Берлин, 9 ноября 1937 года

На крыльце рейхсканцелярии фон Нейрат столкнулся с фон Фричем, лицо генерала было красным, ноздри раздувались, в глазах сверкали злые огоньки. Министр иностранных дел попытался остановить генерала, но тот только махнул рукой и устремился к ожидавшему его автомобилю. Барон понял, что встреча главнокомандующего с фюрером прошла совсем не так, как они надеялись накануне.

«Ничего, капля — камень точит», — подумал фон Нейрат и пошел узнавать ответ на свое прошение об аудиенции.

В канцелярии его ждала новая неожиданность: адъютант, у которого он спросил о судьбе своего прошения, вежливо, но холодно, ответил:

— На днях фюрер отбывает в свою резиденцию в Берхтесгаден. Ответ на ваше прошение он даст, очевидно, уже по возвращении.

Рейхсканцелярию министр иностранных дел покинул в полной растерянности: обычно он получал аудиенцию без проволочек. Он попробовал найти полковника Хоссбаха, но ему сказали, что полковник на совещании и освободится не скоро. Тогда он попытался поговорить с кем-нибудь из своих старых знакомых, но получил очень холодный прием и поспешил домой.

Все говорило о том, что над его головой сгущаются тучи: с таким отношением к себе он еще не сталкивался.

По дороге он опять почувствовал, как у него защемило сердце. Придя домой, барон сразу же вызвал врача. Тот осмотрел министра, напомнил ему, что еще вчера велел провести эту неделю в постели, и на этот раз категорически запретил своему пациенту подниматься без его разрешения.

Когда доктор ушел, Константин фон Нейрат долго раздумывал над сложившейся ситуацией. В конце концов, он пришел к выводу, что все, что ни делается, — все, к лучшему: пока он болеет, фон Бек и фон Фрич успеют что-то предпринять, возможно, за это время в Берлине объявится Шахт, и тогда все станет проще. С такими мыслями он незаметно успокоился и уснул.