Глава 23
И проклял Демон побежденный
Мечты безумные свои…
Михаил Лермонтов
Пожалуй, Никита Кляпов был единственным человеком, не затронутым паникой, когда исчезли скоки. Исчезновения этого он просто не заметил, поскольку, связавшись с совершенно безнадежной глыбой, провозился с ней до наступления ночи. Обколов ее со всех сторон и так и не подобрав ключика, Никита рассвирепел. Дело в том, что с момента прекращения голодовки ему постоянно хотелось есть. Причем зверски. Сам процесс ломки уже не доставлял Кляпову таких мучений, как прежде, – напротив, он вызывал в нем теперь чувство извращенного циничного удовлетворения.
«Да, крыса! – в такт ударам мыслил Никита, как бы нанося их в исступлении самому себе. – Хотели крысу?.. Получите крысу! Завершенность? Соразмерность? Вот вам завершенность! Вот вам соразмерность! В мелкие дребезги.»
До мелких дребезг, впрочем, было еще далековато. Глыба упрямилась. Создавалось впечатление, что никакой напряженки в ней нет вообще, а если и есть, то затаилась где-нибудь в середине. День померк, нахлынули серые сумерки, а взаимное истязание все продолжалось. Глыба постепенно съеживалась в исклеванный колобок и наконец взорвалась, когда там уже, казалось, и взрываться-то было нечему.
Никита бросил ломик и, чувствуя полное душевное опустошение, присел у соседнего камушка. Все выданные надзоркой шесть тюбиков (почему так мало?) он прямо на месте слопал чуть ли не с оболочкой. Крест сказал: завтра рассчитываться… Да провались он, этот Крест…
С такими вот отчаянными мыслями Никита Кляпов, учтя на этот раз свой прежний опыт ночевок на голом полу, влез на комодоподобную глыбу с удобной продольной ложбинкой наверху и устроился в этой ложбинке на ночлег. Идти к себе не было сил. Да и что там делать?
* * *
Одной из жизненных трагедий Никиты Кляпова был сладкий утренний сон. Дома он из-за этого вечно опаздывал на работу, а здесь упускал самые выгодные камушки, поскольку хозяева отгружали их перед самым рассветом. И, если верить тому же дедку, момент появления новых камушков подстеречь никому еще не удавалось…
Короче, разбудило его тревожное чириканье побирушек. Никита поднял голову и несколько оторопел. Утро было как утро. Но в десятке метров он увидел пару совершенно прелестных глыбок с выпяченными чуть ли не наружу напряженками. А день, между прочим, давно уже занялся. Как это они убереглись, такие простенькие, от хищного взора той же Клавки?.. К счастью, Никита за последнее время довольно крепко усвоил первый принцип бытия: не зевать! Поэтому он не стал задаваться пустыми вопросами и, нашарив ломик, соскользнул со своей глыбы.
Оба камушка Кляпов буквально расплескал, потратив на каждый ударов десять, не больше.
«Почин есть», – мысленно отметил он, собирая в прикрепленную к поясу сетку сначала два, а потом еще три тюбика.
Впрочем, пока обогнул опору, сетка, можно сказать, опустела. Никита отбросил оболочку предпоследней капсулы – и замер вновь. Открывшийся перед ним проулок нежно сиял россыпью некрупных белых глыб. Пиршество для ломика – да и только!
И лишь когда набитая капсулами сетка огрузла, растянулась и стала поскрипывать на ходу узелками, Никиту наконец посетила мысль: а что это ему до сих пор никто не попался навстречу?
Откуда-то набежала стайка взъерошенных и непривычно притихших побирушек. Отяжелевший, благодушный от сытости Никита хотел даже бросить им пару тюбиков, но понял вдруг, что зверьки окружили его полукольцом вовсе не ради подачки.
– Де? – взволнованно чирикнул один из них (Не Телескоп. Телескоп – крупнее). – Ок!
– Что где? – не понял Кляпов.
– Ок! – Лупоглазый взволнованно тыкал розовым пальчиком в покрытие.
Никита огляделся. Овалов неизвестно откуда падающей тени на мерцающем стеклистом покрытии нигде не наблюдалось.
– Н-не знаю… – проговорил Никита, ощутив внезапный озноб.
Стало быть, никто не вышел поутру разбивать глыбы, потому что… Потому что не смог. Потому что исчезли скоки… Никита в ужасе обвел взглядом бледно-золотистые громады опор, ставшие вдруг в его понимании склепами. Ромка, Василий, Крест, Пузырек, Лика… все они были заперты там, внутри… Может быть, сейчас они колотятся о стены, пытаясь…
«Да ладно тебе чушь молоть! – мысленно прикрикнул на себя Никита Кляпов. – Колотятся! Да эти стенки пинками прошибить можно…»
Однако же не прошиб до сих пор никто…
«Это Ромка! – осенило Никиту. – Опять что-нибудь натворил с кабелями…»
Ну, если так, то ничего страшного. Исправят, что он там разворотил, – и опять все придет в порядок…
Авдруг – не Ромка? Вдруг – сами хозяева? Этакий вариант Ноева ковчега, а? Грешников – к ногтю, а праведника…
Никиту вновь обдало ознобом.
С обществом у него были давние счеты, но жить одному? Здесь?
Не зная, на что решиться, он двинулся к ближайшей опоре и, возможно, минут через пять, взвинтив себя окончательно, принялся бы крушить стену, пытаясь проломиться к кому-нибудь из узников.
Но тут он увидел скок. Теневое пятно лежало аккуратным овалом у самой стены, словно никуда и не исчезало. А секунду спустя из проулка неподалеку прянул и заметался по пятачку истошный нечленораздельный вопль. Как выяснилось впоследствии, это вопила от радости вырвавшаяся наружу Клавка.
* * *
Прав, трижды прав был мудрый Пузырек: без Клавкиного броневичка жизнь теперь стала просто немыслима. Вот уже второй раз кипели страсти вокруг глыбы, слегка похожей на постамент Медного Всадника. Кто первым произнес имя Ромки – неизвестно. Такое впечатление, что все заподозрили его одновременно. Хотя, если вдуматься, Лика с Василием о его проказах уже знали, знал и Никита, но они вроде никому Ромку не продавали… Разве что обмолвились невзначай…
– Что? Не правда? – надрывалась Клавка. – Я вас когда еще предупреждала – кто-нибудь меня послушал? Ну, правильно, не вашу ведь стенку развалили – Клавкину! А я уже тогда видела, что это за чудо к нам пожаловало! И все молчали! Слова никто не сказал! Маше от него – навар, Пузырьку – навар! Леше колпачок нальешь – он тебе лезгинку станцует! А эта бесстыжая! У всех на глазах к себе его уволокла! Что? Не так?
– Закрой пасть! – гаркнул Василий. – Чего ты тут без разбору поливаешь-то?
– А ты вообще прижухни! – вскинулась Клавка. – Кто его в тарелку загнал? Я, что ли?
– Во! – молвил Пузырек с видом тонкого ценителя. – Заплющила языком. Лоском всех кладет…
– Дозвольте слово молвить… – давно уже блеял и дребезжал дедок Сократыч.
– Нет, пусть она выйдет! – не унималась Клавка. – Пусть она скажет!
Бледная Лика раздвинула стоящих и стремительно шагнула к броневичку. Обернулась. Все примолкли.
– Я сама обо всем узнала позавчера, – несколько надтреснутым и все же твердым голосом начала она. – И сказала. Или – или. Или я, или продолжай в том же духе. Ночью он отключил скоки. Сегодня утром я его встретила. И сказала. Что больше его знать не желаю. – Лика с вызовом оглядела собравшихся. – Еще вопросы будут?
Толпа ошарашенно молчала. Лика прошла на место и присела на камушек рядом с Василием. Тот ободряюще пожал ей руку.
– Дозвольте слово молвить…
– Тихо! – рявкнул Леша Баптист. – Дайте сказать! Тут вон дедок рвется!
Седенький румяный Сократыч тоже на броневичок не полез – стал у подножия и с ласковым любопытством оглядел собравшихся.
– А какие вы, собственно, собираетесь принять меры к нашему… м-м… нарушителю спокойствия?
– Да бойкот объявить – и все дела! – напрямик брякнул кто-то.
– Очень мило… – Сократыч благосклонно покивал. – И как, по-вашему, он на это отреагирует?
– Да пусть как хочет, так и реагирует!
– Например, отключит скоки на несколько дней кряду? – предположил Сократыч. Собрание так и оцепенело.
– Спасибо, у меня все, – кротко молвил дедок, отходя в сторонку.
– Да что ж это такое? – страдальчески взвыла с вершины броневичка опомнившаяся первой Клавка. – Из-за одного поганца…
Все разом загомонили. Потом рядом с Клавкой на выдающемся вперед уступе глыбы появилась кольчужно мерцающая спецовка Пузырька. С извечной своей мудрой улыбочкой морщинистый умелец простер руки, словно нашаривая дорогу в темноте, и вскоре добился относительной тишины. Уж больно странно было видеть аполитичного Пузырька, собравшегося толкать речь.
– Значит, чего? – сказал он. – Мне ж ведь тоже работать надо. Сами же скулить начнете, если гнать перестану… Меры, да? А какие тут меры? Дедок-то прав: обидится – хуже будет… Значит, что я предлагаю… А перетерпеть недельку!
Толпа помедлила мгновение, а затем взорвалась, как глыба, если тюкнуть ее в самую что ни на есть напряженку. Мудрый Пузырек подождал, пока вопли спадут, и снова принял позу слепца, наслушивающего руками дорогу.
– Причем – как? – невозмутимо продолжал он, – А как обычно. «Здравствуй, Рома… Как дела?..» Будто ничего и не было… Вы мне поверьте! Я в людях не ошибаюсь. И в Ромке тоже… Вот Вася не даст соврать… А? Вась? Что я тебе тогда говорил?..
– Идет! – приглушенно и отрывисто предупредил безымянный мужичок, выглянувший на всякий случай за ребро опоры и тут же отшатнувшийся назад.
Толпа с голодным урчанием повернулась к выступу, из-за которого вот-вот должен был показаться виновник смуты.
– Цыть! – страшным шепотом одернул всех Пузырек. – Кто на него разок покосится – ни колпачка потом не налью! Клавка, закрой рот! Чтобы слова от тебя никто не слышал!
Из-за угла ленивой, расслабленной походкой выволокся Ромка. Остановился. Чуть выдвинул вперед голенастую ногу, сложил руки на груди и с откровенным ехидством оглядел собравшихся. На устах его играла демонская улыбка. Что Василий и Лика сидят рядышком на одной глыбе, он как бы и не заметил.
– А-а, Рома? – умильно сощурился Пузырек. – Ну хоть ты им скажи. Ну куда это годится, что все
Стены матом исписаны? У Клавки вон кто-то словечко вырубил, а вчера вот у Леши над самой завалинкой…
– Главное, у кого! У слабой, беззащитной женщины! – весьма натурально заголосила Клавка. Дура-дура, а подыграла в самую точку.
Леша сообразил огрызнуться – и пошло-поехало. Скандал заваривался – пальчики оближешь! Слишком уж свежи были раны, связанные с наскальными надписями.
На веснушчатой физиономии Ромки проступило смятение. Он даже вроде обмяк малость: выдвинутую вперед ногу подобрал и руки расплел. Нет, не такой он ждал встречи.
– А у меня! У меня! – визжала вскочившая Люська. – Все равно ведь узнаю, кто этим занимается!
Ромка попятился. Демонская улыбка сгинула. В отверстых глазах хулигана стыли теперь обида и растерянность.
* * *
– А вот фиг вам! – злорадно выговорил Ромка, протискиваясь среди пульсирующих стеклистых труб, дышащих на него то жаром, то холодом. В правой он чуть на отлете держал провисший конец тонкого тускло-серого световода-бритвы. Было теперь в Ромке что-то от зубного врача со шнуром бормашины в руке.
Жертвами его на этот раз стали две трубы, каждая толщиной примерно с запястье. Одна пульсировала алым, другая – изумрудным. Перерезав обе на уровне собственной талии (чтобы удобнее потом было работать), Ромка отбросил за ненадобностью тускло-серый световод и, должно быть, подражая ковбою, вскинул оба гибких стеклистых шланга срезами вперед.
Два луча (а точнее – два потока вспышек) прорезали цветной колышащийся полумрак, и на соломенно отсверкивающей стене возникли два стремительно мигающих пятна – алое и изумрудное.
– Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду! – кровожадно протарахтел Ромка.
Затем состыковал верхний конец алого световода с нижним концом изумрудного и начал бинтовать стык. Ту же операцию он проделал и с другой парой концов. Выбрался из чащи, перешагнул лоснящееся, как чугун, большое кольцо и, сняв с плеча белоснежные ленты шириной с ладонь, озабоченно пересчитал. Маловато. Надо бы еще подрезать…
Выбросился наружу и огляделся, прикидывая, какой еще скок может вести в незаселенку. Кажется, там, за углом…
Скок действительно оказался за углом, но, попав в очередную необитаемую опору, Ромка сразу увидел, что никакая она не очередная. Здесь он уже был. Перемкнутые и перебинтованные световоды словно побывали под дождем. Крупными каплями вспыхивали на них комочки слизи – ремонтные улитки поспешно проедали Ромкину обмотку, чтобы дать световодам возможность разомкнуться и срастись правильно.
– А вот фиг вам! – сказал Ромка, подходя и смахивая слизняков на покрытие. – Кши! А то Клавку позову.
* * *
Выбравшись поздним утром из последней поврежденной им незаселенки, где он и заночевал, свернув кольцом смоляной парящий над полом кабель, Ромка не на шутку струхнул. Покрытие под ногами полыхало алым, колонны яростно тлели, как золотые уголья в топке. По полу и потолку время от времени пробегали голубые сполохи. Казалось, мир был объят пламенем.
«Вот это я даю!» – возникла наконец трепетная, запинающаяся мысль.
Малость опомнившись, Ромка осторожно коснулся раскаленной с виду стены и убедился, что она по-прежнему прохладна. Босые подошвы тоже никакого жара не ощущали. Удостоверившись в безобидности изменений, Ромка немедленно исполнился обычной своей гордыни и двинулся проулком, любуясь золотыми отсветами на розовых глыбах.
За скруглением опоры стояли сильно озадаченные Леша Баптист, Маша Однорукая и дедок Сократыч. Руки их и лица при таком освещении казались окровавленными. Каждый вертел в пальцах хрустальные полупрозрачные пирамидки размером с грецкий орех, а дедок – так даже пробовал острие кристалла на зуб.
– Нет, как хотите, а съедобным это быть не может, – подвел он итог. – Во всяком случае, для людей… Хм… Надо бы предложить побирушкам… Хотя нет, вряд ли. Наверняка откажутся…
– Привет, – сказал Ромка, подходя. – Дай-ка посмотреть…
– Чего хватаешь! – Леша ревниво отдернул пирамидку. – Иди вон камушек долбани – они тебе тоже таких отвалят…
– Вместо тюбиков, что ли?
– Ну!
– Только, Рома… – встревожился дедок. – Вы уж побольше какой-нибудь, потруднее камушек возьмите! А которые полегче мы уж сами после полудня разобьем, когда все починят… Экзотика экзотикой, но есть-то, знаете, хочется…
Ромка хмуро на него покосился и ничего не сказал. Трудиться чуть ли не полночи, перемкнуть чертову уйму световодов – и никакого впечатления! «Когда починят…» Конечно, починят – куда денутся!
Маша Однорукая крутила кристалл так и эдак. Пирамидка вся изнутри переливалась, от граней отскакивали фиолетовые искры. Красивая штучка…
– Световодом дырку проколоть… – сосредоточенно бормотала Маша. – А не выйдет – так просто оплести, и пускай болтается…
Леша озадаченно хмыкал и почесывал мясистое ухо.
– А знаете, кстати, что все это доказывает? – увлеченно журчал дедок. – Это доказывает, что для ломки камушков хозяева используют не только людей. Ведь вполне логично предположить, что где-то рядом располагается мирок, подобный нашему, и что трудятся там существа, для глаза которых эта жуткая цветовая гамма вполне привычна. И, стало быть, сейчас они точно так же удивляются нашим капсулам, как мы удивляемся их кристаллам… Позвольте, Маша, вы куда? Что вы собираетесь делать?
Маша Однорукая с ломом наперевес весьма решительно направлялась к россыпи глыб, выбирая камушек полегче. Обернулась.
– Так ведь и вправду вот-вот починят! – взбудораженно крикнула она. – Когда нам еще эти штуки выдавать будут? А я из них такое смастрячу – закачаетесь!
* * *
И даже насчет недельки оказался прав мудрый Пузырек. Кошмар действительно длился дней шесть-семь. Потом Ромка то ли устал, то ли просто спекся, убитый равнодушием бесчувственной толпы. Во всяком случае, на седьмой день дедок Сократыч застал его понуро сидящим на волнистом приступочке Клавкиного броневичка. Вид у хулигана был самый унылый. Никаких отклонений от нормы в окружающем мире с утра не замечалось.
Сократыч осмотрелся и, не обнаружив поблизости лишних глаз и ушей, подошел и сел рядышком.
– Рома! – зашептал он. – Между нами говоря, я ведь прекрасно знаю, что последние события – это ваших рук дело. Не бойтесь, я никому не скажу, но и вы меня тоже не выдавайте, ладно?
– А я и не боюсь. – безразлично отозвался Ромка. – Было б кого бояться!
– Вот какая у меня к вам просьба, Рома, – продолжал дедок, по-прежнему стараясь говорить потише. – Между нами: какие именно световоды вы перемыкали? Ну, скажем, в тот раз, когда опоры стали черными, а камушки возникли только к вечеру…
– А я помню, что ли? – вяло ответил Ромка. – Там этих световодов – как собак нерезаных… Дедок опечалился.
– Жаль, жаль… Но, может быть, в следующий раз…
– А ну его на фиг, – сказал Ромка, – Надоело… – Сократыч посмотрел на него с любопытством.
– А чего вы, собственно, хотели всем этим добиться, Рома?
– Достать хотел… – сквозь зубы ответил тот.
– Э-э… Простите, что вторгаюсь… Лику?
– Всех!
– Вот как? – Дедок неопределенно пошевелил седыми бровками, гоняя по лбу морщины. – Всех… Только не подумайте, что я вас осуждаю! – всполошился он. – Хотя, должен признаться, жить при ваших… м-м… экспериментах стало, с одной стороны, труднее – в смысле пропитания, а с другой – интереснее… Достать всех… Хм… Сложную, сложную задачу вы себе поставили, Рома… Ну, судите сами: каждый прекрасно сознает, что унять вас невозможно. Стало быть, выход один – приспособиться. Рано или поздно хозяева исправят нанесенные вами повреждения, и все опять войдет в прежнее русло.
– Да, может, я не вас доставал! – буркнул Ромка.
– Оч-чень интересно! А кого же, позвольте узнать?
– Хозяев!
Дедок слегка отстранился и оглядел Ромку с некоторым изумлением.
– Боже мой! А вы, оказывается, еще и богоборец, Рома… Только боюсь, что хозяев достать будет и вовсе трудненько. Вас вывезли сюда зачем? Ломать, не так ли? То есть, иными словами, повреждая световоды, вы нисколько этим хозяев не удивите. Они должны были предвидеть, что неминуемо найдется активная личность, которая не ограничится одними глыбами и начнет крушить все подряд. И такой вариант наверняка ими предусмотрен… Вы же сами видите, как быстро они залечивают даже, казалось бы, самые страшные раны…
– Значит, говоришь, без пользы? – Ромка засопел.
С сокрушенным видом дедок Сократыч развел ладошки.
– Не вижу возможности, Рома, не вижу возможности! Вот если бы вы вместо того, чтобы ломать камушки, создавали их – это еще, пожалуй, хозяев и озадачило бы… А то бы, глядишь, и оскорбило. А так…
Ромка нехотя повернулся и враждебно оглядел волнистый покатый склон глыбы, на оконечности которой они сидели. Создать такое хулигану было явно не под силу… Отвернулся, ссутулился.
– Так, стало быть, световоды вы не запомнили… – задумчиво продолжал Сократыч. – Жаль, жаль… Но, знаете, даже если не вникать в детали, картина все равно складывается интереснейшая. Я и сам давно уже подозревал, что мы находимся как бы внутри некоего компьютера…
Ромка приподнял голову и посмотрел на дедка с недоумением.
– Ты чего, дед? Ты хоть раз в жизни компьютер видел? Это же телек с кнопками!
– Это все частности, Рома. Я имею в виду, что наш мирок – это малая деталь некоего вычислительного устройства…
– Такое здоровое? – усомнился Ромка. Дедок Сократыч покачал головой.
– Как сказать, Рома, как сказать… Все зависит от размеров самих хозяев. Допустим, что окружающий нас мир для них – не более чем микросхема или как там это называется?.. Я, знаете ли, не кибернетик… Допустим, что глыбы возникают самопроизвольно и каким-то образом вредят работе всего устройства… Скажем, вносят помехи…
– А я сам? – взъершился Ромка, окончательно вовлекаясь в разговор. – Не вношу, что ли?
– Стало быть, причиняемый вами вред, – невозмутимо отвечал дедок, – сущие пустяки по сравнению с тем вредом, которые причиняют эти симпатичные камушки… А представляете, каких трудов в этом случае хозяевам стоило построить ту же «конуру»? Это даже не блоху подковать! Это…
– Дед, а, дед? – внезапно повеселев, перебил Ромка – Вот ты всю дорогу говоришь: я не физик, я не химик… А ты кем вообще работал?
– В библиотеке, Рома, – с ласковой улыбкой отвечал ему дедок. – Всю жизнь в библиотеке…
– А-а… – с уважением протянул Ромка. – А кем? Сократыч замялся.
– Н-ну… Словом, в библиотеке.
– Гардеробщиком, что ли? – ляпнул Ромка, раскатавши рот до ушей.
Сократыч обомлел и уставился на него чуть ли не с ужасом.
Неужто и впрямь – гардеробщиком?
