Уже через несколько секунд Барс определил, какой именно из четырех ОБЕСТОЧЕННЫХ подъемников заработал. Еще минуту он потратил на то, чтобы вернуться по кольцевому коридору на четверть дуги назад, и оказался прямо напротив бетонного аппендикса, в конце которого были раздвигающиеся двери.

Кабина ползла медленно, чересчур медленно. И так долго, будто поднималась от центра Земли. Сквозь щели из шахты не пробивалось даже слабейшего лучика света.

Барс не рассчитывал, что получит фору или поблажку. Слежка в полной темноте и раньше не была его самой сильной стороной. Свое положение он выверял на ощупь с точностью до нескольких сантиметров. Его память хранила подробный план лабиринта, и сейчас он не имел права ошибиться.

Зафиксировав азимут, он отступил от лифта и углубился на десяток шагов в развалы компьютерных терминалов. Здесь он находился в относительной безопасности; в то же время кабина лифта оставалась на линии огня. Тот, кто поднимался в ней, неминуемо попадет в сектор обстрела. Но Барс не был наивен, поэтому позаботился и о том, чтобы не получить пулю в затылок.

Незримый луч его внутреннего локатора непрерывно обшаривал пространство, не отдавая предпочтения ни одному из направлений. Едва ли не самым неприятным во всей этой короткой, но изматывающей войне нервов было то, что Барс не улавливал воздействия сильного раздражителя, каким являлось для него электричество. Иначе говоря, тот, кому удалось запустить лифт, остававшийся без движения как минимум полсотни лет, использовал энергию совершенно иного происхождения. Это была еще одна «мелочь», грозившая раздавить панцирь сомнительной неуязвимости супера, словно яичную скорлупу.

Барс ждал. Теперь уже поздно было что-либо менять. Секунды тянулись чудовищно долго. И если эти секунды действительно последние, то их стоило растягивать до бесконечности…

Раньше, чем створки начали раздвигаться, Барс уже почуял, что по другую сторону, в остановившейся кабине, нет ничего ЖИВОГО.

Но что-то там все-таки было. Нечто, искривлявшее поисковый «луч» и притягивавшее к себе Барса, будто фетиш. Или даже часть его плоти.

Чувство было абсолютно иррациональным, однако это не помешало суперу представить на мгновение, что в кабине лежит его отрубленная рука. Или нога. Или отрезанный член. Или бьющееся сердце… Но пока он сохранял полный набор того, чем снабдила его природа, и потому отвратительная абсурдная игра все больше напоминала кошмарный сон.

Главным стало не утратить концентрации. Когда-то он мог преодолевать любые наваждения…

Вспыхнул тусклый красный фонарь, припорошенный пылью. Этот свет был таким же липким, как тьма. Он не столько освещал предметы, сколько обволакивал их кровавой пленкой. Ложной аурой, скрадывавшей форму.

Фонарь сочился багровым инфернальным сиянием, но в проводах по-прежнему не было тока. Барс старался не замечать этой вопиющей нелепости, как и десятка других противоречий, обрекавших его на лихорадочные поиски опоры для рассудка и клея для разбитой вдребезги логики. Он нашел единственно верный выход — отбросил всякую логику и вцепился в ускользающий призрак собственной жизни, полностью оказавшейся в зоне кошмаров.

А потом начали происходить и худшие вещи. Теперь Барс мог видеть, но это ничего не упрощало. Наоборот, вовлекало в новую западню.

Из кабины лифта, в которой, конечно, никого не было, выкатился предмет неправильной формы. Когда предмет попал в полосу света, Барс сжал пистолетные рукоятки так, что заныли пальцы.

Это была голова его среднего сына.

Глаза могли обмануть, да и узнать искаженные предсмертной судорогой черты было трудно, но не обманывало то самое чувство родственной плоти, беззвучный зов крови, который звенел в мозгу у Барса, предвещая трагический конец и самый страшный приговор для суперанимала — заглохший род, стертую Программу, прервавшуюся цепь жизни и развития, которой полагалось тянуться в будущее, соревнуясь с вечностью…

В этот момент он с ослепляющей беспощадной ясностью постиг, что вся его жизнь была взята взаймы у ростовщика времени — ненадолго и на не вполне законных основаниях. А возвращать долг придется с огромными процентами.

…Голова катилась в его сторону и через пару секунд скрылась под металлическим шкафом.

Барс понял, что продолжение следует. Он не обманывал себя тем, что стал жертвой иллюзии, — за этим неизбежно наступала вполне реальная смерть. И так же, как недавно он не дал собственному воображению и растерянному рассудку сыграть свою предательскую роль, он не дал шанса боли. Он остановил боль на периферии сознания и не позволил ей доминировать. Она лишь кричала с окраин его существа, напоминая о том, кем он еще был на самом деле: отцом, стариком, в конце концов — человеком…

Шорох раздался позади него — не случайная ошибка врага, а сигнал, чтобы привлечь внимание. Барс стремительно обернулся («Шевелись, развалина! Быстрее, старый хрен!..») и выстрелил с обеих рук по мелькнувшей фигуре, в очертаниях которой успел заметить что-то странное.

Пистолеты не подвели, да и Барс уже не помнил, когда в последний раз промахивался. Выстрел мимо — все равно что пустой разговор. Супера крайне редко позволяли себе такое.

Барс знал, что не промахнулся. Силуэт чужака находился на линии огня до последнего мгновения, а потом внезапно исчез. Не переместился, а исчез — не надо было иметь восприятие супера, чтобы уловить разницу.

— Не балуйся, старик, — произнес голос слева.

Барс повернул голову на звук — только для того, чтобы увидеть темный прямоугольник монитора. Там не было даже динамика. В тот же момент что-то сдавило его шею.

Хватка оказалась мертвой, поэтому Барс не пытался вырваться или ударить затылком. Это привело бы только к потере времени, которого и так почти не осталось. Если бы его душили струной, он был бы мертв уже через несколько секунд. Поэтому он просто поднял руки, поднес пистолеты к голове, развернул их стволами назад и выстрелил, рискуя своими барабанными перепонками.

Он никого не убил. Чуждая жизнь мельтешила вокруг, словно бункер наполнился крылатыми насекомыми. Пули пронзили разреженный рой, не причинив никакого вреда. Теперь Барсу казалось, что он проглочен живым облаком.

Одна из гильз ударила его в скулу. После залпа он частично потерял слух, зато удавка исчезла так же внезапно, как захлестнулась. Обернувшись, он наткнулся на металлический шкаф, в двери которого появились два пулевых отверстия на уровне его глаз. И, как выяснилось чуть позже, он не настолько оглох, чтобы не услышать голос, который пробился сквозь гудящую спрессованную жесть, набитую в его уши.

Голос спросил вкрадчиво:

— Может быть, ты хочешь, чтобы я принес вторую голову?

Барс опустил пистолеты. Не потому, что поверил в этот блеф или надеялся сохранить жизнь младшего сына, а потому, что сопротивление было бесполезным. ПОКА бесполезным — он еще не признал себя окончательно проигравшим. Для этого ему, пожалуй, действительно надо было отрезать все четыре конечности…

— Так-то лучше, — продолжал голос. — Нам есть о чем поговорить.

Но я рад, что ты все еще не разучился держать оружие. Скоро это тебе пригодится…

Барс отчетливо улавливал насмешку. Что ж, незнакомец имел полное право испытывать легкое чувство превосходства. Когда демонам угодно повеселиться, они развлекаются именно так.

Но у этого демона по крайней мере был человеческий голос, и значит, было как минимум одно человеческое тело. Барс уже догадывался, что столкнулся с кем-то из первой пятерки. Кто именно пожаловал к нему — Призрак, Дракон или Ханна, — не столь важно. Каждый из них был прерывателем рода. Узлом Программы. Маршалом гонки на дистанцию в несколько поколений… Барс буквально увидел себя вмороженным в бессмысленную вечность, еще одним экспонатом того самого дурацкого «музея».

Однако враг не спешил отправлять его тело в лед, а Тень — к другим Теням. Плохой признак. Это означало зависимость, и что могло быть хуже? Барса зацепили единственным крюком, который был способен пробить его толстую, загрубевшую с возрастом шкуру, и выдернули из привычного состояния уверенности и покоя.

(Тут же возник новый зрительный образ: грузная туша с болтающимися конечностями. Матерый зверь. Еще живой. Барс узнает в нем себя. Он висит в разделочной пещере какой-то фермы. Он может трепыхаться, но цепи неумолимо подтягивают его к тому месту, где суггесторы вспарывают митам животы и вынимают дымящиеся потроха…)

Враг продолжал играть с ним по своим правилам. И все же Барс трепыхался.

— Не верю… — захрипел он и не узнал собственного голоса, потому что попытка «слегка» придушить его не осталась без последствий.

Чужак понял то, что не было произнесено.

— Я покажу тебе твоего щенка. Начнем? — предложил голос, принадлежавший суперу, который, конечно, ни у кого и никогда не спрашивал разрешения.

Барс не видел смысла отвечать. Даже если враг действительно способен ПОКАЗАТЬ что-то сквозь годы и расстояния, то это будет всего лишь продолжением кошмара.

— Повернись, — приказал голос, обладавший почти гипнотической властностью. — И без глупостей. Не разочаровывай меня, старик. Мое время стоит дороже твоей жизни.

Барс ни на секунду не усомнился в том, что так оно и есть. Он медленно повернулся. Ощутил воздушную волну. Кто-то появился перед ним, но не сразу: вначале СИЛА, свернутая в тугую спираль, а затем уже — супер.

Спустя мгновение Барса посетила холодная отстраненная мысль. Он понял: ему повезло, дьявольски повезло. Он увидел то, что видели немногие. Лицо Дракона, которое, впрочем, тоже было всего лишь маской из костей и плоти. Однако эту маску мог содрать только сам хозяин.

Барс узнал его по ряду признаков. В конце концов, легенды времен его молодости обманывали во многом, но не во всем. Сейчас трудно поверить, а ведь он тоже был когда-то щенком и жадно впитывал все, о чем говорили супера или испуганно шептались миты. Завораживающее влияние носителей СИЛЫ не обошло его стороной. И оставался без ответа только один вопрос: сколько жизней у этого… демона?

Барс смотрел снизу вверх — Дракон был выше на целую голову и гораздо шире в плечах. В красном тяжелом сиянии, истекавшем из фонаря (словно кулак выдавливал из сердца остатки крови), открытые части его лица и рук и впрямь казались освежеванными. Улыбка сверкала, как лезвие. В глазницах чернела бездна. И, конечно, он излучал СИЛУ. Это создавало почти зримый эффект дрожания окружавшего его прозрачного кокона…

Барс понял: можно выпустить обойму в упор, но вряд ли хоть одна пуля достигнет цели.

Дракон медленно выпрямил руку, протягивая ее к его лицу. Старику понадобилось невероятное усилие воли, чтобы остаться в неподвижности. Все его существо протестовало против этого вопиющего нарушения границ дозволенного, против насилия над сутью суперанимала. В его позвоночник будто всадили раскаленый стержень, а шерсть взмокла, и по коже пробегали волны зуда, неотличимые от содроганий.

Мерзость, мерзость прикосновения другого самца… Невыносимо…

Сильнее чем когда бы то ни было Барс чувствовал себя зверем с проблесками разума — загнанного зверя, который РАЗРЕШИЛ кому-то (хозяину?!) положить ладонь себе на голову, признавая в чужаке доминанта, в то время как ревущие инстинкты требовали одного: впиться зубами в эту ладонь и драться до последнего.

Самое дикое заключалось в том, что Дракон прекрасно понимал, чего стоила Барсу мучительная борьба с самим собой. Он рисковал, применяя пытку, после которой ему мог достаться лишь бесполезный труп. Но он выиграл. Ценой смерти звериной половины разум победил инстинкты.

Дракон не ошибся. Выбери он кого-либо помоложе — и все закончилось бы простым убийством. Но Программа требовала изощренного манипулирования. Ему нужен был опытный и ХОЛОДНЫЙ супер, чтобы уравновесить излишнюю эмоциональность этой глупой самки Наксы. Потом он позаботится о Третьем…

Дракон приложил два своих твердых, как сучья, пальца ко лбу Барса. Тот превратился в статую, внутри которой осталось пепелище отбушевавшего пожара. Действительно ОСТЫВАЮЩЕЕ пепелище. И лишь жалкие призраки, разорванные фрагменты, разбитые осколки личности блуждали в тоскливой воющей пустоте. Барс тщетно пытался «собрать» себя в единое целое. А потом началось новое испытание, еще более жестокое.

Он вдруг УВИДЕЛ. И даже не увидел, а будто перенесся на несколько мгновений в другое место, отстоявшее от бункера на тысячи километров.

Он оказался в темном подземелье, превращенном в тюрьму, возле медвежьей ямы, накрытой металлической решеткой. Каждый прут был толщиной с запястье. И в эти прутья вцепились чьи-то ободранные окровавленные руки с вырванными когтями.

Барс смотрел вниз чужими глазами, и в поле зрения появились тяжелые сапоги, которые наступили на пальцы, дробя суставы…

Стон раздался прямо у него в голове… Он не мог отвести взгляда, потому что зрачки ему не принадлежали. Он был только призраком, подсаженным в чью-то плоть…

Дно ямы оставалось неразличимым. Там, в жуткой, беспросветной и зловонной (Барс даже почуял смрад экскрементов) глубине угадывалось обращенное кверху лицо. Лицо его сына.

И едва ли не страшнее, чем само заточение, было выражение, застывшее на этом лице. То, чего не смогла смыть даже боль. Немая, долгая, безнадежная мольба…

Барс не мог представить себе, что надо сделать с суперанималом, чтобы превратить того в раба, который мочится под себя и жрет собственное дерьмо, сходя с ума от голода…

— Хватит! — прохрипел он сквозь зубы (все еще чужие зубы!) и не узнал голоса. Он с трудом ворочал языком; челюсти были будто сведены судорогой. — Я сделаю все, что ты хочешь.

— Я знаю, — сказал Дракон, прерывая контакт.

И Барс ВЕРНУЛСЯ.