Книга:
Дюна
Назад:
6
Дальше:
8
7
Как часто гнев заставляет людей отринуть то, что говорит им внутренний голос!
Принцесса Ирулан. «Избранные изречения Муад'Диба»
Фримены, собравшиеся в общем зале пещеры, чувствовала Джессика, были охвачены тем самым чувством, которое было памятно ей со дня поединка Пауля с Джамисом. Слышались негромкие, но возбужденные голоса; тут и там возникали небольшие группы, обсуждая что-то.
Джессика вышла из апартаментов Пауля на подиум, спрятав в складки одежды цилиндрик с сообщением. Она уже успела отдохнуть после долгого путешествия с Юга, хотя по-прежнему досадовала, что Пауль не разрешает пользоваться захваченными топтерами.
– Мы пока еще не в состоянии контролировать воздушное пространство, – объяснял Пауль, – и не можем позволить себе зависеть от привозного топлива. К тому же мы должны беречь и машины, и горючее для того дня, когда нам понадобятся все ресурсы.
Сам Пауль стоял у подиума в окружении молодых воинов. Тускловатый свет плавающих ламп придавал происходящему ощущение нереальности. Все это напоминало бы большой прием – если бы не вездесущий запах, не шорох ног по камню и не шепот.
Джессика смотрела на сына, удивляясь, что тот еще не показал ей свой сюрприз – Гурни Халлека. Это имя напомнило ей о прошлом, о днях любви… об отце Пауля.
Стилгар, окруженный личными бойцами, стоял у противоположной стены, сохраняя молчаливое достоинство.
Нам никак нельзя потерять этого человека, подумала Джессика. План Пауля должен удаться. Иначе… иначе нас ждет огромная трагедия.
Она молча спустилась с подиума, прошла мимо Стилгара, не глядя на него, и приблизилась к Паулю. Фримены один за другим замолкали, расступаясь перед ней.
Она понимала, что это молчание – знак почтительного страха перед Преподобной Матерью. Но в этом молчании был и невысказанный вопрос.
Молодежь при ее приближении отошла в стороны, образовав свободное пространство вокруг Пауля, и это новое к нему отношение опять обеспокоило ее. «Все, кто ниже тебя, неизбежно завидуют твоему положению» – это была аксиома Бене Гессерит. Но ни на одном лице не было и тени зависти. Ореол религиозного почитания удерживал людей в некотором отдалении. И она вспомнила другую аксиому: «Пророки редко умирают своей смертью…»
Пауль посмотрел на нее.
– Время настало, – произнесла Джессика, подавая ему цилиндрик с сообщением.
Один из тех отошедших было парней набрался духу и, взглянув на Стилгара, обратился к Паулю:
– Это точно, время настало. Наконец-то. Ты думаешь вызвать его? Люди могут подумать, что ты трус… если…
– Кто тут сказал слово «трус»?! – рявкнул Пауль, и рука его легла на рукоять криса.
Напряженное молчание опустилось на группу молодежи, затем разлилось по всей пещере.
– Надо кое-что сделать, – решительно сказал Пауль. Говоривший отшатнулся. Пауль, раздвигая толпу, подошел к подиуму, легко вскочил на него, повернулся к фрименам и, призывая к тишине, поднял руку.
– Так сделай, сделай! – крикнули из толпы. Этот выкрик вызвал ропот и перешептывание. Пауль дождался тишины – она наступила не сразу, в толпе покашливали, шаркали ногами… Наконец все стихло. Пауль опустил руку и заговорил так, что звук отдавался по всей пещере:
– Вы устали ждать.
Ему вновь пришлось дожидаться, когда стихнут возбужденные возгласы.
Да, они действительно устали ждать, подумал Пауль. Он покачал на ладони цилиндрик, думая о том, что содержит в себе этот невинный с виду предмет. Джессика уже показала ему сообщение и рассказала, как его перехватили у харконненского курьера. А сообщеньице-то было ясным, Раббана предоставляли самому себе. Он не мог отныне рассчитывать ни на помощь, ни на подкрепления!
Пауль возвысил голос:
– Вы думаете: вот пришло время, когда я должен вызвать Стилгара на бой и сменить его во главе наших войск!
Прежде чем кто-либо успел ответить ему, Пауль яростно закричал:
– По-вашему, Лисан аль-Гаиб настолько глуп?!
Наступила ошеломленная тишина.
Он принимает роль религиозного вождя, подумала Джессика. Да, ему придется сделать это.
– Но таков обычай! – выкрикнул кто-то.
Пауль сухо ответил, прощупывая эмоциональный настрой толпы:
– Обычаи меняются.
Из угла донесся сердитый крик:
– Мы сами решим, что нам менять!
Послышался одобрительный гул – многие в толпе соглашались с крикнувшим.
– Как хотите, – ответил Пауль.
И Джессика услышала, что он использует Голос, как она его учила.
– Вы скажете все, что хотите, – объявил Пауль. – Но сначала буду говорить я – а вы меня выслушаете.
Стилгар с бесстрастным лицом прошел к ним вдоль подиума.
– Это ведь тоже обычай, – сказал он. – На Совете может быть выслушан любой фримен. А Пауль Муад'Диб – фримен!
– Благо племени – прежде всего, так? – спросил Пауль.
Стилгар ответил все тем же ровным голосом и с тем же достоинством:
– Конечно. Им мы выверяем каждый свой шаг.
– Хорошо… – протянул Пауль. – Если так, ответьте: кто командует бойцами нашего племени? И кто правит всеми племенами, всеми бойцами – через инструкторов, которых мы обучили приемам колдовского боя?
Пауль помедлил немного, оглядывая толпу, но никто ему не ответил. Наконец он продолжил:
– Может быть, ими распоряжается Стилгар?.. Но он сам отрицает это. Тогда, может, это я? Сам Стилгар порой исполняет мои приказы, и старейшины, мудрейшие из мудрых, прислушиваются ко мне на Совете!
В толпе зашевелились – но опять никто не ответил.
– Так. Тогда, может быть, правит моя мать? – Пауль указал на Джессику, стоявшую в черном церемониальном одеянии у края подиума. – И Стилгар, и все другие вожди спрашивают ее совета почти по всякому важному делу. И вам всем это известно. Но странствует ли Преподобная Мать в песках? Водит ли она воинов в раззию на Харконненов?
Большинство фрименов, кого мог видеть Пауль, задумались, наморщив лбы; но многие еще роптали.
Ох, с огнем он играет – очень уж опасный способ выбрал! – с беспокойством подумала Джессика. Впрочем, она помнила о цилиндрике и значении заключенного в нем послания. И, конечно, она понимала, чего добивается Пауль: дойти до самых корней неуверенности, уничтожить их, и тогда все прочее последует само собой.
– Итак, никто не желает признавать вождя без вызова и поединка? – продолжал между тем Пауль.
– Обычай такой! – снова крикнул кто-то.
– Хорошо, но какова наша цель? – спросил Пауль. – Сбросить Раббана, это харконненское чудовище, и превратить планету в место, где мы и наши семьи благоденствовали бы среди изобилия воды? Это наша цель – да или нет?
– Так вот по цели же и средства – цель трудная, и средства суровые! – ответил голос из толпы.
– Неужели ты привык ломать свой нож перед боем? – осадил его Пауль. – То, что я сейчас скажу, – факт, а не хвастовство и не вызов: среди вас никто, и Стилгар в том числе, не выстоит против меня в поединке. Стилгар это сам признал. Он это знает – как и каждый из вас.
В толпе опять заворчали.
– Многие из вас встречались со мной в учебном бою, – указал Пауль. – Так что вы знаете, что я не хвастаю зря. Я говорю это потому, что все мы знаем – это правда, и я был бы глупцом, если бы не видел, что это так. Ведь я начал учиться этому колдовскому бою куда раньше, чем вы, а учителя мои были куда крепче любых бойцов, с которыми вы сталкивались. Как бы иначе, вы думаете, я одолел Джамиса? Ведь тогда я был в возрасте, в котором ваши мальчишки все еще сражаются лишь в играх!
Он умело пользуется Голосом, подумала Джессика, но с этим народом одним Голосом не обойдешься. К словам у них неплохой иммунитет, и одолеть их интонациями… Ему надо увлечь их логикой.
– А теперь, – объявил Пауль, – мы добрались до главного. Вот! – Он поднял цилиндрик, размотал ленту с сообщением. – Это перехвачено у харконненского курьера, и в подлинности сообщения сомнений нет. Оно адресовано Раббану. До его сведения доводится, что в пополнениях ему отказано, что добыча Пряности упала намного ниже установленной нормы, что он обязан выжимать из Арракиса Пряность, обходясь наличными силами.
Стилгар приблизился к Паулю.
– Ну, кто уже понял, что это значит? – спросил Пауль. – Стилгар вот сразу сообразил!
– Они отрезаны! – выкрикнул кто-то.
Пауль затолкал цилиндрик и само сообщение в кушак. Затем снял с шеи витой шнурок из шигакорда и показал всем висевший на нем перстень.
– Вот этот перстень принадлежал моему отцу! – провозгласил он. – И я поклялся, что не надену его, пока не буду готов повести мои войска по Арракису и вернуть его себе по праву, как свой законный феод!
И он надел кольцо и сжал кулак. На пещеру опустилась тишина.
– Кто правит здесь? – вопросил Пауль, вскинув сжатую в кулак руку. – Я правлю здесь! Я правлю каждым дюймом Арракиса! И здесь мой феод – не важно, подтвердит это Император или нет. Он дал его моему отцу, а я унаследовал его!
Оценивая реакцию толпы, он покачался с носка на пятку.
«Еще немного», – подумал он.
– Есть люди, которые займут на Арракисе высокие места: Империи придется принять мои условия! – продолжал Пауль. – И Стилгар – один из таких людей. И это не потому, что я хочу откупиться от него. И не из благодарности, хотя я, как и многие из вас, обязан ему жизнью. Нет! А потому лишь, что он мудр и силен; потому, что он умеет управлять своим сиетчем, опираясь на свой разум, а не на одни только обычаи. Неужели же вы считаете меня глупцом, способным отсечь свою правую руку и бросить в луже крови тут, на полу пещеры, – и все затем, чтобы развлечь вас зрелищем?
Пауль обвел толпу взглядом.
– Кто здесь посмеет сказать, что я – не законный правитель Арракиса? Или мне придется, доказывая это, перерезать всех вождей фрименов в эрге?
Стилгар вопросительно посмотрел на Пауля.
– Стану ли я сам подрывать наши силы – в то самое время, когда они нам всего нужнее? – спросил Пауль. – Вот я – ваш правитель; и я говорю вам: настало время нам прекратить убивать друг друга, время обратиться против истинных наших врагов – Харконненов, обрушиться на них всей своей мощью!
Стилгар молниеносно выхватил крис и, воздев его, возгласил:
– Да здравствует герцог Пауль Муад'Диб!
Множество голосов слились в единый рев, сотрясший каменные своды пещеры и подхваченный эхом. Многоголосый хор гремел:
– Йа хъя чаухада! Муад'Диб! Муад'Диб! Йа хъя чаухада!
Джессика повторила про себя: «Да здравствуют воины Муад'Диба!» Да, все прошло именно так, как задумали они втроем со Стилгаром.
Постепенно крики затихли. Когда вновь наступила тишина, Пауль повернулся к Стилгару и приказал:
– На колени!
Тот немедленно подчинился.
– Дай мне свой крис.
Стилгар подал крис Паулю.
Этого в нашем плане не было! – подумала Джессика.
– Повторяй за мной, Стилгар, – велел Пауль и начал произносить слышанную от отца присягу введения в должность. – «Я, Стилгар, принимаю этот нож из рук моего герцога…»
– Я, Стилгар, принимаю этот нож из рук моего герцога…
– «И туда я направлю его, куда укажет мне мой герцог…»
– И туда я направлю его, куда укажет мне мой герцог.
Джессика, вспомнив Лето, едва сдержала слезы. Но потом тряхнула головой. Мне ясны причины. И я не должна так волноваться.
– «И будет этот клинок служить моему герцогу и гибели врагов его, доколе струится кровь в моих жилах», – закончил Пауль.
Стилгар медленно и торжественно повторил и эти слова.
– Поцелуй крис, – велел Пауль.
Стилгар повиновался, а затем, следуя фрименскому обычаю, поцеловал и руку, держащую крис. Затем по знаку Пауля он убрал клинок в ножны и поднялся на ноги.
По толпе прокатился потрясенный вздох. Кто-то проговорил:
– Сказано в пророчестве: «Бене Гессерит укажет нам путь, и Преподобная Мать увидит его».
Из дальнего угла, кто-то отозвался:
– Она указывает нам путь через своего сына!
– Знайте, – заключил Пауль, – этим племенем водительствует Стилгар, и никто да не усомнится в его власти. Я говорю устами Стилгара; и что говорит он, то говорю я.
«Мудро, подумала Джессика. Вождь, конечно, не должен терять лица перед теми, кем правит».
– Этой же ночью отправь гонцов и разошли сейлаго, – тихо распорядился Пауль, повернувшись к Стилгару. – Я созываю Сбор. После этого приведешь Чатта, Корбу, Отхейма и еще пару командиров – сам смотри кого – ко мне в комнату. Надо обсудить план битвы, чтобы было с чем выступить перед вождями на Сборе.
Пауль кивком подозвал мать, они вместе сошли с подиума и сквозь толпу направились по центральному коридору к своим комнатам. Из толпы к Паулю тянулись руки, слышались выкрики:
– Муад'Диб, нож мой будет направлен туда, куда укажет Стилгар!
– Веди нас в бой, Пауль Муад'Диб!
– Зальем этот мир кровью Харконненов!
Джессика, наблюдая за настроением толпы, почувствовала: их оружие – фримены – отточено. Они готовы к сражению и рвутся в бой, они воодушевлены до предела.
Во внутреннем покое своих апартаментов Пауль усадил мать, сказал ей «Подожди» и, раздвинув занавеси, нырнул и боковой проход.
«Должно быть, он сейчас приведет Гурни Халлека», – подумала Джессика и сама удивилась тому, какие смешанные чувства ее обуревали. С Гурни и его музыкой были связаны воспоминания о многих приятных часах на Каладане… но это было до Арракиса. Там, на Каладане, жил кто-то другой, не она. За прошедшие с тех пор неполные три года она стала совсем другим человеком. Увидеть теперь Гурни – значит как бы закрепить происшедшую перемену…
Кофейный сервиз Пауля – изящные чашки-бокальчики из сплава серебра и ясмия, – унаследованный им от Джамиса, стоял справа от Джессики на низком столике. Она рассматривала сервиз, думая о многих и многих руках, касавшихся его. Уже месяц Чани подавала Паулю кофе только в нем.
Что может эта дочь Пустыни, кроме как подавать ему кофе? – с горечью подумала Джессика. Она не дает ему ни могущества, ни родства с Великим Домом… А у Пауля есть лишь один действительно надежный шанс – породниться с влиятельным Великим Домом… а может быть, даже и с Императорским. Есть же в конце концов у Императора принцессы на выданье – и все как одна воспитанницы Бене Гессерит.
Джессика представила себе, как покидает суровый Арракис и меняет его на могущество и безопасность жизни матери принца-консорта. Она обвела взглядом тяжелые драпировки, прикрывавшие каменные стены высеченной в скале комнаты. Вспомнила, как попала сюда – целый караван гигантских червей, одни с паланкинами, другие с вьючными платформами, груженные всем необходимым для войны.
Но пока Чани жива, Пауль не сумеет понять, чего требует от него долг. Она родила ему сына – и этого, ему довольно…
Ей вдруг захотелось увидеть внука, так похожего на своего деда. На ее Лето… Джессика прижала ладони к щекам, пытаясь ритуальными дыхательными упражнениями успокоить эмоции и очистить разум. Затем склонилась к полу – это тоже помогало подчинить тело разуму.
В качестве командного пункта Пауль выбрал Птичью пещеру – и вряд ли его выбор можно было оспорить. Место было идеальным. К северу отсюда лежал Ветровой Перевал, в котловине за которым находился хорошо защищенный поселок, окруженный высокими скалами. Этот поселок – ключевой элемент целого сектора харконненской обороны, центр технического обеспечения, ремонта и снабжения. Здесь жили техники, инженеры и ремесленники.
За занавесями кто-то кашлянул. Джессика выпрямилась, глубоко вздохнула и сделала медленный выдох.
– Войдите, – произнесла она.
Резко отбросив занавеси, Гурни Халлек ворвался в комнату. Она успела только бросить взгляд на его лицо и отметить какое-то странное выражение, – и в следующий миг Гурни оказался за ее спиной, мускулистой рукой зажал ее шею и вздернул на ноги.
– Гурни, что ты делаешь, сумасшедший?! – вскрикнула она.
В следующий миг она ощутила, как к спине прикоснулось острие ножа. Это прикосновение холодом обожгло ее – она осознала, что Гурни действительно готов ее убить. Но почему?! Она искала хоть какую-нибудь причину – такие, как Гурни, не предают. Но в намерениях его сомневаться не приходилось. Разум лихорадочно заработал, ей противостоял противник, одолеть которого было трудно. Опытный убийца, знающий о Голосе и умеющий ему сопротивляться, знающий все боевые приемы, хитрости и уловки. Мастер убийств. Орудие, которое она сама помогала оттачивать изощренными приемами Бене Гессерит.
– Что, ведьма, думала, что отделалась от нас, а? Ускользнула?.. – прорычал Гурни…
Она не успела еще понять, о чем он, как занавеси вновь разошлись, и появился Пауль.
– Вот и он, ма… – Увидев, что происходит, Пауль замолк.
– Стойте на месте, милорд! – велел Гурни.
– Какого… – Пауль не смог даже договорить, только головой потряс.
Джессика попыталась сказать что-то, но рука лишь сильнее сжала ее горло.
– А ты, ведьма, будешь говорить, когда я тебе позволю! – рявкнул Гурни. – Причем ты только одно скажешь – чтобы твой сын слышал. И поверь, я вгоню этот нож в твое сердце, если замечу малейшее сопротивление… Итак, пусть твой голос остается ровным и монотонным. Не напрягай мышцы. Веди себя очень осторожно, если хочешь выиграть еще несколько мгновений жизни… а можешь мне поверить, у тебя остались именно секунды…
Пауль шагнул вперед:
– Гурни, старик, да что это тебе…
– Стойте на месте! – оборвал его Халлек. – Еще шаг – и она мертва!
Рука Пауля скользнула к рукояти ножа. Тихим голосом, в котором звучала смерть, он проговорил:
– Лучше тебе объясниться, Гурни.
– Я поклялся убить того, кто предал твоего отца! – Гурни яростно выплевывал слова. – Как вы… как ты думаешь – мог я забыть о человеке, который спас меня из харконненских подземелий, – дал мне свободу, жизнь и честь?! Который дал мне свою дружбу – самое дорогое из всего?! И вот предательница – под моим ножом, и никто не помешает мне…
– Гурни, сильнее ошибиться ты не мог, – покачал головой Пауль.
А Джессика подумала: Так вот в чем дело! Какая чудовищная ирония судьбы!
– Ошибаюсь?! – взвыл Гурни. – Ну так пусть она сама скажет! И не забывает при этом, что я давал взятки, шпионил, обманывал – и все ради того, чтобы подтвердить это обвинение! Я даже купил – за семуту – капитана баронской охраны, и значительную часть этой истории я знаю от него!
Все-таки его захват чуточку ослаб. Но раньше, чем Джессика сумела что-то сказать, Халлеку ответил Пауль:
– Предатель – Юйэ. Это точно, Гурни. Свидетельства тому исчерпывающи и неоспоримы. То был Юйэ. Не важно, почему ты заподозрил мою мать – а это, повторяю, не более чем пустое подозрение. Но если ты причинишь ей зло… – Пауль вытянул крис из ножен, выставил его перед собой, – … тогда я убью тебя.
– Юйэ был кондиционированным медиком, допущенным к работе в правящем Доме, – яростно возразил Гурни. – Как же он мог предать?!
– Я знаю способ преодолеть кондиционирование, – ответил Пауль.
– А доказательства?!
– Здесь у меня их нет. Они – в сиетче Табр, это далеко к югу отсюда, но если…
– Это трюк! – прорычал Гурни, и его рука с новой силой сжалась на горле Джессики.
– Не трюк и не обман, Гурни, – ответил Пауль, и такая печаль прозвучала в его голосе, что у Джессики сжалось сердце.
– Но я сам видел сообщение, перехваченное у харконненского агента! – воскликнул Гурни. – И там определенно говорилось о…
– И я его видел, – перебил Пауль. – Отец показал его мне и объяснил, почему он был уверен в том, что это не более чем харконненская уловка, цель которой – заставить герцога подозревать любимую женщину.
– А! – выдохнул Гурни. – Но ты не…
– Замолчи, – велел Пауль – и в спокойной монотонности его голоса прозвучала большая сила приказа, чем Джессике когда-либо приходилось слышать.
Он овладел Великим контролем, подумала Джессика. Рука Гурни на ее шее задрожала. Неуверенно шевельнулся нож за ее спиной…
– Да, ты подкупал, шпионил и обманывал; но вот чего ты не делал – так это не слышал, как рыдала ночами моя мать, потеряв своего герцога. Ты не видел, каким огнем горят ее глаза, когда она говорит о смерти для Харконненов.
Так он слушал тогда! – Глаза Джессики застилали слезы.
– Чего ты не сделал, – продолжал Пауль, – так это не вспомнил ни разу уроки, полученные тобой в харконненских темницах и казармах для рабов. И ты еще с такой гордостью говорил о дружбе с моим отцом! Да разве не понял ты разницу между Атрейдесами и Харконненами – не понял настолько, что до их пор не научился узнавать харконненские уловки по одному их зловонию? Или не усвоил ты, что Атрейдесы платят за верность любовью, а харконненская монета – ненависть? Как же ты не сумел понять, в чем самая суть этого предательства?!
– Н-но… а Юйэ?.. – пробормотал Гурни.
– Доказательство, о котором я упомянул, – это собственноручно написанное Юйэ письмо, где он признается в совершенном предательстве, – ответил Пауль. – Клянусь тебе в том моей любовью к тебе – любовью, которую я буду питать, даже если придется убить тебя и ты ляжешь здесь, на полу, мертвым.
Слушая сына, Джессика чувствовала восхищение – какая собранность, какая проницательность разума!..
– У отца, было настоящее чутье на верных друзей, – продолжал Пауль. – Не всякому давал он свою любовь, но при этом не ошибся ни разу. А слабость его была в недопонимании природы ненависти: он считал, что тот, кто ненавидит Харконненов, не сможет его предать… – Пауль взглянул на мать. – Она знает это. Я передал ей слова отца, его завещание… он велел сказать, что всегда верил ей и ни на миг в ней не усомнился.
Джессика почувствовала, что теряет контроль над собой, и прикусила губу, стараясь справиться с эмоциями. По напряженно-формальному тону сына она поняла, чего стоили ему эти слова. Ей захотелось подбежать к нему, прижать его голову к груди… чего она никогда не делала. Но рука, обвившаяся вокруг ее шеи, перестала дрожать, а острие ножа вновь неподвижно уперлось ей в спину.
– Один из самых ужасных моментов в жизни ребенка, – сказал Пауль, – это миг потрясения – миг, когда он понимает, что между его отцом и матерью существуют отношения, внутрь которых ему доступа нет. Он никогда не сможет разделить с ними эту любовь. Это потеря. Это – первое осознание факта, что мир – это не ты, а то, что окружает тебя, и что ты одинок в нем. Ты сознаешь, что это правда, и не можешь уйти от нее. Я слышал, как отец говорил о матери. Она – не предатель, Гурни, и не может быть им.
Джессика почувствовала, что может говорить, и сказала:
– Отпусти меня, Гурни.
Она не использовала Голос, не играла на слабости Гурни – но рука его упала. Джессика подошла к Паулю и стала рядом, не прикасаясь к нему.
– Пауль, – сказала она, – жизнь знает и иные потрясения. Так, я сейчас вдруг поняла, как жестоко я использовала тебя, пытаясь управлять тобой, согнуть тебя, и все это ради того, чтобы направить тебя по тому пути, который я сама выбрала для тебя… пути, который я должна была выбрать, потому что так уж меня учили… если это хоть как-то меня оправдывает. – Она проглотила комок в горле, заглянула сыну в глаза. – Пауль… я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня. Нет, не так… Обещай мне – ты сам должен выбрать путь своего счастья. Твоя женщина из Пустыни… женись на ней, если хочешь. И не дай никому и ничему помешать тебе. Но главное – сам выбирай свой путь. Я…
Она замолчала, услыхав за спиной невнятное бормотание.
Гурни!
Увидев, что Пауль смотрит через ее плечо, повернулась и Джессика.
Гурни стоял все там же, он только нож убрал в ножны, да еще распахнул на груди бурнус, открыв серую, лоснящуюся ткань дистикомба стандартного выпуска – контрабандисты покупали эту модель во фрименских сиетчах.
– Вонзи свой нож в мое сердце! – еле выговорил он. – Рази, прошу – и покончим с этим! Я покрыл позором свое имя! Я предал своего герцога! О, лучше…
– Да замолчи ты, – сказал Пауль.
Гурни уставился на него.
– А теперь застегнись и кончай валять дурака, – проворчал Пауль. – На сегодня я уже, кажется, сыт глупостями по горло.
– Убей меня, говорю я! – взвыл Гурни в неистовстве.
– Тьфу… – вздохнул Пауль. – Я-то думал, хоть ты меня лучше знаешь. Да что вы меня все – идиотом считаете?! И почему я должен повторять эту комедию с каждым человеком, который мне нужен?!
Гурни перевел взгляд на Джессику и жалким, безнадежным и умоляющим голосом – так не похоже на старину Гурни! – попросил:
– Ну тогда вы, миледи… пожалуйста… вы меня убейте.
Джессика подошла к нему, положила руки ему на плечи.
– Гурни, отчего ты настаиваешь, чтобы Атрейдесы убивали тех, кого любят?
Она мягко вытянула из пальцев Халлека края бурнуса и застегнула их.
Гурни, совершенно сломленный, выдавил:
– Но… я… я же…
– Ну да. Ты думал, что делаешь это ради Лето, – сказала Джессика – и за это я могу лишь восхвалить тебя…
– Госпожа моя!.. – простонал Гурни и, уронив голову, зажмурил глаза, пытаясь сдержать вскипающие слезы.
– Давай будем считать все случившееся небольшим непониманием между старыми друзьями, – сказала Джессика, и Пауль услышал в ее голосе успокаивающие, утешающие нотки. – Ну все-все, теперь все уже позади, и мы можем только радоваться, что больше такое непонимание между нами не повторится.
Гурни открыл блестящие, мокрые глаза и преданно посмотрел на нее.
– Гурни Халлек, которого я запомнила, был искуснейшим мастером клинка и струн, – продолжала Джессика. – Он был лучшим исполнителем на балисете, которого я знала и которым восхищалась. Может быть, этот Гурни Халлек помнит, как любила я слушать, когда он пел для меня?.. Ты сохранил свой балисет, Гурни?
– У-у меня теперь новый, – пробормотал Гурни. – Он с Чусука – чудесный инструмент, звучит, как подлинный Варота, правда, подписи на нем нет. Я склонен полагать, что это работа одного из учеников Вароты, который… – Он умолк. – Но что это я, миледи! Что я могу сказать?! Вот мы болтаем о…
– Вовсе не болтаем, Гурни, – возразил Пауль, подошел к матери и встал, глядя в лицо Гурни. – Это не болтовня, а то, что приносит радость друзьям. И я прошу тебя – сыграй нам. Планы битвы могут и подождать немного. Все равно до завтра мы не выступим.
– Я… я сейчас принесу балисет, – заторопился Гурни. – Он там, в коридоре. – Он выскочил в коридор, только занавески взметнулись.
Пауль коснулся руки матери, ощутил, как она дрожит.
– Уже все, мама, – сказал он.
Она, не поворачивая головы, искоса взглянула на него:
– Все?..
– Ну да. Гурни…
– Гурни?.. Ах… да. – Она опустила глаза.
С шорохом разошлись занавеси – вернулся Гурни с балисетом. Не глядя в глаза Паулю и Джессике, он принялся настраивать инструмент. Драпировки глушили эхо, и балисет звучал негромко и задушевно, даже интимно.
Пауль усадил мать на подушки, она откинулась на толстые драпировки. Его внезапно поразило, что она выглядит сильно состарившейся – Пустыня превратила ее кожу в пергамент, проложила морщины в уголках залитых синевой глаз.
Как она устала, подумал он. Мы должны как-то облегчить ее ношу.
Гурни взял аккорд…
Пауль глянул на него:
– Извини, Гурни, мне надо кое-что срочно сделать. Подожди здесь…
Гурни кивнул. Он был уже где-то далеко, может быть, под ласковым небом Каладана, а на горизонте кучерявились тучки, обещая дождь…
Пауль заставил себя повернуться, вышел в боковой проход, отбросив тяжелые занавеси. За его спиной Гурни начал мелодию, и Пауль помедлил немного, слушая приглушенную песню.
Сады вокруг, виноградники,
Гурии полногрудые,
И до края чаша полна…
Почему же твержу я о битвах,
О горах, истершихся в пыль?
Предо мною распахнуто небо
И богатства свои рассыпает:
Собери лишь! – но что же
Мысли мои – о засаде
И о яде в чаше литой?
Что же годы меня одолели?
Манят руки любви
И сулят красоту нагую,
Мне сулят наслаждения рая –
Что же я вспоминаю раны,
Что грехи беспокоят былые,
Отчего мой сон так тревожен?..
Из-за угла появился курьер-федайкин. Его капюшон был отброшен за плечи, а завязки дистикомба свободно болтались на шее – значит, он только что из Пустыни.
Пауль жестом остановил его, отошел от входа в комнату и подошел к вестнику.
Тот поклонился, сложив перед собой руки – так обычно приветствовали Преподобную Мать или сайядину, исполняющую обряды.
– Муад'Диб, вожди уже начали прибывать на Сбор, – проговорил он.
– Так скоро?
– Это те, за которыми Стилгар послал раньше – когда думали, что…
– Ясно. – Пауль оглянулся туда, откуда раздавались звуки балисета. Старая песня, которую так любила мать, странное сочетание радостной мелодии и печальных слов. – Стилгар скоро подойдет сюда вместе со всеми остальным. Покажешь им, где их ожидает мать.
– Хорошо, Муад'Диб, я буду ждать здесь.
– Да… да, пожалуйста.
Пауль оставил федайкина у входа, а сам зашагал к месту, какое было в каждой подобной пещере, у подземного водохранилища. Там, в прочной камере, содержали небольшого – не длиннее девяти метров – Шаи-Хулуда. Окружавшие червя каналы с водой не давали ему ни расти, ни бежать. Податель, как только отделялся от «маленьких», всеми силами избегал воды – для него это был яд. А утопление Подателя – величайший секрет фрименов, так как при этом выделялось вещество, объединявшее их, – Вода Жизни, яд, преобразовать который могла только Преподобная Мать.
Решение пришло к Паулю, когда он столкнулся со смертельной опасностью, грозившей матери. Ни одна из временных линий, виденных им, не содержала угрозы от Гурни Халлека. Будущее – туманное, темное будущее, в котором Вселенная неслась в кипящий водоворот, – окружало его, словно пелена призрачного мира.
Я должен видеть, повторял он.
К этому времени его организм уже выработал некоторый иммунитет к Пряности, и пророческие видения все реже посещали его… и были они все более смутными. Решение казалось очевидным.
Я сам утоплю червя. И тогда мы увидим, действительно ли я – Квисатц Хадерах, способный пережить испытание, которому подвергаются Преподобные Матери.
