Неуютно было в этом выходе капитану Викторову, ох как неуютно! И дело вовсе не во все больше и больше сжимающих, словно каменные тиски, известняковых стенах, не в низком, заставляющем пригибаться потолке — уж на это-то он за годы службы в «Кротах» насмотрелся! И в аджимушкайских каменоломнях, и в московских рукотворных подземельях, и в карстовых пещерах, и в заминированных гитлеровских бункерах — где только не побывал он со своими ребятами за время изнурительных тренировок и боевых рейдов! И сифоны с полной «подземной» выкладкой проплывал, и по шкуродерам ползал, и из-под завалов выходил… всякое бывало! Нет, не в этом дело — просто неуютно. Неуютно и как-то тревожно. И что самое неприятное, чем дальше, тем больше…

Возможно, из-за того, что его, командира группы особого назначения «Крот» лишь перед самым выходом посвятили в подробности этого странного задания. Ну потерялась (потом, впрочем, благополучно нашлась) в катакомбах дочка секретного ученого, ну перебили ее спутнички друг друга — что тут такого-то? Может, дури обкурились или водки перепили — кто ее, золотую молодежь, знает-то? Или газ какой из щелей в той пещере сифонил: нанюхались — вот крышу и сорвало! Но вот остальное? Сферический зал какой-то придумали, шар, под потолком парящий… чушь полнейшая! И чего замдиректора родной «конторы» так взбеленился — непонятно?!

Или… ему не все рассказали? Тоже ведь вариант, если здраво рассудить, — он с таким за годы службы уже не раз и не два сталкивался. «Необходимый минимум сведений» — и вперед. Выполняй задачу. А если разберешься, что к чему на самом деле, так и молчи себе в тряпочку… после того, как бумагу о неразглашении подпишешь.

Но особенно капитана добило последнее ненавязчивое наставление: мол, вероятны неадекватные действия со стороны подчиненных — так что ты, Серега, уж будь готов, если что, своевременно на них среагировать, бди, так сказать. Хм, интересно, это они о чем?! Что его пацаны, многократно в деле проверенные, вдруг дружно с ума сойдут? Как ребята из команды той девчонки? Ох, недоговаривают они что-то, как пить дать, недоговаривают!..

Одно радует: похоже, они в отличие от предшественников-спасателей на верном пути. Теперь на верном, поскольку сначала-то они сунулись было к заваленному костями колодцу, намереваясь убедиться, что пройти через завал, отрезавший ребятам путь, невозможно. Убедились. И, вернувшись в исходную точку, спустились вниз через тот коридор, где спасатели обнаружили пропавшую девушку.

Спустились — и начали поиск, методично обшаривая квадрат за квадратом и ход за ходом, благо, рисунок подошв кроссовок Марины — так звали пропавшую девушку — у них был, а вековая катакомбная пыль имеет неплохое свойство подолгу сохранять отпечатки ног прошедших людей.

И сейчас они, похоже, были близки к цели. По крайней мере два неплохо сохранившихся следа у них в активе уже имелись, как и множество других, вполне вероятно, принадлежавших погибшим Марининым товарищам. А значит, сейчас они шли именно той дорогой, где несколько недель назад прошел навстречу своей гибели отряд местных подземников.

Вот только какую-то неясную тревогу, тот самый необъяснимый «неуют», прочно угнездившийся в ко всему, казалось бы, привыкшей душе, капитан Викторов прогнать так и не смог. Как и осознать, чем именно эта тревога вызвана…

— Стой, Вакса, привал, — скомандовал Сергей, первым останавливаясь на месте и опускаясь на пыльный пол. — Десять минут. Можно курить.

— Близко уже, да, командир? — Идущий следом прапорщик Силков стряхнул с плеча автоматный ремень и присел рядом. — Ты тоже почувствовал?

— Что почувствовал? — Викторов убавил свет налобного галогенового фонаря и обернулся к подчиненному. — Ты о чем, Сеня?

— Да о том, что близко уже хрень эта, вот о чем. Сам разве не чувствуешь?

— Что именно чувствую? — Капитан едва заметно напрягся — ничего себе! Оказывается, не он один что-то здесь «чувствует»!

— А то, что нехорошо все как-то, Серый, вот что. На душе неспокойно. — Прапорщик отвернулся, низко опустив голову и разглядывая высвеченный фонарем круг света под ногами. — Сильно так неспокойно, командир… — едва слышно докончил он. И неожиданно произнес то, что капитан меньше всего ожидал от него услышать: — Забери, что ли, автомат, Сережка, а то ведь, боюсь, не сдержусь… Сука ты, капитан, все равно не прощу тебе той растяжки…

— Че-го?! — Викторов начал приподниматься, незаметно стряхивая с плеча затянутый петлей ремень своего автомата, — и это спасло ему жизнь: напряженные мышцы вовремя отшвырнули тело с линии удара, и откинутый приклад прапорщицкого «Бизона» с металлическим лязгом ударил в известняковую стену там, где за мгновение до этого была его голова.

— Ах ты, б… — выдохнул Вакса, в которого падающий на спину командир врезался головой. Впрочем, в следующий миг он уже позабыл о капитане, и, вскочивший на ноги Силков напоролся на его приглушенную ПБС автоматную очередь. Прапорщик нелепо взмахнул руками, словно пытаясь ухватиться за обе стены одновременно, и, неестественно вывернув голову, рухнул на четвертого бойца их небольшого отряда — лейтенанта Гришкина по кличке Полицай.

Полицай не подвел — боевая выучка в группе Викторова всегда была на высоте: прежде чем его накрыло тело погибшего товарища, успел кувыркнуться назад, в спасительную, как казалось, темноту коридора. Однако защитить его это уже не могло: глушитель продолжающего стрелять автомата Ваксы осветился новой серией желтоватых вспышек, наискось прошивая узкий подземный ход смертоносной огненной строчкой…

Остановил этот пляшущий над головой смертоносный вихрь сам капитан. Правда, стрелять он не стал — отлетевший под самую стену «ПП-19» был слишком далеко. Зато ладонь привычно обхватила рукоять верного боевого ножа. Нанесенный через голову удар достиг цели: позади негромко хрустнуло перебитое закаленной сталью ребро, и раздался короткий сдавленный всхлип. Попал.

Вокруг заметно потемнело: Полицай лежал ничком, и луч уткнувшейся в пыль галогенки выхватывал из тьмы лишь его голову, окружая короткостриженый затылок мистическим синеватым ореолом, а фонарь Семена был разбит пулей.

Викторов разжал сжимающие рукоять пальцы, позволяя телу убитого товарища осесть вниз. Подтянув за ремень отлетевший в сторону «Бизон», опустил предохранитель до второго щелчка и поднялся на слегка дрожащие ноги. Прибавив света, капитан огляделся. Несмотря на немыслимую быстроту произошедшего — едва ли короткий «бой» продлился больше нескольких секунд, — все уже закончилось, трое спецназовцев были мертвы. Единственным, кто не получил ни царапины, оказался сам капитан.

Пошатываясь, Сергей двинулся по коридору. Назад он не оглядывался — незачем. Каждый из погибших, из этих так называемых боевых товарищей, многим был обязан ему, капитану Викторову! Кто-то — давним неоплаченным долгом, а кто-то — и самой своей никчемной жизнью! Кого-то он спас от пули, кого-то — от раскаленного осколка сработавшей мины или падающего со свода обломка породы… не важно! Важно, что никто из них не вернул ему долга, ничем не отплатил за добро… Уроды! Неблагодарные свиньи! Скоты! Жаль, что он не сам всех их завалил!

Следующие полчаса Викторов шел на полном «автомате». Просто механически передвигал ноги, где следовало, пригибаясь или проползая на четвереньках особенно низкие и узкие участки: профессиональные спелеологические навыки никуда не исчезли. О том, что произошло совсем недавно, он больше не думал. Он вообще ни о чем больше не думал, просто шел вперед тем же маршрутом, каким собирался идти с группой, — и все. Вспышка ярости, стоившая жизни Ваксе, да, впрочем, и всем остальным, тоже осталась в прошлом. Сейчас он просто знал, что так было нужно, что он поступил правильно — и не просто правильно, а единственно возможным образом!..

А затем, перелезая через загромождавший проход невысокий каменный развал, некогда, видимо, бывший стеной-забутовкой, капитан поскользнулся и, привычно упав на спину, съехал на несколько метров вниз.

Открывшийся взору сферический зал оказался в точности таким, каким его и описывала та сумасшедшая (но, как выяснилось, вовсе не лживая) сучка, непонятно зачем полезшая в эти сырые и холодные катакомбы. И даже шар, меняющий в свете фонаря свой цвет, все так же величаво парил по центру.

Несколько минут Викторов разглядывал висящую в воздухе сферу, затем поднялся и медленно обошел последнюю стоянку перебивших друг друга подземников. В застоявшемся воздухе ощутимо пахло разложением, но все же куда меньше, нежели можно было ожидать, учитывая количество трупов. Короткий осмотр отчасти объяснил, в чем дело: в сухом и прохладном воздухе подземелья тела уже начали мумифицироваться. Выхватываемая мертвенным светом галогенового фонаря картина была жутковатой: искаженные гримасами ярости лица, превратившиеся в обтянутые почерневшей от крови кожей костяки, сведенные посмертной судорогой руки, по-прежнему обхватывающие окровавленное оружие… да уж, ребятки повеселились тут на славу! Устроили, суки, пикничок на обочине!..

Как здорово, что его сыну всего лишь двенадцать лет и у него, капитана Викторова, еще есть время, чтобы вразумить маленького негодяя не делать ничего подобного! Так вразумить, чтобы на всю жизнь запомнил! Правда, жена имеет свои взгляды на воспитание отпрыска, но и ее, суку, можно будет переубедить! Так переубедить, чтобы больше уже не рыпалась, тварь!..

Но сначала он должен разнести к известной матери этот долбаный шар под потолком. Уж больно он его раздражает — «парит», скажете тоже! Небось подвешен на каких-нибудь невидимых сверхпрочных нитях толщиной в одну молекулу — так ведь, кажется, описывают их наши доблестные, чтоб их всех, фантасты? Понапридумывают невесть чего, еще и гонорары баснословные за эту муть требуют, уроды… — Капитан нарочито неспешно откинул приклад, поднял автомат к плечу и плавно, словно на учебных стрельбах, выдавил спуск.

Верный «Бизон», единственный, к кому Сергей отчего-то не испытывал ни малейшей неприязни, отозвался в плече привычной мерной дрожью автоматического огня. Невидимые, но, как казалось самому капитану, исполненные его ненависти пули рванулись к зависшему под сводом шару, с визгом и искрами рикошетируя от него.

Однако ничего этого он уже не видел и не слышал: одна из первых же попавших в цель пуль, срикошетировав от поверхности шара и уйдя вторичным рикошетом от стены странного зала, попала стрелявшему точно в переносицу. Конечно, тупорылая пистолетная пуля — это не остроконечная автоматная, и два рикошета существенно снизили ее убойную силу, но ему хватило и этого. Нелепо запрокинув голову, капитан спецназа Сергей Викторов сделал шаг назад и опрокинулся на спину. Мертвым. Тоненько звякнул, рассыпаясь крошевом мелких осколков, слетевший с головы и разбившийся фонарь. Набегавшая из-под разбитой головы кровь несколькими быстрыми струйками заскользила по наклонному полу, пятью метрами ниже исчезая под спальным мешком кого-то из так и не нашедших путь наверх подземников…

Огромный сферический зал вновь погрузился в безжизненную тьму, и лишь плоская коробочка узконаправленного передатчика в нарукавном кармане камуфляжа исправно продолжала слать в эфир короткий привязной сигнал…»

…Ответил контрразведчик, конечно же, вовсе не так, как я ожидал. Точнее, не так, как мне того хотелось бы.

— Н-да, Виталий Игоревич, что ж вы так… жестоко-то? — Аккуратно сложив листки, полковник потер переносицу, зачем-то взглянув на часы. И обратился к водителю: — Коля, Векторов когда вниз идти собирался?

Водителя, похоже, вопрос нисколько не удивил:

— Так с рассветом и пошел, часов с семь уж как. Они сначала к колодцу собирались, а затем…

— Знаю, — оборвал его Анатолий Петрович, — о связи уславливались?

— Да какая ж там, под землей, связь, тащ полковник? Только узконаправленный сигнал пробивает, а его засечь лишь с самолета дальнего радиообнаружения можно, — удивился затылок. — Так что, нет, конечно. А контрольный срок у них через, — Коля на миг отвлекся от дороги, взглянув на часы, — десять часов. Маршрут помечают химмаркерами. А что…

— Ничего, — отрезал «тащ полковник», — думаю, уже ничего. Поздно. Давай, поехали скорее. И мигалку поставь.

Коля невозмутимо пожал могучими плечами и, вытащив откуда-то из-под сиденья синий проблесковый маячок, водрузил его на крышу. «Волга», опасно подрезав маршрутное такси, вырулила на осевую и прибавила скорости, и я неожиданно подумал, что это, пожалуй, первый и последний раз, когда я еду по родному городу подобным образом. Мысленно, как всегда не к месту, затянул песню БГ: «Моя смерть ездит в черной машине с голубым огоньком», и мне оставалось лишь порадоваться, что чекистская «волжанка» все-таки белая, а не черная: авось и пронесет, типа.

Анатолий Петрович тем временем вытащил из кармана мобильный и набрал номер:

— Михалыч? Ага, я. Вектор по колодцу отработал? Да? Пошел со второго входа? Ясно. Да нет, ничего, отбой. Скоро буду на месте… О чем думаете? — осведомился, чуть нервно закуривая, контрразведчик: видать, все-таки тоже проняло.

— Не поверите, о музыке, — я усмехнулся. — Помните, у Гребенщикова была такая песня: «Моя смерть ездит в черной машине»?

— С голубым огоньком… — не сфальшивил Анатолий Петрович, — помню. Поняли, что происходит?

— Угадал?

— Угадать-то угадали, конечно, но речь сейчас не об этом. Дело уже не в том, угадали вы или нет, а в том, что события продолжают развиваться в реальном времени. Причем разница между вашим текстом и происходящим составляет буквально считаные часы. И даже больше: вы ведь, по сути, предсказали то, что должно произойти! То есть вы вчера это написали, а группа капитана Викторова — кстати, его настоящая фамилия Векторов, впрочем, сами слышали — ушла под землю около семи часов назад. Сегодня.

— Погодите. — В очередной раз за сегодняшний день я попытался собраться с мыслями. — Но ведь еще не поздно? Несколько часов на ход с колодцем и обследование завала, затем спуск по тому коридору, где нашли Марину… Неужели у вас нет никого, чтобы послать вслед за ними? Без экипировки, налегке, по этим, как там их Коля назвал — химмаркерам? Ведь еще можно успеть догнать?

Анатолий Петрович посмотрел на меня с явно выраженным сожалением:

— И ни за что положить еще пяток хороших парней? Этот ваш… артефакт, в существовании которого я больше, увы, не сомневаюсь, с легкостью расправится и со следующими. Извините, не хочу…

— Допустимые потери? — горько усмехнулся я, впервые в жизни — военная кафедра, знаменитый курс ОТМС, пожалуй, не в счет — со всей остротой понимая, что означает сие понятие на самом деле.

— Да, — негромко ответил полковник, отворачиваясь к окну, — именно «допустимые». И давайте без интеллигентских слюней, ладно? Если вы думаете, что мне…

— Не надо, — перебил я его, кладя руку на плечо и легонько сжимая, — я понял. Извините. При всех моих, гм, сюжетах, наверное, я все-таки слишком гражданский человек. На страницах книг легко приносить в жертвы целые армии и страны, а в жизни… впрочем, ладно…

— Рад, что вы поняли, — отчего-то не успокоился контрразведчик. — Я отнюдь не полководец, устилающий костями погибших путь к блистательной победе, просто… существуют моменты, когда ничего нельзя изменить. Группа капитана Векторова или уже перестала существовать, или это случится в самое ближайшее время. Связи под землей нет, а посланный на помощь отряд скорее всего точно так же перебьет сам себя. И я, например, не хочу лишних потерь. Даже при условии, что сейчас наши ребята, возможно, еще живы!..

— Понятно, чего там. — Я с досадой взглянул на докуренную до самого фильтра сигарету и выбросил ее в приоткрытое окно. — Просто учили нас… разному, понимаете?

— Понимаю, — согласился Анатолий Петрович. И неожиданно сменил тему: — Вот мы, собственно, и прибыли. Еще пару минут — и на месте.

Я огляделся: проносящиеся за окнами места были знакомы еще со студенческих времен. Санаторий «Золотой якорь». Как же, знаем, не один литр водки здесь выпит с однокурсниками Андрюхой и Толяном, не одна дискотека во времена оные посещена. Вот все и вернулось на круги, так сказать, своя… только в несколько ином качестве!..

«Волга», еще пару минут покрутившись по узким и извилистым аллеям, затормозила возле пятиэтажного санаторского корпуса, и мы с Анатолием Петровичем выбрались наружу. Он — с неизменным кейсом в руках, я — как обычно, в спутанных чувствах. От необходимости копаться в коих меня избавил сам контрразведчик:

— Ну что, пошли знакомиться? Не передумали, надеюсь?

— Теперь передумаешь, как же, — буркнул я, закуривая новую сигарету. Анатолий Петрович взглянул на меня с неодобрением — видимо, вспомнил о предупреждении Минздрава, убитой лошади и разорванном в клочья хомяке, но промолчал.

Несколькими минутами спустя мы с контрразведчиком уже подходили к ничем не примечательной двери санаторского номера на третьем этаже. Коля остался возле машины: остальное его, видимо, уже не касалось.

Анатолий Петрович вежливо постучал, однако дожидаться разрешения не стал и, приглашающе кивнув, вошел внутрь. Зайдя следом, я, немного волнуясь, огляделся. Обычный двухкомнатный номер, разве что чуть получше тех, где мы с друзьями заседали в студенческой юности. Эдакий взращенный на ниве среднестатистического советского санатория «люкс» быстрого приготовления, отличающийся от прародителя разве что металлопластиковыми окнами да недавним косметическим ремонтом. Все остальное — мебель, холодильник, линолеум на полу и даже допотопная радиоточка (сейчас, впрочем, заботливо подремонтированное) — осталось прежним.

В следующий миг мне стало глубоко плевать на окружающий интерьер: в дверном проеме смежной комнаты показалась героиня моего неоконченного романа. Марина. Дочь перспективного физика и несостоявшаяся «подземница», чья спелеологическая карьера завершилась, едва начавшись.

И чью непростую, скорее даже страшную судьбу я не то предугадал, не то и вовсе выдумал.

Высокая, стройная девушка с абсолютно седыми волосами и выразительными карими глазами, в глубине которых навеки застыл — нет, пожалуй, не страх, нечто иное, чему я даже не мог придумать определения. Точь-в-точь такая, какой я ее себе и представлял. Вот разве что цвет волос… Впрочем, ладно, я ведь обещал контрразведчику не касаться этой темы.

Наконец пухлые губы девушки вздрогнули в слабом подобии улыбки. Анатолий Петрович, сочтя, что шоковая стадия знакомства позади, с широкой и, как всегда, искренней улыбкой сообщил:

— Ну что ж, знакомьтесь! Та самая Марина — и тот самый Виталий Игоревич, твой, Мариночка, так сказать, литературный крестный. Прекрасно понимаю ваши обоюдные чувства, но тем не менее предлагаю познакомиться поближе. И поговорить. Приглашаете, Мариша?

— Конечно… — едва слышно прошептала девушка, кивая на пару стоящих возле окна кресел. — Присаживайтесь, пожалуйста, а я на диван сяду.

— Полагаю, предварительное знакомство состоялось, и теперь мы можем спокойно поговорить. — Анатолий Петрович взглянул сначала на Марину, затем на меня.

Сидящая на краешке дивана девушка робко кивнула, я же просто пожал плечами: он что, ожидал, что я начну спорить? Или делано восторгаться ситуацией? Делать мне больше нечего… в этой ситуации — особенно!

— Ну вот и отлично. Итак, Мариночка, не стану более тянуть кота за хвост и сразу скажу, что кое-что изменилось. Нет, — увидев на лице девушки испуганную гримасу, тут же пояснил он, — ничего страшного, просто события по-прежнему продолжают происходить в реальном времени. Все, что пишет наш уважаемый Виталий Игоревич, сбывается в течение ближайших суток, понимаете? То, что вы более чем отважная девушка, вы уже неоднократно всем доказали, поэтому буду говорить начистоту. Сегодня ранним утром группа спецназа спустилась вниз. И если верить тому, что буквально вчера написал Виталий Игоревич, они нашли этот ваш сферический зал…

— И… что? — не то спросила, не то выдохнула Марина, инстинктивно подавшись вперед.

— Не знаю. — Контрразведчик даже не стал смотреть в мою сторону — знал, стервец, что не сболтну лишнего! — На этом крохотный кусочек текста и заканчивается. Может, у вас есть какие-то предположения?

— Они не вышли наверх, да? Не вернулись?

— Ну-у… — неискренне задумался контрразведчик. — Скажем, так: контрольный срок еще не истек, но я испытываю некоторые сомнения в благополучном исходе этого похода.

— Они мертвы, Марина. — Анатолий Петрович все-таки ошибся: я спокойно взглянул в обрамленные враз задрожавшими ресницами глаза девушки. Никакой жестокости, просто мне необходимо было увидеть ее реакцию. Не знаю зачем, но необходимо. — На самом деле я дописал тот кусок. Они перебили друг друга точно так же, как и ваши друзья. Наверх выходить некому.

Отреагировала Марина примерно так, как я и ожидал: сморгнула, в очередной раз взмахнув длинными ресницами, и протянула руку к лежащей на журнальном столике пачке сигарет. Закурила и, сделав первую затяжку, переспросила неестественно спокойным голосом:

— Я так и думала. Зачем было скрывать? Не такая уж я и слабая, по крайней мере, теперь. Значит, я так понимаю, вы не знаете, что делать? Ну а я вам зачем? Чем я-то могу помочь? Наверняка ведь они маркировались по пути, так что найти их труда не составит… При чем же тут я?

— Понимаете, Мариша, — контрразведчик бросил на меня короткий злой взгляд. Или, если использовать принятую в его организации аллегорию, эдаким тамбовским волком глянул. — Мне хотелось посмотреть на вашу взаимную… ну… реакцию друг на друга, что ли.

— Посмотрели? — так же равнодушно осведомилась девушка, и я, как истинный джентльмен, поспешил на помощь:

— Не знаю, как вы, а я — да. Посмотрел.

— И как? — вяло переспросил Анатолий Петрович: похоже, обиделся. Вот же чудак-человек: ну чего обижаться-то?! Как говорится, одно дело делаем… вернее, в одном дерьме ковыряемся. — Что-то выяснили? У вас ведь, кажется, кандидатская диссертация как раз по психологии была?

— Почти, — не поддался я на провокацию, — по психосоматической медицине. А это, согласитесь, не совсем одно и то же! Ладно, давайте начистоту да без взаимных подколов: хотя Марина сейчас вполне адекватна, она отнюдь не горит желанием возвращаться в прошлое, пусть даже и в мыслях. Впрочем, это вы и от своих спецов знаете. Так что наш совместный разговор вряд ли оказался бы хоть сколько-нибудь продуктивен. Все, что она знала, давным-давно рассказала, и подозреваю, не один раз, а бесконечно обсасывать одно и то же… зачем? На меня она тоже, скажем прямо, не шибко прореагировала. По крайней мере ничего сверхъестественного ни с ней, ни со мной не произошло — вы ведь все-таки надеялись на нечто подобное, верно? Зато, возможно, кое-что произошло по дороге сюда: знаете, я, кажется, придумал… ну, или не придумал, а предсказал дальнейший сюжет. И теперь очень жалею, что не взял с собой ноутбук — было бы интересно попробовать поработать.

— Серьезно? — немедленно ожил контрразведчик. Мне даже смешно стало, так искренне он встрепенулся — точно ребенок, которому предложили взамен сломанной новую, гораздо более интересную и дорогую игрушку!

— Ну это-то не проблема, компьютер мы вам найдем, прямо в моем номере, и творческую обстановку, так сказать, обеспечим. А о чем писать станете?

— Вернусь в будущее, пожалуй, — что-то меня в космос потянуло. Глядишь, и поймем, что за хрень тут под землей лежит.

— Ага. А чего сразу-то не сказали? В машине еще? К чему был весь этот… разговор-то?

— Да так, обдумывал… Я ведь, еще когда про вчерашнюю главу вспомнил, сразу понял, что ни в какие катакомбы вы ни меня, ни Марину уже не потянете. Смысла не будет. Ну а дальше? Дальше мне и вправду стало интересно познакомиться — не каждый же день подобное происходит, правда? — Услышав последнюю фразу, Марина подняла голову и взглянула на меня, чуть заметно улыбнувшись самыми уголками губ: похоже, истинное знакомство состоялось только что. — Так что, дадите машину?

— Легко. Пойдемте? — Анатолий Петрович полушутливо кивнул девушке: — Отпускаете нас?

— Конечно. — Героиня самого странного в моей жизни (ха, только ли в моей?) романа снова взглянула на меня, теперь — с искренним интересом. Все-таки поняла, что происходит нечто совсем уж необычное. Куда более необычное, чем весь тот кошмар, что меньше месяца назад стал причиной нашего знакомства. Ладно, будут время и возможность — еще пообщаемся. А сейчас, пожалуй, и вправду пора поработать. Потрудиться, так сказать, над созданием пока что несуществующей картины человеческого будущего…

К звездам, Виталий Игоревич, через тернии — к звездам! Хоть оная, давно ставшая классической, фраза моему перу, увы, и не принадлежит…