7. Опоздавший

Кен опоздал всего на полчаса. Но если бы он опоздал на минуту или на двое суток, это, похоже, ничего не изменило бы. Враг не оставил следов за пределами Пещеры – не считая мертвых волков, глубоких проталин в снегу и потеков РАСТАЯВШЕГО льда. Слой воды еще не успел промерзнуть – под стекловидными наплывами была жидкость. Кое-где из-под сугробов даже показалась черная голая земля и серые пятна асфальта.

Никакого следа – ни свежего, ни остывшего. Никаких признаков «Тропы суперанимала», сохраняющейся в течение нескольких лет… У Кена сосало под ложечкой от того, о чем он мог пока только ДОГАДЫВАТЬСЯ.

Такое впечатление, что супер появился из ниоткуда, совершил стремительное неотразимое нападение и исчез в никуда. Его исчезновение было необъяснимо и убивало надежду отомстить. Ключ к этим «ниоткуда» и «никуда» содержался в недавнем видении, которое посетило Кена в кабине бомбардировщика. Он ошибся, приняв видение за предостережение. К тому времени удар уже был нанесен.

Кен ошибался и в другом. Например, он считал, что оставил Лили и детей под надежной защитой волчьей стаи. Он думал, что надежнее этой охраны – только он сам. Но теперь, когда Рой и Барби жалобно подвывали, будто оплакивали своих погибших собратьев, он понял: ему тоже предстоит пережить боль, которая опустошит сердце.

Возвращаясь, Кен готовился к худшему, и худшее ожидало его – свершившееся и непоправимое.

Он бросил беглый взгляд на трупы волков, лежавших на подступах к Пещере, – некоторые были сожжены, другие растерзаны, третьи задушены. Двое лежали со свернутыми шеями. Учитывая, что звери достигали в холке роста среднего мита, Кен получил некоторое представление о физической силе противника.

Вход в Пещеру изменился до неузнаваемости. От баррикады вообще ничего не осталось; от большинства арбалетчиков – тоже. Очаг погас, словно был затоптан огромным сапогом, зато под сводами до сих пор блуждали призрачные голубоватые огни. Часть перегородок между жилыми помещениями была снесена, и образовался хорошо заметный проход, по обе стороны которого валялись кучи оплавленного мусора. Супер не утруждал себя поисками коридоров и двигался к цели напрямик. Кен знал (знал!), что было этой целью.

Он уже ощущал ЕГО силу. Истинную силу, а не растраченную энергию мышц и переваренной в желудке пищи. Она проявляла себя как вязкая, липкая, сковывающая движения тень за спиной, которую нельзя увидеть и от которой нельзя просто избавиться. Она проникала и ВОВНУТРЬ – тогда ему начинало казаться, что он таскает под своей кожей и на своем горбу больную старуху. Таскает сейчас и обречен таскать до конца своих дней. Это удел всех проклятых. Всех, кто обнаружил свою уязвимость. Всех, кто позволил врагу нанести удар первым. Всех, чья линия кровного родства была насильно прервана… Старуха уже не слезет; она будет медленно заражать его клетки, отравлять его кровь, красть его дыхание, убивать его сперму, жрать по кусочкам его печень…

Он даже стал хуже видеть, словно что-то влияло на зрение. Он приближался к тому месту, где найдет ИХ трупы… Либо не найдет ничего.

И он действительно не знал, что страшнее.

Оплавленная дверь тускло блестела в темноте, словно сломанная пополам монета. И на этой монете осталось рельефное изображение – морда существа, которого Кен никогда не видел. Или все-таки видел совсем недавно?.. Нет, облик крылатого белого призрака был неразличим.

Суггесторы, хранившие документальные свидетельства прошлого, когда-то рассказывали Кену, что в первые дни после войны неподалеку от эпицентра взрыва можно было увидеть тени на асфальте, оставшиеся от испарившихся людей. Только тени – и ничего больше.

По крайней мере, он убедился, что это правда.

Но один вопрос тем не менее остался: почему неизвестный супер не прикончил и его?

…Она пришла в себя, как только он начал перекачивать в нее витальную энергию. Впрочем, он быстро понял, что это ее не спасет. Она была словно пробитый мех, который он тщетно пытался наполнить воздухом: дырявая оболочка утратила форму и уже не всплывет.

Энергии хватило лишь на то, чтобы отсрочить агонию. Лили, раздавленная в буквальном смысле слова, лежала лицом вниз, и он не стал переворачивать ее, чтобы не убить сразу. Вместо этого он лег рядом с ней, прямо в лужу ее густеющей крови, и слушал ее предсмертный шепот.

Он гладил свою Лили, молча глотая горькие ранящие слитки слов, исторгнутых ее тускнеющим сознанием… Бредила ли она? Для него это не имело значения. Бред и явь равно претендовали на истинность – на каком-то из уровней реальности ВСЕ становилось чьей-то гигантской галлюцинацией… Он просто впустил в себя Лили – такую, какой она была в эти последние минуты, – и не мог сделать для нее большего. Она поселилась в его памяти и стала частью его души…

Она шептала: «Дракон… Помнишь, я рассказывала тебе?.. Огонь… Крылья… Дракон…»

Да, он помнил те долгие часы у костра, те прекрасные сказки юной девушки, жаждавшей приукрасить нестерпимую жизнь. И хотя ей казалось, что все минуло бесследно и старания были напрасными, он знал, что без тех сказок, без той книги и без того цветка не было бы сегодняшнего Кена, не было бы победы над Локи, над Мортимером, и не было бы двух десятилетий жизни, которую они выпили как драгоценную жидкость – бережными глотками, по одному глотку в день. Семь тысяч дней, отделенных друг от друга безвременными лакунами снов. И еще любовь, и рождение детей, и общие воспоминания, и тепло тел, и могила Лео, и книга, перечитываемая снова и снова…

Дьявол, теперь даже не верилось, что ему удалось вырвать у смертельной ледяной ночи так много!

Сердце Лили перестало биться одновременно с маленьким сердцем Фриды, зажатым в ее кулаке.