СТЮАРДЕССА

Автобус мчался, окруженный океаном мрака. Ни фонарей, ни луны, ни звезд, ни сияющих галактик городов. Глубокая, зимняя, пасмурная ночь. Мощные фары бросали вперед конусы света, которые выхватывали из темноты смазанную ленту дороги. Отличное, прямое шоссе. И на удивление пустынное. Внезапно стюардесса поймала себя на том, что уже и не помнит, когда в последний раз видела огни встречных машин. Да и обгоняющих не было тоже. Тем лучше. К утру автобус прибудет в конечный пункт, и она наконец отдохнет.

Она испытывала усталость, которая накапливалась в течение многих суток. Ей редко удавалось поспать больше четырех часов подряд. Рейс за рейсом она выполняла свою однообразную и не слишком чистую работу. Но после этого рейса ей был обещан долгожданный отдых. Она ничего не планировала. Она будет действовать по обстоятельствам, выбирая, где отдохнуть и как. Вопрос «с кем?» не возникал — она привыкла к одиночеству. Нелегкая жизнь приучила ее к тому, что все надежды подобно волнам разбиваются о скалы непреодолимой судьбы.

Тем не менее стюардессе нравилась ее работа. И, как ни странно, ей нравились ночные рейсы. Было что-то вневременное в этих поездках во тьме. Исчезал весь остальной мир, исчезало прошлое, и крайне неопределенным выглядело будущее, исчезала мелочная суета. Движение напоминало также падение в пропасть, и становилось немного страшно, но вскоре страх улетучивался, будто смытый встречным ветром.

Порой стюардессе казалось, что автобус вместил всех оставшихся на Земле и везет их в никуда. Это было существование в чистом виде, ничем не завуалированное, — и черные сердца, невидимые в темноте, как погасшие звезды, пульсировали внутри машины, а в дремлющее сознание вкрадчиво проникали сны.

Но стюардесса боролась с наваждением и обычно преодолевала его. Она была симпатичной, исполнительной и аккуратной девушкой — недаром ее с удовольствием включали в состав любого экипажа. Кроме того, она умела молчать и слушать, когда водителю хотелось потрепаться с кем-нибудь, а напарник спал. Ее готовность помочь не была наигранной или рассчитанной и шла прямо от сердца. Она отлично справлялась со своими обязанностями. На кухне, тесной как шкаф, она чувствовала себя полноправной хозяйкой. И от стюардессы тоже в немалой степени зависело, каким будет настроение пассажиров, которым (она это прекрасно понимала) приходилось нелегко во время дальнего рейса. Сидеть, скорчившись в кресле, — спустя пару часов для высокого, длинноногого или полного человека это превращалось в пытку. Бедняги вертелись, тщетно стараясь принять более удобную позу, некоторые вытягивали ноги в узком проходе — но стюардессу редко раздражали препятствия, возникавшие на пути ее тележки. Она извинялась, улыбалась в ответ на хмурые недовольные взгляды или откровенное хамство, терпеливо ждала, пока проснутся те счастливчики, кому все-таки удалось заснуть, и разносила по салону напитки, холодные закуски, книги, брошюры и карты, провожала детей в туалет, помогала молодым мамашам утихомирить ревущих чад или поменять подгузники, нянчилась с капризными стариканами… В общем, всего не перечислишь. В спокойные минуты она садилась в своем закутке и закрывала глаза, пытаясь представить, что находится в каюте океанского лайнера, уносящего ее на райские острова, но у нее никогда не получалось достичь полной иллюзии: мешала постоянная вибрация, гул двигателя и неровности дороги. Скорее уж она могла вообразить себя плывущей на катере, который упорно перебирается с волны на волну в неспокойном море, — не хватало только соленых брызг в лицо и еще чего-то неуловимого. Может быть, света далекого маяка или путеводной звезды?

Стюардесса не знала, что ей нужно, и, по правде говоря, не любила копаться в своих ощущениях. Она была простой, терпеливой и в любой ситуации оставалась верной себе. При этом у нее почему-то не было подруг. Чужие незнакомые люди казались ей не то чтобы более интересными — каждый уносил с собой неразгаданную тайну, когда проходил мимо по окончании рейса и в лучшем случае благодарил ее. Конечно, стюардессе было приятно это слышать, но она старалась быть полезной не ради чьей-то благодарности.

Постепенно автобус сделался для нее чем-то большим, нежели просто машиной для перевозки людей. Она давно привыкла и к специфическому запаху в салоне, который не выветривался, несмотря на ветиляцию. Автобус мчался по мосту случайности над пропастью ночи, соединяя берега дней. И что ни говори, а все эти люди рисковали своими жизнями. Опасность исходила от других механических монстров, от непредсказуемой природы и от самого экипажа.

Стюардесса хорошо представляла себе, чем грозила минутная слабость водителя. Дорога — безликая ведьма. Трудно не поддаться ее очарованию. По ночам она похищает рассудок и пьет жизненную силу. Она уводит к последнему краткому сну, из которого уже нет возврата.

Подобные мысли неизбежны, когда тени скользят за стеклом и ничем не сдерживаемое воображение играет в одни ворота, превращая безобидные днем фобии во всепоглощающие кошмары. Вспомнив об этом, стюардесса направилась к водителю, чтобы узнать, все ли в порядке и не нужно ли ему чего-нибудь.

Он улыбнулся ей. Это была теплая улыбка единомышленника. Они — экипаж и отвечают за то, чтобы пассажиры вовремя попали к месту назначения.

Он попросил прикурить для него сигарету. Его руки мертвой хваткой вцепились в рулевое колесо. Она знала, что он предпочитает «кэмел». Фильтр из губ в губы — интимное дело, почти поцелуй, но это ее не смущало. Им приходилось пить из одной бутылки и хлебать из одной миски. Когда-то они застряли в снежных заносах при сорокаградусном морозе, кончилось горючее, а пальцы примерзали к металлу. Всякое бывало…

Стюардесса машинально бросила взгляд на спидометр, шкала которого была подсвечена призрачными зеленоватыми огоньками. Вся приборная доска напоминала застывший рой светлячков. Стрелка спидометра замерла у отметки сто десять километров в час. Стюардесса подумала, что это многовато, но водителю, конечно, видней.

Должно быть, они опережали график. Значит, она проспала последнюю остановку. С тех пор она видела только тьму за громадными окнами. Долгий, слишком долгий перегон.

Стюардесса впервые работала на этом маршруте. Если верить расписанию, промежуточных станций больше не будет. В автобусе остались те, кто ехал до самого конца. Салон был заполнен на три четверти — и вряд ли ей удастся надолго сомкнуть глаза. Разве что под утро…

Собственное отражение в стекле казалось похожим на желтую мумию. Стюардесса скорчила рожицу, устало улыбнулась самой себе и перевела взгляд на листок с расписанием, прикрепленный возле водительской кабины. И тут она заметила, что не сумеет свериться с графиком: часики у нее на руке остановились незадолго до полуночи. Когда же она увидела, что часы на приборной доске остановились в то же самое время (минута в минуту!), по ее спине пробежал холодок страха, похожий на прикосновения вечернего тумана в глубокой долине. Но кто заблудился в далекой долине?..

Стюардесса не пыталась узнать, который теперь час, у водителя — оба его запястья были обнаженными и бледными, как слоновая кость. Напарника, находившегося в спальном отсеке, она не стала будить и попыталась успокоиться. Она убеждала себя, что задремала и потеряла ощущение времени. Ей казалось, что прошли многие часы, когда на самом деле она бодрствовала всего несколько десятков минут. И пассажиры не напоминали о своем существовании.

Она невольно оглянулась. Салон был погружен в глубокий сумрак.

Место в первом ряду занимал неряшливый толстяк, который воспользовался отсутствием соседа и развалился в довольно нелепой позе: он умудрился перекинуть одну ляжку через подлокотник сдвоенных кресел, повернулся на бок и пускал слюни на белоснежную хрустящую ткань, обтягивавшую подголовник. Неприятный тип. Помнится, он облизал ее похотливым взглядом, но теперь его поросячьи глазки были не видны и в глазных впадинах подрагивали тени.

Стюардесса медленно двинулась по проходу.

Места 2А и 2Б. Судя по всему, супружеская пара. Женщина спала, положив голову мужчине на плечо. Тот читал, держа журнал в узком луче светильника с поворотным отражателем, установленного в панели над креслами. Впрочем, присмотревшись, стюардесса заметила, что его зрачки не двигаются. Он просто сидел, уставившись в одну точку и, может быть, погрузившись в невеселые размышления, которые навевала непроглядная ночь и долгая дорога…

3А и 3Б. Женщина с четырехлетней девочкой. На лице матери — маска покоя, какой бывает только во время очень глубокого сна. Мраморная кожа, дыхание незаметно. Ее полусонная дочь внезапно тронула стюардессу за руку. При этом она двигалась как лунатик. Когда стюардесса наклонилась к девочке, та прошептала ей на ухо несколько слов. Стюардесса улыбнулась и взяла ребенка на руки. Туалет был расположен в конце салона.

Четвертый ряд. Три свободных кресла из четырех. В одном, слева от прохода, сидела маленькая высохшая старуха, страдавшая от идеальной бессонницы. У нее на коленях лежала большая и по виду тяжелая книга. Когда стюардесса оказалась рядом, старуха подняла лицо, на котором не было и тени сна. Одновременно она закрыла книгу, заложив между страницами морщинистый пальчик. Стюардесса посмотрела на странно оформленную обложку. Имя автора — Джеймс Джойс, — написанное огромными буквами, ни о чем ей не говорило.

Старуха добродушно улыбнулась, превратившись в старушку. Лучики морщинок брызнули из уголков глаз, разрезая желтеющий пергамент. Она похлопала ладошкой по обивке соседнего кресла и сказала вполголоса:

— Присядьте, дорогуша, вы, наверное, устали. Давайте-ка поболтаем о том о сем.

Стюардесса улыбнулась в ответ и глазами показала на девочку.

— Может быть, немного позже.

— Отлично, — обрадовалась старушка. — Я вас жду. Этот чертов Джойс еще скучнее, чем Агата Кристи.

…Вернувшись и поудобнее устроив ребенка в кресле, стюардесса приготовила две чашечки кофе, затем, как и обещала, присела возле старухи. Та была в восторге и от кофе, и от возможности поболтать. И гораздо больше, чем все книги на свете, ее интересовала личная жизнь девушки.

— Есть ли у вас друг, милочка?

У стюардессы не было друга. У нее вообще никого не было. Хотелось бы ей, чтобы кто-нибудь ждал ее дома. Но она была сиротой, жила в общежитии и не знала по-настоящему, что такое «дом». Зато она могла бы многое рассказать о тоске и безнадежном ожидании, о спасительной сигарете или глотке чая, заменяющем самого страстного любовника…

Однако той ночью у нее возникло странное, необъяснимое предчувствие, что кто-то ждет ее в конце пути — и это будет встреча, о которой девушка мечтала всю жизнь, даже не осознавая своих смутных и робких, глубоко спрятанных желаний. Тот, кто ждал ее, не имел лица или чувственного образа. Он был частью окружающей бесконечности — тень в темноте, молчание в тишине, врата в пустоте…

В беседе со старухой незаметно пролетело время, но измерить его стюардесса не могла. Смысл большинства вопросов ускользал от сознания. Несмотря на внешнюю приветливость, в старухе было что-то цепкое и безжалостное. Она расспрашивала о работе, о прошлом, но ни слова не сказала о будущем. Она словно заворожила стюардессу, и та покорно сидела рядом, глядя на высохшее лицо в ореоле седых волос, а вокруг этого лица, как оклад некой жуткой кощунственной иконы, застыл черный лед стекла, отражавшего плохо различимые силуэты, но не пропускавшего снаружи ни света, ни звуков…

Вероятно, стюардесса все-таки задремала, усыпленная журчащим ручьем старушечьей болтовни, а та не стала ее будить. И девушка проспала слишком долго, однако не видела снов.

Ее разбудил какой-то звук, похожий на отдаленный вопль трубы или автомобильной сирены, но не исключено, что ей приснилось и это. Стюардесса тряхнула головой, прогоняя сонную одурь. Старуха клевала носом над своей книгой; она выглядела пополневшей и потемневшей, словно насытившийся вампир. А за окнами по-прежнему была тьма.

Стюардесса двинулась по проходу, вглядываясь во мглу, летевшую навстречу, в тщетной надежде увидеть хотя бы намек на то, что существует место, куда должен прибыть автобус. Место, сулившее покой.

И падал пепел. Пепел, а не снег.

…Водитель улыбался. Иначе и быть не могло: он давно лишился губ.

В зубах мертвеца, сидевшего за рулем, дотлевала криво вставленная сигарета.

Обесцвеченные космы волос свисали с головы, напоминающей разбухшую тыкву.

Правая нога, обутая в тяжелый ботинок, продолжала давить на педаль газа.

Дорога пошла под уклон. Автобус ускорялся — и стюардесса ощущала это всем своим безвременно увядающим телом.

При скорости сто пятьдесят вибрация усилилась и сделалась почти невыносимой. В салоне раздавались тихие, но отчетливые звуки: щелчки, хруст, треск… У раздувшихся до неузнаваемости мертвецов лопалась кожа.

А до преисподней еще было слишком далеко.