Глава IV
Синяя папка Генерала могла поведать о волках много интересного.
Серые разбойники, беспощадно истребляемые в довоенные и в послевоенные годы, последнюю четверть века чувствовали себя в большей безопасности — медленно, но уверенно восстанавливали поголовье, вновь исподволь заселяли очищенные было районы.
Иные скорбные на голову радетели природы подняли в семидесятых шум в защиту братьев-люпусов: дескать, санитары природы, выбраковывают слабых и больных животных, необходимы, как экологическое звено…
Все так, за исключением одной малости: эти выкладки верны для девственных лесов, где нет почти людских поселений. А с человеком серые мирно никогда не уживутся. Да — истребляют слабых и больных копытных. Хорошо. Истребили, оздоровили популяцию. Результат: здоровые лоси бегают быстро, да и копытами норовят отбиваться: хрясь — и пополам волчий череп. Но подрастающие волчата жрать хотят, между прочим. А рядом коровы, овцы, козы — ни убежать, ни отбиться не могут. Собаки — хоть родственники, но в голодуху родство забывается. И, самое страшное, зимой, когда скот не выпасают, — люди. Тоже легкая добыча…
Любой крестьянин такие вещи знает с детства, его сказочки Киплинга о серых братьях не умилят. Но кто же из городов к крестьянам прислушивается? В городах показывали трогательные передачки о прирученных лобастых волчатах, журналисты марали газетные полосы доказательствами волчьей необходимости и полезности… Нарасхват шли Фарли Моуэтт, Сетон-Томпсон и Джек Лондон, Высоцкий хрипел о гордых волках и паскудах-егерях. В кинотеатрах крутили «Лобо» — вершину волкофилического маразма, усугубленного прогрессивной идеологией (в фильме эксплуататоры-скотовладельцы притесняли свободолюбивого волчару, а пролетарии прерий, значит, выступали с ним в союзе — это надо было видеть!).
И процесс пошел.
Премии за убитых волков стали мизерные, дефицитных товаров в обмен на сданные шкуры уже не продавали. Прекратились многолюдные облавы, отстрел с самолетов и вертолетов; свернули выпуск волчьих капканов и ядов.
Да еще, как на грех, в те же времена поход на нарезное охотничье оружие объявили — и в самом деле недосмотр выявился. В стране два миллиона охотников, у половины есть и нарезные стволы, помимо дробовиков. Шестьдесят дивизий полного состава вооружить можно! А ну как не туда стволы повернутся? Где-то наверху все посчитали, схватились за голову, срочно приняли меры — карабины с мелкашками изымали, у тройников рассверливали нарезной ствол… Промысловикам, правда, оставили, и на том спасибо.
Но волки только радостно скалились, когда с полутора сотен метров по ним пытались лупить из гладкостволок…
Короче, результаты не задержались.
Спохватились лет через двадцати, когда стал о не до умиления: серые собирали жатву скота обильнее, чем все болезни и эпизоотии вместе взятые.
И — гибли люди.
Попытались раскрутить маховик обратно, волки отчаянно сопротивлялись — самый пластичный вид, выживают всюду, в пустыне, горах и тундре, — а подаренные двадцать лет использовали на всю катушку. Истребляли глупых — выжившие меняли тактику. Учились не бояться флажков, не трогать отравленные приманки, обходить капканы. Появились молчаливые волки — вопреки природе абсолютно не выли, не выдавали логово. Самые наглые селились буквально на городских окраинах, промышляли на зловонных свалках мясокомбинатов — и благоденствовали, кто же из городских не примет волка за бродячую крупную собаку?
Возобновившаяся война шла с весьма переменным успехом…
Всех этих подробностей старик не знал. Но с детства усвоил твердо: видишь волка — стреляй!
Но! Про волков в окрестностях Александровской старик не слышал. Вернее, слышал один раз. От Васи — так, и только так, называли этого весьма уже пожилого рыболова, постоянно ловившего на Кузьминской дамбе, все его знакомые. Не по имени-отчеству и не просто по отчеству — Вася, и все.
Вася утверждал, что видел волка на зимней рыбалке. Всего в паре километров от поселка. Серый перемахнул замёрзшую Кузьминку и залег в кустах на правом берегу. Затаился. Вася, упорно сидевший в полное бесклевье на водоеме в гордом одиночестве, подумал, подумал, да и засобирался домой. Кто его знает, какие у нежданного соседа планы на ближайший ужин. Вот и вся история. Не слишком авантюрно-героическая — и поэтому вполне возможная.
Больше никто и никогда в последние годы волков здесь не встречал. Что, конечно, ничего не значит. За четыре ночные ходки серые могут пересечь область с севера на юг — легко. И все равно сомнительно. Такие переходы они делают в зимний голод, это старик знал точно. Летом далеко от логова не уходят — пестуют волчат. Или… логово здесь, под боком?
Совсем исключить такой расклад нельзя. Но и особо рассматривать не стоит — маловероятен. Значит, остается только последний вариант. Самый хреновый из всех возможных. Самый пакостный…
Старик одолел наконец ведущий от выпаса косогор, вышел на натоптанную тропу. Постоял, пережидая колотье в боку. И сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Не ту вы выбрали корову, суки.
Не грозил, не пугал, просто проинформировал.
— Не понимаю одного — почему их так мало? — спросил Капитан, словно все остальное в этом мутном деле было ему понятно. — Если бы сработал весь контейнер, началось бы такое… А тут всего один, много — два…
— Тебе мало? — недобро удивился Генерал. — Может, выпустить еще несколько для комплекта?
И добавил серьезно:
— Не ломай голову. Можно придумать с десяток вполне правдоподобных версий — а что толку? Ничем они нам не помогут. Какая разница на данном этапе? Что имеем, то и имеем…
Они не знали, что больше месяца назад…
…от всего увиденного у Зуева перехватило горло — работал он первый год, и это дело оказалось лишь третьим на его счету, связанным с трупами. Но те, первые два жмурика, ни в какое сравнение не шли: убитый током в результате преступной халатности и жертва бытовухи — банального убийстве кухонным ножом после совместного распития… Труп того зарезанного алкаша тоже, конечно, не картина Рембрандта, но сегодняшнее зрелище… Никакие фотографии из старых дел, никакие казенные строчки протоколов не передают, к примеру, запаха — тяжелого запаха смерти… А уж вид… Зуев старался, чтобы взгляд не захватил сразу всю картинку, специально фокусировал его на отдельных деталях кровавого месива — и все равно через пять минут не выдержал, ушел в дом, оставив хлопотать у трупов экспертов и фотографа…
Дикий разгром внутри не добавил ему душевного спокойствия — следы первобытного, просто животного буйства действовали угнетающе — но здесь по крайней мере не было крови и разбросанных по траве частей тела. И сдавившая глотку невидимая петля понемногу ослабла… Зуев сглотнул комок в горле, подошел к раковине, повернул кран — легкое шипение, бульканье где-то в глубине труб. Ему повезло, ему несказанно повезло, не иначе как родился под счастливой для прокурорских работников звездой, — вода из брошенного отвернутым крана ушла в канализацию. Не вся — на дне водонапорного бака оставалось около ста литров, резерв на случай непредвиденных поломок системы, но чтобы добраться до них, надо было завернуть один и открыть другой вентиль наверху, у бака… Зуев всего этого не подозревал, как не подозревал о своей счастливой планиде, — увидел пластиковую пятилитровую бутыль с водой, отыскал целый стакан в груде битой посуды, налил и выпил. Присел на стул с измочаленной свинцом спинкой, задумался…
Работу с отпечатками здесь уже закончили, хотя она казалась чистой формальностью, картина и так ясная — сосед бизнесмена не уследил за крупной и опасной собакой, буквально разодравшей мальчика… Не уследил и схлопотал заряд картечи в голову от озверевшего при виде такого зрелища отчима пацана. Да тут и озвереешь… Зуев готов был прозакладывать все свой шансы дослужиться до прокурора района за то, что отпечатки на брошенной «Сайге» принадлежат хозяину дачи и никому иному. Осталось только взять убийцу. Особо сложной его поимка не представлялась, очень даже может быть, что успокоится, все обдумает и явится завтра с повинной… И если хороший адвокат построит защиту на том, что убитый натравил пса на мальчика и пытался натравить на Колыванова… Да, тут можно отделаться дешево…
Зуев выпил еще стакан воды и неохотно, вышел на улицу… Всего этого Капитан с Генералом не знали. Сводку, где упоминалась трагедия в Редком Кузьмино, Капитан видел, он поглощал тогда огромные массивы информации, пытаясь найти хоть какую зацепку, но — прочитал на лету, в полном смысле слова, через час после взлета борта Печора — Усть-Кулом, и внимания она не привлекла. Да и с чего? Мало ли убийц и грабителей, мошенников и аферистов объявляют в розыск? Про обстоятельства, предшествовавшие убийству, сводка умалчивала…
Дело Колыванова всплывет несколько месяцев спустя, когда Катя, жена бизнесмена (так ни разу с тех пор и не побывавшая на заколоченной даче), отчается в способности следствия дать приемлимые для нее объяснения случившемуся — и обратится к частным сыскарям…
Хотел вернуться незаметно — не получилось. Из-за забора моментом высунулась Клавдия, соседка. После смерти жены она — одинокая, пятидесятилетняя — все чаще цепко поглядывала на старика и его хозяйство.
Он прикрыл калитку, брякнул к поленнице обрывки цепи и фомку. И тут Клавдия — поняла.
— И-и-и… А где Магдалена-то, Степаныч? Свели?!
— Сожрали, — мрачно и коротко сказал старик, с тоской предчувствуя, что сейчас придет цунами причитаний, ужасаний, выражений сочувствия и пустопорожних советов — и все на фоне болезненно-сладострастного бабьего любопытства.
И оно пришло.
