Евгений Малинин
ИЗВЕРЖОНОК
(Отрывок из романа «Волчья Звезда»)
Князь Всеслав… рыщет волком в ночи…
Слово о полку Игореве
Лето было в зените. Солнце, похожее на стершуюся золотую монетку, висело в бледно-голубом, выцветшем небе и нещадно жгло замерший в полудреме княжий город Край. Жаркая тишина висела над соломенными крышами окраинных слобод, над немощеными улицами, над свинцовыми кровлями княжеского замка. Полдень — не время для работы.
В слободе горшечников, под плетнем, отгородившим небольшую хатку с единственным крошечным окошком, выходящим на улицу, от пыльной дороги, в чахлой, измученной зноем травке копошился небольшой, лет восьми, мальчуган. Одет он был только в коротенькие порточки, голое худенькое тельце загорело до черноты, и этот загар еще больше подчеркивался белыми, выгоревшими волосами, подстриженными «под горшок». Огромные голубые глаза смотрели на мир со жгучим интересом детства и в то же время выдавали некий горький опыт. Мальчишка поймал жука и внимательно его рассматривал, зажав в крошечной ладошке.
Когда он, оторвавшись наконец от жука, поднял голову, его взгляд уперся в горящие зеленым светом волчьи глаза. Здоровенный матерый зверь с широкой белой полосой на шее, широко расставив лапы, стоял в двух шагах от ребенка и внимательно разглядывал его лицо. Мальчик не испугался, а словно бы оцепенел. Несколько секунд маленький ребенок и огромный зверь не мигая рассматривали друг друга, а затем волк чуть приспустил нижнюю губу, показав острый желтоватый клык, и хрипло, нечленораздельно произнес:
— Где твоя мать, маленький изверг?
Мальчик, не отрывая взгляда от зеленых волчьих глаз, медленно поднялся на ноги, изобразил неуклюжий поклон и ответил:
— Я — сирота, господин…
Волк склонил серую от пыли голову набок и еще более невнятно пробормотал:
— Жаль… У твоей матери красивые дети…
После этих слов матерый зверь повернулся, словно потеряв всякий интерес к ребенку, и неторопливой рысью направился к центру городка.
Мальчик проводил волка взглядом, а затем начал медленно отступать к калитке. Добравшись до входа во двор, он быстро юркнул за плетень, стрелой промчался к крылечку хаты и исчез за визгливо скрипнувшей дверью.
Единственная полутемная комнатка хатки казалась очень большой, но это было скорее следствием почти полного отсутствия мебели. Только большой очаг, расположившийся посреди помещения, создавал хоть какое-то ощущение обжитости. Земляной пол приятно холодил ноги, но мальчишка даже не заметил этого. Быстро пробежав к дальней стене комнаты, он присел на корточки перед кучей тряпья, наклонился и, чуть всхлипывая от возбуждения, зашептал:
— Дедушка… дедушка… проснись скорее! Что сейчас было! Со мной многоликий говорил!
Куча тряпок зашевелилась и… успокоилась.
— Дедушка, ну, дедушка же! — снова зашептал мальчишка, запустив ручонки под тряпки и толкая всю кучу. — Ну, проснись! Я тебе сейчас все расскажу.
Куча снова зашевелилась, из-под тряпок показалась огромная грубая рука, которая, пошарив по поверхности кучи, отбросила вдруг большой, толстый лоскут. Из-под него появилось широкое заспанное лицо старика. Большие, водянисто-голубые глаза бессмысленно поморгали, потом в них появилось сознание и старик резко сел, разворошив всю кучу.
— Что случилось? — спросил он гулким, чуть охрипшим от сна голосом и протянул свою огромную ладонь к белой голове внука, словно желая убедиться, что с мальчиком все в порядке.
— Я же тебе говорю, дед, со мной только что говорил многоликий!
Дед моргнул, не глядя, протянул руку в сторону и ухватил за горлышко стоявший рядом глиняный кувшин. Напившись квасу, дед поставил кувшин на место, посмотрел на внука и совсем уже проснувшимся голосом поинтересовался:
— Ты, значит, снова играл за плетнем?!
Мальчик от неожиданного вопроса сел на пол, вздохнул, понимая, что отпираться бесполезно, и молча кивнул.
Дед вздохнул, укоризненно покачал головой, но ругать мальчишку не стал. Вместо этого он погладил его по голове и, умеряя свой могучий бас, спросил:
— Ну, и что тебе сказал твой многоликий?
Мальчик поднял удивленные глаза и в свою очередь задал вопрос:
— Разве тебе неинтересно, какой он был?
— А я знаю, какой он был, — чуть усмехнувшись, ответил дед.
— Откуда? — У мальчишки от удивления округлились глаза, но он тут же сообразил: — Ты смотрел в окно, да?!
Дед отрицательно покачал головой:
— Ты же видел, что я спал… Просто я могу догадаться, что это был волк… ну, может быть, человек, хотя в человеческом облике многоликие по нашей улице не ходят…
— А может, это был ивачь?
— Ну да, — насмешливо оборвал внука дед, — ивачь специально спустился на нашу пыльную улицу с небес, чтобы посмотреть на вот это чудо красоты!
И он легко ткнул в маленький нос внука своим заскорузлым пальцем.
— Да, — мальчишка почесал вихрастую макушку, — это действительно был волк… Но, знаешь, он был такой огромный, с вот такими зелеными глазами!
Мальчишка свел свои ладошки, показывая, какие огромные глаза были у волка.
— И еще у него на шее вот такая белая полоса! — малец азартно мазнул ладошкой по своему горлу.
— И что же он тебе сказал? — спросил дед.
— Он спросил… — мальчик на мгновение замялся, — он спросил, где моя мама.
Дед внимательно посмотрел на внука, и тот, не дожидаясь вопроса, произнес:
— Я ответил, как ты учил… Что я — сирота…
— Он что-нибудь еще сказал? — мягко поинтересовался дед.
Мальчишка отрицательно покачал головой и, спустя мгновение, добавил:
— Он сразу убежал… В город…
Дед снова протянул руку к кувшину, но вдруг остановился, а затем начал с кряхтением выбираться из своей кучи.
— Дедушка, — чуть отодвинувшись, воскликнул внук, — а ты, разве, уже встаешь? На дворе еще очень жарко!
— Ничего, — добродушно буркнул дед, — раз уж ты, Вотушка, меня разбудил, не имеет смысла снова укладываться! Пойду-ка я лучше поработаю, а вечером, по холодку, отдохну.
— Тогда ты вечером расскажешь мне про моего прадеда? — с загоревшимися глазами спросил мальчишка. — Про многоликого Вата?
Дед взглянул на внука, коротко вздохнул и кивнул:
— Расскажу…
Подняв с пола свой кувшин, дед шагнул к выходу. Мальчик вскочил на ноги и припустился следом.
Выйдя на крыльцо, дед внимательно оглядел плавящуюся под знойным солнцем улицу. Она была пуста, но на плотной белой пыли немощеной дороги четко отпечатались крупные пятипалые лапы. Следы пролегали точно посреди улицы и только возле их избы делали петлю.
«Многоликий действительно был огромен! — подумал дед. — Уж не сам ли вожак, не сам ли князь Всеслав, разговаривал с моим мальцом?»
Сзади в него уперлась детская ладошка, и внук звонко спросил:
— Дед, можно я тебе помогу?
— Пойдем, помощник, — усмехнулся дед и двинулся вдоль недавно побеленной стены за угол. За хатой был пристроен небольшой дощатый сарай, в котором располагалась мастерская. Дверь сарая, даже не дверь, а скорее калитка, висела на ременных петлях и вряд ли могла служить преградой для воров. Хотя, правду сказать, в мастерской мало что могло привлечь внимание вора — несколько неплохих ножей, вот, пожалуй, и все. Однако отыскать этот инструмент было довольно трудно, он прятался под ворохами лыка, свернутыми кольцами разной толщины веревок, вязками свежих ивовых ветвей, стопками различных деревянных колодок, от огромных, для хоромных туесов, до крошечных — под детские лапоточки.
Дед Ерохта зарабатывал на жизнь плетением, правда, жизнь его не была богатой, но на хлеб, квас да по праздникам на пряник для внука Вотши им хватало.
День перевалил за середину, и жара начала постепенно спадать. На улице стали появляться слободские жители, ребятишки принялись бегать взапуски, поднимая дорожную пыль. А когда солнце опустилось за дальний окаем леса, с лугов пришло стадо. Коровы, овцы, козы разбрелись по дворам, но к хате деда Ерохты не повернула ни одна животина. Когда в потемневшем небе проблеснула первая звезда, дед с внуком закончили работу и вернулись в хату.
Умывшись и причесавшись, старик и мальчишка направились к большой, ровно опиленной плахе, изображавшей стол. Дед зажег лучину, заранее вставленную в светец, достал с полки, висевшей над столом, большой каравай темного хлеба, кувшин с квасом и две грубо вылепленные кружки. Разлив квас и отрезав от каравая два ломтя, он убрал хлеб на полку и уселся на маленький чурбак, стоявший у стола.
— Ну вот, внучек, — устало проговорил дед, — поработали мы с тобой сегодня очень хорошо, сейчас поужинаем и с чистой совестью можем лечь отдыхать…
— А про прадеда рассказать? — уныло протянул Вотша. — Ты же обещал!..
— Расскажу, конечно, — улыбнулся дед. — Раз обещал.
И они приступили к ужину.
Ели спокойно и деловито, подставляя ладони под куски хлеба и запивая его шипучим квасом. Когда трапеза была закончена, Ерохта вышел во двор сполоснуть кружки, а Вотша забрался в кучу тряпья, служившую им обоим постелью. Дед вернулся, поставил кружки на полку и, задув лучину, улегся рядом с внуком. Мальчишка лежал тихо, его дыхания не было слышно.
«Ожидает», — усмешливо подумал старый Ерохта, а вслух спросил:
— Ну, ты не спишь? Рассказывать, что ли?
— Рассказывай! — немедленно отозвался внук. — Я слушаю…
Ерохта немного помолчал, собираясь с мыслями, вздохнул и начал свой рассказ.
Дозорная стая была невелика — всего пятеро волков, но все пятеро были матерыми, мощными зверями, опытными воинами и следопытами. Ват, вожак дозорной стаи, огромный волчара со странным, темным, почти черным, хвостом, мог спокойно положиться на любого из них. Дозор покинул общий лагерь шестеро суток назад, вожак стаи послал их разведать путь через земли рысей, наметить скрытые тропы, места стоянок, водопои, и вот теперь они возвращались назад. Еще сутки и дозор выйдет в свои земли.
Волки шли ходкой рысью по опушке светлой березовой рощи, сливаясь с кустарником подлеска, а в полуверсте от них у неширокой голубоватой ленты реки виднелись крыши большого села рысей.
«Может, дождемся ночки, да и заглянем к рыськам? — донеслась до Вата охальная мыслишка самого младшего из его стаи, рябого Теньти. — У рысек, говорят, девки — мед!»
«Да для тебя все девки — мед! — немедленно отозвался дружок Теньти, рыжий Кохта, и тут же «подначил» друга: — Только вот беда, нет среди рысьих девок рябых!»
«А мне и гладкие сойдут! — отхмыльнулся Теньтя. — Главное, чтоб их побольше было!»
Теперь уже осклабилась вся стая.
«Это хорошо, что у ребят настроение бодрое», — подумал про себя Ват, а для всех остальных мысль у него была другая: «Потише, потише… А то мыслишки-то ваши вороватые рыси учуют, будут вам тогда рысьи девки! И повнимательнее… роща кончается!»
Роща действительно кончилась, до ближайшего леса, настоящей непроходимой чащи, было с версту, но пройти эту версту предстояло по открытому выкошенному лугу, только несколько невысоких кустиков, да пара-тройка деревьев могли служить волкам хоть каким-то укрытием… А с сельских огородов, где копошились несколько баб с ребятишками, голый луг просматривался до самой лесной опушки!
Ват остановился в легкой тени последней березы и прилег в высокую траву. Нет, трава не скрывала волка, он просто хотел немного поразмыслить и хотя бы приблизительно наметить тропу, по которой стая пойдет к лесу. Волки, следовавшие за Ватом, тоже прилегли. Никто больше не зубоскалил, все ждали решения вожака.
Минуты через три Ват отдал команду:
«Двигаемся двумя группами, Теньтя и Кохта идут к ветле, он нее к крайнему кусту боярышника, за ним, видите, отводная канава? По ней до межи… От межи придется броском до опушки. Постарайтесь поймать момент, когда бабье в землю носом уткнется. Остальные за мной хвост в хвост. Если все-таки нас заметят, будем уходить на скорость! В любом случае встречаемся на опушке».
«Понято…» — в одну мысль ответила стая. И вдогонку этой мысли снова ухмыльнулся Теньтя: «А мы все ж поближе к рыськам пойдем… Хоть нюхнем девок-то!»
«Смотри, чтобы вас не унюхали!» — окоротил охальника Ват.
Волки разделились. Двое вслед за вожаком поползли по едва заметной колее, дугой огибавшей луг. Некошеные края колеи поросли чуть более густой и высокой травой, чем все остальное луговое пространство, так что вожака и его товарищей практически не было видно. А вот на долю Теньти и Кохты выпала очень трудная задача.
Миновав около сотни саженей, вожак остановился и сразу услышал одного из своих товарищей:
«Ват, ты зачем ребят по лугу послал, за этим бурьяном мы все вместе живо проскочили бы!»
«Проскочил бы ты! — не оборачиваясь, ответил вожак, чуть дернув темным хвостом. — Роща-то чистая была, а что делается в лесу, ты ведаешь? А если у рысей там сторожа?! А рыси, сам знаешь, на деревьях сторожи ставят! Вот они сверху-то нас всех и высмотрят… Теперь же ребята, если что, их отвлекут, а мы с другой стороны к опушке подберемся! Понял?»
Волки понимали, что вопрос вожака в общем-то риторический, однако на вопрос старшего положено было отвечать, а потому спросивший неохотно подумал: — «Понял».
Вожак снова двинулся вперед. Ему и самому очень хотелось приподнять голову над травяной завесой, посмотреть, как там дела у молодых, но делать этого было нельзя! И вожак полз вперед, стараясь как можно быстрее добраться до опушки уже недалекого леса.
Когда до цели оставалось не более двадцати саженей, вожак услышал скрученную от напряжения мысль ползущего следом за ним волка:
«Ват, смотри, красная сосна на опушке, шестая ветка снизу».
Вожак вскинул взгляд в указанном направлении и сразу же разглядел серовато-рыжую тень, сливавшуюся с медно-красным стволом сосны.
Рысь!
Огромная рысь, частью спрятавшаяся за стволом сосны, не отрываясь смотрела в сторону луга.
«Наших увидела!» — пахнула новая мысль сзади.
«Только еще не все поняла», — дополнил мысль своего товарища третий волк.
«Вперед!» — приказал Ват и волки снова двинулись к опушке леса, теперь уже держа направление на приметную сосну и не сводя взгляда с рысьей сторожи.
Спустя пару минут рысий наблюдатель, похоже, определился с ситуацией — его гибкое тело исчезло на мгновение из поля зрения подбирающейся к сосне стаи, а затем волки увидели, что рысь быстро скользит по стволу вниз.
«Его родичи далеко! — ликующе воскликнул Ват. — У него нет прямой связи с ними!»
И тут же огромный волк вынырнул из скрывавшей его травы и метнулся к сосне. Рысь, увидев новых противников, в нерешительности замерла на полпути, а затем неожиданно прыгнула вниз!
Но до земли зверь не долетел, перевернувшись в воздухе через голову, он на мгновение словно бы растворился в воздухе, а затем вдруг снова появился, но… Теперь это был большой черный ворон! Раскинув широкие крылья, тяжелая птица заложила крутой вираж и стала быстро набирать высоту.
Вожак, мчавшийся на перехват противника, и не подумал останавливаться. На полной скорости он неожиданно бросил свое тело вверх, словно надеясь допрыгнуть до уходящего в небо ворона, и в самой высокой точке своего прыжка тоже перевернулся через голову. Снова в воздухе появилось размытое серовато-прозрачное пятно, из которого через мгновение вырвался огромный голубовато-серый ивачь!
Двухметровые крылья пернатого гиганта ударили воздух, и вожак в одно мгновение почти настиг крошечного по сравнению с ним ворона. Тот, увидев погоню, заметался, но путь в сторону села был ему отрезан. Черная птица, уже поднявшаяся над верхушками деревьев, камнем упала вниз и, петляя между стволами, попыталась скрыться, спрятаться от своего страшного противника. Однако ивачь и не подумал преследовать ворона между ветвями, вместо этого он поднялся еще выше, зорко отслеживая метания ворона среди деревьев, а спустя несколько мгновений великан вдруг сложил свои огромные крылья и камнем упал в лес. Послышался короткий придушенный крик, слабый хруст сухого валежника под деревьями, и все стихло.
Через несколько минут волки собрались около своего вожака, сидевшего на упругом ковре сопревшей хвои под серой сумрачной елью. Рядом с ним лежал невысокий молоденький паренек с порванным горлом.
«Закопайте его, ребята, — прозвучала грустная мысль вожака, — а то я что-то устал».
Четверо волков в очередь вырыли лапами неглубокую яму, столкнули туда тело молодой убитой рыси и, забросав его землей, аккуратно восстановили хвойный покров.
«Теперь уходим! — скомандовал Ват. — Идем лисьим ходом… Хотя рысей мы вряд ли обманем!»
Но погони за ними не было, сторож рысей не успел сообщить своим об увиденной им стае. Спустя сутки дозорная стая вернулась в свой лагерь, а еще через двое суток волчья стая возглавляемая своим князем незаметно прошла землями рысей к границе удела кабанов и растерзала три деревни!
Старый Ерохта умолк, а затем негромко добавил:
— Вот каким был твой прадед.
Вотша немного помолчал, словно никак не мог вернуться к действительности, а затем шепотом спросил:
— Но почему же люди такие разные — есть многоликие, а есть…
Он не договорил, но дед и так понял его тоскливый вопрос.
— Я же тебе уже рассказывал, — печально проговорил он. — Когда-то все люди были многолики. Но давным-давно волхвы, самые умные и знающие из многоликих, нашли способ лишать людей многоликости. Сначала это проделывали над пленными или над предателями племени, затем стали это делать с женщинами, чтобы они вынашивали и рожали детей, потом и вовсе… — дед, не договорив, вздохнул и закончил мысль, — но лишенный многоликости человек — тот же калека, может быть, даже самый покалеченный из калек, а многоликие калек презирают. Вот они и дали нам прозвище «изверги»… ну, вроде бы как они нас извергли из стаи… И относятся к нам, как к ничтожествам.
— Но если мой прадед был многоликим, как же получилось, что ты, дед, не многоликий? Тебя, выходит, лишили многоликости? За что?
Голос Вотши звучал негромко и вроде бы спокойно, но сна в нем не было, а была жгучая обида.
— Меня? — удивленно переспросил Ерохта и, приподнявшись, заглянул внуку в лицо, затем, снова улегшись, горько хмыкнул: — Это, Вотушка, другая история… Расскажу и ее… как-нибудь в другой раз.
А затем, словно бы рассердившись, сурово добавил:
— Спи давай! Замучил уже меня — расскажи да расскажи!!
И демонстративно отвернувшись от внука, засопел.
Вотша еще долго лежал в темноте, уставившись широко открытыми глазами в крошечное окошко хатки. Он представлял себя на месте своего прадеда. Вот он в лике могучего волка, вот в лике ивача, парящего в небесах, а вот в лике страшного, неостановимого секача!
А в окне, почти точно в его середине, сверкала оранжевая звезда — Волчья звезда! Звезда стаи восточных волков! Она давала каждому волку стаи удачу, она хранила их от напастей и бед, она защищала их от врагов и дарила победу! Вот только маленькому Вотше она ничего не могла подарить — он не был волком, он был извергом!
Поэтому Вотша и не смотрел на звезду, поэтому он и отдавался своим видениям!
Но постепенно ночь взяла свое, и маленький мальчик заснул…
Ночь всегда берет свое!
А в это время в центре города, в княжеском замке, кипел весельем поздний пир. Князь Всеслав и пятеро его спутников вернулись из дальнего путешествия, и княгиня Рогда устроила мужу торжественную встречу. Вся стая князя собралась в пиршественном зале замка и в замковом дворе, где тоже были накрыты столы. Почти шестьсот человек одновременно подняли кубки за здоровье и славу своего князя, своего вожака!
После второго тоста Всеслав вышел на крыльцо замкового дворца и двор, заполненный простыми воинами, взорвался приветственными криками. С довольной улыбкой оглядел Всеслав орущих мужиков, приветственно помахал им рукой, и тут же под сердцем закопошилась змея тревоги. Удалось-таки Ратмиру растревожить, смутить князя.
«И зачем я его привел с собой! — недовольно подумал Всеслав, вспомнив своего младшего брата. — Пусть бы он сидел в своей Звездной башне, как безвылазно сидел до этого почти сорок лет!! Нет, захотелось мне похвастать перед ним своей мощью, своей стаей, ведь это и его стая, а он!..»
Князь еще раз махнул рукой, но на его лице уже не было довольной, торжествующей улыбки. Он повернулся и быстро прошел в пиршественный зал, к своему месту на возвышении, уселся на стул с высокой прямой спинкой, вдруг лицо его скривилось в презрительной гримасе.
«Даже этим возвышением он меня попрекнул! — с неожиданной ненавистью подумал он о брате, и в то же мгновение сердце полоснула страшная догадка: — А может, он сам метит в вожаки?! Может, надоело ему сидеть в Звездной башне и рассматривать ночное небо да сочинять эпистолы к таким же, как он сам, затворникам?!»
Князь бросил острый взгляд в сторону ближнего стола. Там, рядом с самыми близкими вожаку сородичами, сидел и его брат, Ратмир. Молодой еще человек выделялся среди окружавших его воинов и одеждой — на нем красовалась темная хламида дважды посвященного волхва — и спокойной трезвостью умного лица. Сейчас Ратмир, прихлебывая из кубка легкое кисловатое вино, с едва заметной улыбкой следил за разгорающимся за столом спором о достоинствах диких южных лошадей.
«Нет! — К князю вернулось спокойствие. — Никогда его не примет стая! Пусть он умен, пусть умеет повернуться к Миру шестнадцатью гранями, но стае нужен вожак-воин, вожак-защитник! Какая может быть защита от этого ученого… одиночки? Он и оружье-то в руках держать не умеет!»
Всеслав наклонился к княгине и с довольной улыбкой спросил:
— Хочешь, я тебя повеселю?
Красавица Рогда посмотрела на мужа, вытерла губы чистой льняной салфеткой и, вернув улыбку, ответила:
— Хочу. Ты что, новых скоморохов с собой пригнал? А я и не заметила!
Князь весело расхохотался собственной мысли: «Ха! Скоморохов!! А ведь он действительно — скоморох!»
— Сейчас я покажу тебе скомороха! — объявил он, отсмеявшись, и громко позвал: — Ратмир, поднимись ко мне.
Брат отвлекся от разговора своих соседей по столу, удивленно посмотрел в сторону княжеского стола и не слишком уверенно поднялся со своего места.
Всеслав сделал знак одному из прислуживающих на пиру извергов, чтобы тот поставил к столу еще один стул, и указал Ратмиру на это место. Брат поднялся на помост и чуть настороженно присел на краешек стула. Вожак стаи, заговорщицки подмигнув жене, обратился к брату:
— Ну, как тебе нравится мой замок? Мои волки? Мой ужин?
Ратмир внимательно посмотрел брату в глаза, потом едва заметно покачал головой и чуть подвинулся, тверже усаживаясь на стуле.
— Крайский замок очень хорош, — начал он спокойным лекторским тоном. — За те тридцать с лишним лет, которые я его не видел, он очень изменился… Сегодня, я думаю, эту крепость не сможет взять ни одна стая. И для жизни замок стал гораздо удобнее, теперь он — по-настоящему жилой. Стая, которую ты водишь, тоже очень хороша — многолюдна, сыта, хорошо вооружена. Да и твой ужин показывает, насколько людям вольготно живется в этой стае.
— А-а-а! — довольно протянул Всеслав. — Стало быть, ты признаешь, что я хорошо управляю стаей?
Ратмир неожиданно улыбнулся, и его лицо сразу же стало проще и привлекательней.
— Разве я говорил, что ты плохо управляешь стаей?
— Да ты же мне все уши прожужжал, пока мы шли домой! — возмущенно воскликнул Всеслав. — Мы неправильно живем! Мы неправильно живем! Мы неправильно живем!
Улыбка исчезла с лица Ратмира, черные брови сошлись над переносицей, и он повторил вслед за братом:
— Мы неправильно живем!
— Это почему же? — вмешалась в разговор княгиня. — В чем ты видишь неправильность?
Ратмир перевел свой серьезный взгляд на княгиню, словно прикидывая, насколько она способна понять его рассуждения. Всеслав усмехнулся, догадавшись о сомнениях брата, и сквозь зубы произнес:
— Поделись с моей женой своими сомнениями. Она женщина умная… сердцем умная, она твои сомнения рассеет!
Ратмир едва заметно пожал плечами и заговорил, обращаясь к Рогде:
— Я, как ты знаешь, живу в уединении, но это не значит, что мне неизвестно, что происходит в Мире, как живут стаи. Кроме того, у меня есть время подумать о происходящем. Оценить его.
Он снова бросил быстрый взгляд на княгиню, и та, словно бы подбадривая его, кивнула.
— Ты наверняка и сама видишь, как изменилась жизнь со времен твоего детства?
— Она и должна была измениться, — снова улыбнулась княгиня. — Это было бы странно, если бы жизнь застыла в неизменности!
— А какие, на твой взгляд, главные изменения произошли в жизни? — неожиданно поинтересовался Ратмир.
— Ну… — Рогда на секунду задумалась, а затем пожала плечами. — Много всякого произошло, я как-то не задумывалась об этом. Раз что-то изменилось, значит, пришло время старому уйти, новому прийти…
— Все правильно. — Ратмир кивнул головой. — Тебе и не надо вникать в эти изменения. А вот Всеславу необходимо видеть их и оценивать! Именно про это я ему и «прожужжал все уши»!
Он посмотрел на брата, а затем снова обратился к Рогде:
— Вот о чем я ему твердил. Во-первых, практически во всех стаях перестали выбирать вожаков! Еще четыреста лет назад на смену одряхлевшему, не способному уже руководить стаей вожаку приходил самый сильный, самый опытный и умелый человек. Стая сама выбирала его, и действительно выбирала достойного, потому что от вожака зависело будущее всей стаи! А теперь… Теперь вожак, еще будучи в силе, старается привести на свое место своего же отпрыска — сына, внука…
— А чем это плохо? — удивленно переспросила Рогда. — Ведь сын или внук вожака, конечно же, лучше всех знает, как управлять стаей. Он же учится этому с младых когтей у самого вожака!
— Плохо то, что вожак не смотрит, насколько его отпрыск способен водить стаю, насколько он умен и отважен. Плохо то, что по-настоящему способные люди уже не могут занять подобающее их способностям место, ведь конкурентов своему отпрыску вожак так или иначе старается убрать! А это обескровливает стаю, ослабляет ее!
— Ну, в моей стае такого нет! — излишне резко возразил Всеслав. — Если мой Святополк займет мое место, он сделает это по праву и при поддержке всей стаи!
— В нашей стае такого нет? — горько переспросил Ратмир. — А ты вспомни Вата! Разве не он должен был быть избран вожаком после нашего деда? А вместо этого…
— Ват был предателем! — в ярости рявкнул Всеслав. — Он предал стаю! Из-за него погибли шестеро лучших волков! За это он и понес заслуженное наказание!
Вожак жадно припал к кубку с вином, словно сказанные слова ободрали его горло, а Ратмир смотрел на брата горьким взглядом. Когда же тот допил и со стуком поставил кубок на стол, Ратмир негромко произнес:
— Ты можешь рассказывать эту выдумку вот им. — Он коротко кивнул в сторону гуляющих дружинников. — А я знаю, за что и как был наказан Ват. Сейчас ты говоришь, что твой сын возьмет власть, только если он будет ее достоин. Но Святополку только двадцать лет, я посмотрю, как ты заговоришь и что ты сделаешь, когда поймешь, что у него в стае есть достойные соперники!
Князь в ярости скрипнул зубами и резким движением снова наполнил свой кубок, расплескав вино по камчатой скатерти.
— Но это не самое страшное, — медленно, словно бы устало произнес Ратмир и, посмотрев в испуганные глаза княгини, неожиданно спросил: — На сколько, сестрица, увеличилось в Крае количество извергов, ну хотя бы за те годы, которые я отсутствовал?
Княгиня явно растерялась и неуверенно пробормотала:
— Так кто же их будет считать?
— Да, их никто не считает, — с горечью согласился Ратмир. — А стоило бы…
— Зачем? — удивленно переспросила Рогда, а Всеслав, оскалясь в кривой усмешке, зло пробормотал:
— Это еще одна умная догадка моего ученого братца! Он, видишь ли, считает, что изверги могут нам угрожать.
— Да чем же?! — изумленно воскликнула княгиня.
И снова Ратмир задал неожиданный вопрос:
— У тебя сколько детей, княгиня?
— Ты же знаешь, двое, — недоуменно ответила Рогда.
— А сколько в стае еще семей, где было бы двое ребятишек?
Княгиня посмотрела на мужа и чуть пожала плечами:
— Да… вроде бы больше нет таких…
— А вообще, сколько в стае детей?
Княгиня на секунду задумалась, а потом уверенно ответила:
— Двадцать один.
— Ты, Всеслав, гордишься тем, что сейчас в замке пируют почти шестьсот человек, — обратился Ратмир к вожаку стаи. — И вот у этих шестисот человек всего двадцать один ребенок!
— Рогда говорит только о многоликих! — вскинулся уже порядком захмелевший князь. — А полуизвергов наберется не меньше тысячи!
— А вы полуизвергов принимаете в стаю? — с интересом переспросил Ратмир.
— Редко, — нехотя ответил вожак. — Это роняет престиж стаи!
— Но ты же знаешь, — вмешалась в разговор княгиня, — родить многоликого очень тяжело! Женщине приходится девять месяцев существовать, повернувшись к Миру только одной гранью, а это далеко не каждой по силам!
— Правильно, — кивнул Ратмир, — редкая женщина выдерживает весь срок беременности, потому-то твой случай — двое детей — уникален! А к своим детям от извергинь люди относятся с презрением!
Он посмотрел по очереди на обоих супругов и огорченно покачал головой:
— Вы вот сказали, что не знаете, сколько в Крае извергов, так я вам скажу. Судя по величине города, их не менее десяти тысяч. Я говорю только о взрослых извергах! Это значит, что княжеский замок окружает, по меньшей мере, четыре с половиной тысячи семей, в каждой из которых от семи до десяти ребятишек!
— Зато изверги живут, в лучшем случае, семьдесят лет, а многоликие в худшем — двести! Да и что могут изверги сделать многоликому? — Князь пьяно расхохотался, и Рогда с тревогой посмотрела на мужа.
— Они уже делают, — спокойно ответил Ратмир. — Посмотрите, вы сами себя называете именем, данным нам извергами — многоликие! А ведь у нас есть и собственные названия для своего рода — люди, первые! Мы не говорим «многоличье» мы говорим — «многогранье», но вы пользуетесь прозвищем, придуманным извергами, и этим, сами того не замечая, уже ставите их на один уровень с собой!
— Как это? — снова удивилась княгиня. — С чего ты это взял?!
— По логике их речи мы — многоликие, они — изверги… Но и те, и другие — люди… человеки! Во всяком случае, изверги считают именно так! И вы, принимая их терминологию, поддерживаете эту их уверенность!
Рогда растерянно посмотрела на мужа, не зная, что возразить деверю.
— Но ты, брат, видимо, имел в виду другое, — повернулся Ратмир к Всеславу. — Один изверг действительно ничего не может сделать человеку. И двадцать — ничего, и сто. А вот тысяча!..
И он многозначительно замолчал.
Однако Всеслава, видимо, не испугал многозначительный тон брата, подняв руку и покачав пальцем перед носом Ратмира, он заговорил в пьяном кураже:
— Не надо меня пугать, братец! Ты сам прекрасно знаешь, что стоит мне повернуться к Миру другой гранью, и любое оружие извергов, даже если они когда-нибудь научатся владеть оружием, будет бессильно против меня, в худшем случае я получу небольшую рану! Меня-волка, меня-медведя, меня-ивача, не достанет ни сталь, ни дерево, ни камень этого Мира, разве что поцарапает! А вот я, своими клыками, своими когтями, своим клювом, достану любую тварь этого Мира!!! Кроме того, если я посчитаю, что моя стая недостаточно велика, то просто пошлю своих ребят по деревням извергов, и через девять месяцев она станет в два раза больше! Сами изверги прекрасно знают не только то, что они бессильны против нас — людей, но и то, что, если мы захотим, они будут рожать таких, как мы, и при этом еще будут нам благодарны! Да, да, извергини будут счастливы родить ребенка от человека! Так кто кого должен опасаться?
Он посмотрел в лицо брату хмельным горящим глазом и с довольной ухмылкой закончил:
— Вот они меня и боятся! Боятся до дрожи в коленках, до холодка вдоль хребта, до пресечения дыхания! Я для всех подвластных мне извергов — Абсолют. Я определяю и бытие или небытие! Так было, так есть и так будет во веки веков!
— Так было, так есть, — спокойно согласился Ратмир. — Но, как верно сказала твоя умница-княгиня, Мир меняется… И кто знает, какие изменения придут в этот Мир завтра? И тогда не станет ли численное превосходство извергов над людми, над первыми, одним из решающих факторов?
Всеслав откинулся на спинку стула и вяло махнул рукой:
— Я смотрю, вас, волхвов, стаи слишком хорошо кормят и у вас слишком мало забот! Вот вам в головы и лезут всякие странные мысли! Как ты вообще мог додуматься до сравнения человека с извергом?!
Ратмир долго молча смотрел на брата, а затем негромко произнес:
— Вспомни Вата… Он был одним из лучших в стае, а стал извергом! Конечно, он потерял многогранность, но человеческие-то качества у него должны были сохраниться! И он не покончил с собой после того, как его лишили многогранья, а ведь многие ожидали именно этого. Нет, он прожил отпущенный ему срок, и прожил достойно!
И вдруг он снова улыбнулся.
— Я сегодня видел одного из его потомков. Совсем маленький мальчишка, но удивительно похож на Вата!
Всеслав вскинулся:
— Ват умер сорок лет назад…
Ратмир удивленно приподнял бровь и пожал плечами:
— Я сказал только, что мальчик очень похож на Вата… И больше ничего!
Но Всеслав его уже не слушал. Голова князя упала на грудь, тело расслабилось, рука, державшая кубок, сползла со столешницы и выронила драгоценный сосуд.
Рогда подала короткий знак, и тут же к князю с двух сторон подскочили изверги-слуги. Осторожно подняв князя, они быстро вынесли его из пиршественной залы и в сопровождении княгини поспешили к княжеской спальне. Всеслав, казалось, полностью отдался пьяному, беспробудному сну. Но когда слуги, стянув с него жесткое парчовое платье, укрыли тяжелое тело прохладными простынями, он неожиданно открыл глаза и обращаясь к стоявшей рядом с постелью жене, произнес неожиданно трезвым голосом:
— Пошли Скала и Искора в город. Они сопровождали Ратмира и должны знать, где он встретил того мальчишку. Пусть приведут его в замок, я хочу его видеть завтра утром!
Рогда молча кивнула в ответ.
Ратмир, оставшись за княжьим столом в одиночестве, задумался. Зал практически опустел, только несколько завзятых питухов все еще буянили за одним из столов, да изверги-слуги сновали по залу, прибирая со столов дорогую посуду.
«Бесполезно, — горько думал Ратмир. — Ни один из вожаков не думает о будущем. Всех их тревожит только сегодняшний день! И Совет посвященных не хочет заниматься этим! Посвященные почему-то считают себя выше мирских дел».
К нему неслышно подошла молоденькая девушка и, смиренно опустив глаза, проговорила:
— Господин, ваши покои готовы, если вы хотите отдохнуть, я вас провожу.
Ратмир поднял глаза и взглянул на извергиню. Лет ей было не более четырнадцати, ее личико с небольшим, чуть вздернутым носиком, полными ярко-красными губками и длинными, пушистыми ресницами дышало свежестью. Простая прямая белая рубашка с подолом до щиколоток босых ног скрывала тело девушки, но спрятать высокую, упругую грудь она не могла. Брат князя встал со стула и негромко произнес:
— Ну что ж, проводи меня, красавица. Мне действительно надо отдохнуть.
Девушка быстро повернулась и легкой, летящей походкой направилась к боковым дверям, выводившим из пиршественного зала в правое крыло замка.
Гостевые покои дворца, предназначенные для приезжавших к князю Всеславу посланцев из других стай, были на этот раз целиком отданы в распоряжение Ратмира. Молоденькая извергиня провела волхва в бельэтаж, а там длиной анфиладой небольших комнат, отделанных под малые гостиные, в главный зал покоев. Из главного зала, отделанного панелями редкого розового дерева, выходило две двери. Девушка направилась к той, что располагалась справа, и за ней, пройдя недлинным, узким и темноватым коридором, ввела Ратмира в большую спальню. Огромная кровать под роскошным шелковым балдахином была тщательно застелена, угол темно-синего легкого покрывала аккуратно отогнут, чтобы показать идеально растянутые голубые простыни.
Девушка остановилась у входа в спальню, и когда Ратмир прошел мимо нее в комнату, негромко произнесла:
— Если господину что-то нужно, я немедленно принесу требуемое.
— А если мне ничего больше не нужно? — с легкой улыбкой спросил волхв.
— Тогда я, с позволения господина, оставлю его, — не поднимая глаз, ответила девушка.
— А разве ты не разделишь со мною ложе, чтобы согреть его? — спокойным, чуть надменным тоном поинтересовался Ратмир, и его вопрос, учитывая стоявшую на улице жару, прозвучал издевкой — жесткой, требовательной издевкой!
На одно мгновение девичьи ресницы взмыли вверх, и волхва обжег испуганный взгляд темных глаз. Девушка чуть откачнулась назад, и с ее щек сбежал румянец, однако голос ее, прозвучавший чуть тише, был все так же ровен и спокоен:
— Если господин мерзнет, я готова принести ему постельную грелку, а в спальне поставить жаровню.
— А вот этого не надо! — Ратмир высокомерно вскинул голову. — Ты прекрасно поняла, о чем я говорю!
Он несколько секунд помолчал, а затем снова спросил:
— Так ты готова разделить со мной ложе?!
— Если господин этого потребует, — еле слышно пробормотала извергиня.
— Ты хочешь сказать, что сделаешь это против собственного желания? — переспросил ее волхв.
Девушка молча кивнула.
— Почему? Разве для тебя не лестно было бы стать наложницей человека и, может быть, родить от него ребенка?
На этот раз девушка отрицательно помотала головой.
— Почему? — снова спросил Ратмир и, шагнув к девушке, двумя пальцами приподнял за подбородок ее опущенную голову. — Смотри мне в глаза и рассказывай!
Голос волхва звучал жестко, почти угрожающе.
Лицо девушки было запрокинуто кверху, однако опущенные ресницы по-прежнему прикрывали глаза. Не пытаясь освободиться от упертых в ее подбородок жестких пальцев, она негромко заговорила:
— Если я потеряю девство до брачного обряда, от меня отвернутся все родственники, а отец проклянет. Так будет, даже если я сама ни в чем не буду виновата. Господин тоже не женится на мне — зачем ему, многоликому, жена-извергиня!
— А если я официально признаю тебя своей наложницей? — все тем же жестким тоном спросил Ратмир.
— Вы попользуетесь мной некоторое время, а потом выбросите, как ненужную вещь, — не открывая глаз, проговорила девушка. — А мой позор останется со мной!
— Почему обязательно — выброшу? — Волхв презрительно приподнял правую бровь. — Я отпущу тебя домой и дам богатое приданое!
— Даже с самым богатым приданым никто не согласится принять на себя мой позор…
Молоденькая извергиня старалась говорить спокойно, но в ее голосе уже чувствовались едва сдерживаемые слезы.
Ратмир наконец-то отпустил ее подбородок, и она тут же снова опустила лицо.
— Значит, постель человека для вас теперь считается несмываемым позором? — медленно проговорил он и замолчал, словно ожидая ответа на свой вопрос. Однако девушка стояла тихо, почти не дыша.
— Да, я действительно очень давно не был дома, не был в стае… Тридцать восемь лет назад извергиня, взятая в наложницы и родившая дитя от человека, считалась у извергов очень достойной женой.
Девушка продолжала молчать, уставившись в пол. Ратмир медленно вернулся к кровати, уселся на покрывало и устало произнес:
— Можешь идти, мне больше ничего не надо.
Девушка быстро метнулась к выходу, но была остановлена в дверях властным окриком:
— Стой!
Она замерла, а волхв спокойным, даже каким-то ласковым голосом спросил:
— Как тебя зовут?
— Мила, — негромко ответила извергиня, повернувшись лицом к волхву, и он снова увидел быстрый взгляд, брошенный ему в лицо из-под взметнувшихся темных ресниц.
Ратмир лениво взмахнул рукой:
— Ступай, Мила, и прикрой за собой дверь поплотнее.
Девушка немедля выскочила за порог и аккуратно без стука закрыла дверь.
«Вот еще одно доказательство изменений, пришедших в Мир, — устало подумал Ратмир. — Извергини уже не считают честью забеременеть от многоликого, как все еще думает мой дорогой братец! И неизвестно, что случится, если он пошлет своих волков по деревням извергов! Но значит — и я ошибаюсь, добиваясь хоть какого-то равенства для извергов, какой смысл давать права людям, рожденным извергинями, если для извергов ребенок от человека ненавистен, если он — несмываемый позор для его матери! Но самое страшное, что и это изменение в Мир привели мы сами. Вернее, наша жестокость, несправедливость, наше высокомерие!»
Он встал с кровати, медленно разделся, аккуратно повесил свою темную хламиду на вбитый в стену деревянный костыль и забрался под прохладное покрывало. Сон к нему пришел не сразу.
Ранним утром следующего дня, задолго до восхода солнца, когда город только готовился к пробуждению, на тихой улочке слободы горшечников появились двое всадников. Княжьи ратники из старшей дружины, высокие, статные, широкоплечие мужи, были одеты в одинаковые темно-серые рубахи с приколотыми справа бронзовыми бляхами в виде волчьих голов, такие же темно-серые порты, высокие черные сапоги. На их головах красовались плоские, прикрывающие уши картузы. Оружия в их руках не было, да здесь оно им и не было нужно.
Оглядевшись, дружинники уверенно направили лошадей к домику старого Ерохты. Остановившись у калитки, они спрыгнули на землю. Один из них остался около плетня, держа лошадей под уздцы и зорко поглядывая по сторонам, а второй небрежным пинком распахнул калитку и вошел во двор. Не доходя нескольких шагов до дверей хатки, он зычно гаркнул:
— Эй, хозяин, дверь открывай!
Дверь распахнулась в тот самый момент, когда подошедший дружинник уже собирался повторить свой небрежный пинок. На пороге стоял дед Ерохта, щурясь со сна и пытаясь разобрать, кто это так бесцеремонно орет. Разглядев княжьего ратника, он попытался поклониться, но тот, грубо толкнув старика внутрь хатки, рявкнул:
— Ну, где тут у тебя малец прячется? Давай его сюда!
— Не прячется у меня никакой малец, — растерянно пробормотал дед. — Внук только со мной…
— Вот он-то нам и нужен! — неожиданно весело гоготнул ратник.
Из тряпок, наваленных в темном углу хаты, вынырнула белая детская голова. Широко распахнутые, будто бы и не спавшие глаза уставились на ратника.
Тот, увидев мальчонку, одним прыжком оказался рядом с кучей тряпья и выдернул из нее Вотшу. Подняв ребенка на вытянутых руках, ратник довольно ухмыльнулся:
— Тот самый.
— Зачем вы его забираете? — забормотал за его спиной старый Ерохта. — Он же ничего не сделал, многоликий сам с ним заговорил.
Дружинник прижал мальчика к груди и повернулся к деду.
— Мальчишка ничего не сделал, — подтвердил он слова деда и, шагнув к выходу из хаты, добавил: — Но вожак хочет его видеть, а зачем… кто ж его знает?!
Когда дружинник с ребенком на руках вышел во двор, у плетня уже кучковалось десятка два слобожан. Тихо переговариваясь между собой, они с осторожным интересом косились на стоявшего у калитки воина. Увидев Вотшу на руках дружинника, все замолчали. Ратник, стоявший у плетня, быстро вскочил в седло и развернул коня таким образом, чтоб оказаться между своим товарищем и собравшейся толпой. Второй ратник спокойно усадил мальчишку на своего коня, поднялся в седло и, придерживая ребенка одной рукой, направился в сторону княжеского замка. Слобожане молча смотрели им вслед, пока оба дружинника не скрылись за поворотом дороги. Потом все они повернулись в сторону хаты. На пороге стоял старый Ерохта и с тоской смотрел вслед увезенному внуку.
Несколько минут над улицей висела мертвая тишина, а затем раздался хрипловатый мужской голос:
— Ерохта, зачем это многоликие Вотшу забрали? Он что, набедокурил сильно?
Этот голос словно бы вывел старика из оцепенения. Вздрогнув, он посмотрел на столпившихся у плетня соседей, потер лоб дрожащей рукой и нарочито громко ответил:
— Ничего он не набедокурил. Ратник сказал, что его князь видеть хочет.
Снова над улицей повисло молчание — все обдумывали слова старика.
— Ну, может быть, князь посмотрит да и отпустит мальчонку-то, — раздался наконец женский голос, которому явно не хватало уверенности.
— Как же, отпустит, — немедленно отозвался кто-то из мужчин. — Когда это было, чтобы многоликие просто так отпускали нашего брата?!
— Но это же ребенок, — робко возразил все тот же женский голос.
— А им все одно, что ребенок, что взрослый! — раздраженно ответил мужчина. — Мы для них не люди — изверги!
После этого, ставящего заключительную точку, слова все стоявшие у плетня люди как-то засуетились и стали быстро расходиться по своим домам. Скоро дед Ерохта остался в одиночестве.
Всадники, увозившие Вотшу, едва только толпа слобожан скрылась за поворотом дороги, пустили своих коней ходкой рысью, и скоро мальчишка увидел каменные городские дома и вырастающие за ними высокие серые стены княжеского замка. Спустя несколько минут копыта лошадей гулко процокали по деревянному настилу подъемного моста, и всадники въехали на огромный застеленный камнем замковый двор. Здесь, рядом с высокими резными дверями очень красивого трехэтажного здания, они спешились, но Вотша остался сидеть на конской спине перед седлом всадника.
Дружинник, стороживший у плетня, быстрым шагом направился внутрь здания, а второй встал рядом с лошадью и, чуть придерживая мальчишку за пояс порточков, негромко сказал:
— Ты, малец, сильно не пугайся. Если князь что спросит, отвечай не торопясь, спокойно. Да не придумывай ничего — князь страсть врунов не любит.
— Я никогда не вру! — тихо буркнул насупившийся мальчик.
Ратник улыбнулся в густые усы и построжавшим голосом проговорил:
— И не перечь князю, не дерзи! А то и оглянуться не успеешь, как на конюшне окажешься!
— А чего я там, на вашей конюшне, не видал? — еще тише пробурчал мальчишка.
— Вот и я говорю — нечего тебе там делать! — неожиданно согласился ратник и снова улыбнулся.
Но в то же мгновение улыбка слетела с его лица. За закрытыми резными дверями раздался слабый шум, затем одна из дверей приоткрылась, и в образовавшуюся щель на крыльцо проскользнул второй дружинник.
— Идет князь! — чуть запыхавшись, проговорил он. — Снимай мальчонку!
Сильные руки сдернули Вотшу с лошади, опустили на камень площади, и ратник, щекотнув его ухо усами, прошептал:
— Помни, что я тебе говорил!
Мальчик только кивнул белой взлохмаченной головой и уставился огромными голубыми глазами на высокие двери дворца.
Прошло минут пять, и двери медленно, торжественно распахнулись, открывая мальчишечьему взгляду темную, прохладную прихожую, из глубины которой выходил высокий, стройный мужчина в белой, расшитой красным крестиком рубашке, темно-серых портах и высоких сапогах. Рядом с ним шла полная высокая женщина в светлой рубашке и долгополом летнем сарафане.
«Вот он какой — князь! — восторженно подумал Вотша, вглядываясь в лицо мужчины. — Вожак… Всеслав!»
Выйдя на крыльцо, князь и княгиня внимательно оглядели маленького Вотшу, а затем Всеслав, усмехнувшись, проговорил:
— Он действительно похож на…
Быстро сбежав с невысокого крыльца, он остановился в двух шагах от мальчика и спросил:
— Как тебя зовут, маленький изверг?
— Вотша, господин.
Голос у мальчонки хоть и дрогнул, но прозвучал достаточно громко и ясно.
— А знаешь ли ты изверга по имени Ват?
— Это мой прадед, господин, — гораздо увереннее ответил Вотша и после секундной паузы добавил: — Только он не был извергом, господин, он был многоликим!
Всеслав метнул мгновенный взгляд за свое плечо, и Рогда в ответ едва заметно кивнула.
— С кем живет малец? — обратился князь к стоявшему позади Вотши ратнику.
— С дедом, вожак, с совсем старым дедом…
Всеслав снова посмотрел на мальчика:
— Если твой прадед был многоликим, то почему твой дед — изверг?
Вотша не сводил глаз с лица князя и потому сразу же уловил проскользнувшее по нему напряжение. Но вожак стаи мгновенно взял себя в руки, и на мальчика посмотрели все те же спокойные темно-серые глаза.
— Я не знаю, господин. — Мальчишка неловко пожал плечами. — Дедушка мне ничего об этом не рассказывал.
— Не рассказывал… — задумчиво протянул Всеслав и снова быстро посмотрел на свою княгиню.
Вотша почувствовал, как лежавшая на его плече рука ратника чуть напряглась.
— Ну, что ж… — начал было князь, словно приняв какое-то решение, но в этот момент из полутьмы дворцовой прихожей раздался спокойный, строгий голос:
— Не торопись, брат!
На крыльце позади княгини появилась высокая худощавая фигура, закутанная в темную хламиду, и мальчика обжег пристальный взгляд странно знакомых зеленовато-холодных глаз.
Рогда чуть посторонилась, и Ратмир, неторопливо спустившись с крыльца, встал рядом с князем.
— Позволь мне сначала посмотреть его линию жизни, — медленно проговорил волхв, не отрывая глаз от лица ребенка, и в его голосе не было просьбы. — Вдруг он тебе пригодится.
Князь недовольно нахмурился и сквозь зубы процедил:
— На что это мне может пригодиться маленький изверг?! Если б он был хотя бы полуизвергом!
— Вот мы и посмотрим на что! — со спокойной уверенностью ответил волхв.
— Ты хочешь увезти мальчишку к себе в Звездную башню?
— Нет, я спрошу Рок здесь, в твоем замке.
Всеслав пожал плечами:
— Ну что ж, спрашивай. Хотя я не думаю, что малец представляет хоть какую-то ценность.
Затем, подняв глаза на стоявшего позади мальчика ратника, он приказал:
— Скал, пока что ты будешь отвечать за мальчишку. Устрой его в ратницкой, одень, накорми. В общем, займись им. И следи, чтобы он не сбежал! Головой отвечаешь! Когда волхв Ратмир закончит свои исследования, я скажу, что дальше делать с мальчишкой!
Князь повернулся, взошел на крыльцо и, взяв княгиню под руку, направился вглубь замка. Рогда, прежде чем скрыться в полумраке прихожей, успела бросить через плечо еще один настороженный взгляд. Теперь он был обращен к волхву.
Но тот не заметил этого взгляда.
— Приведешь Вотшу сразу после обеда ко мне в покои, — обратился Ратмир к Скалу. — Я за это время все приготовлю. И постарайся, чтобы мальчик не был слишком напуган — его испуг может все запутать.
С этими словами волхв повернулся и неторопливо последовал за княжеской четой.
Когда двери дворца за ними закрылись, Скал неожиданно подхватил Вотшу на руки и довольно пробасил:
— Ну, ты, малец, — молодец! Все как надо делал и даже князя не испугался!
Скал с Вотшей на руках пересек двор и между двух невысоких хозяйственных построек прошел к большому двухэтажному зданию, пристроенному к замковой стене.
— Вот здесь ты теперь жить будешь! — проговорил ратник, проходя коротким коридором в большой, заставленный длинными столами и скамьями зал. — Это наша трапезная, а спальни находятся наверху.
У среднего стола сидело четверо дружинников. Перед каждым из них стояла большая деревянная миска и здоровенная глиняная кружка. Ратники завтракали. Вотша вертел головой, оглядывая трапезную, вдыхал запах каши и свежеиспеченного хлеба и крепко держался за руку Скала.
Услышав слова дружинника, завтракавшие обернулись, и один из них, здоровяк с густой взлохмаченной черной шевелюрой, глухим басом поинтересовался:
— Что это за птаху ты привел, Скал?
— Вот, знакомьтесь, правнук Вата, — проговорил дружинник, подводя мальчика к столу. — А зовут его Вотша. Вожак приказал присмотреть за ним.
Все четверо с интересом оглядели мальчика, а сидевший с правого края молодой худощавый дружинник проговорил:
— Правнук Вата? Надо же! Изверг, значит. — И, хлопнув ладонью по столешнице, добавил: — Ну, садись с нами, Вотша, позавтракать-то, наверное, не успел?!
Мальчик посмотрел на Скала, и тот поддержал предложение своего товарища:
— Садись, садись… Сначала поедим — ведь тоже еще не завтракал, а потом пойдем к тетке Сидохе, может, она тебе из одежды что-нибудь подберет.
Усадив мальчика на скамью рядом с молодым дружинником, Скал ушел к окошку в дальнем конце трапезной и, спустя несколько минут, вернулся с двумя большими мисками, наполненными рассыпчатой кашей, поверх которой лежало по ломтю хлеба. Затем Скал еще раз сходил к окошку и принес две большие ложки и две кружки. В одной из кружек была налита темная пенистая жидкость, а в другой — молоко. Поставив перед Вотшей миску с кашей и кружку с молоком, дружинник протянул ему ложку:
— Ешь, не торопись! Не набрасывайся на пищу, как зверь дикий!
Мальчик молча принял ложку, осторожно взял в другую руку ломоть хлеба, оглядел наблюдавших за ним дружинников, вздохнул и принялся за еду. Однако, черпанув пару раз из миски, Вотша вдруг замер с поднятой ложкой и поднял на Скала изумленные глаза:
— Дядя Скал… — шепотом проговорил он, торопливо проглотив кашу, — у меня здесь…
И замолчал.
— Да что там у тебя? — встревожился дружинник и заглянул в миску к мальчику. — Ну, что ты там обнаружил?
— Мясо! — испуганно прошептал Вотша и аккуратно положил ложку хлебалом на край чашки.
Дружинники переглянулись, и чернявый здоровяк добродушно прогудел:
— Ну что ж, что мясо. Вот и ешь с мясом. Раз в княжеский замок попал, силенок тебе много понадобится — собирай силенки-то.
Мальчишка осторожно заглянул в свою миску и, снова взявшись за ложку, ковырнул кашу. Потом, еще раз обежав глазами дружинников, уже смелее поддел небольшой шматок мяса и вместе с кашей отправил в рот.
Пока он сосредоточенно жевал, дружинники с веселым интересом поглядывали на него, но осторожно, так, чтобы уж совсем не смутить мальца. Тот, прожевав и проглотив первую ложку, с гораздо большим энтузиазмом потянулся к миске и вскоре уже вовсю наворачивал кашу, не стесняясь хозяев стола.
Прикончив кашу, Вотша аккуратно положил ложку в миску и, удовлетворенно вздохнув, проговорил:
— Вкусно!..
— А молоко?.. — с улыбкой поинтересовался Скал. — Молоко-то пей!
Мальчишка наклонился над кружкой и осторожно попробовал жирное молоко. Выпив пару глотков, он поднял голову, облизнул верхнюю губу и неожиданно улыбнулся:
— А квас-то у нас с дедом вкуснее.
Дружинники, с интересом наблюдавшие за маленьким извержонком, расхохотались…
И вдруг все пятеро почувствовали странную неловкость. Им всем пришло в голову, что вот с ними за одним столом сидит детеныш тех самых извергов, которых они презирали. Да нет, не презирали даже! Они их просто не считали достойными своего внимания, ну разве когда поразвлечься с какой-нибудь молоденькой, симпатичной извергиней, особенно в походе, в набеге! А вот, поди ж ты, сидит малец-изверг за одним с ними столом, ничуть не смущается, уплетает такую же кашу, а им не хочется цыкнуть на него, пристукнуть, вышвырнуть за порог, словно шелудивого пса! Наоборот, извержонок вызывал какое-то щемящее сочувствие, хотелось его приласкать! И каждый, оправдывая себя, решил, что Вотша все-таки не простой изверг, что он все-таки потомок Вата! А Вата все еще помнили!
После завтрака, закончившегося в смущенном молчании, Скал взял мальчишку за руку и повел в стоявший по соседству небольшой домик, оказавшийся бельевой. Хозяйничала там пожилая, толстая и удивительно опрятная женщина, которую все называли тетка Сидоха.
Тетка Сидоха и две помощницы, молоденькие извергини, принесли несколько рубашек, две пары портов, тонкие короткие чулки, маленькие невысокие сапожки. Вся одежда была не новой, ношеной, но чистой и ухоженной — было ясно, что у кастелянши замка все хранится в надлежащем порядке. Часа через два Вотша был одет во все новое, пригнанное по его маленькой фигурке. Даже сапожки оказались ему только чуть-чуть великоваты.
До обеда Скал успел еще показать маленькому извергу замок и вид, открывающийся с южной стены — той стены за которой не было городских построек. Крутой склон, начинавшийся прямо от стены замка, заканчивался песчаным обрывом, под которым поблескивала быстрая река, а за рекой до самого горизонта, иззубренного невысокими горами, простиралась волнующаяся ковылем степь. И только две-три небольшие дубовые рощицы нарушали это протяженное, волнующееся под ветром однообразие.
Вотша долго смотрел на степь с высоты замковой стены, а затем, взглянув на дружинника огромными голубыми глазами, тихо спросил:
— Дядя Скал, а что там, за этим… — и он повел перед собой рукой, не умея подобрать имени открывающемуся перед ним пространству.
Скал неловко ухмыльнулся и покачал головой.
— Это степь. Вся эта степь — наша! Она принадлежит нашей стае! А за ней начинаются горы. Вон они видны на самом горизонте. Волку до них бежать четверо суток! В горах живет другая стая — снежные барсы, ирбисы. — Дружинник на мгновение замолчал, словно припомнил нечто давнее. — Опасные, сильные бойцы! Они не строят замков, сами горы для них — замки. Я ходил туда с… твоим прадедом!
— С Ватом?! — немедленно вскинулся малец.
— С ним, — кивнул Скал и помрачнел.
Положив на белую голову мальчика свою большую, тяжелую ладонь, он вздохнул и совсем другим тоном проговорил:
— Пойдем, Вотша, обедать! А то еще опоздаем к волхву, он тогда мне задаст!
Обед поразил мальчика еще больше, чем завтрак. Изумленно оглядев заставленный закусками стол, он прошептал:
— Нам с дедом и за месяц столько не съесть!
Тем не менее, он отведал и борща с только что испеченными пышками, и горячего оленьего окорока с полбой, и распаренной в меду репы… Однако Скал зорко следил, чтобы мальчишка не переел — осоловеет, а ему ведь к волхву идти!
Через полчаса после обеда они отправились к Ратмиру.
У дверей гостевых покоев их встретила молоденькая служанка и, поклонившись дружиннику, произнесла:
— Господин Ратмир велел мне проводить вас к нему.
Затем, внимательно посмотрев на мальчика, она повернулась и направилась через анфиладу комнат к главному залу. Здесь она остановилась и, еще раз поклонившись Скалу, сказала:
— Господин Скал может обождать своего подопечного здесь. К господину волхву мальчик войдет один!
Дружинник пожал плечами и тихонько подтолкнул Вотшу в сторону девушки:
— Ступай с Милой, дружок, и ничего не бойся!
Мальчик шагнул к служанке. Та, бросив удивленный взгляд на дружинника, взяла его за руку и направилась к левой из двух бывших в зале дверей. Когда они скрылись, Скал посмотрел тяжелым взглядом на закрывшуюся за ними дверь и уселся в одно из кресел, стоявших в простенках между окнами зала.
Мила провела Вотшу коротким коридором до тяжелой, плотно прикрытой двери, с усилием приоткрыла ее и легонько втолкнула мальчика в образовавшуюся щель.
Мальчишка оказался в большой комнате с окнами, плотно закрытыми шторами. Мрак, царивший в комнате, едва рассеивался пламенем одинокой свечи, бросавшим трепещущие блики на стекла больших стенных шкафов, янтарную полированную поверхность стола, установленного в центре комнаты, и большое матово-белое зеркало в странной, темного металла, оправе. Зеркало это не отражало комнаты, оно было похоже на затянутый бледным бельмом глаз. И мальчик испугался этого глаза, испугался впервые с момента своего появления в замке.
— Разденься и ложись на стол!
Холодный, равнодушный голос прозвучал из темного угла. Мальчик стремительно обернулся в сторону говорившего, и вперед выступила закутанная в темную мантию фигура. Голова фигуры пряталась под капюшоном, а лицо было прикрыто грубо вырезанной деревянной маской.
— Ничего не бойся, разденься и ложись на стол! — повторил волхв и повелительным жестом указал на янтарно отблескивающую поверхность столешницы.
Вотша, не нагибаясь, медленно стянул сапожки, затем чулки, развязал пояс портов, и они упали на пол. Переступив через них, мальчик едва заметно вздрогнул и начал стягивать рубашку.
— Быстрее! — поторопил его равнодушный голос.
Мальчик снял рубашку и опустил ее на порты. Затем, бросив быстрый взгляд на корявую маску, прикрывавшую лицо волхва, он взобрался на стол, вытянулся вверх лицом на прохладном полированном дереве, так что свеча оказалась у него в изголовье, и закрыл глаза.
Волхв шагнул к столу и сквозь прорези в маске взглянул в лицо мальчику. Потом из складок своей мантии он достал два небольших холщовых мешочка и высыпал их содержимое с двух сторон от головы мальчика. Две небольшие горки похожего на мелкий песок порошка тускло засветились в полумраке комнаты, и было непонятно, то ли песок отражает свет свечи, то ли мерцает собственным светом. Но в это момент волхв быстро наклонился и задул свечу.
Песок продолжал мерцать чуть переливающимся желтоватым сиянием.
— Открой глаза, — глухим, безразличным, отрешенным ото всего голосом проговорил волхв.
Мальчик открыл глаза, и они вдруг замерцали голубоватым отсветом, словно отвечая на свечение песка.
На миг в комнате повисла странная неживая тишина, словно человек и изверг вдруг перестали дышать… перестали жить. Но, спустя мгновение, над головой мальчика поднялась темная рука с длинными тонкими пальцами, и все тот же неживой голос произнес странное, непонятное, невозможное для человеческого уха слово. Затем рука медленно опустилась и быстро клюнула длинным указательным пальцем обе светящиеся горки — сначала справа, потом слева от головы мальчика. Вотша услышал, как длинный заостренный ноготь дважды сухо ударил в столешницу, и этот тупой звук было последнее, что он услышал въяве!
Настоящее для мальчика кончилось!
Песчаные горки от тычка преобразовались в крошечные кратеры, и из их середины вдруг отчетливо потянуло дымком. Этот дым почти сразу же стал виден, словно крошечные желтоватые облачка поднялись над столешницей, над головой ребенка. Подпитываемые все новыми и новыми клубами, вырывавшимися из середины кратеров, эти облачка разрастались, густели, окутывали голову мальчика, но его открытые глаза продолжали смотреть сквозь клубящийся дым в далекий невидимый потолок.
И тут новое изысканно-корявое, нечеловечье слово невнятным призывом сорвалось с уст волхва, и в ответ на этот призыв матово-белая поверхность зеркала засеребрилась, в нем появилась глубина… в нем появилось отображение! Но это было отображение не той темной комнаты, в которой оно стояло, это было отображение какого-то другого, чужого Мира!
Мальчик лежал спокойно, бездвижно, но с губ его неожиданно сорвался едва слышный, слабый стон. И в ту же секунду волхв произнес третье гортанно-грозное слово, похожее на воинственный клич или приказ. В ответ на него в глубине дымивших песчаных кратеров полыхнуло крошечным оранжево-золотистым пламенем, а в темном провале зеркала, оплетая едва проступавшее изображение, забегали извилистые разноцветно-огненные зигзаги. Вначале едва заметные, они быстро набрали силу, и скоро уже вся комната полыхала стремительными беззвучными разноцветными вспышками!
Волхв сбросил свою грубую маску и впился глазами в зеркало, распознавая, читая, запоминая увиденное.
А Вотша в это время тоже видел. Но это были даже не видения — это была самая настоящая жизнь! Нет, не его жизнь, не жизнь маленького, рожденного всего восемь лет назад мальчика! Это была чужая и в то же время непонятно близкая, родная жизнь! Он сам, он — маленький Вотша, был огромным волком со странно темным, почти черным хвостом, а за ним бежала стая из двенадцати зверей, а над ним высоко в безоблачном небе кружили три огромные птицы. И он, маленький Вотша, знал, что эти птицы тоже из его стаи, что они оттуда, с неба, видят его путь и следят, чтобы ему, маленькому Вотше, ничего не помешало продвигаться к своей цели.
Потом это видение смазалось, стерлось, и вместо него возникло другое, не менее яркое. На маленькой, тесной лесной поляне, окруженной густыми, непроходимыми зарослями черной колючки, пятеро волков рвали четырех матерых секачей. Мальчик знал, что схватка уже заканчивается, что кабаны сломлены и не помышляют о победе. Один из них лежал в стороне, подергивая ногами, и при каждом хриплом вздохе из его пасти, между сжатых конвульсией клыков сочилась ярко-розовая пена. Двое других, встав плечом к плечу и выставив вперед клыкастые, но уже порядком изорванные головы, прикрывали третьего, который пытался собственным огромным телом как тараном пробить брешь в зарослях.
Четверо волков, тоже уже имевших раны, без устали атаковали защищающуюся пару кабанов, а он, маленький Вотша — огромный серый волк с темным хвостом, медленно, словно бы безразлично обходил эту пару справа, разглядывая третьего секача, того, что еще не был ранен, того, кому необходимо было уйти из волчьей западни! В тот момент, когда этот третий в который раз врезался в ощетинившийся колючками кустарник и бессильно откатился прочь, он, маленький Вотша, прыгнул через головы прикрытия и низринулся на яростно пыхтящего кабана! Тот попытался подставить волку свои огромные, вымазанные в земле клыки, но эта разящая кость опоздала на мгновение — стальные волчьи зубы сомкнулись на кабаньей шее, пробили жесткую, колючую шкуру и рванули, раздирая в клочья гортань.
Кабан повалился набок, захлебываясь вырвавшейся наружу кровью, а он, маленький Вотша, могучим прыжком отскочил в сторону, уходя от конвульсивного удара тяжелыми раздвоенными копытами, и, вскинув голову, коротко взвыл, давая сигнал к отступлению.
Атаковавшие секачей волки медленно попятились прочь от израненных противников в сторону черневшего позади прохода в зарослях, и только он, маленький Вотша, остался на месте, наблюдая, как стремительно размылись контуры кабаньих тел и вместо них на поляне появились двое обнаженных, тяжело дышащих людей. Как они встали на колени около третьего человека, замершего с порванным горлом на голой истоптанной земле, как они, спустя минуту, горестно заломили руки и завыли от горя, не обращая внимания на стоявшего невдалеке волка…
Потом стерлось и это. Перед его открытыми глазами замелькало что-то неразборчивое, и в следующее мгновение он оказался в огромном темном зале, освещенном дымными факелами. Но теперь он был уже не в обличье волка — он был человеком!
Он стоял на высоком помосте, полностью обнаженным, и густые, темные, спутанные волосы падали ему на глаза, мешая видеть окружающее. Да он и не желал ничего видеть! Его сильные руки с мощными буграми мышц были безвольно опущены вниз. А в его душе клокотало пламя обиды, возмущения, ненависти! Прямо перед ним стоял пожилой седовласый мужчина, одетый в богатый наряд с княжеским плащом на плечах, в вытянутых руках он держал тускло отблескивающий нож с длинным клинком и затейливо изогнутой рукоятью. А позади старого князя в странно сгустившейся тьме можно было различить высокую тощую фигуру в уже знакомой Вотше темной хламиде. Волхв! Судя по плавным движениям рук, волхв что-то говорил, однако слов Вотша не слышал. Да и что можно было услышать, когда его мозг терзала единственная мысль — ПРЕДАЛИ!!! Когда в груди билось единственное желание — ОТОМСТИТЬ!!!
Но вот волхв вскинул руки и что-то прокричал. Слова были неразборчивы, но голос, срывавшийся на визг, больно резанул уши. Факелы вспыхнули ярче, и в этот момент князь резким движением сломал клинок у самой рукояти, а затем медленным, брезгливым движением бросил обломки под ноги ему — маленькому Вотше.
Свет померк, тьма пришла в его сознание, влилась в его душу, наполняя ее ужасом и безысходностью, все чувства замерли, и даже ток крови в жилах, казалось, остановился.
Мир его — маленького Вотши, прекратил свое существование!
Извивающиеся отблески в быстро мутнеющем зеркале свивались в повторяющемся, уже не несущем информации узоре. Волхв Ратмир с усталым вздохом откачнулся от полированного металла, вытер дрожащей рукой мокрый от пота лоб и взглянул в лицо лежавшему на столе мальчику. Навстречу ему ударил прямой, острый, как клинок, взгляд темно-серых широко открытых не детских глаз! И второй раз откачнулся пораженный волхв.
— Закрой глаза! — глухо пробормотал он, и его голос уже не был холодным и безразличным, в нем плавала муть тревоги, в нем трепетала дрожь опаски.
Но мальчик не слышал этого голоса, его глаза, подчиняясь приказу кудесника, медленно закрылись.
В комнате воцарились тишина и темнота!
Когда дверь кабинета гостевых покоев приоткрылась и Ратмир позвал Милу, она не узнала его голоса. Слабый и какой-то обреченный, он настолько не соответствовал образу строгого, отстраненного от мира кудесника, что она на мгновение растерялась, но привычка к дисциплине мгновенно взяла верх, и служанка быстро вошла в темное помещение. Свет, проникавший через открытую дверь из главного зала покоев, позволил ей разглядеть лежащее на столе обнаженное тело ребенка, а вот сам волхв старательно прятался в темном углу кабинета.
— Забери мальчика и отдай его Скалу… — медленно, словно бы с трудом проговорил волхв. — Пусть он внимательно наблюдает за ним. Мальчик будет спать… очень долго спать… возможно, больше суток. Если он вдруг перестанет дышать, пусть Скал немедленно пошлет за мной!
Молоденькая извергиня, на ходу подхватив с пола одежду Вотши, подошла к столу и взяла маленькое, худенькое тельце на руки. Выходя из кабинета, она на мгновение обернулась, но волхв продолжал оставаться в густой тени. Только когда она вышла из кабинета, волхв пошевелился — протянул руку и отдернул штору с ближнего окна.
Дневной свет проник в комнату и сразу же стер таинственный, мистический флер, наполнявший ее. Правда, на пустом письменном столе, выдвинутом в центр комнаты, оставалась оплывшая свеча зеленого воска, и темнели два пятна темно-серого пепла от сгоревшего колдовского зелья, но они казались случайностью, остатками какой-то неумной шутки. И магическое зеркало потеряло свой мистический налет, теперь оно выглядело обычным металлическим листом, отполированным и зачем-то вставленным в металлическую же раму.
Волхв оглядел кабинет и едва заметно пожал плечами. Он уже давно привык к двойственности предметов, к их зависимости от освещения, способа их употребления, отношения к ним человека… Он уже не удивлялся превращению самой необходимой вещи в совершенно ненужный хлам.
Откинув капюшон с головы, Ратмир медленными, неуверенными шагами двинулся вдоль стены, раздвигая шторы на окнах, наполняя кабинет светом. Так он добрел до большого покойного кресла, несколько секунд разглядывал его, словно не понимая назначения этого предмета, а затем осторожно и в то же время неловко опустился в него.
Свесив голову, он глубоко задумался о ом, что увидел только что, а может быть, просто задремал, утомленный своим чародейством.
Скал, приняв из рук Милы мальчика, пробормотал что-то неразборчиво-грубое, а потом приказал служанке:
— Я его подержу, а ты давай одевай! Еще не хватало тащить мальца голышом!
Мила начала осторожно надевать на мальчика рубашку, одновременно пересказывая дружиннику то, что велел ему передать брат князя. Скал слушал наказ волхва, никак не выдавая своего отношения, и только когда Мила начала натягивать на ноги мальчика сапоги, он вдруг грубо ее одернул:
— Не надо! Так понесу! Давай сюда обувку!
Служанка торопливо сунула ему в руку сапожки, и Скал, не говоря больше ни слова, развернулся и потопал к выходу из гостевых апартаментов.
В общей опочивальне ратницкой Скал выбрал свободную койку возле окна и уложил на нее спящего мальчугана. Затем, осторожно прикрыв его легким покрывалом, он уселся на соседнюю койку и, сурово сдвинув брови, принялся о чем-то сосредоточенно размышлять.
В тот же день, поздно вечером, молоденькая служанка Мила, приставленная княгиней к приехавшему погостить Ратмиру, явилась в малую трапезную, где Всеслав в компании трех самых близких друзей пил вино, привезенное с далекого юга, и играл в малый лов. Привычно потупив глаза, она встала в дверях трапезной и громко произнесла:
— Хозяин, господин Ратмир просит тебя немедленно прийти к нему!
— Просит немедленно? — ухмыльнулся Всеслав в усы. — Ты, красавица, передай господину Ратмиру, что, ежели я так срочно ему понадобился, пусть он сам ко мне придет. Тем более что у меня и компания хорошая подобралась, а рушить хорошую компанию — грех!
— Господин Ратмир просил передать, что речь идет о Пророчестве! — не поднимая глаз, проговорила девушка.
Вожак криво ухмыльнулся, но глаза его прищурились, взгляд заострился.
— Вот как, — медленно процедил он сквозь зубы. — Выходит, братец мой и в самом деле выведал что-то важное, иначе он не стал бы так торопить разговор со мной.
Повернувшись к наблюдавшим за ним друзьям, Всеслав улыбнулся:
— Придется мне вас ненадолго оставить. Пойду, послушаю, о чем там дознался мой братец.
И не дожидаясь ответа своих собутыльников, вожак быстрым шагом направился в гостевые покои.
Ратмира он нашел в затемненной спальне. Брат лежал в постели, укрывшись периной до подбородка, широко открытые глаза на побледневшем лице горели мрачным огнем. Всеслав, вошедший в спальню в хмельном, игривом настроении, склонный слегка пошутить и покуражиться над тем, что хотел сообщить ему волхв, внезапно почувствовал все напряжение, всю тяжесть тайного знания, открывшегося кудеснику. Хмель мгновенно слетел с вожака, присев на край постели, он нащупал под периной тонкую руку брата и крепко сжал ее.
— Значит, Рок что-то ответил тебе?
Голос Всеслава был хрипловат, но хрипота эта была вызвана отнюдь не вином.
— Да, — шепнул Ратмир с усталым придыханием. — Я спросил Рок и получил Пророчество… Извини, что не мог сообщить его тебе раньше, у меня просто не осталось сил для разговора, а кроме того мне надо было еще раз все осмыслить!
— Ты вполне мог не торопиться с этим разговором, — Всеслав попытался легко пожать плечами, но у него получилось только странное судорожное движение. — Отдохнул бы до завтра.
— Я побоялся, что ты, сам не ведая того, наделаешь глупостей! — ответил Ратмир, и его горящий, темный взгляд уперся в лицо брата. — С этим мальчиком надо быть очень осторожным!
— Что значит — осторожным?
Казалось, последняя фраза волхва мгновенно развеяла напряженность вожака, вернула ему уверенность в своих силах и привычную напористость. Вопрос был задан им сухим, деловым тоном. И тут взгляд Ратмира помягчел, в нем промелькнуло одобрение.
— Я прочту тебе Пророчество, и ты сам поймешь, что значит — осторожным.
Волхв прикрыл глаза, несколько секунд помолчал, словно собираясь с мыслями, а потом начал читать нараспев:
Младенец этот Хаосом рожден,
И в этом теле зреют две души.
Душа-юнец разбужена природой
И к жизни проросла ростком зеленым.
Душа вторая — вещая душа,
Она пока что спит глубоким сном,
Не помня прошлых мук, предательства и лжи,
Не ведая, что ей дана возможность
В Мир принести тяжелый меч отмщенья.
Когда душа вторая не проснется,
Младенец этот станет большим благом
Для рода власти, чем само рожденье.
Он власти род возвысит так, что Время,
Безжалостное Время не сумеет
Изъять его в грядущих поколеньях.
Но если пробудить вторую душу,
Младенец станет истинным проклятьем
Для всех владеющих прекрасным этим Миром.
Безжалостная месть кровавым смерчем
Пройдет над Миром, забирая жизни
Виновных и невинных без разбора.
И воцарится Хаос, и природа
Извергнет всех, теперь еще живущих!
Ключом же к пробуждению души
Послужит память прежних поколений.
Волхв замолчал, но тишина не вернулась в темную комнату. Тяжелые, грубые, жестокие слова, казалось, просачивались сквозь потолок, сквозь стены и падали в души двух замерших людей глухим страшным предупреждением. Они, высказанные, замершие, не улавливаемые ухом, продолжали звучать чеканным ритмом в каждой клетке обездвиженных, парализованных тел!
Прошло несколько долгих минут, прежде чем вожак стаи смог преодолеть свое оцепенение и произнести:
— Да, с этим мальчишкой надо быть очень осторожным. Может быть, его лучше сразу уничтожить?
— И потерять возможность властвовать над всем Миром? — переспросил Ратмир, и в его голосе не было насмешки.
— Ты считаешь, что какой-то дохлый изверг может…
Но волхв не дал вожаку закончить.
— Может! — жестко произнес он. — Ты забываешь, что это предначертал Рок, а Пророчества всегда сбываются.
Несколько минут в комнате висело молчание, Всеслав искал в произнесенном Пророчестве неясности или противоречия, а Ратмир с затаенной горечью наблюдал за братом. Наконец вожак неуверенно произнес:
— Я не слишком хорошо понял, что является ключом к пробуждению этой души-разрушительницы? Что это за «память прежних поколений»?
Волхв помолчал, а потом заговорил спокойно, неторопливо:
— Ты помнишь нашего отца? Ну, конечно, помнишь! И деда нашего ты помнишь. Но ты помнишь только то, чему сам был свидетель. Ты не помнишь того, чего не видел или не слышал, о чем тебе никто не рассказывал, но, тем не менее, эти события были. Об этих событиях знали наш отец, или наш дед, или наш прадед… Так вот, память о таких событиях не пропадает, она в нас самих, в наших головах, наших телах. И есть возможность ее пробудить.
— Ты хочешь сказать, — медленно, осторожно подбирая слова, начал Всеслав, — что этот маленький изверг может вспомнить то, о чем знал его прадед?
— Да, при определенных условиях. Я думаю, это должно быть направленное ментальное воздействие.
Всеслав облегченно выпрямился.
— Тогда все не так страшно, мы вполне можем контролировать любые контакты этого мальчишки, и исключить такое воздействие.
— Но он должен постоянно быть в сфере нашего внимания. И, кроме того, тебе необходимо привязать его к себе признательностью. Лучше всего было бы, если он тебя полюбил бы, как родного отца!
Всеслав удивленно поднял бровь.
— А ты, что же, не собираешься заниматься этим извергом?
— Как ты себе это представляешь? — с легкой усмешкой ответил Ратмир вопросом на вопрос. — Или ты думаешь, я заберу мальчика к себе в Звездную башню? Что он там будет делать? Да и случайно попасть под ментальный удар у него там будет гораздо больше возможностей!
Всеслав недовольно сдвинул брови — ему явно не хотелось возиться с каким-то там извергом, но и веских возражений для отказа не находилось.
— Если ты не возьмешь мальчишку к себе, если ты сейчас выгонишь его из замка, он, вполне возможно, попадет в какой-нибудь другой «род власти». — Волхв говорил спокойно и убедительно. — Согласись, это было бы обидно!
— Да, конечно, — нехотя согласился вожак стаи. — Но угождать какому-то извергу! Согласись, это обидно! — в тон брату добавил он.
— И не вздумай его чрезмерно опекать или тем более угождать! — блеснул глазами Ратмир. — Изверг должен быть счастлив находиться с тобой рядом, служить тебе, отдать, если надо, за тебя жизнь! Пойми, о Пророчестве не знает никто и не должен узнать! А еще один княжеский любимчик из извергов, маленький мальчишка, к тому же сирота, вряд ли привлечет чье-то слишком пристальное внимание.
— Ну ладно! — вскинулся вдруг Всеслав. — Я сам соображу, что мне делать с моим собственным извергом, раз уж ты повесил заботу о нем на мою шею!
«Все, братец пришел в себя… — удовлетворенно подумал волхв. — Значит, Пророчество не слишком его напугало, и он сможет справиться с извергом. Но и мне надо будет не спускать с него глаз!»
Вслух же он устало произнес:
— Да, я с тобой согласен — ты знаешь, что делать со своими извергами А теперь, прошу тебя, позволь мне отдохнуть!
Волхв закрыл глаза и откинулся на подушку.
Мальчик спал долго, почти восемнадцать часов. Первые восемь часов Скал просидел рядом с ним, не сводя глаз с его странно подергивающегося лица, внимательно прислушиваясь к хрипловатому, затрудненному дыханию. Однако постепенно дыхание мальчика выровнялось, лицо успокоилось. Ровное, едва слышное посапывание свидетельствовало о том, что опасность для жизни Вотши миновала.
Тем не менее Скал продолжал свое дежурство. Он, правда, отлучался ненадолго несколько раз, но всегда оставлял вместо себя кого-нибудь из своих товарищей. А когда от князя пришел приказ тщательно оберегать мальчика и немедленно привести его, как только он проснется, вся ратницкая заинтересовалась Скаловым подопечным.
Наконец, перед самым обедом следующего дня, Вотша открыл глаза и огляделся. Скал быстро привстал со своего места и склонился над мальчишкой.
— Ну, малец, как ты себя чувствуешь?! — с неподдельной тревогой спросил дружинник, сам в душе удивляясь своему волнению.
Мальчик посмотрел на ратника, и Скал изумленно отпрянул, на него смотрели странно серьезные серые с темным ободком глаза.
«Но ведь у мальчишки-то глаза были голубые! Как же это! — подумал Скал, пристально всматриваясь в мальчишеское лицо, в попытке найти и другие изменения. Но Вотша улыбнулся и радостно ответил:
— Хорошо, дядя Скал! Только… — он снова улыбнулся, на этот раз чуть смущенно, — есть очень хочется и по дедушке соскучился!
— Тогда давай вставать, — с некоторым облегчением произнес дружинник. — Сейчас умоемся и пойдем обедать. А вот насчет дедушки… тут надо спросить разрешения у князя.
Вот-вот, — донесся из-за спины Скала осипший словно на морозе баритон, — отведи его к князю, как он приказывал, и пусть вожак сам решает, что с этим вонючим извержонком делать: поить-кормить или голову срубить! А ратницкую нечего больше извержиным духом поганить!
Вотша приподнялся с подушки и заглянул за спину своего опекуна. Шагах в двух от его кровати стоял огромного роста дружинник с густой шапкой черных кучерявых волос на голове, маленькими посверкивающими из-под густых бровей глазками, носом картошкой и толстыми вывернутыми губами. Лениво ковыряя щепкой в зубах, он, словно оценивая что-то, смотрел Скалу в затылок. А тот, подсунув свою широкую ладонь под шею мальчика и помогая ему сесть, не оборачиваясь, проговорил:
— Ты, Медведь, пошел бы что ли помылся, а то дух от тебя идет, как от прокисшей шкуры! Скоро ни на медведя, ни на человека похож не будешь!
— Достаточно того, что я не похож на изверга, — рявкнул в ответ черноволосый дружинник и, криво усмехнувшись, добавил: — Как некоторые…
Скал, посадил Вотшу на постели и подав ему одежду, распрямился и медленно обернулся к говорившему:
— Ты, кажется, хочешь меня оскорбить, Медведь?
— Я просто называю вещи своими именами, — снова усмехнулся черноволосый. — И если я вижу перед собой няньку извержонка, то и говорю — нянька извержонка.
— Я вижу перед собой криволапого урода, — спокойно произнес Скал, — но воздерживаюсь от того, чтобы произносить это вслух, потому что даже тупой криволапый урод способен что-то чувствовать.
— Кто криволапый урод! — взревел Медведь и шагнул к Скалу, однако тот быстро наклонился и выбросил вперед правую руку. Выпрямленные пальцы дружинника воткнулись в левый бок здоровенного тела, и внезапно это тело согнулось вдвое, словно перерубленное секирой, а ратницкую потряс громоподобный рев.
Скал выпрямился и все тем же спокойным тоном заявил:
— Завтра утром на замковом ристалище я дам тебе любое удовлетворение, криволапый урод!
Затем он повернулся к Вотше и спросил:
— А ты почему еще не одет? Обед ждать не будет!
Мальчишка, до этого переводивший испуганные глаз со своего покровителя на неожиданного врага, стал быстро натягивать рубашку и делал это настолько неуклюже, что Скал невольно улыбнулся:
— Ну, дружище, ты со сна совсем руками-то не владеешь, давай я тебе помогу!
И он быстро и умело одел мальчика.
Взяв Вотшу за руку, дружинник направился к выходу из опочивальни. Мальчик послушно шагал за ним, но взгляд его оставался прикованным к согнувшейся и тяжело пыхтящей фигуре Медведя. Когда они вышли в коридор, ведущий к трапезной, Вотша дернул руку Скала и шепотом спросил:
— Дядя Скал, а почему этот Медведь такой злой? Я же ему ничего не сделал.
Скал верху посмотрел на белую голову мальчика и чуть более раздраженно, чем стоило, проговорил:
— Не поймешь ты еще. Мал!
А у Вотши уже появилось другое опасение.
— А может быть, нам и вправду надо сначала к князю пойти? Я потерплю без завтрака, а вот если князь рассердится…
Дружинник вдруг остановился и присел перед мальчиком на корточки.
— Слушай, малыш, — внушительно начал он, — князь — вожак стаи, а не повелитель. Мы ему не подчиненные, а товарищи! Так что я сам могу решить — вести тебя к нему немедленно или сначала накормить! И не обращай внимания на всяких криволапых уродов, Медведь — полуизверг! Князь его в стаю-то взял только затем, чтобы он в другую стаю не сбежал, к тем же медведям — они полуизвергов принимают, поскольку настоящих людей у них мало! Понял?!
Мальчишка энергично кивнул белой головой и тут же задал новый вопрос:
— А полуизверг — это кто?
Скал выпрямился и усмехнулся:
— Ну ты, парень, вопросы задаешь! — А затем, покачав головой, пояснил: — Случилась у нас как-то промашка на границе, и дозорная стая восточных медведей прорвалась на наши земли. Далеко они не прошли, но в паре наших деревень поозоровали. Вот после этого и родился у одной нашей извергини полуизверг-медвежонок! Понял?!
— Понял, — тут же отозвался Вотша, — у него, значит, отец многоликий, а мама…
Он не закончил фразу и поднял глаза на Скала:
— А у меня мамы нет.
— Я знаю, — в тон ему проговорил дружинник и тут же сменил тему: — Давай-ка, заканчивай свои расспросы, сейчас пообедаем и к вожаку!
Князь принял их в той самой малой трапезной, где накануне вечером пил с ближними друзьями. Сегодня он был трезв, спокоен, уравновешен. Рядом с ним за столом сидела княгиня, внимательно наблюдая за беседой. И разговор князь начал несколько для него необычно, чуть наклонившись вперед, он самым доброжелательным тоном поинтересовался:
— Ну, Вотша, как ты себя после вчерашнего чувствуешь?
— Хорошо, господин, — коротко ответил робеющий мальчик.
— Ты обиды на меня или на моего брата не держи, просто надо было посмотреть, что от тебя, от потомка такого прославленного человека, как Ват, можно ждать в будущем!
Князь, казалось, был предельно откровенен, но чуткий Скал сразу почувствовал в словах вожака некоторое напряжение и насторожился.
— Зато теперь я могу сказать, что тебя ждет, — продолжал князь все тем же доброжелательным тоном. — Мы решили оставить тебя в замке, в нашей свите. Поскольку ты еще мал, твоей главной обязанностью будет учеба. Сначала ты научишься читать, писать, считать. После того как ты освоишь эти науки, мы посмотрим, какое занятие будет для тебя наиболее подходящим. Жить ты будешь…
Князь на секунду задумался, и тут в разговор встрял Скал:
— Вожак, оставь мальца у нас в ратницкой! Постель я ему уже подобрал, с едой тоже проблем не будет, ну и все-таки мужская компания!
Князь хитро прищурил глаз и с усмешкой спросил у дружинника:
— А к вину-пиву мальца не приучите?
— Ну что ты, княже, — обиделся Скал. — Что ж мы совсем разве без понятия, мальчонку спаивать?
— Хорошо, — неожиданно быстро согласился князь и тут же добавил: — Но тогда придется тебе за ним приглядывать.
— Приглядим, — кивнул дружинник.
— На занятия будешь приходить сам, один, вот в эту комнату, — снова обратился к мальчику князь. — Дорогу найдешь?
Мальчишка утвердительно кивнул.
— Начинаться занятия будут после завтрака, в час жаворонка, продолжаться до часа полуденной лисы. После обеда занятия будут проходить с часа медведя и до часа нетопыря. Ну а вечер будет в твоем распоряжении. Справишься?
Последний вопрос князь сопроводил широкой улыбкой, но Вотша ответил совершенно серьезно:
— Я постараюсь, господин.
— Вот и хорошо! — закончил разговор князь, однако мальчишка неожиданно спросил:
— Господин, если вечер в моем распоряжении, можно мне сегодня навестить дедушку Ерохту? — и чуть запнувшись, добавил: — Я по нему соскучился, да и он, наверное, волнуется.
Всеслав и княгиня обменялись мгновенными взглядами, и князь раздумчиво проговорил:
— Сегодня, говоришь… — и тут же твердо закончил, — …нет, сегодня не стоит. Ты еще к новому месту не привык, да и в сопровождающие мне дать тебе некого, а одного тебя отпускать мне не хочется. Давай так — деда твоего мы известим о тебе, успокоим, а вот недельки через… ну, скажем, две ты к нему съездишь, подарков отвезешь. Хорошо?
Мальчик снова кивнул и опустил голову, пряча слезинку.
— Ну а раз так, сегодня отдыхай, а завтра начнешь заниматься.
Князь жестом показал, что Скал может уводить своего подопечного, и дружинник повел мальчика к двери.
Когда Вотша вышел из трапезной, Скал обернулся на пороге трапезной и негромко проговорил:
— Вожак, я Медведя на поединок вызвал… Завтра на ристалище.
— В степи? — быстро переспросил Всеслав.
— Нет, в замке, — уточнил Скал.
— Какое оружие? — поинтересовался князь.
— Пусть Медведь выбирает, — безразлично ответил дружинник. — Мне все равно, чем его уму-разуму учить!
— Кто ссору затеял? — вдруг строго спросил князь и, сузив глаза, взглянул в лицо дружиннику.
— Медведь глуп, — криво усмехнулся Скал. — Решил меня мальчонкой поддеть. Надо его поучить.
— Ну поучи, — согласился князь. — Но только до первой крови.
— Ты помни, что теперь на тебе ребенок! — вдруг вставила свое слово княгиня. — Мне кажется, мальчик уже к тебе привязался.
— Так, и я к нему, — негромко, словно бы про себя, ответил Скал и вышел из трапезной.
Уже во дворе, когда они, прогуливаясь, направились к южной стене, Скал положил свою широкую ладонь на голову Вотши и сказал:
— Ты слишком-то не расстраивайся, может, вожак и прав, что не разрешил тебе сегодня к деду сходить. Все-таки до вашей слободы путь неблизкий, всякое по дороге может случиться.
Вотша вывернулся из-под его руки, посмотрел снизу на дружинника, и тот с удивлением увидел, что в глазах мальчика снова плескалась небесная голубизна!
«Не иначе, это у него после колдовских штучек волхва! — подумалось Скалу, и тут же появилась новая догадка: — А ведь такие серые с ободком глаза были у Вата!»
Он с новым интересом взглянул на Вотшу, а тот говорил о своем:
— Я не могу без деда, я умру без него. Дядя Скал, у меня ведь никого нет, один дедушка, если я его не увижу, я умру! И он без меня умрет!
Эта неожиданная мысль настолько поразила мальчика, что он вдруг замолчал, широко распахнув глаза, и в этих голубых глазах вдруг заплескалась тоска.
— Ну, уж сразу и умрет! — воскликнул дружинник. — Князь же сказал, что твоему деду все о тебе расскажут, и мне кажется, ему будет очень приятно, что тебя оставили в замке и что ты будешь учиться! Он же хочет, чтобы ты жил хорошо!
Вотша, повернувшись к Скалу, слушал его очень внимательно, и после этих слов своего опекуна его лицо немного прояснилось, тоска отступила, спряталась в уголках глаз.
Они как раз вышли на замковую стену. Перед их глазами снова распахнулась бескрайняя волнующаяся степь. И далекие горы снова иззубрили линию горизонта. По ясному глубокому голубому небу плыли пухлые белоснежные облака, и по желто-золотистому простору в том же направлении резво бежали темные охряные пятна.
— Надо же, — усмехнулся Скал, глядя на расстилающийся перед ними простор, — прям шкура леопарда!
— А кто это такой? — тут же переспросил Вотша, и на его подвижном лице засветилось жгучее любопытство.
— Это зверь такой, — ответил Скал, продолжая смотреть в степь. — Кошка с тебя ростом и вот точно такой шкурой — золотой с темными пятнами. Когда она бежит, кажется, что пятна бегают по ее шкуре.
— А на самом деле они не бегают?
Скал с удивленной улыбкой перевел взгляд на мальчишечье лицо.
— Гм… может быть, и бегают. Только разве рассмотришь все точно, когда леопард бежит!
Рот у Вотши приоткрылся, а взгляд странным образом ушел сам в себя, словно мальчишка вдруг увидел огромную бегущую кошку в живой пятнистой шкуре.
Впрочем, это Вотшино видение длилось лишь мгновение, в следующую секунду он уже задал другой вопрос:
— Дядя Скал, а ты можешь в леопарда перекидываться?
— А вот это, малец, тебя не касается, — с неожиданным гневом ответил дружинник и, увидев испуг на мальчишеском лице, добавил спокойнее: — В кого может перекидываться воин — его тайна… Не гоже пускать ее по ветру!
На лице у мальчишки отобразилось понимание.
Они помолчали, любуясь степью, а затем Вотша, не оборачиваясь, спросил:
— Дядя Скал, а можно мне посмотреть, где ты будешь завтра с Медведем драться?
— Это можно, — усмехнулся дружинник и, протянув ладонь, добавил: — Пошли.
Ристалище — большая, овальной формы площадка, присыпанная мелким речным песком, располагалась под северо-западным углом замковой стены. К ристалищу примыкала небольшая, всего на десять лошадей конюшня, а вдоль свободной кромки были поставлены на врытых чурках несколько тяжелых скамей.
Когда Скал со своим подопечным подошли к ристалищному полю, на нем несколько молодых дружинников, разбившись на пары, махались мечами. Звон стали, отражаясь от стен, казалось, вибрировал в раскаленном неподвижном воздухе. Вдоль скамей ходил, по всей видимости, наставник — хромой старик с совершенно лысой головой, темным, почти черным от загара, морщинистым лицом, на котором светились холодные светло-серые глаза и белела аккуратно подстриженная белая борода. То и дело старик что-то кричал бойцам, при этом казалось, что он ругает их самыми ругательными словами.
Случайно оглянувшись после очередного своего выкрика, старик увидел подходивших к полю Скала и Вотшу. Он шагнул им навстречу, улыбнулся и, не сводя взгляда с мальчика, проговорил:
— Так, значит, Скал, ты и в самом деле занимаешься каким-то извержонком? — И, присев на корточки, обратился к Вотше: — Как тебя зовут, маленький изверг?
— Вотша, — вернув улыбку, ответил мальчишка и посмотрел в сторону бившихся на поле дружинников.
— Интересно? — спросил старик, перехватив взгляд Вотши, и тот быстро кивнул в ответ.
— А ты, Старый, откуда узнал про извержонка? — подал голос Скал.
Старик снизу посмотрел ему в лицо и снова улыбнулся, но на этот раз его улыбка была хитроватой.
— Медведь приходил, сказал, что будет завтра утром драться с тобой насмерть из-за твоего извержонка. — Старик хихикнул и добавил: — Сказал, что ты стал нянькой у изверга!
— Мальчишка будет жить в замке — так вожак решил, — спокойно глядя в светлые старые глаза, проговорил Скал. — Спать и столоваться — в ратницкой… Так что, сам понимаешь, надо кому-то за ним приглядывать, чтобы какой-нибудь косолапый урод не обидел мальца. Вожак поручил это дело мне, а я и не отказывался — мне мальчишка нравится. Во всяком случае, ума в нем поболе будет, чем в некоторых наших из стаи! К тому же он правнук Вата!
— Да? — изумился старик. — Правнук Вата? — И, посмотрев в лицо Вотши, вдруг сказал: — А я ведь хорошо знал твоего прадеда, малец.
— Правда? — вскинулся Вотша. — А какой он был?
Старик выпрямился, посмотрел сверху в запрокинутое лицо мальчугана и веско произнес:
— Он был Волк!
— Волк… — задумчиво протянул Вотша.
— Самый настоящий, — добавил старик, — хотя мог повернуться к Миру еще семью гранями.
— Семью гранями… — снова медленно повторил Вотша и горько добавил: — А я вот изверг.
— Ну, раз в замок попал, горевать тебе не придется, — успокаивающе махнул рукой старик. — У нашего вожака и изверги живут не тужат!
Мальчик посмотрел в лицо старику недетским взглядом и тихо произнес:
— Знаешь, дедушка…
— Ха! — перебивая мальца воскликнул старик. — Тогда уж — прадедушка!.. А вообще-то лучше зови меня «Старый». Я к этому имени привык, меня так все называют.
Мальчик кивнул и заговорил прежним тоном:
— Знаешь, Старый, когда я жил в слободе с дедом Ерохтой, я почти не встречался с многоликими. Так, видел их иногда издали. А теперь я… теперь я знаю, чего лишился.
Старик хотел что-то сказать, но в этот момент с ристального поля донесся чей-то яростный крик. Все трое быстро обернулись и увидели, что двое дружинников побросали мечи и дерутся кулаками, у одного из них уже шла носом кровь. Старик чуть присел, видимо, от неожиданности, но в следующее мгновение он уже мчался по полю в сторону дерущихся, сильно припадая на правую ногу.
— Я вот вам, рукомахи, ноги-то сейчас повырываю! — орал старик на бегу, размахивая сжатыми кулаками. — Я вас научу, как друг дружке рожи кровянить, нечисть бестолковая!
Несколько секунд дерущиеся не замечали приближавшегося к ним наставника, но вот один из них увидел старика и, не обращая внимания на замахнувшегося противника, развернулся и рванул в сторону конюшни. «Победитель» торжествующе взревел, но в тот же момент получил здоровенную затрещину сухим старческим кулаком по загривку. Рука, отпустившая эту затрещину, была, похоже, хорошо ему знакома, потому как, не уточняя, кто его ударил, молодец крутанулся на месте и устремился вслед за своим недавним противником. А за ними, почти не уступая в скорости, бежал хромой старик и ругался при этом почем зря!
— Пошли. — Скал положил Вотше на плечо свою широкую ладонь, — тебе надо отдохнуть как следует перед завтрашним днем, да и мне не мешает кое-что сделать. Медведь хоть и косолапый урод, но под руку ему попадать не стоит!
На следующий день, сразу после завтрака, прошедшего в общей трапезной с большим оживлением, Вотша отправился на свои первые уроки, хотя мыслями он был на ристалище. В малой княжеской трапезной его встретил невзрачный плешивый мужичок, одетый в простые холщовые порты, светлую без вышивки рубаху и короткие мягкие сапожки. Усадив ученика за стол и усевшись напротив него, мужичок долго рассматривал Вотшу, а затем проговорил высоким тихим голоском:
— Зовут меня Фром, я — изверг, приехал из владений западных вепрей и служу князю Всеславу счетчиком. С тобой я буду заниматься счетом, называемым на Западе арифметикой. Князь приказал мне раз в неделю докладывать ему о твоих… э-э-э… успехах, и думаю, что от моих докладов будет зависеть твое… э-э-э… благополучие.
Тут Фром вдруг стремительно наклонился через стол к самому лицу Вотши и спросил:
— Ты меня понял?
— Понял, господин Фром, — немедленно ответил мальчишка, а про себя подумал: «Странный он какой-то, этот Фром. И почему он ушел из своей стаи?»
Но спрашивать он ни о чем не стал.
Фром начал рассказывать о числах, что они обозначают и как изображаются в разных стаях. Вначале Вотше очень мешали сосредоточиться гул и крики доносившиеся с ристалища, и его голова была занята поединком, происходившем там. Но довольно скоро за окнами трапезной все стихло, и постепенно рассказ Фрома захватил мальчика. Его живое воображение было очаровано магией чисел, их мистическими свойствами, о которых довольно долго распространялся наставник, и теми странными, поразительными превращениями, которые могли происходить с ними. Время до обеда пролетело незаметно, а на обед Вотша бежал бегом.
Едва появившись в общей трапезной, он обежал ее глазами и, к своему разочарованию, не нашел в ней Скала. Подойдя к огромному дружиннику с лохматой черной шевелюрой, знакомому Вотше еще по первому дню его пребывания в замке, он, чуть поклонившись, спросил:
— Господин, вы не скажете, где сейчас дядя Скал?
Гигант повернулся к мальчику и прогудел добродушным басом:
— У лекаря твой дядя Скал. — Но, увидев, как вдруг побледнел мальчуган, улыбнулся и добавил: — Да ты не волнуйся, ничего страшного не произошло. Руку он об Медведя зашиб!
И дружинник оглушительно расхохотался собственной шутке. Сидевшие за одним столом с ним ратники тоже заулыбались. Вотша облегченно вздохнул и собрался отойти от стола, поискать себе другое место, но черноволосый дружинник вдруг положил ему на плечо руку и предложил:
— Садись-ка ты, птаха, с нами! Пока твоего дяди Скала нет, я за тобой присмотрю!
Ратники чуть подвинулись на скамье, освобождая Вотше место рядом с великаном. Мальчик уселся за стол, перед ним тут же поставили миску с гороховой похлебкой, положили кусок хлеба и… перестали обращать на него внимание. Всех занимал рассказ черноволосого дружинника о поединке Скала с Медведем, и всем было почему-то очень весело. Вот только Вотша никак не мог понять, что же такого веселого произошло на ристалищном поле.
Впрочем, обед закончился довольно быстро, и Вотше пришлось сразу же бежать на занятия.
Вторая половина дня отводилась изучению грамоты, и к полному удовольствию мальчика его учителем оказалась та самая тетка Сидоха, которая подбирала для него одежду. Она сразу предупредила Вотшу, что никогда никого не учила, но поскольку ей приходится писать больше всех в замке, ее князь и обязал заниматься с мальчиком.
— Хотя, раз уж ему так приспичило учить тебя грамоте, мог бы поручить это дело мэтру Пудру. Он и в восточной грамоте разбирается и в западной! — раздраженно-обиженным тоном заявила вдруг наставница.
— А кто такой метр Пудр? — немедленно поинтересовался любознательный Вотша.
— Не метр, — поправила его Сидоха, — а мэтр… Мэтр Пудр, из западных туров. Учит грамоте княжну и еще шестерых оболтусов — княжеских сынков из других стай!
— А что они делают в нашем замке? — удивился Вотша.
— Ха! — воскликнула в ответ тетка Сидоха. — В нашем замке! И давно этот замок стал вашим?!
Мальчик смутился, а тетка расхохоталась. Отсмеявшись, она вдруг заметила совершенно серьезно:
— Так-то, мальчик! Грамота для того и нужна, чтобы не попадать в такие вот неловкие ситуации!
Занятия грамотой тоже пришлись Вотше по душе. Он сразу понял важность владения письмом и чтением, а когда тетка Сидоха показала ему пару книг, принесенных ею с собой, он просто влюбился в эти удивительные создания человека и загорелся желанием научиться их читать.
Первый урок у тетки Сидохи получился достаточно коротким, так что занятия Вотши закончились рано. Выйдя из малой княжеской трапезной Вотша решил еще раз прогуляться на южную стену. И снова беспредельная даль волнующейся степи заставила его замереть от восторга.
Но долго любоваться степью на этот раз ему не дали. Не прошло и нескольких минут после появления Вотши на стене, как за его спиной послышалось сердитое сопение, и тут же прозвучал ломающийся мальчишеский голос, медленно цедивший слова:
— Так это, значит, и есть тот самый сопливый изверг, с которым нянчится вожак Всеслав?
Вотша стремительно обернулся. В трех шагах от него стояли два мальчика в легких, богато расшитых рубашках, в одинаковых темно-серых портах и мягких коротких сапогах. Одному из них было лет десять-одиннадцать, и он был выше Вотши на целую голову. С высоты своего роста он рассматривал маленького изверга странными темными глазами, уголки которых были необычно оттянуты к вискам, отчего глаза его казались узкими и злыми. Эта непонятная злоба подчеркивалась еще и невысоким, но упрямо выпуклым лбом, над которым нависал короткий ежик густых черных волос. Второй мальчишка, года на два помоложе, был белобрыс, веснушчат, большенос, а его холодные льдисто-серые глаза смотрели на Вотшу из-под белесых, почти незаметных бровей отчужденно, словно на некую неинтересную вещь.
— И что, интересно, вожак в нем нашел? — продолжал между тем старший мальчишка медленно выцеживать слова из почти не открывающихся губ. — На мой взгляд, он полное ничтожество, как и все остальные изверги!
Вотша понимал, что речь маленького многоликого предназначена совсем не для него, а потому молчал. Уйти со стены у него не было возможности, потому что мальчишки-многоликие перегораживали стену от зубцов до противоположного края, а лестница находилась у них за спиной.
И тут совершенно неожиданно старший мальчик обратился непосредственно к нему:
— Ну, ты, извержонок вонючий, ты ведь ничтожество?!
— Как будет угодно господину, — заученно пробормотал Вотша.
