Глава седьмая
НА ПОРОГЕ
Гору пришлось нелегко. Еще толком не отошедший после перелета и неизбежного шока, которым его окатил одесский аэропорт вкупе с такси и уличной толчеей, он попал под арктически холодный душ взгляда Бетси.
— Ну и чего же вам не сиделось у себя в Лондоне? — первым делом поинтересовалась она, даже не ответив на приветствие.
— Ветер Странствий, вероятно, — нашелся молодой Енски. Бетси гордо вскинула брови и прошла по трапу на яхту, а Гор с Мягковым перекинулись понимающими взглядами.
На яхте было просторно, сильно пахло хлоркой и почему-то компотом. Атмосфера напомнила Гору бойскаутские времена, когда его группа вместе с наставником ночевала на реке. Наставник, человек совершенно городской, тоже для чистоты посыпал все вокруг хлоркой, отчего дышать становилось просто невозможно, и готовил в котелке компоты из полуфабрикатов. В таком печальном ассоциативном ряду грядущая экспедиция представлялась Гору в далеко не радужных тонах.
Вслед за Бетси его представили членам экспедиции. Двое коллег Мягкова Гору откровенно не понравились — особенно те взгляды, которые они бросали на мисс МакДугал, когда та отворачивалась. Да и физиономии у них были откровенно бандитские, а то и того хуже…
Гор вспомнил предостережения отца и решил, что эти двое работают на КГБ.
Мягков, явный ультрапатриот, с самого начала указавший Гору на особенный «незалежный» статус государства, что-то рассказывал об этом. Местное КГБ называлось как-то иначе, не то СБГ, не то СНГ, не то СБУ. Но сути, как понял Енски-младший, это нисколько не меняло. КГБ есть КГБ, как бы оно ни называлось.
Трое юношей из какой-то научной организации, названия которой Гор не запомнил, никаких подозрений не вызвали и не проявили к Гору никакого интереса, равно как и их коллеги, две близняшки, Оля и Яна. Впрочем, Яна показалась более приветливой, и ее ладошка задержалась в руке Гора дольше других.
Гор не слишком хорошо разбирался в яхтах, точнее, не разбирался совершенно, но корабль показался ему надежным, не очень старым и вполне готовым исполнить почетную миссию доставки экспедиции на остров. Единственное, что смущало, так это отсутствие экипажа. Ни капитана, ни матросов. По мнению Енски-младшего, каждая уважающая себя посудина должна иметь при себе этот обязательный набор, однако ничего подобного на борту не наблюдалось.
На всякий случай Гор поделился своими соображениями на эту тему с Мягковым.
— О, капитан… — ничуть не удивился тот. — Капитан будет. Я видел, как он сходил на берег всего час назад. Он оставил вместо себя помощника, вон он. — И Мягков махнул рукой в сторону человека, с отсутствующим видом сидящего возле трапа.
Гор и раньше видел его, но посчитал, что это какой-то пьяненький рабочий, оттрудившись положенное, присел отдохнуть на пирсе. Теперь, когда выяснилось, что это ни много ни мало помощник капитана, Енски-младшему стало окончательно ясно, что приключение обещает быть веселым.
— А-а, — кивнул Гор, надеясь, что его лицо не выдало растерянности, которая овладела им. — Да, да. Хорошо. Отлично. Я понял. Как его зовут?
— Валентин, кажется. Мы еще успеем все перезнакомиться.
Мягков как-то странно посмотрел на него и отошел.
«Зачем я здесь? — подумал Гор в тоске. — Что я здесь делаю? Неужели только затем, чтобы порадовать отца? Или мне так дорога заносчивость Элизабет, что я готов бежать ради нее на край света?»
В том, что он находится именно на самом краю света, Енски-младший не сомневался ни минуты.
«А в самом деле зачем? — Гор помотал головой, прогоняя минутную слабость. — Не ради Бетси, это точно. Она плевать на меня хотела, да и в сущности, если подумать, что у меня может быть с ней? Несчастный брак, как у моего отца, с той лишь разницей, что сбежать скорее всего придется мне, а не ей? Тогда зачем это все? Кому это надо? Кому, кроме как не мне!»
Гор вспомнил волшебный конверт, упавший ему на стол несколько дней назад. Вспомнил запыленный кабинет, гипнотизирующего мух Брагинского — все то, от чего он сбежал в эту варварскую, но чем-то очень привлекательную страну.
«Значит, так и надо, — решил Енски-младший. — Значит, это та самая лошадь удачи, которая проскачет мимо каждого. И я должен на нее вскочить. Кстати, кто это сказал? Форд? Резерфорд?.. Дьявольщина! Вот они, пробелы в образовании, о которых так много говорил отец!»
Решительно помотав головой, Гор бросил в сторону Бетси, стоявшей неподалеку, презрительный взгляд. Так-то, мол! Впрочем, красивый жест пропал без толку — мисс МакДугал была увлечена разговором с одним из «кэгэбистов». Патриотичный Мягков внимательно прислушивался к их беседе и периодически кивал.
«Ну и ладно!» — решил Гор, перегибаясь через борт, чтобы разглядеть название судна, на котором ему предстояло совершить рискованное путешествие. Этот незначительный штришок выглядел бы весьма кстати в путевых заметках, которые будут красоваться на солидных, плотных и чуть-чуть желтоватых страницах «Тайме».
Названия, однако, не было видно, и Енски-младший перегнулся сильнее, становясь на носки.
— На… На… — пытался он разглядеть буквы. — На…
Яхту качнуло.
Носки ботинок оторвались от палубы, и Гор на мгновение оказался в крайне неустойчивом положении. В желудке все перевернулось. Жирно поблескивающая вода с плавающими по поверхности окурками оказалась совсем близко.
«Наяда», — прочитал Гор золотые буквы на белом борту. — Мне крышка!»
Последняя фраза уже не являлась названием яхты, а только собственным выводом, сделанным на основе мимолетного анализа неустойчивости своего положения.
Он уже собирался ухнуть в воду, как чья-то рука крепко ухватила его за ремень, царапнув по обнажившейся коже ногтями.
— Вам плохо? Мы же еще не плывем, — сказал по-английски нежный девичий голосок с милым, мягким выговором.
Гор, придя в исходное положение, повернулся к своей спасительнице. В пору было сгореть со стыда. Герой! Едва не ухнул за борт! И где? В порту! В довершение ко всему спасен девушкой… Если бы Енски-младший был суеверен, то, наверное, тут же взял бы билет на обратный рейс в Лондон, оставив в стороне мечты о «Тайме» и о карьере журналиста вообще. Но характер Гора был выкован в кузнице, где орудовал умелый и беспощадный к материалу кузнец Алекс Енски. А прошедшие эту школу люди никогда не верят в приметы, какими бы плохими они ни казались.
— Вам плохо? — спросила близняшка Яна (в чем Гор был не совсем уверен), озадаченная его долгим молчанием. — Что-то случилось? У меня плохое произношение?
— Нет, нет. — Гор быстро приходил в себя, приглаживая прическу и осторожно оглядываясь по сторонам, не видела ли его позора Бетси. — Все в порядке. У меня очень хороший вестибулярный аппарат и вообще… Хотел разглядеть название яхты.
Гор галантно предложил Яне (если это, конечно, была не Оля) руку, и они пошли на корму, являя собой как бы противовес Бетси МакДугал, собравшей мужскую компанию на носу.
— Я журналист, буду описывать этот поход. Полагаю, что мои материалы будут напечатаны в «Тайме», если я, естественно, соглашусь на их условия…
— О! — вскинула Яна густые брови домиком. — Вы журналист? Как интересно! Я знаю, что журналисты бывают в разных горячих точках и в просто интересных местах. Расскажите, я так люблю истории! К тому же мне нужно практиковаться в английском, потому что Ольга его совсем не знает…
«Значит, Яна!» — торжествующе подумал Гор, обрадовавшись, что теперь он знает признак, по которому можно запросто отличить одну девушку от другой.
— …много читаю. Стараюсь, чтобы книга была в оригинале, а не адаптация. Но не всегда можно достать. Очень люблю фантастику. А вы?
— Я… — Гор сделал неопределенный жест, ища удобный выход из ситуации. — Я иногда читаю. У меня очень мало времени. Много работы, понимаете…
— О! Я понимаю. Наверное, много путешествуете? У вас такой уверенный взгляд…
Енски-младшему показалось, что его кто-то накачивает воздухом изнутри. Было чрезвычайно приятно иметь уверенный взгляд и выглядеть более значительным, чем ты есть на самом деле.
— Да, мне случалось бывать в разных путешествиях, — произнес он с интонацией, которая, по его мнению, должна быть у бывалого путешественника.
— Вы расскажете? — Яна затаила дыхание, заглядывая Гору в глаза.
Тот выдержал паузу.
— Конечно! — Он снова выдержал паузу и добавил со значением: — Если у нас будет такая возможность…
Яна даже застонала. Гор чувствовал себя в ударе.
— Отправляемся, — закричал Мягков с носа яхты. — Капитан идет!
Яна куда-то убежала, Енски-младший рассеянно проводил взглядом ее крепкую ладную фигурку. Больше всего его внимание привлек новый персонаж, появившийся на сцене.
Капитан!
Издалека могло показаться, что это настоящий морской волк неспешно идет по пирсу — уверенной, хотя и не слишком твердой походкой бывалого моряка. Борода, черный тоталитарный френч, застегнутый под самое горло, несмотря на жаркую погоду. Гор подошел к трапу, чтобы лучше разглядеть эту внушительную личность.
Енски-младшему, сознание которого находилось под наркозом женских чар, хотелось сделать что-то приятное капитану. Ну хотя бы поприветствовать его на понятном ему языке. Глупость, которую можно было простить, только учитывая то деструктивное влияние, которое оказала на хладнокровного англичанина «горячая дивчина».
— Здравствовать, капитан! — выпалил Гор, собрав воедино все свои знания по русской словесности. И только тут заметил, что у капитана в ушах миниатюрные наушники от сd-плеера.
«Эффект пропал», — разочарованно подумал Гор.
Но капитан развеял его напрасные надежды.
Посмотрев мутным взглядом на нахального англичанишку, он непонятно выдал, решительно рубанув рукой по воздуху:
— Glagoly!Uchit!
И, восстановив устойчивое равновесие, по-прежнему достойно прошествовал на борт, оставив после себя стойкий запах виски.
— Ольга сказала, что он был раньше преподавателем русского языка, — пискнула за плечом всезнающая Яна. — А потом бросил все и ушел в море.
Гор ничего не ответил, он старался понять, что же играло так громко в наушниках капитана-преподавателя… Что-то до боли знакомое. Язык не английский, не французский, но… Немецкий!
«Боже мой, — ошарашенно подумал Гор. — Он же слушает „Рамштайн“. Вот это прогулочка!..»
Словно подтверждая его слова, раздалась команда:
— Otdat koncy!
Яхта отошла несколько метров от пирса, и в висящие на перилах капитанского мостика динамики хлынуло разудалое:
— Asche zu ache! Ache zu ache, und Staub zu Staub!
«Отец мой, где ты?!» — внутренне возопил Гор, считающий всех поклонников этой группы скрытыми нацистами.
Гор недаром вспомнил своего отца. За день до описанных событий Алекс Енски, окончательно замучив докторов своей хворобой и своими требованиями, вдруг ощутил в себе прилив сил и страстного желания покинуть опротивевшие донельзя больничные стены. Лечащий врач не слишком активно сопротивлялся этому душевному порыву, предупредив, однако, что не может с момента выписки мистера Енски из больницы ручаться за его здоровье.
— Напрасно вы так думаете, — обнадежил его Енски-старший. — Наша судебная система еще способна встать на защиту невинного потребителя. К тому же врачебный произвол, творящийся в больницах Великобритании, давно пора пригвоздить к доске позора. Я уезжаю в другую страну, и вы должны быть заинтересованы в том, чтобы поддержать имидж британской медицины на международном уровне. Я, и никто иной, являюсь образцом вашей работы, дорогой доктор. И не дай бог вы допустили брак! Тогда можете сразу вызывать своего адвоката…
Говорят, что после ухода Алекса Енски из больницы к главному врачу был вызван кардиолог, который долго щупал пульс, мерил давление, клал на стол какие-то лекарства и задумчиво качал головой.
Кипучая натура Алекса Енски, подстегнутая тревогой за сына и желанием справедливости, не дала ему спокойно сидеть дома, плавая в ворохах научных статей, комментариев к этим статьям и пояснительных комментариев к комментариям. Не успокоила его нервного возбуждения и фамильная библиотека.
— Бредни, бредни! — зло швырял он со стола какие-то листки. — Клянусь разрушением Иерихона. Они хотят скандала?! Они его получат!
Профессор еще побродил по пустому дому, везде обнаруживая детали, приводившие его в негодование — то раскиданные книги в библиотеке, то неубранные окурки в пепельнице, то собственные тапки, по забывчивости оставленные около камина.
— Бардак, какой вокруг бардак, — возмущался Алекс. — В Содоме после ухода Лота было и то чище. Позор. И это наше родовое гнездо!
И Енски-старший тяжело вздыхал.
Он даже вышел во двор и в задумчивости постоял перед бронзовым Черчиллем, но и это не добавило Алексу хорошего настроения. Скорее наоборот. Размышления об истории Англии и славного рода Енски как части этой истории навлекли на Великого Разоблачителя тоску, сравнимую разве что с тоской, которая обуяла Иуду после получения единовременного денежного пособия в тридцать сребреников.
— А ведь и верно, — обратился Алекс Енски к Черчиллю — Мир катится к чертям собачьим! Молодежь не виновата в том, что у нее нет достойных примеров для подражания. В силу своего молодежного нигилизма они не видят в прошлом ничего, кроме бесконечных войн неизвестно во имя чего. Где уж им понять высокое стремление духа при слове «Родина» или «Британия»?! Сила Гедеонова! Теперь они смотрят Шекспира в исполнении балаганного кривляки-юнца, макаронника Ди Каприо, и думают, что именно так оно и было. К чему может привести их Голливуд? К бесконечному попкорну, кока-коле и грудастым певичкам, которые даже сами не знают, девочки они или кто… Но ведь наша молодежь не виновата. Это мы не смогли дать ей те ценности, привить идеалы, которых ей сейчас так не хватает. Тр-р-р-рубы Иерихонские! Мы были так увлечены собой! Мы воевали против… Против чего мы только не воевали? Коричневая угроза, красная угроза, холодная война, торжество демократии, общечеловеческие ценности, единая Европа. Зачем все это? Этого ли мы хотели? К этому ли мы стремились, когда восторженно слушали… Господи, кого мы только не слушали. Это как гипноз, как дурной сон. Мы воевали с Империей Зла. Мы боролись за права человека. Писали диссертации. Боролись за новые ученые степени. Рылись в раскопах. А между тем в головы наших детей украдкой заполз Голливуд, кока-кола и Бритни Спирс. Мы победили! Мы вернулись домой! И обнаружили, что вместо психоделических красок нашего разноцветного мира в нем царит серость. Кто-то перекрасил стены в наших домах, кто-то вывел все краски из наших детей. Что же теперь делать? Англии, Великой Англии, больше нет. Есть только маленький кусочек суши, на который будет опираться безмозглый янки, когда он захочет перепрыгнуть в Европу. И дальше, и дальше… По всему свету. И наши дети будут рукоплескать ему, в пароксизме восторга давясь попкорном. Какая гадость… Какая гадость…
Клянусь тринадцатым апостолом… Наше поколение — это облако без штанов, которое расползается в разные стороны.
И уже не видно… Уже ничего не видно.
Енски-старший посмотрел на Черчилля, словно требуя у него ответа на свои терзания, но старый Уинни сосредоточенно смотрел перед собой, словно погруженный тирадами Алекса в глубокую задумчивость. Где-то за забором тоскливо каркнула ворона.
— Да ладно, — неожиданно для себя ответил ей Алекс. — Сам знаю. Надо ехать!
Он постоял еще мгновение, ожидая, что статуя все-таки ответит на его слова, но потом встряхнулся и решительно ушел в дом.
Из открытого окна кабинета в сад донесся его сердитый голос:
— Как не работает? Это посольство? Украины? Мне нужна виза! Что значит кто? Что значит не туда? Это посольство? Какой отдел? Меня это не волнует! Вы в курсе, с кем вы разговариваете? Какая Людмила? Меня не интересует… Меня не интересует… Консул? Мне не нужен консул, мне нужен посол! С кем? С ним и разговариваю? Ну и что?!.
Самолет, несущий на борту многотонную (в эмоциональном, конечно, смысле) бомбу — Алекса Енски, — приземлился в одесском аэропорту в день отправления яхты на остров. Если быть точным, то ровно через час после ее отплытия. А через два часа ошалевший от жары и препирательств с таможней из-за большого количества ввозимых в Украину таблеток Алекс Енски выбрался из здания аэропорта и был атакован таксистами, гидами и еще какими-то странными людьми, желающими непонятно чего и непонятно зачем.
— Отойдите все! Мне нужно позвонить! — гаркнул на них Енски-старший.
— Inostranec!!! — откликнулась толпа и атаковала Алекса с новой силой.
Da otvalite nakonec, — раздался над головами трубный бас — Ne vidite — stariku nado pozvonit’! On yavno moy klient!
Странно, но после этого неопровержимого утверждения толпа вокруг профессора стала стремительно редеть, до тех пор пока на арене не остался один человек. Большой и толстый, он мог бы дать фору любому борцу сумо. Слоновьи ляжки обтягивались безразмерными шортами, на груди с трудом сходилась веселенькая рубашка, а глаза этого человека-горы были закрыты очками в стиле «черепаха Тортилла».
Оставшись один на один с Алексом, человек прокашлялся и басом, коверкая слова, представился:
— Mihajlo. Добро пожаловать в Одессу. Вам такси, телефон, гида? Все что угодно, и даже больше, к вашим услугам.
Михайло сделал два шага, оказавшись возле Алекса, и со словами «Ну-ка…» легко оттолкнул дюжего грузчика, изнемогающего под весом чемоданов Енски-старшего.
— Хотите ехать?
— Да, — отошел от удивления профессор. — Поедем в отель… Хотя подождите. Мне надо позвонить. Есть у вас телефон?
— Вопрос! — развел руками Михайло и полез в припаркованный рядом автомобиль. Машина жалобно заскрипела, принимая вес своего хозяина. — Вот!
Телефон у титанического украинца был под стать ему самому. Огромная древняя trubka, совмещавшая в себе сразу несколько функций. Телефон и маленькая дубинка…
Алекс Енски набрал номер, по которому рекомендовалось позвонить в случае каких-либо затруднений.
— Ja slushaju, — сказали в трубке.
— Алло, алло! Кто это говорит? — закричал Енски в трубку.
— А кто спрашивает? — осторожно ответили вопросом на вопрос.
— Это Алекс Енски, дьявол вас возьми! С кем я разговариваю?! Мне дали этот номер, чтобы я позвонил в случае недоразумений…
— Один момент! — быстро сказали на том конце линии и в трубке заиграла музыка.
— Дьявол знает, что такое! — прикрыв микрофон ладонью, обратился Енски-старший к Михаиле, который радостно заулыбался в ответ.
— Мистер Енски? — раздался в трубке чуть-чуть знакомый голос. — Вы в Украине? Я слышал, что у вас какие-то проблемы со здоровьем и полетел только ваш сын.
Профессор засопел.
— Да, это так. Но я решил, что мне необходимо сопровождать его в этой поездке. К тому же есть реальная возможность поставить на место… А кстати, с кем это я говорю?
— Давайте сойдемся на мнении, что я человек, который внимательно следит за вашими работами и сильно беспокоится о будущем науки вообще и археологии в частности. Я искренне считаю, что тот кризис, который сейчас переживает мировая научная мысль, может быть преодолен только с помощью таких людей, как вы. Но не таких людей, как я. Поэтому позвольте мне оказывать свою помощь, находясь в тени. Что-то случилось?
— Да, конечно, — ответил немного сбитый с толку Енски. — Я, кажется, опоздал. Тр-рубы Иерихонские! Меня никто не встретил. Но мне нужно на этот остров. Как-нибудь туда можно попасть? Какой-нибудь паром или катер?
— Нет, нет, мистер Енски, — заспешила трубка. — Ни паром, ни катер туда не ходят… По крайней мере тот катер, на который я бы мог вас посадить. Это пограничный остров. Почти что закрытый объект. Впрочем, думаю, что одна возможность имеется. На остров летит вертолет…
— Да-да! — поторопил Енски-старший замявшегося собеседника. — Я слушаю вас.
— Вертолет с командой техников. Это подарок одной влиятельной особы местным военным. Чтобы они были более, скажем так, гостеприимны. Будет презентация, большой праздник, а потом вы сможете заняться исследованиями. Да, мне только что сказали, что ваш сын в полном здравии уже отбыл на яхте к острову. Итак, что вы скажете по поводу небольшой воздушной прогулки?
— Безусловно, согласен!
— Вам нужен автомобиль на время пребывания в Одессе?
Енски покосился на машину, из которой высовывался нетерпеливый Михаиле.
— Думаю, что нет. Когда и где я должен быть?
В трубке на какой-то миг задумались.
— Давайте так… Завтра в это же время вертолет летит на остров. С площадки возле аэропорта. Вас туда проводит мой человек, с которым вы встретитесь завтра. Он будет вас ждать у входа в гостиницу «Большая Московская». В час дня. Не беспокойтесь, он вас узнает сам. Мы договорились?
— Безусловно! — воскликнул профессор. Он снова был полон сил и готов к великим свершениям и не менее великим разоблачениям.
— В гостиницу «Большая Московская», — велел он Михайле.
Тот радостно тыкнул и утопил педаль газа так, что в машине заскрипело все, что только могло заскрипеть.
— И все-таки что ты тут делаешь? — Бетси облокотилась на перила возле Гора. — Не может быть, чтобы ваша газета, как там ее… «Evening London», заинтересовалась археологией.
— Ну, положим, этой экспедицией мог заинтересоваться кто-то другой. Глупо было бы считать, что «Evening London» — единственная газета, на которую я мог бы работать.
Енски-младший покосился на фигуру Бетси и отвел глаза. Яне, при всей ее привлекательности, все-таки до ЭТОГО далеко.
— Работать ты, конечно, мог бы… Но… — Бетси хитро прищурилась.
— Не знаю, что ты подразумеваешь под этим «но». — Гор постарался вложить в свою фразу максимум холодности. — Между прочим, широкая общественность, в том числе и научная, желает знать о твоих похождениях… Прости, ты называешь это экспедициями.
— О… — протянула Бетси, меряя Гора выразительным взглядом. — Ты достойный сын своего отца! Однако я его здесь не вижу. Неужели он отпустил тебя одного? Не верится.
— Отец тяжело болен, — нахмурился Гор. — Он сейчас находится в больнице. А что до того, кто меня послал, тo, полагаю, тебе будет интересно прочитать отчет об этом путешествии в «Тайме»…
— Аха-а… — протянула Бетси. — Возможно, возможно. А что же с Eнски-старшим? Надеюсь, не удар? Он столько энергии вкладывает в разгромные статьи! Удивительный человек. Наверное, самый ярый мой поклонник. Не пропускает ни одной моей работы. И на каждую у него найдется что сказать… — Нет, у него не удар, — пробормотал Гор, подумав, что он и сам не пропускает ни одной монографии мисс МакДугал, однако это ее явно не интересует. — Но твои работы он действительно читает регулярно. Наверное, гораздо чаще, чем ты изучала его работы в университетские годы…
Бетси выгнула бровь, и Гор понял, что пуля попала в цель. Горячий темперамент красавицы не давал ей покоя ни в школе, ни в университете, ни сейчас… Именно это и было причиной удивительно слабой успеваемости мисс МакДугал по ряду неспециальных дисциплин. Что, впрочем, не умаляло ее способностей и талантов.
— Хорошо, — ответила Бетси. — Передашь ему по возвращении самые горячие соболе… То есть пожелание выздоровления. Хотя тебе, вероятно, будет некогда, будет много дел в этом… в «Evening London». Удачи.
«В „Тайме!“ — хотел крикнуть Гор, но сдержался. — Ну и ладно! Ну и поговорили. Вот так всегда с ней. А я-то хотел поинтересоваться, получила ли она мою пасхальную открытку!» Гор еле удержался, чтобы не плюнуть за борт, и зашагал вдоль борта. Яхта двигалась полным ходом, и палубу заметно качало.
— Может быть, вы хотите осмотреть город? — поинтересовался Михайло, когда Енски выгрузился возле гостиницы и портье убежали наверх с его многочисленными чемоданами.
Профессор задумался. С одной стороны, ему следовало хорошенько выспаться, с другой же — было интересно посмотреть на эту жизнь, такую другую, такую загадочную. И потом тут обязательно должны быть различные археологические лавки. Ведь в этом регионе располагался целый археологический пласт. Кажется, здесь отметились все, от эллинов до скифов. Так почему бы и не посмотреть?
— Пожалуй, можно, — согласился Енски-старший. — Через полчаса я спущусь. Вы знаете какие-нибудь археологические магазины, может быть, рынок, или у вас есть знакомые антиквары?
В этом, конечно, Алекс сильно сомневался. Глядя на Ми-хайло, последнее, что приходило на ум, это антиквариат. Но удивительный Большой Человек снова удивил профессора.
— Конечно, — заявил он. — Я знаю очень много разных антикваров. И магазины тоже… А рынок тут самый лучший в Европе. Я буду ждать вас тут.
— Договорились! — обрадовался Енски-старший и поспешил к лифту.
Спровадив назойливого портье, он закрыл двери и огляделся. Номер был одноместный, ничего особенного. Обшарпанная мебель с претензией на роскошь сиротливо жалась к стенам. Мягкий ковер скрывал чуть-чуть потрескавшийся паркет. Выходить на балкон Алекс не стал — на всякий случай.
После жары и пропахшей бензином машины профессору хотелось забраться под горячий душ, смыть пот и грязь дороги. Он разделся, аккуратно сложил на стуле одежду и направился в ванну. Встал на холодный кафель, задвинул занавесочку и поровну открыл краны горячей и холодной воды.
Некоторое время ничего не происходило. Потом в душе, висящем над головой, забулькало, и на профессора хлынула вода. Холодная!
Енски-старший вскрикнул и отскочил от струи, едва не поскользнувшись на скользкой плитке.
— Клянусь потерянным израилевым коленом! Тр-рубы Иерихонские!
Он подождал немного, давая воде стечь, и снова проверил температуру.
— Холодная… — Енски сжал челюсти. — Портье!!!
Приблизительно через час последовательных разбирательств с портье, с заведующей этажом, с дежурной по корпусу, с дежурной по гостинице, с главным менеджером и еще с кем-то Алекс Енски получил в свое распоряжение номер с водой, которую условно можно было назвать горячей. Проточный бойлер обеспечивал температуру несколько выше человеческих 36,6.
С наслаждением плещась в душе, профессор отпраздновал свою первую победу в этой экспедиции.
— И не последнюю! — сказал он своему отражению в зеркале. — Совсем не последнюю, клянусь последним днем Гоморры!
Михаиле ждал его внизу как ни в чем не бывало. Енски-старший извинился за свое опоздание и отметил, что администрация в этой гостинице работает из рук вон плохо.
— А что случилось? — поинтересовался Большой Человек.
— В номере не было горячей воды! — возмущенно ответил Енски.
Михаиле поднял брови и ничего не сказал. Профессор решил, что это было выражением крайней степени возмущения, и, чтобы не смущать его нерадивостью соплеменников, перевел разговор на другую тему.
— Так где же, вы говорили, у вас археологический антиквариат?
— Один момент! — радужно улыбнулся Михайло и в очередной раз со скрипом утопил педаль газа.
Одесса, утопающая в жаре, запахах, цветах и туристах, понеслась мимо…
«Suveniry iz Olvii» значилось на кривой вывеске непонятной лавки, куда привез Алекса Михайло.
— Что это? — спросил профессор.
— Самый крупный магазин, который торгует артефактами! — торжественно объявил Михайло, распахивая дверь. — Знакомьтесь, это мой шурин Мыкола.
И он облапил худосочного одноглазого брюнета с семитско-бандитской внешностью.
— Прошу вас, делайте свой выбор! — широким жестом обвел прилавки Мыкола.
«Вздор! — разочарованно подумал профессор. — Абсолютный вздор! Рухлядь! Новоделы!»
— Тут собраны самые разнообразные артефакты со всей Тавриды… — тем временем разливался Мыкола. — Удивительные амфоры, редкие монеты! Все, что может пожелать человек, интересующийся археологией… У нас даже есть настоящая колесница, на которой, по мнению некоторых исследователей, Патрокл сражался с Гектором.
«Колесница, кстати, неплохая, — прикинул Енски-старший, подходя ближе и осторожно касаясь пальцем старого дерева. — И этот обормот об этом даже не догадывается. Ножи, конечно, полная бутафория, прилеплены где-нибудь тут, на заднем дворе, а сама колесница натуральная. То есть, конечно, не колесница — повозка… Турецкая? Да, пожалуй… Кретин, клянусь горой Синай, даже не представляет, что стоит у него в углу!.. Конечно, ни Патрокл, ни Гектор — ха-ха! — тут ни при чем, но вещица из разряда коллекционных. Не иначе из музея позаимствовал…»
— Интересуетесь? — Мыкола похлопывал ладонью по колесу. Ножи глупо звякнули, выдавая жестяное происхождение. — Каких-то тысяча долларов, и она ваша! Даже не спрашивайте, как вам ее доставить! За тысячу долларов я сам впрягусь в нее, как боевой конь Ахилла. Кстати, до вас тут была очень очаровательная молодая иностранка. Она тоже хотела купить этот артефакт, но я отказал. Она так упрашивала, так упрашивала! Вы не поверите! Она была готова на все, чтобы заполучить эту, я не побоюсь этого слова, Машину Смерти древнего мира. Но я отказал! Я считаю, что такая вещь должна принадлежать мужчине! Настоящему воину! Такому, как вы! Я уже вижу, как вы гордо восседаете на ней, подобно герою «Одиссеи». Кстати, вы не слышали, как остроумно обработали этот эпос наши отечественные писатели? Нет? Очень, очень интересно. Вам как человеку, интересующемуся наукой, будет особенно любопытно почитать… Я уверен, скоро эту книгу будут проходить в школе, читать вместо Гомора. Жаль только, что пока нет перевода на английский…
— Гомера… — выдохнул Енски.
— Что?
— Не Гомора, а Гомера, — повторил Алекс. — Вы сказали, тут была иностранка?
— Да, да! Красивая, ох какая красивая девушка! Натуральная богиня Афина Баллада. То есть Полуда… Честное слово, я бы такую Галантерею из нее вылепил, если бы она была натурщицей, а я что-то соображал в искусстве ваяния… Вы не представляете!
— Галантерея, значит? Высокая, стройная, спортивная, с большой грудью? Длинные белокурые волосы? — вскричал профессор. — Наглая самозванка!
— Один в один описал, — подмигнул Мыкола. — Ваша родственница?
— Родственница?!! — взревел Енски.
— Ой, ой, ой… Ну, нет так нет. Зачем так волноваться? Я только предположил…
— И хотела купить эту колесницу? Готова была пойти на все?
— Именно так, готова была на коленях ползать, — подтвердил Мыкола не моргнув глазом.
— Тысяча долларов?!
— Тысяча.
— Беру!!! Вы пошлете мне ее туда, куда я скажу?
— Только оплатите перевозку.
— С этим проблем не будет… — Енски-старший покраснел от возбуждения. — Отправите в Англию.
— Да хоть в Антарктиду!
И Мыкола протянул руку для заключения сделки.
— Скажите, вы уже были на этом таинственном острове? — поинтересовался Гор у близняшки Яны. Теперь он был твердо уверен, что это именно Яна, поскольку Оля говорить по-английски была не должна.
Краем глаза он поймал недовольный взгляд одного из молодых людей, которые составляли вместе с близняшками одну команду.
«Ревнует, — смекнул Гор. — Ну и пожалуйста. Мне-то что за дело.*
— Да, конечно, мы уже дважды выезжали туда на работы, — тщательно выговаривая иноземные слова, начала девушка. — Один раз делали раскоп, а другой раз сортировали то, что отрыла там прежняя экспедиция. Но всегда мы были в качестве рабочей силы, только сегодня нас пустили на самостоятельную работу. Так что можно сказать, что мы будем там впервые. Как настоящие археологи, конечно.
— Там действительно много интересного? Щит Ахилла, да?
— Не надо сказок, я не маленькая, — отмахнулась Яна. — Если бы там действительно был настоящий щит Ахилла, мы бы его уже давно нашли. Правда, Пастухова клянется, что обнаружила что-то совершенно потрясающее. Вот прибудем на остров, все увидите своими глазами.
— Да? А что вы можете сказать про нашего капитана?
— Про Валентина? — удивилась девушка.
— Да, наверное, про него. Я не расслышал его имени. — Гор покосился в сторону капитанского мостика, где статуей возвышалась фигура во френче.
…«Рамштайн» по просьбе пассажиров теперь играл только в наушниках.
— Ну-у… Он очень милый, — задумалась Яна. — Представляете, какая у него сложная судьба? Он был преподавателем в морской академии, учил русскому языку. И всю жизнь мечтал о море. Говорят, что у него была странная особенность: он приходил в бешенство, когда при нем неправильно употребляли окончания слов и ударения. Ну, вы сами были свидетелем… В академии даже был скандал, когда Валентин отдубасил какого-то нерадивого курсанта. Прямо указкой лупил его и кричал: «Учите глаголы! Глаголы! Я вас научу родину любить!» Потом он построил свою собственную ладью по каким-то там историческим чертежам и плавал под парусом. У него все руки в мозолях, твердые как камень. Потом он стал капитаном, но это уже совсем другая история. Любит энергичную музыку и виски. Правда у нас настоящий капитан?
— Да уж, — согласился Гор, видя неподдельный восторг девушки.
«Интересно только, кто его порекомендовал Бетси?» — подумал он про себя.
— А расскажите о своей знакомой… — робко попросила она.
— О ком?
— О мисс Бетси МакДугал. Вы же с ней знакомы? Мы видели, как вы мило беседовали, только не поняли, о чем… Она мировая знаменитость. У нас вся группа хочет быть похожей на нее. А парни просто с ума сходят.
— Угу… — неопределенно отозвался Гор. — Мы знакомы… давно. Вместе учились. Один раз даже участвовали в совместной экспедиции в Гималаи. Я думаю, что смогу рассказать много интересного об этой особе. Но… не сейчас. На острове будет удобней. Как-нибудь вечерком. Вы не возражаете?
— Конечно, нет, — просияла Яна. — Буду только за. И Ольга с удовольствием к нам присоединится.
«Поездка обещает быть интересной, — решил Гор и, проследив, как поднимается металлическая фляжка в руке капитана, добавил: — Если не сказать больше».
— Прямо по курсу земля! — сообщил через полчаса капитан.
Члены экспедиции столпились на носу яхты. Бетси направила бинокль на долгожданную сушу. При первом же беглом взгляде на Змеиный припомнились слова античного автора Руфия Феста Авиена: «Левке седая горами, где вогнутая скала образует пещеры обширным изгибом, где скалы разверзаются источенными массами и висят искривленным сводом».
Как сильно и точно сказано!
Остров монолитной скалой словно вырастал из моря. Обрывистые серо-желтые берега были как будто сложены из монолитных блоков, покрытых сверху бурой глиной. В Южной бухте, куда направлялось их судно, скалы достигали около семидесяти футов в высоту.
— Ой, смотрите! — закричала одна из близняшек. — Папа уже на боевом посту!
Элизабет повернула свой «цейс» чуть влево, куда показывала Оля (или Яна). На галечном берегу серо-зеленым пятном выделялась внушительная фигура, стоявшая в позе Наполеона, то есть со скрещенными на груди руками.
— Папа? — удивилась мисс МакДугал. — Чей папа?
