Глава двадцать четвертая

То, что он видел до сих пор, было всего лишь изотермическим контейнером, защитным коконом, предохранявшим настоящую Куколку от воздействия окружающей среды в течение десятков, если не сотни лет. И только сейчас до старика дошло, что все затраченные усилия и риск могут оказаться напрасными.

Кислота времени разъедает что угодно. Это вопрос количества, а не качества. Вполне надежной защиты не существует. Наверняка никто не рассчитывал, что реанимации Куколки придется ждать так долго. Значит, шансов уничтожить Ангела почти нет. Еще хуже, если игра затеяна самим Ангелом с целью обнаружения и уничтожения монастыря. В этом случае все, подготовившие миссию, включая Низзама, готовили собственную смерть.

Может быть, таков закон? После достижения некоторой фазы движение и неподвижность становятся одинаково самоубийственными. Выбора нет. Живущие просто должны уступить место новому виду. И кто сказал, что электронная псевдожизнь не есть следующий этап? Ступень к сверхразуму? Прямой доступ к информационным поясам планеты, сулящим все сокровища? Долгожданное избавление от оков плоти? Отказ от механизма развития, исчерпавшего себя? Отказ от способа взаимодействия с природой, оказавшегося несостоятельным?.. Кем же нам суждено стать? Неужели сбудется тысячелетняя мечта и нам уготована жизнь вечная? Но не по причине некоего изначального сопричастия к Абсолютному. Не было никого над нами. Мы сами вырыли себе могилу. Все мы без исключения — тени в электронных потрохах собственных порождений. Мои поздравления! Мы научились размножаться информационным почкованием и даже не заметили этого. Или заметили, но не придали значения. Развитие и усложнение системы вызвало необходимость в саморегулировании. Это не имело ничего общего с тиранией или даже с дьяволом-кукловодом, ибо нет ничего внешнего. Сущность была обусловлена манипулированием, и наоборот. В один прекрасный момент количество перешло в качество. Или же кто-то все-таки придал значение происходящему — и получил в награду некрополь с миллиардами роящихся внутри душ, улей, инкубатор, набор солдатиков в едином образе для игры в войну, жутковатую игрушку, черный ящик, вечную адскую машинку, возникающую снова и снова в тот самый момент, когда она разлетается на куски в день придуманного кем-то Апокалипсиса, а внутри нее все: история, древность, время, движение, эликсиры любви и ненависти, новый Будда, новый Магомет и новый Иисус…

Старик пытался представить себе это. Получилось даже проще, чем он ожидал. Если отбросить дряхлеющее тело, он и был аморфным призраком, заключенным в тесной коробке из хрупкой кости. Возможно, причина его возникновения — всего лишь побочный эффект неизвестного эксперимента, непредвиденное обстоятельство, оставленное без внимания ввиду его совершенной, принципиальной замкнутости. Дух из машины, придумавший дух из машины, придумавший дух из машины, придумавший… И так до пределов мысли. Бесконечная череда матрешек, олицетворяющих метемпсихоз. Кто первый? Поставим вопрос иначе, более высокопарно: кто истинен? Этого ты никогда не узнаешь, старик. Прав был Низзам: где гарантия, что сам ты — не глюк? И вообще — почему это так важно для тебя? Нет ли тут просто дурацких амбиций? Какая может быть иерархия среди призраков, порожденных чудовищем и витающих в мире, законы и относительная упорядоченность которого — лишь следствие стереотипов разума, втиснутого в прокрустово ложе представлений о самом себе? Надо лишь служить Ему, пытаться умилостивить Его, избегать запретных и нелепых фантазий о Его конечности, чтобы воспроизводиться снова и снова, как голоса, записанные на магнитной ленте, как изображение, спроецированное на экран, как навязчивые сны Гипноса…

Кстати, об Апокалипсисе. Глядя на расколовшийся кокон Куколки, Адам Тодт испугался. Жуткое предчувствие завибрировало в нем. Оно зародилось в кишках, на животном уровне; поднимаясь, подержало в ледяном капкане сердце; подразнило мозг намеком на понимание и спряталось в недостижимой норе. Ключа, чтобы извлечь его оттуда, не было. Представление об антимессии, посылаемом на перехват раз-другой в тысячелетие, так и не сформировалось до конца. А ведь таких «перехватчиков» наверняка было много на протяжении истории. Кесари, варвары, фашисты, коммунисты… Теперь наличие «Абраксаса» упростило их задачу, возможность воспроизведения, копирования — и практически гарантировало успех в критических ситуациях. Монахи из «Револьвера и Розы» сделали ставку на клонов. Трагический казус заключался в том, что клоны мутировали не вполне предсказуемо. «Не вполне» вмещало в себя разверзшуюся потрясающую пропасть между способностями среднего человека и влиянием мутанта-плюса. Хватило одного незапланированного отклонения, чтобы изменился привычный порядок вещей — в чем-то неизбежный, в чем-то отвратительный. Пусть даже тупиковый. Но это был НАШ порядок. Сверхчеловеческое — уже НЕ человеческое.

Если это и означало решающую победу «зверя», то Адам был озабочен совсем другим. Существовала вероятность того, что самообман гораздо глобальнее. Он — жалкий, раздавленный тяжестью происходящего червь — придумывал все новые и новые самооправдания. Он боялся конца, который так упорно пытался приблизить. Не собственной смерти, нет. Он боялся, что мир, в котором, как думал старик, он до сих пор существовал, окажется целиком виртуальным, исчезнет без материального следа, будет стерт из чьей-то памяти вместе с самой памятью — и тогда Адам лишится не только будущего, но и прошлого. А Колония, в которую попадаешь по льготному тарифу, так и останется прекрасным символом всех ложных устремлений.

Однако что может быть хуже, чем простая ОТМЕНА? В том числе отмена твоих пятидесяти с лишним лет, в течение которых ты, как тебе казалось, жил, любил, ненавидел и даже — как положено твари, созданной по Божьему образу и подобию, — страдал? Он, трепетавший от страха перед содеянным, один из последних и ничтожнейших статистов в массовке, был причастен к уничтожению подмостков, на которых разыгрывалась чудовищная комедия положений, — и все лишь потому, что драматург заложил это в основу основ: шаткий камень, надломленную ось, хрупкую пирамиду, разрушившуюся сразу после того, как сверху был нагроможден очередной мираж…

Самоотрицание — таково было имманентное, глубиннейшее свойство этой пьесы, неизбежное, как Судный день; ее сущности и герои исчезали так же легко и безропотно, как исчезают тени, когда выключается свет. А теням не дано порождать друг друга…

Вскоре он впервые увидел Куколку обнаженной. У нее было стройное белое тело красавицы, страдающей слоновьей болезнью. Вверху — разделяющиеся боеголовки под конусовидным обтекателем; внизу — уродливые лапы сверхзвуковых сопел. В ее очертаниях была стремительность юной девушки, вырвавшейся из-под жесткой опеки и свалившейся в пропасть греха, — даже тогда, когда она пребывала в неподвижности. И еще парадоксальным образом в ней было что-то суицидальное и фаллическое. Отрубленный лингам. Функция без смысла, сулящая случку атомов без оплодотворения. Порочная невинность.

Воплощение милосердия, несущее смерть и лучевую болезнь…

Старик и не подозревал, что его мозг способен выстраивать такие ассоциации. Он не поверил, что самостоятельно думает об этом. Не иначе, эти мысли были внушены ему кем-то. Он будто услышал гениальную музыку, доносившуюся из шкатулки. Открыл шкатулку, а там — лишь вращающиеся шестеренки, восковой цилиндр, молоточки и тяги…

Слишком долго он был тупым и зависимым; теперь же какие-то обрывки прошлых фобий бродили в нем — те самые «матрешки», призраки внутри призрака — и что могло быть смешнее?..

Старику позволили наблюдать за подготовкой к пуску. Он сделал свое дело. Никто не требовал от него большего. Люди из «Револьвера и Розы» суетились вокруг. Адам ощущал свое превосходство над ними. Даже сейчас они были погружены в мелочные заботы, словно муравьи, строящие муравейник и не ведающие о приближении волны, которая вскоре смоет их вместе с жалким клочком земли.

Заработал подъемник; его пронзительный скрежет заглушал мысли. «Поздно! — сказал себе Адам. — Слишком много времени потеряно!» Кто мог думать, что порвется самое примитивное звено цепи? Но звено еще не порвалось.

Подъемник медленно втащил Куколку на стартовый стол. Теперь она была погружена в вертикальный колодец шахты — словно гигантский, неутомимый фаллос юного Бога Смерти в лоно старой Матери… Окончательный инцест. Последнее соитие в преддверии Армагеддона… Неудовлетворенное тело Земли оставалось холодным и неподвижным…

Тревожно замигали красные лампы. Раздался зудящий звук, похожий на стоны раненой собаки, разделенные правильными промежутками… Вверху засиял свет. Луч, украдкой проникший в подземелье, превратился в подобие водопада, летящего сквозь радужные витражи сознания. Крышка шахты, способная выдержать прямое попадание авиационной бомбы, отодвигалась в сторону…

— Три минуты до старта! Общая эвакуация! — объявил искаженный голос из динамика.

Адам вздрогнул от неожиданности, но не воспринял смысла сообщения. Он не отрываясь смотрел, как в панике разбегаются братья. Однако «паническое бегство» отличалось удивительной слаженностью. На самом деле все было отрепетировано десятки раз — начался главный ритуал в их жизни, похожей на кошмар. То, что мечтал увидеть каждый. То, ради чего жили и умирали в пытках предыдущие поколения…

Двойной запас времени и включенные после длительного перерыва лифты служили гарантией того, что ни один человек не пострадает. Кто-то потянул Адама за рукав. Он повернул голову. Человек в светоотражающем комбинезоне с эмблемой в виде скрещенных револьвера и розы показывал вверх. Его лицо было настороженным. И старик знал, что причина этому — не угроза жизни. Причина — в нем самом, в медиуме, который не должен был вернуться… Любые странности в его поведении могут быть истолкованы в свете того, что он побывал в городе. Только сейчас до Адама дошло, что его могли убить те, кто посылал туда Мицара и сопровождающего гида, — просто чтобы не рисковать самым дорогим, что у них осталось…

Когда Куколка стартовала, Адам уже был на поверхности, на безопасном расстоянии от шахты, и с ужасом ощутил дрожь земли. Вниз ударила разрушительная струя, разбудившая наконец застывшее подземелье. Ствол выгорел полностью. Горизонтальный туннель обрушился, похоронив железнодорожную ветку и платформу, на которой перевозили контейнер с ракетой. Высокочастотная вибрация пронизывала все вокруг. Она передавалась телу, сердцу, мозгу. Казалось, вот-вот рассыплется рыхлый ком, слепленый из глины и праха…

Вначале Куколка поднималась неправдоподобно медленно, прорывая невидимую сеть тяготения; затем, по мере освобождения, рванулась вверх, будто огненный палец, легко проткнувший ветхую ткань облаков, и устремилась в скрытую за ними пустоту…

Монахам оставалось только ждать. Не в первый раз на весах были жизнь и смерть, но, возможно, в последний. Счастливая жизнь; мучительная смерть. Или наоборот — полная страданий жизнь; приносящая облегчение смерть… Все зависело от исправности Терминала и самой Куколки — как когда-то все зависело от подлинности Грааля…

Несколько минут, вобравшие в себя историю. Старику они показались не такими уж долгими. «Нет истории, кроме истории души». Его душа трепыхалась вне времени, пока Куколка совершала свой полет по направлению к Ангелу и настигла того на стационарной орбите.