. Сам собой вспомнился только что увиденный сон.
Прекрасная, чистая Тенлиль, а это была она, пробирается через зимний лес в тонком домашнем платье с белым воротничком. За ней, след в след, крадутся два черных матерых волка. Возле камня-указателя, в котором Лараф узнал тот, что стоял близ Казенного Посада, волки прыгают девушке на спину – истошный девичий крик, белый воротничок становится красным, растрескавшиеся, с лихорадкой в уголке губы хватают морозный воздух…
Лараф содрогнулся от мысли, что, возможно, так все и было. И что после того, как Тенлиль убежала из его приторно-страстных объятий, она вполне могла броситься из Пиннарина домой. И встретить очень похожую смерть в окрестностях пиннаринского тракта.
Лараф, конечно, недооценивал стойкость духа своей целомудренной сестры. Прослужив около двух месяцев белошвейкой в одной одержимой нижним бельем купеческой семье, она скопила денег на обратный путь и спустя еще месяц окончила свои мытарства на пороге отчего дома. Родные, заочно похоронившие ее, впрочем, как и Ларафа, поначалу приняли гостью за призрак…
Судя по золотым отблескам на крыше флигеля, который располагался напротив окон Ларафа, всходило солнце. Его не смутило даже то обстоятельство, что отблески эти пребывают в хаотическом, совершенно невероятном для солнечного света движении.
«Ай да срань Хуммерова», – пробурчал Лараф и помотал головой, чтобы отогнать видение: Тенлиль и волки. «Кто придумал эти проклятые сны?!»
Как он заснул – то есть самого момента, когда зыбкая явь перешла в сон, – Лараф не помнил.
Его сознание выключилось в тот момент, когда его руки сжали мосластые бедра Рамен, а его гиазир изготовился испустить залп победы.
Спина Рамен была такой гибкой, такой белой, а косточки ее хребта, все такие матовые и округлые, уходили куда-то вперед, вдаль, за лопатки, куда-то в завешенную богатыми, хорошей выделки шкурами стену, шкуры расступались, как чаща перед всадником, открывая взору поляны и долы, напомнившие Ларафу заснеженные земли его отца, Имерта окс Гашаллы, раскиданные в долине вокруг Казенного Посада… Лараф снова помотал головой и зафыркал, отгоняя очередное наваждение.
Вдруг от тишины утра не осталось ничего. А может, это слух вернулся к Ларафу.
Забегали солдаты и заскрипели стрелометы. Крики сотников, ржание лошадей, все это было невыносимо… Лараф чувствовал, что его тело приобрело какую-то нездоровую чувствительность к звукам. Тем более к крикам.
Несколько коротких колоколов спустя суета и шум добрались и до его покоев. В дверь настырно тарабанили, что, по мнению Ларафа, было довольно непочтительно.
– Чего там, Эри? – сипло поинтересовался Лараф, растирая лицо с пролежнями по щекам. – Что тарабанишь, как ненормальный?
– Гиазир гнорр, это не Эри, – отвечали из-за двери. Лараф узнал вкрадчивый голос начальника легкой конницы. – Прошу простить, но мы думали с вами что-то случилось. Мы всю ночь добивались приема, чтобы сообщить… Но вы не отпирали…
– Мне нездоровилось, – бросил Лараф. – А что там за шум?
– Гиазир гнорр, силы баронов Маш-Магарт соединились с силами барона Вэль-Виры и… они наступают!
– Соединились?
Новость была такой ошеломляющей, что Лараф, невзирая на свой непрезентабельный вид, решил все-таки открыть двери. Ему было не до стеснения.
Его ждал весь цвет варанского воинства. Среди всех выделялись общей озабоченностью и откормленностью лиц начальник вспомогательной конницы Валиен окс Ингур (младший брат погибшего Ранна), помощник Йора, аррум Опоры Единства Дингин и двое аррумов из Опоры Безгласых Тварей – Ельга и Васт окс Нон. Все были при мечах и в боевом облачении.
– Вы сказали… они соединились? – переспросил Лараф, бессмысленно тараща глаза на гостей.
Во рту у него было сухо, как в заброшенных колодцах пустыни Легередан.
Назад: 2
Дальше: 4