11
Около четырёх часов пополудни в бухту на вёслах ворвался двухкорпусный красавец «Пуа Ту Тахи Море Ареа», ведя на буксире гружённый циновками гонорар. Смуглые воины, вскинув сверкающие гребные лопасти, прокричали что-то грозно-торжественное. На правом носу катамарана высился Таароа, опираясь на трофейную резную дубину «Рапапарапа те уира».
На берегу к тому времени всё уже было готово к приёму гостей. Наталью и Галку с обычным в таких случаях скандалом загнали в хижину. Толика обернули куском жёлтой тапы. Валентин держал пальмовую ветку. Закрытый циновкой портрет был установлен Фёдором на бамбуковом треножнике. Лёва изображал стечение народа.
Гребцы развернули катамаран и погнали его кормой вперёд, ибо только богам дано причаливать носом к берегу. Трое атлетически сложенных молодых воинов бережно перенесли Таароа на песок, и вожди двинулись навстречу друг другу.
Вблизи Таароа вызывал оторопь: если взять Толика, Фёдора, Валентина и Лёву, то из них четверых как раз получился бы он один. Когда-то славный вождь был покрыт татуировкой сплошь, однако с накоплением дородности отдельные фрагменты на его животе разъехались, как материки по земному шару, открыв свободные участки кожи, на которые точили акульи зубы местные татуировщики.
Так что Фёдор ничего не придумал: Таароа действительно щеголял в новой наколке. Справа от пупа втиснулась известная формула с клювиком. Колдун (он же придворный татуировщик), по всему видать, был человек практичный и использовал украденное уравнение везде, где только мог. Забавная подробность: пальмовую ветку за Таароа нёс именно он, опасливо поглядывая на Валентина, который следовал с такой же веткой за Толиком. Впрочем, простите. Толика теперь полагалось именовать не иначе как Таура Ракау Ха’а Мана-а. Это громоздкое пышное имя Лёва переводил следующим образом: Плотник Высокой Квалификации С Колдовским Уклоном. Под колдовским уклоном подразумевалось использование металлических инструментов.
После торжественной церемонии соприкосновения носами вожди воздали должные почести мотку медной проволоки и повернулись к портрету. Дисциплинированные воины с копьевёслами стали за ними тесным полукругом в позах гипсовых статуй, какими одно время любили украшать парки культуры и отдыха.
Лёва нервничал. В глаза ему назойливо лезла тяжёлая «Рапапарапа те уира» на плече Таароа. Оглянувшись, он заметил, что одна из циновок в стене хижины подозрительно колышется. Тупапау?
— Давай, — сказал Толик, и Фёдор со скучающим видом открыл портрет.
По толпе прошёл вздох. Воины вытянули шеи и, словно боясь потерять равновесие, покрепче ухватились за копьевёсла.
— А!! — изумлённо закричал Таароа и оглушительно шлёпнул себя пятернёй по животу.
Лёва присел от ужаса. Циновка, ёрзавшая в стене хижины, оторвалась и упала. К счастью, Наталья успела подхватить её и водворить на место, оставшись таким образом незамеченной.
— А!! — снова закричал Таароа, тыча в пузо на портрете толстым, как рукоятка молотка, указательным пальцем.
— А-а-а… — почтительным эхом отозвались воины и, забыв о субординации, полезли к холсту. Оперативнее всех оказался колдун: он просунул голову между двумя вождями — живым и нарисованным. Округлившиеся глаза его метались от копии к оригиналу и обратно. Ему ли было не знать эту татуировку, если он год за годом с любовью и трепетом ударял молоточком по акульему зубу, доводя облик Таароа до совершенства! Да, он украл у Валентина формулу, но не механически же, в конце-то концов! Формуле явно недоставало клювика, и он этот клювик дорисовал… А теперь он был обворован сам. И как обворован! Линия в линию, завиток в завиток!..
До такой степени мог быть ошарашен лишь криминалист, встретивший двух людей с одинаковыми отпечатками пальцев.
Что до Таароа, то он, растерянно вскрикивая, ощупывал свой расплющенный доблестный нос, словно проверяя, на месте ли он. Пока ещё было непонятно, угодил ли Фёдор старому вождю или же, напротив, нанёс ему тяжкое оскорбление, но что потряс он его — это уж точно.
А события, между тем, развивались. Оплетёнными татуировкой ручищами Таароа отодвинул толпу от портрета и, одним взглядом погасив гомон, заговорил.
О, это был оратор! Таароа гремел во всю силу своих могучих лёгких, перекладывая периоды великолепными паузами. Жесты его были плавны и выразительны, а в самых патетических местах он взмахивал грозной «Рапапарапой», рискуя снести головы ближестоящим.
Вождь что-то собирался сделать с Фёдором. Причём он даже не угрожал и не призывал к этому, он говорил об этом, как об уже случившемся событии. Но вот что именно собирался он сделать? Глагол был совершенно незнаком и поэтому жуток. В голову лезло чёрт знает что.
Толик уже клял себя за то, что пустил дело на самотёк, полностью доверившись художественному чутью Фёдора, а Лёва всерьёз прикидывал, куда бежать. Странно было видеть, что сам Фёдор Сидоров нисколько не обеспокоен, напротив, он выглядел ужасно польщённым. У Толика внезапно забрезжила догадка, что Фёдор понимает, о чём идёт речь, — не зря же он в конце концов интересовался разными там легендами и ритуалами.
— Чего он хочет? — шёпотом спросил Толик Фёдора.
— Да усыновить собирается, — ответил авангардист как можно более небрежно.
— Усыновить?!
По местным понятиям это было нечто вроде Нобелевской премии.
То ли Таароа стал излагать мысли в более доступной форме, то ли, зная общее направление речи, друзьям было легче ориентироваться, но теперь они понимали почти всё.
Вождь вдохновенно перечислял предков, отсчитывая их по хвостикам и завиткам татуировки, оказавшейся вдобавок генеалогическим древом. Указывая на проломленный нос, он цитировал балладу о «Рапапарапе» и утверждал, что искусника, равного Фёдору, не было даже в Гавайике. Видимо, имелись в виду Гавайские острова.
Затем он дипломатически тонко перешёл на другую тему, заявив, что Таура Ракау тоже великий человек, ибо никто не способен столь быстро делать прочные вещи из дерева. Жаль, конечно, что ему — свыше — запрещено покрывать их резьбой (выразительный взгляд в сторону медной проволоки), но можно себе представить, какие бы запустил Толик узоры по дереву, не лежи на нём это табу.
Кроме того, Таура Ракау отважен. Другой вождь давно бы уже сбежал с этого острова, где — по слухам — обитает жуткий тупапау в облике свирепой женщины с глазами, как у насекомого.
В общем, он, Таароа, намерен забрать Фёдора с собой на предмет официального усыновления. Если, конечно, августейший собрат не возражает.
Толик не возражал.
Такого с Фёдором Сидоровым ещё не было — в катамаран его перенесли на руках. Воины заняли свои места и в три гребка одолели добрый десяток метров. Фёдор сидел на корме, и на лице его, обращённом к берегу, было написано: «Мужики, какого рожна? Я же говорил, что вы ничего не понимаете в искусстве!»