02: Зона аккумуляции
— У меня есть светильник, — сказала Ядвига, показывая Арчи упакованный в хрусткий плацентофанид стержень. — Ломать?
— Не надо, — сквозь зубы сказал Арчи. — Попробуем так.
И они побежали. Хотя нет, не побежали — в темном ущелье бежать означало искалечить себе ноги. Поспешили, так будет точнее. Поспешили прочь из ущелья.
Арчи включил «ночной взгляд». Он и так неплохо видел в темноте, но если не таращиться под ноги, а просто смотреть вперед, выхватывая камни у ног периферийным зрением, вполне получалось даже временами переходить на трусцу. Пока вновь не встречалась россыпь крупных желтоватых камней — ночью они казались просто светлыми.
Ядвига и не думала отставать; ее движения стали экономными и стремительными. Она сейчас очень напоминала харзу на охоте — та же нечеловеческая грация и отточенность каждого движения, та же неудержимость, сквозящая в каждом изгибе тела…
Ее Арчи тоже воспринимал периферийным зрением. Уголком глаза.
Медленнее чем хотелось бы, но они все же продвигались к устью ущелья.
Никакие дисколеты больше не шныряли, заслоняя звезды, над головами. Никакие особые звуки не нарушали тишину летней ночи. Разве что потрескивали, остывая, окрестные камни, хныкал выше по склону шакал, да на деревьях вокруг «Чирс» беззаботно скрипели на всю округу цикады. Еще доносился далекий и слабый плеск воды — это ниже по склону струя из артезианской скважины била в бетонную пиалу бассейна.
Когда ущелье достаточно раздалось, чтобы камни остались у стен, а посредине обнаружилась тропинка, Арчи перешел на настоящий бег.
Все это время он боролся с разнообразными предчувствиями. И понятия не имел — что сейчас увидит.
Незаметно ущелье сошло на нет — стены полого обратились основаниями двух соседних гребней. Арчи с Ядвигой взобрались на правый, и на миг застыли.
Прожектора на стройплощадке волков исправно горели. Не вздымался к небесам дым, не буйствовало шальное пламя. И непохоже было, чтобы на Хендываре возникли какие-нибудь посторонние воронки…
«А с чего я взял, что будут воронки? — лихорадочно соображал Арчи. — Стратег хренов. В любом действии готов подозревать агрессию. Может, волкам просто помощь подоспела? Из космоса? Со спутника?»
На «Чирс» все тоже выглядело как обычно. Цепочка осветителей на периметре-мономорфе и на заградительной проволоке. Те же прожектора. Ярко освещенная проплешина у ворот. Огоньки в окнах, тусклые из-за света прожекторов, но вполне различимые.
— Пойдем! — Ядвига нетерпеливо дернула его за рукав.
Естественно, она увлекла Арчи к стройплощадке.
И снова бег, бег под уклон, сквозь духоту среднеазиатской ночи, сквозь тьму…
Под ногами тихо хрустела иссохшая колючка, отвар из которой пили местные. На «Чирс» тоже пили этот отвар, горький, но быстро приходящийся по вкусу. И прекрасно утоляющий непрерывную жажду чужака на этой земле.
Недалеко от памятного окопчика Ядвига сказала Арчи:
— Побудь здесь…
Арчи не стал перечить. Он привык, что для неволков ход на стройплощадку закрыт. Волки хранили свои секреты, и это было нетрудно понять. Он присел на все еще теплую со вчерашнего дня землю, шикнув, вытащил из-под задницы некстати подвернувшийся колючий побег и затих. Ядвига, пригибаясь, пересекла освещенное ближайшим прожектором пространство по направлению к окопчику. Некоторое время пробыла там, потом лаской выпросталась, текуче вскочила на ноги и побежала дальше.
Тишина звенела в ушах.
«Странно, — подумал Арчи. — Ночь ведь полна звуков, но они как-то очень органично отступили на второй план, на фон. А тишина рвется в уши, словно бежит от каких-то одной ей ведомых страхов…»
Небо готовилось светлеть: короткая августовская ночь уступала место нарождающемуся утру.
Когда у прожектора появилась Ядвига и призывно махнула рукой, Арчи сначала не поверил. Но Ядвига продолжала махать, и пришлось вставать, и тоже бежать вперед. Пригибаясь. Зачем-то пригибаясь…
Он миновал окопчик — пустой. Совершенно пустой, словно выметенный. Добежал до Ядвиги — у той был несколько растерянный вид.
— Никого нет, — сообщила она. — Вообще никого. Ни единого человека.
Арчи озирался. Он впервые попал сюда, на секретную стройплощадку волков. Десятка два капониров разбросанные без особой системы; некоторые накрыты пузырями маскировочной сетки. Ажурные стойки под прожектора. Неживая электрическая подстанция-преобразователь, к которой, выныривая из-под земли, подводились четыре толстых кабеля в черной изоляционной оболочке. Круглая площадка с красным пятном идеальных очертаний в центре, какие-то непонятные механизмы за пределами пятна.
И пусто. Ни души.
— Что это значит? — спросил Арчи, надеясь, что Ядвига в состоянии объяснить это безлюдье.
Но он ошибся.
— Понятия не имею, — сердито ответила Ядвига. И добавила: — Никого даже на центральном посту!
— А в городке? — осенило вдруг Арчи. — В палатках?
Но и в отстоящем от стройплощадки метров на двести палаточном лагере не нашлось ни души. Арчи присмотрелся, пытаясь понять, что же здесь произошло. Следы сборов наличествовали, даже можно сказать следы спешных сборов, потому что там и сям валялась в совершеннейшем беспорядке всякая всячина — пустые банки из-под консервов, упаковочная пленка, разнообразный хлам и мусор, который волки обыкновенно не бросали где попало, Арчи имел время в этом убедиться. Но несмотря на всю поспешность сборы все же не несли следы экстренности. То есть, ничего жизненно важного, вроде оружия, припасов или вещей, брошено не было. Значит, волки уходили спешно, но срок ухода определяли все же сами. Если их что-либо и вспугнуло (те же дисколеты), это что-то прямой и немедленной угрозы не несло.
Арчи не замедлил высказать свои соображения вслух. Ядвига как раз вылезала из первой попавшейся палатки.
— Скажи, — спросил ее Арчи, — а не могли на этих дисколетах явиться ваши прежние… наниматели?
— Не вижу — с чего бы? — пожала плечами Ядвига и села на пустой деревянный ящик, явно предназначенный в конечном итоге на дрова к костру. — Война закончилась. Нашим прежним хозяевам нечего делать в этих краях.
— А свои дисколеты у вас… в смысле — у вашей группы были?
— Насколько я знаю — нет, — Ядвига легонько покусывала губы. — Хотя, Расмус очень предусмотрительный командир. Но ведь были поводы воспользоваться дисколетами раньше. Весьма насущные поводы. И уж тем более непонятно, что могло заставить Расмуса применить их сейчас?
— Хорошо, — Арчи попытался мыслить максимально логично. — Предположим, что некие загадочные обстоятельства заставили Расмуса осуществить эвакуацию. И даже с применением дисколетов, прибереженных на самый черный день. Вопрос вот в чем: ты представляешь куда твои друзья могли навостриться?
— Нет. Правда, не представляю. Хотя, есть несколько вариантов, которые мы рассматривали как вероятные места поселения…
— Это все на Земле, я правильно понял?
Ядвига посмотрела на него странно.
— Конечно, на Земле! Где же еще?
— Значит, в космос вас не тянет?
— А что там делать? — искренне изумилась Ядвига. — Там пусто и неуютно. А здесь наш дом, здесь, а не в космосе.
— И что ты предполагаешь делать теперь?
— Не знаю, — Ядвига почему-то насупилась. — Дура я, дура. Знала ведь, что в любой момент может произойти нечто подобное. И никому не сказала, где буду.
— Ты жалеешь? — спросил Арчи с непонятным самому себе напряжением.
Ядвига вскинулась. Мгновенно оказалась рядом. И обняла его.
— Жалею? Конечно же, нет. Просто можно было предупредить часовых, что я в ущелье. И за нами бы пришли.
Ее слова прозвучали для Арчи как музыка. И, конечно же, Арчи Ядвигу прижал к себе и поцеловал, потому что это было естественно и необходимо, как дыхание. Для обоих.
И не стало враз никаких проблем и никаких задач. Правда — всего на миг, но все же.
«Значит есть в мире что-то, что выше наших мелких ежеминутных метаний. Выше суеты и даже выше долга… перед страной.»
Какой-то месяц назад, приди к нему подобные мысли, Арчи, свесив язык, помчался бы к психоинженерам. А сейчас просто стоял под светлеющим небом в покинутом волчьем лагере и обнимал женщину, которая быстро и донельзя естественно стала для него единственной.
И чувствовал себя при этом удивительно хорошо.
Но все в мире заканчивается — Ядвига мягко отстранилась и заглянула ему в глаза.
— Что будем делать?
— Волчица спрашивает меня, паршивого не-хищника-землянина, что делать? — с напускной иронией осведомился Арчи.
Ядвига легонько пихнула его кулаком в бок:
— Язвим? Это хороший знак. Во-первых, я тоже землянка. А во-вторых… господин якобы пограничник, я уже убедилась, что голова у тебя варит. Причем, получше моей. Если, там, в лоб кому дать или пострелять для острастки, я бы у тебя совета не спрашивала.
Арчи вздохнул; настроение у него, вопреки всему, заметно улучшилось.
— Ну-у-у… — протянул он, лихорадочно соображая, — я на твоем месте повнимательнее осмотрел бы центральный пост… как он тут у вас называется?
— Так и называется. Постом.
— Веди. Или мне нельзя?
Ядвига только досадливо отмахнулась. И направилась назад, к красному округлому пятну посреди стройплощадки.
Означенный пост был устроен в капонире, с виду ничем не выделяющемся среди остальных. Ядвига нырнула под сетку, Арчи тоже.
В капонире стояли три стола, на которых, Арчи готов был поклясться, еще совсем недавно работали волчьи портативные терминалы-компьютеры. Теперь на столах было пусто, только пучки проводов, словно отсеченные нервы, торчали там и сям.
Ядвига озадаченно вертела головой.
— Яся, — обратился к ней Арчи, — ска…
— Как ты меня назвал? — перебила Ядвига.
— А… Яся. А что?
Ядвига снова прижалась к нему.
— Мне нравится… Называй меня так.
Арчи погладил ее, и все же задал вопрос, который намеревался задать.
— Скажи, то, из-за чего вы не допускали сюда чужаков, все еще здесь?
— Нет, — не задумываясь ответила Ядвига. — Самая важная аппаратура демонтирована. Осталось только самое обыденное… все ваше, кстати.
— Походи здесь. Присмотрись, — посоветовал Арчи. — Не может быть, чтобы твои не оставили тебе какой-нибудь знак.
— Тогда отпусти меня.
— Отпускаю, — с сожалением вздохнул Арчи и развел руки в стороны.
Ядвига отстранилась только спустя пару секунд.
Чтобы не мешать Арчи вышел наружу; ночная тьма таяла на глазах. Занимался рассвет.
И почти сразу Арчи услышал знакомый далекий гул.
Он замер и вслушался.
Нет, не показалось.
«Бу-у-у-у-у-уууу…»
Минуту спустя из капонира выскользнула Ядвига.
— Это мне кажется, или…
— Или, — глухо сказал Арчи.
— Что это?
— Махолеты. Или самолеты. Транспортные. Много. Очень, Яся, много. Сотни.
— А это значит?
— А это значит, что альянс начал боевую операцию. Ни вы, ни Варга не успели.
— Ну, — протянула Ядвига с некоторой долей злорадства, — мы-то как раз успели.
«Успели? — подумал Арчи. — Так вот почему вы свернули площадку и забрали все самое важное… Вот почему вы собирались спешно, но все же не впопыхах…»
А вот Варга, скорее всего не успел. И это почему-то радовало Арчибальда Рене де Шертарини неизмеримо сильнее.
— Яся, — спросил Арчи с внезапно прорезавшейся тоской в голосе. — Скажи, вы правда хотите просто осесть где-нибудь и тихо жить? Вы правда не хотите никого убивать? Вы, волки, воины?
— Правда, Сеня. Вы зря затеяли на нас охоту… А мы зря пытались пресечь ее так решительно. Нам не нужно было никого убивать с самого начала. И тогда ничего плохого не случилось бы.
— Арчи, — сказал Арчи.
— Что? — не поняла Ядвига.
— Арчи, а не Сеня. Меня на самом деле зовут Арчибальд.
Арчибальд Рене де Шертарини, сотрудник внешней разведки Российской Федерации, подозревал, что поступает вопиюще неверно, называя представителю официальной противоборствующей стороны свое настоящее имя. И при этом свято верил, что ничего худого все же не случится.
«Бог мой, — подумал Арчи со смешанным чувством. — Сколько же мне еще предстоит осознать? Из-за тебя, девочка? Из-за твоей не пойми отчего вспыхнувшей страсти к пленному советнику, и из-за того, что у советника полыхнуло в ответ…»
* * *
Едва вышел Домкрат, последний из обмененных ночью агентов, Коршунович поднял тяжелый взгляд на Лутченко.
— Ну, — спросил он чуть погодя. — И что ты обо всем этом думаешь?
Лутченко зябко повел плечами, несмотря на туркменские температуры.
— Даже не знаю — что думать…
— А по-моему это все фигня, — неожиданно выдал Шабанеев из облюбованного угла и беззаботно цыкнул зубом. — Лажа, иными словами.
— Поподробнее, пожалуйста, — Коршунович не говорил, Коршунович требовал.
Шабанеев поудобнее умостился на раскладном походном стульчике и начал:
— Вот смотрите, Палыч… Что бы мы стали делать на месте ашгабатцев? Для начала сформулируем их цели. Варге позарез нужно время, ручаюсь. Он всеми силами тянул волыну перед операцией, это факт, не подлежащий сомнению. Даже обмен этот несчастный, совершенно невыгодный противной стороне — не что иное как затяжка времени. Нафига Варге еще один волк, если у него их уже никак не меньше сотни?
Коршунович недовольно поморщился:
— Ваня, выражайся поприличнее, будь добр! А то наши умники отчет президенту подсунут, не читая, а там твое «нафига» во всей красе…
— Извините, Палыч. Так я продолжаю. Итак, зачем, спрашивается, Варге волк? Да не нужен он ему. А нам эти агенты были необходимы, дабы хоть сколько нибудь прояснить обстановку в Ашгабате. Взглянуть, так сказать, на переворот изнутри. Но ведь Варга тоже не ду… неглупый индивид. Он прекрасно понимает, зачем нам эти агенты, и прекрасно понимает, что ради этого мы даже согласны отнять у себя немножечко времени. Понимает он и то, что отпуская агентов он, в сущности, ничем не рискует. Поскольку агентов взяли либо ночью, либо под самое утро, и ничего особенного они не видели и не знают. Напрашивается вопрос: если агентов все равно отпускать, то нельзя ли извлечь из этого какую-либо попутную пользу? Вот, к примеру, легенда — я умышленно говорю «легенда» — Домкрата. Ну не верю я в то, что при допросе ему позволили бы таращиться на экран терминала. И эти… э… неумные паузы и перешептывания… В общем, Палыч, режьте меня, колите, а пахнет это наспех слепленной липой. Домкрату сознательно подсунули под нос дезинформацию и постарались обставить это так, чтобы он поверил будто бы случайно ее подслушал. Та же песня и с Методистом. Вы верите, что начальник охраны будет с кем-то шептаться прямо у камеры с арестованным разведчиком?
— А ведь он прав, Палыч, — подал голос Лутченко. — У меня подобные мысли тоже возникали, но я как-то опешил и отвлекся, когда услышал, что за переворотом в Туркмении на самом деле стоит Сибирь. Слетел с мысли, увы…
— Так… — Коршунович на глазах терял мрачность и наполнялся охотничьим азартом. — Стало быть, агентам других стран тоже была скормлена деза в виде развесистой клюквы. И, ручаюсь, виновником переворота выставлялся другой. Другая страна, то бишь.
— Именно! — воздел палец Шабанеев. — Пока мы будем разбираться да выяснять отношения, Варга отсидится в тепле и уюте, сделает то, ради чего выгадывает каждую секунду и…
Шабанеев умолк.
— Что и? — не выдержал Лутченко.
— А вот что — и, я пока еще не придумал. Но ситуационная логика в этом, похоже есть.
— Так, — Коршунович хлопнул в ладоши. — Ваня, ты можешь проанализировать информационный траффик от коллег по альянсу? На предмет изменений в характере? Если кто-нибудь подозревает нас в двойной игре, содержание сводок неминуемо должно измениться. Либо усохнуть, либо наполниться водой, либо что-нибудь еще. Есть у тебя спецы по содержательному анализу?
Шабанеев фыркнул:
— Разумеется, есть. Например, я сам.
— Так давай, шевелись, чего расселся?
Иван Шабанеев, жизнерадостный аморф-компьютерщик, мгновенно оккупировал ближайший свободный терминал и немедленно слинковался со связистами и аналитиками. Руки его порхали над клавиатурой полиморфа, и казалось, что в данный момент они существуют отдельно от своего владельца.
Но Коршунович знал, что самое ценное в Шабанееве — не руки. Впрочем, руки Шабанеева тоже высоко ценились.
«А я пока попробую тихо и задушевно побеседовать с Семенычем… — подумал он. — С нашим доблестным генералом Золотых…»
Он снял с пояса спецмобильник и коснулся всего одного сенсора — прямого вызова.
— Золотых, — тотчас отозвался знакомый голос.
Невольно Вениамин Коршунович вслушивался в этот голос, пытаясь уловить новые интонации, натянутость или что-нибудь еще. Ведь сибирякам вполне могли подсунуть версию, что во всей этой истории грязно играет именно Россия.
«Черт! — подумал Коршунович, медленно стервенея. — С Семенычем приходится играть в гляделки-слушалки! Вынюхивать, а не думает ли он, что ты его надуваешь… И пытаться понять, не пытается ли он уловить в твоем голосе то же самое. С Семенычем, с которым черт знает сколько пройдено и бог знает сколько выпито!»
— Семеныч, — сказал Коршунович тихо и устало. — Надо поговорить. Срочно. Только с глазу на глаз и лично.
Золотых выдержал короткую паузу.
— Жду, — коротко сказал он. — Но торопись, снимаемся через десять минут. И надеюсь, что дело того стоит…
— Бегу, — сказал Коршунович отключаясь. И выскользнул из-под наспех натянутого над штабным «Изюбром» тента.
А потом действительно побежал.
Подчиненные, попадающиеся по дороге, округляли глаза и в немом изумлении отшатывались.
«Черт! — подумал Коршунович с тревогой. — Нехорошо как. Майорам вэ-эр бегать не положено! В мирное время бегущий майор вызовет только смех, а сейчас, не иначе, панику…»
Но ему действительно нужно было срочно поговорить с генералом Золотых. И от результатов этого разговора вполне могли измениться последствия операции «Карусель-2».
* * *
— Нашла? — спросил Арчи, оборачиваясь.
Ядвига отрицательно помотала головой в ответ.
— Нет. Не нашла.
Арчи вздохнул.
— Интересно, — изрек он, обращаясь не то к небу, не то к пустыне. — Что сейчас на «Чирс» делается?
— Понятия не имею, — ответила Ядвига. Она явно не сочла вопрос риторическим. — Пойдем туда?
— Если честно, — признался Арчи, — то мне не хочется.
— Мне тоже, — заявила Ядвига.
— Почему? — изумился Арчи.
— Ну… — Ядвига замялась; то ли слова подбирала, то ли эта информация не предназначалась Арчи. — Если коротко, то у нас последнее время возникли серьезные разногласия с партнерами из «Чирс». В общем, я ни секунды не сомневаюсь, что наши эвакуировались именно поэтому.
Арчи мгновенно оценил это — в сущности, получалось, что он больше не пленник.
— Мне нужен телефон, — сказал он, поднимаясь. — Что тут у нас ближе всего? Янбаш?
— Кажется. Километров пять.
— Побежали! — Арчи вскочил.
— Погоди, — осадила его Ядвига. — Это на трассе. Там могут вертеться люди из «Чирс» — экипажи могут проезжать, посты дежурить, в конце-концов. В связи с этим, — она повела головой, явно намекая на далекий рокот и пыльный шлейф, что, явно приближаясь, полз вдоль пограничной гряды.
Махолетов они так и не увидели, зато над самой границей пронеслось несколько звеньев штурмовиков породы «Валькирия». Это было жутковатое и вместе с тем захватывающее зрелище. Неизвестно что собирались смешивать с песком эти полулегендарные динозавры европейской секретной селекции; ни единого залпа они так и не произвели. Просто пронеслись чуть ли не над головами, и сгинули на юго-востоке.
— Пойдем в Багир, — предложила она. — Причем, лучше в Нижний. А оттуда — в Ашгабат.
— Прямо вот так? — с иронией поинтересовался Арчи, намекая на волчью форму, в которую были облачены оба. — А если нас узнают? Бабушки-уборщицы из правительственной обслуги, к примеру?
— Купим обычную одежду, — отмахнулась Ядвига. — Тоже мне, проблема.
— Это если магазины работают.
— Тогда отберем у кого-нибудь, — Ядвига презрительно фыркнула. — Не тормози, Арчи.
— Ладно, не буду, — вздохнул де Шертарини.
Такой вариант его тоже устраивал.
И они, обходя базу «Чирс» по пологой дуге, двинулись к Нижнему Багиру. Для начала стоило достичь арыка, сплошь заросшего ежевикой и тутовником. Дабы не маячить в чистом поле и не привлекать ничьего постороннего внимания. А там, вдоль трассы тоже что-то растет — в случае чего можно будет укрыться.
Они не знали, что зря опасаются приближаться к «Чирс». К этому моменту на базе оставались только усиленные посты охраны, получившие приказ лично от Варги никого на территорию не допускать, а если подобная угроза все же возникнет — задействовать систему ступенчатой самоликвидации и сдаваться.
Спустя пятнадцать минут передовые «Вепри» сибирских погранцов прокатили мимо стройплощадки волков — альянс замыкал кольцо. Каждые три километра несколько вепрей отставали от колонны и занимали удобные позиции. Окопчики вокруг стройплощадки показались пограничникам вполне приличными позициями, особенно, если правильно расположить «Вепри».
Уже пробираясь вдоль арыка Арчи и Ядвига услышали и увидели возвращающиеся «Валькирии». Но не задерживаться же из-за этого? Арчи спешил к телефону. А волчице, как показалось Арчи, было все равно что делать. Лишь бы не бездействовать, пока обстановка не определилась. И это вполне его устраивало.
* * *
На позициях ашгабатцев что-то размеренно бухало и стонало. Рихард выглянул из-за опоры тяжелого сибирского транспортера «Мамонт» и тотчас спрятался обратно.
Так и есть — невдалеке, рядом с таким же транспортером сибирских погранцов, песчаной свечой восстал взрыв, коротко ахнуло, и кто-то пронзительно, с детской обидой в голосе, закричал.
— Sauhunde! Schweinehunde! — сквозь зубы выругался у соседней опоры Генрих Штраубе и, выглянув, вдруг стал с остервенением садить по позициям ашгабатцев из своего пулевика. Пулевик стенал и плевался железом, пока не иссякла обойма.
— Зря, — без особого желания что-либо изменить прокомментировал Цицаркин. — Хрен ты им что сделаешь, они из минометов шпарят, навесом.
Цицаркин единственный из всех даже не пытался выглянуть: просто сидел, привалившись спиной к «Мамонту» в месте, где его не могла бы достать шальная игла или пуля, и меланхолично пялился в небо.
Генрих, отдуваясь, менял обойму. Пулевик на игломет он так и не сменил — с началом обстрела все впали в неизбежное ожесточение, и Генрих тоже. Хотелось стрелять в минометчиков. Генрих и стрелял. Он понимал, что все его пули бесполезно ушли либо в песок, либо в бетонные плиты, которыми отгородились обороняющиеся туркмены, либо просто поверх плит, в белый свет. Разумеется, как в копеечку.
— Что-то я слабо представляю себе — как мы будем прорывать это… — проворчал сибиряк, которого коллеги называли Герасим.
Рихард снова осторожно выглянул, и почти сразу далеко слева бабахнула очередная мина. На этот раз никто не закричал, только основательно засыпало песком нескольких спецназовцев.
Солнце, недавно восставшее из-за горизонта, взирало на весь этот бардак с немым ужасом.
— Ничего, — философски заметил Цицаркин. — Сейчас штурмовики позавтракают, и еще разок пройдутся. Тут-то мы на полкилометра и подберемся.
— А толку? — уныло заметил тот же Герасим. — Там дальше у них точно такая же бетонная линия. А штурмовики опять выдохнутся и жрать улетят.
— Ну и что? — Рихард хотел пожать плечами, но лежа это было неудобно делать. — Спешим мы, что ли? Так помалу-потиху и до Ашгабата доползем.
— И застрянем, — мрачно напророчил другой сибиряк, Михеич. — Потому что от штурмовиков придется отказаться — дома порушат к едрене-матрене.
— Боюсь, — с иронией заметил Цицаркин, — дома наших доблестных вождей взволнуют мало. К тому же, живи я в этих домах — давно бы уже закопался в ближайшем глубоком подвале с чемоданом еды и бидоном воды.
— Это ты умный, — проворчал Герасим. — А они — туркмены…
Рихард фыркнул.
Впрочем, видно было, что Герасим просто потешается. Не считает же он, в самом деле, что туркмены глупее русских?
— Туркмены, сибиряки, — пробормотал Генрих. — А вы не учитываете, что эта публика просто не представляет себе последствия обстрела штурмовиков? Они не могут оценить опасность, им не с чем сравнивать. Вот и будут сидеть по домам. А мы их — штурмовиками…
— Не мы, — холодно уточнил Цицаркин. — И даже не пилоты. И даже не сами штурмовики, в конце-концов, они ничего не соображают.
— А кто же? — с непередаваемым интересом спросил Рихард; вопрос его утонул в грохоте близкого разрыва. «Мамонт» вздрогнул и присел на опорах, еще плотнее прижимаясь к песку. Кажется, ему было страшно.
— От холера, — отплевывавшись, ругнулся третий сибиряк по фамилии Нестеренко. — У меня песок уже везде, даже в жопе.
— У меня тоже! — радостно сообщил Герасим.
Рихард поймал себя на ощущении, что они вот так вот, под обстрелом, валяются уже не первый день и даже не первую неделю. Хотя на самом деле — всего третий час. Валяются и уныло зубоскалят, словно эта вялая перестрелка надоела им до скрежета зубовного бог знает когда. Рутина и обыденность — обстрел, переругивание, жалобы на песок.
Словно они воюют не впервые в жизни.
Дико. Даже он, разведчик не с одним фитилем за плечами, не мог себе такого представить еще в начале лета. А теперь даже удивляться сил не осталось.
— О! — встрепенулся Нестеренко, чутко поводя ушами. — Летят. Ща врежем им по самые гланды!
Все невольно прислушались; в том, что у Нестеренко самый острый слух, все уже успели не однажды удостовериться.
Гул накатывался с северо-востока, с наспех приспособленного под аэродром дна сухого в это время года водохранилища.
Рядом с Цицаркиным завозился и вынул голову из-под брезента водитель «Мамонта». Этот умудрялся безмятежно спать даже под обстрелом. Кажется, он даже толком не понимал чем ему и его послушному гиганту-селектоиду угрожает обстрел.
— А? — спросил он, вряд ли окончательно проснувшись. — Что, едем?
— Пока нет, — успокоил его Цицаркин. — Но скоро поедем.
— А… — протянул водила и почесал кудлатую аморфью голову. — Ладно. Тогда я еще посплю, а как время будет — растолкаете.
— Спи, — позволил Цицаркин. — Растолкаем…
— А все-таки, — не унимался Герасим. — Не пойму я — на что они надеются? Все равно ведь прижмем их. Кольцо ведь. Нас больше. Так нет — ерепенятся, из минометов пуляют…
— Между прочим, — заметил Генрих, — это их земля.
— Да какая тут, мать его, земля, — ругнулся Нестеренко. — Песок один!
— Эй, Гнат, что-то ты как сапожник материшься, — заметил молчаливый сибиряк по фамилии Шелухин. — Не узнаю тебя, прямо.
Нестеренко сокрушенно вздохнул:
— А вдруг, это моя естественная потребность? А при Семеныче я изо всех сил сдерживаюсь?
— Да поджилки у него трясутся, вот и матерится, — насмешливо объяснил Цицаркин.
— А у тебя, можно подумать, не трясутся? — окрысился Нестеренко.
— Трясутся, — спокойно согласился Цицаркин. — Что ж я, неживой, что ли? В конце-концов, я, как и все тут, впервые в жизни под минометный обстрел угодил. А когда рядом мина бубухнет, тут и обосраться не зазорно, я так полагаю.
Герасим нервно захихикал.
В сущности, Цицаркин был прав. У всех у них играли нервишки и тряслись поджилки. И каждый реагировал на эту чудовищную ситуацию по своему: Генрих палил из пулевика, Нестеренко ругался, Цицаркин вежливо хамил и призывал остальных немедленно обосраться, водила спал, Герасим премерзко хихикал при первом удобном случае.
«Что это? — думал Рихард. — Началась естественная реакция на происходящее? Мы медленно сходим с ума, невзирая на мудреные щиты психоинженеров? Мы, профи, за плечами у каждого не один фитиль и даже не одна смерть на совести. И то… двигаемся. А каково же простым погранцам, в жизни не имевшими дела ни с кем, страшнее контрабандистов?»
А с севера наползал зловещий размеренный гул, и небо на горизонте начало чернеть.
Летучая армада штурмовиков спешила обрушить на головы непокорных туркменов тонны концентрированной взрывчатой смерти.
«Двадцатый, блин, век. Конец второго тысячелетия. Вот чем оборачивается двести лет сплошного мира. Мы разучились убивать, а заодно разучились бояться чужой смерти. Что с того, что смерть чужая? Мы не ощутим чужой смерти и чужой боли.
Я даже не спрашиваю, сможем ли мы жить после того, как кто-нибудь там, на позициях, умрет. Потому что уже вижу: сможем. Если бы нам суждено было сойти с ума от массовых убийств, мы бы уже сошли, после первого же залпа европейских летающих крепостей. Так ведь нет, сидим, цепляемся за оружие, а когда штурмовики перемелют линию обороны ашгабатцев в мелкий песчано-бетонный фарш, вскочим, и помчимся туда. Вопя и стреляя во все, что движется впереди.
А потом все повторится. И так до полной победы… И до полного краха веры в заповедь «не убий».
* * *
— Что там у тебя стряслось? — тихо спросил Золотых, когда наконец удалось отогнать всех посторонних. Даже тех, кто, выпучив глаза, размахивал какими-то экстренными пропусками.
Коршунович всмотрелся в глаза коллеги и старого друга. И, как головой в омут бросился, выдохнул:
— Семеныч, по моим данным получается, что переворот в Ашгабате санкционировала и подготовила Сибирь. Я хочу узнать у тебя — так ли это?
— Что? — опешил Золотых. — Ты в своем уме, старик?
Коршунович вежливо развел руками.
— Семеныч… Сам понимаешь, как российский разведчик я уже попал на пожизненное заключение, раз тебе это говорю. Я у тебя как у старого пса-соратника спрашиваю: это так? Мы все — просто пешки в игре президентов? Или?
В следующую секунду Коршунович осознал, что в голове генерала Золотых что-то ощутимо сдвинулось и завертелось. Разве что не щелкнув и не зажужжав при этом. Слова Коршуновича скоррелировали с некими неизвестными пока россиянину фактами, и мыслительная машина пришла в движение. Золотых думал, сопоставлял и делал выводы.
— Постой… Откуда у тебя такая информация? Впрочем, погоди, я попробую угадать. Агенты из Ашгабата? Обмененные. Так?
— Именно.
— Вот оно что…
Золотых молчал почти полминуты.
— Да, Палыч. Да. По моим данным за переворотом стоит Европа. Источник тот же. И, кажется, я понимаю что это значит.
— Деза из Ашгабата?
— Несомненно. Знаешь, теперь мне становится понятно, что агентов наших обработали довольно топорно, наспех. Наверное, времени для подготовки не хватило. Но если бы… если бы они знали, что здесь топчут пески не президенты, а два старых битых пса, которые могут неожиданно похерить профессиональный долг, потому что верят друг другу больше чем президентам…
— Семеныч, — Коршунович приложил гигантское усилие, чтобы сдержать коварную, неожиданно навернувшуюся слезу. — Не говори красиво…
— Палыч, мы их точно прижмем! — сказал Золотых и в голосе его сквозила такая праведная убежденность, что Коршуновичу даже стало немного жаль обреченного на неминуемое поражение противника. — Е-мое! Могли ведь на ровном месте споткнуться…
«Надо же, — боялся поверить Коршунович. — Мы выяснили все несколькими фразами! За пару минут! Черт, теперь я лучше понимаю дельцов, которые могут пригнать партнеру грузовик золота просто под честное слово. Правда, смотря какому партнеру. Лично мне слова Золотых вполне хватит, чтобы рискнуть грузовиком золота, если он у меня когда-нибудь будет…»
Золотых уже подозвал своих помощников и что-то резко втолковывал, обращаясь в основном к Степану Чеботареву.
На поясе коротко пискнула мобила; Коршунович машинально сгреб ее рукой.
— Коршунович!
— Палыч? — узнал он голос Шабанеева. — Я проанализировал входные сообщения. Вывод однозначный: Европа. Нас в грязной игре подозревает Европа.
— Понял, Ваня, — сказал Коршунович. — Пока ничего не предпринимайте. Жди, я как раз с Золотых совещаюсь…
Генерал, словно почувствовав, умолк и, по-прежнему окруженный свитой, выжидательно глядел на Коршуновича.
— Все сходится, Семеныч, — сообщил россиянин. — Нам накапали на Сибирь. Вам — на Европу. А Европе — на нас. Круг замкнулся.
Золотых хмыкнул — даже с некоторым, вытеснившим усталость, азартом.
— Знаешь, Палыч, у меня такое ощущение, что мы в ближайшее время будет иметь счастье беседовать с господином Шольцем.
Коршунович, помалу заражаясь тем же азартом, с готовностью выставил на всеобщее обозрение мобилу.
— Вызывать?
— Вызывай. Думаю, это должен сделать именно ты.
Коршунович молча набрал трехзначный номер.
— Але! Коршунович, Россия. Господин Шольц, генерал Золотых и я считаем, что нам немедленно — подчеркиваю: немедленно — нужно провести закрытое совещание. Поскольку линия вот-вот сдвинется, думаю разумно будет провести его в штабном махолете генерала Золотых. Да, уж поспешите.
Он отключился и взглянул на Золотых.
— Сейчас будет. Но, кажется, он прибудет со спецназом.
— Не доверяет, значит…
— Я бы на его месте тоже не доверял.
Коршунович уже вызывал Шабанеева.
— Ваня? Подготовь-ка мне распечатку итоговой сводки по отчетам Домкрата, Методиста и Стоппера. Под доступ альфа. Ага, одного экземпляра хватит.
— Пойдем, — сказал Золотых и направился к туше махолета, вытянувшейся на песке метрах в ста от места исторической беседы.
Коршунович, не мешкая, направился за ним, удивляясь, когда и куда успела рассосаться многочисленная свита генерала. Ведь генерал, грузно увязая в песке и попирая колючку, шел к махолету в полном одиночестве.
* * *
Золотых и Коршунович не ошиблись: майор вэ-эр Европейского Союза Манфред Шольц действительно появился у штабного махолета в сопровождении десятка рядовых-спецназовцев и капитана-сенбернара. У капитана, как и у всех его соморфемников, был очень печальный взгляд — наверное, из-за опущенных уголков глаз и чуть отвисших век. Чем-то его бесконечная печаль напоминала обычное выражение лица утерянного и вроде бы снова найденного агента Шерифа, Арчибальда де Шертарини восемьдесят восьмого.
Коршунович, ничего не объясняя, мрачно и вообще молча, подал Шольцу распечатки и вернулся в махолет.
Вокруг царила предотлетная суета. Линию противостояния ашгабатцев переносили на пару километров ближе к городу — защитников как раз оттеснили и территорию зачистили от возможных отставших.
Шольц документы просмотрел лишь вскользь; затем жестом отослал спецназовцев и так же молча направился к люку махолета. Его сразу направили в отсек, где находились Золотых и Коршунович.
— Прочли, коллега? — справился генерал Золотых.
— Прочел, — подтвердил Шольц. — Не могу сказать, что особенно удивлен. Наверное, мне стоит предоставить аналогичные отчеты моих агентов?
— Стоит, но не немедленно. Если можно вкратце: вас пытались убедить, что за ашгабатскими событиями стоит Россия?
— Именно так. Причем, как и в вашем случае метод убеждения моих агентов при более пристальном рассмотрении кажется достаточно искусственным.
— Н-да, — вздохнул Коршунович. — Схалтурил Варга…
— Это не Варга, я так полагаю, — уточнил Золотых. — Это его помощник, Сулим Ханмуратов. Темная лошадка…
— Думаю, он просто был весьма ограничен в сроках, — мягко вставил Шольц. — Но своего он все же добился, выгадал еще немного времени. Я часа три пытался выведать у собственного руководства: имеются ли у них какие-нибудь данные на этот счет?
— Вы поставили свое руководство в известность? — насторожился Золотых.
— Нет, — невозмутимо ответил Шольц. — Но принял меры, чтобы руководство узнало обо всем если… со мной что-либо произойдет в ближайшие сутки.
Золотых и Коршунович многозначительно переглянулись.
— То есть… Вы допускали, что все обстоит именно так, как вас пытаются убедить?
— Я обязан был учитывать и такой вариант развития событий.
— И тем не менее вы пришли к нам? Вы отважный человек, Шольц.
— Видите ли, господа… Если бы я действительно проведал об информации, которая не предназначалась для меня, десяток спецназовцев вряд ли сумели бы меня оборонить.
Золотых покачал головой.
— Ну и ну… Ладно.
Махолет, слегка качнувшись, взлетел. Золотых невольно схватился за край стола.
— Раз уж у нас такое сложилось взаимопонимание, буквально с полуслова… давайте решим, как нам вытаскивать Шерифа. Я так полагаю, никому не придет в голову посылать на город штурмовики…
— Мы прорабатывали вариант засылки агента в Багир, к этому самому Ахтамали Бахва, — сообщил Коршунович.
— И что? — заинтересовался Золотых.
— Есть проблема, — Коршунович неопределенно повел рукой. — Как, собственно, переправить агента за линию противостояния. Не сбрасывать же с махолета…
— А кого ты намеревался послать? — продолжал допытываться Золотых.
Коршунович пожал плечами:
— Да мало ли… Нашелся бы человек.
— У меня есть предложение, — Золотых легонько хлопнул ладонями по столешнице. — Которое одновременно и решит все наши проблемы, и станет жестом доброй воли. Операция по выходу на Шерифа будет совместной операцией разведок наших стран. Ты, Палыч, предоставляешь всю информацию по тому телефонному звонку. Вы, Шольц, отряжаете своего агента. Например, Генриха Штраубе, мне он представляется специалистом очень высокого класса. Ну, а я обеспечу тайную засылку агента за линию противостояния. Ну, как?
— Поддерживаю, — лаконично высказался Шольц.
— А как ты его зашлешь? — недоверчиво спросил Коршунович. — Темнишь ты что-то, Семеныч…
— Ты забыл, Вениамин Палыч, что у нас в руках был пленный волк.
— Ну и что? — не понял Коршунович. — Его ведь обменяли? Да и как он мог поспособствовать нашей проблеме?
— Волка мы обменяли. А прибор волчьего камуфляжа, захваченный вместе с ним — нет. Прибор работает, наши спецы проверяли.
Коршунович на миг онемел.
— Вот это да!! — наконец сумел вымолвить он. — А мы тут ни сном, ни духом!
— И кстати, — небрежно добавил Золотых, искоса взглянув на Шольца, — вам не следует строить никаких планов относительно быстренького изучения этого прибора, пока он будет у вашего разведчика. Сибирь готова предоставить всю документацию по изучению вышеозначенного… гм… прибора. Данные секретны, но только не в отношении России и Европы. Вы понимаете меня, коллеги?
— Вполне, — ответил Шольц. — Перейдем к частностям?
Махолет, тем временем, сел. Летчики суетились у внешнего люка, топотали в отсеке-тамбуре.
— Вызывайте вашего Генриха, — сказал Золотых. — Надеюсь, он готов отправиться на задание немедленно?
— Безусловно, готов, — ничуть не сомневаясь заверил Шольц. — Он всегда готов. И ко всему.
— Прям, как пионер, — пробормотал Коршунович.
— Что? — не понял Шольц.
— Да нет, ничего, ничего, — Коршунович махнул ладонью. — Это я своих помощников вызываю.
* * *
Едва сигнал прокатился по рядам наступающих, Цицаркин растолкал соню-водителя.
— А? — вскинулся тот. — Что, едем?
— Едем, — подтвердил Цицаркин.
Ашгабатцы прекратили садить из минометов минут десять назад; все это время вдоль их прежних огневых точек с урчанием ползали бронированные «Кершнеры» да «Вепри», то и дело для острастки постреливая. А потом и сигнал подоспел.
Генрих, расстрелявший за время вынужденного лежания за «Мамонтом» несколько обойм, поднялся и уже приготовился было нырнуть в устье десантного люка, но тут показался вестовой на мопеде-малютке. Еще четверть часа назад на него наорали бы и заставили немедленно залечь, а если неймется — то ползти, но уж никак не ехать на виду у минометчиков. Теперь же за приближением вестового просто следили взглядами, гадая — кому из отряда грядут новости.
Пока водила успокаивал ошалевший от непрерывной стрельбы экипаж и возился с пестиками, почти все успели вновь выбраться из отсека наружу.
Несомненно — вестовой направлялся именно к «Мамонту», который был придан сводному отряду разведок альянса.
Впрочем, гадать пришлось недолго: вскоре стало понятно, что вестовой одет в форму европейского спецназа, летний вариант.
— Тебя, — разочарованно вздохнул Герасим, обращаясь к Генриху, и полез в карман за сигаретами.
Соседние «Мамонты» уже тронулись; получалось, что их экипаж ломает строй. Рация на плече у Цицаркина, формально — командира отряда, уже давно надрывно пиликала и мигала оранжевым глазком.
— Эй, гвардия! — скомандовал Цицаркин, неодобрительно косясь на сигареты Герасима. — А ну, в нору! Щаз кавалерия нам наваляет за дырищу в строе!
Сибиряки, ворча, подчинились; Герасим со вздохом вернул неподкуренную сигарету в пачку, а Михеич сунул свою за ухо. Рихард с высоты дожьего роста пристально глядел на вестового.
Наконец тот подкатил вплотную.
— Мне нужен Генрих Штраубе! — выпалил он, тяжело дыша. Словно не ехал он от штаба, а бежал на своих двоих, да еще тащил на закорках малютку-мопед, который хоть и малютка, а весит всяко поболее человека морфемы вроде овчара… Хотя, вестовой мог тяжело дышать из-за жары.
— Это я, — сообщил Генрих, натягивая большим пальцем ремень пулевика, что висел на плече.
— Вам надлежит немедленно прибыть в штаб. Садитесь, — и вестовой отрывисто указал себе за спину.
Генрих встретился взглядом с Цицаркиным; тот безмолвно кивнул. И, не теряя времени, уселся в седло позади вестового. Трудяга-мопед тут же зафырчал и прянул вперед. Кажется, до того, что вес седока увеличился вдвое, ему не было никакого дела. По крайней мере, он пер по рыхлому песку ничуть не медленнее, чем несколько минут назад по пути сюда.
Линия противостояния неумолимо смещалась в направлении Ашгабата.
Генрих ожидал, что его привезут либо к Шольцу, либо к махолету Генерала Золотых, главного во всей этой заварушке. Довольно быстро он понял: едем не к Шольцу. Но и махолетами прямо по курсу что-то не особо пахло. Поэтому когда мопед свернул к наспех вырытому капониру, прикрытому выцветшим тентом, Генрих еще не знал — уже приехали или это просто транзитная остановка.
Оказалось, приехали.
— Сюда, — позвал его дежуривший на входе дюжий сибиряк-лайка с новомодным скорострельным иглометом в руках.
Генрих молча соскочил с седла малютки и вошел под полог.
В сущности, все походные рабочие пункты одинаковы: несколько легких переносных столов, несколько складных стульчиков без спинок, портативная селектура кругом, провода на полу, тускловатый свет в общем и яркие пятна от локальных хемоосветителей над рабочими местами. И люди с печатью не то усталости, не то безграничного терпения на лице. А, возможно, со смесью этих выражений. Они прекрасно знают, что не сегодня так завтра с этого слегка уже насиженного места придется сниматься и переезжать в точно такой же (варианты: меньших размеров, больших размеров, иной формы) капонир, где столы и стульчики будут стоять точно так же (варианты: теснее, свободнее, в ином порядке), а работа не изменится ни на йоту. Кто-то из древних мудро подметил, что нет ничего более постоянного, чем временное. А все полевые штабы и сопутствующие им структуры и подразделения по определению являлись временными, а значит — неизменными по сути.
Генрих хотел доложить о прибытии и сейчас как раз соображал: кому и как при этом отрекомендоваться.
— Привет, Генрих, — поздоровался с ним еще один сибиряк из свиты Золотых. — Тут руководство затеяло кое-что, поэтому твоего шефа здесь нет, занят он. Это — Виталий Лутченко и Иван Шабанеев, россияне. Садись.
Генрих кивнул и сел. Чеботарева он запомнил еще когда по приказу начальства сдавался сибирякам в Алзамае, а имена российских коллег — с прошлых совместных инструктажей.
— На, прочти, — ему подали распечатку на фирменном бланке европейской разведки.
Генрих взял невесомый лист пластика.
«Агенту Штраубе. Настоящим приказываю поступить в распоряжение сотрудника сибирской разведки капитана Чеботарева.
Майор Шольц.»
И подпись, которую ни с чем не спутаешь. Генрих по привычке внимательно изучил финальную завитушку и нашел, что она вполне соответствует сегодняшнему дню недели.
— Прочел?
Генрих кивнул.
— Давай.
Чеботарев требовательно протянул руку, взял приказ и на глазах Генриха спровадил его в селектоид-лапшерезку. Пару секунд, и лист пластика обратился в труху, которая через полчаса исчезнет, переваренная селектоидом без малейшего остатка.
Чеботарев перетасовал какие-то документы на экране рабочего терминала и начал:
— Тебя засылают за линию противостояния. Предыстория задания: по резервному телефону российской разведки позвонил некто Ахтамали Бахва, житель Верхнего Багира. Он продиктовал якобы найденную им в собственном доме записку, написанную предположительно основным агентом альянса Шерифом. Цель задания: отыскать Ахтамали Бахва и выяснить все возможные подробности обнаружения записки; саму записку изъять. Затем на основании полученных данных попытаться установить местонахождение Шерифа и, если удастся, связаться с ним. В случае успешного выполнения этой части задания — подробно проинструктировать Шерифа относительно перехода линии противостояния и передать ему всю полученную селекту… э-э-э… точнее, аппаратуру. Самому лечь на дно и тихонько дождаться пока силы альянса на займут местность, после чего назвать пароль первому же патрулю и следовать, куда укажет начальник патруля. Все.
Генрих, не дожидаясь намека, повторил.
— Отлично, — удовлетворенно не то крякнул, не то смешно тявкнул Чеботарев. — В Верхнем Багире нет нумерации домов и названий улиц. Жители друг друга все знают. Поэтому ориентируйся на месте, легенду себе придумаешь сам по обстановке. Вот это Ахтамали Бахва.
Сибиряк протянул высококачественную цветную фотографию; Генрих взглянул — Бахва этот оказался седоватым угрюмым овчаром-кавказом лет сорока; возможно — немного старше.
— Это — Шериф, — Чеботарев подал очередную фотографию.
На ней был изображен спокойный и невозмутимый ньюфаундленд.
Следующие минут пять Генриху крутили короткие видеоролики, все изображавшие Шерифа. Генрих фиксировал походку, манеру жестикулировать, мелкие подробности — чтобы быть уверенным, что узнает Шерифа, даже если увидит его издали со спины.
— Ну и гвоздь программы, — Чеботарев продемонстрировал Генриху плоскую сероватую коробочку, похожую на плеер. Ряд кнопок-полусенсоров только усиливал сходство. От коробочки свисали два усика с присосками на конце. — Гляди внимательно.
Чеботарев задрал рубашку, выпростал усики, прилепив их к телу, а «плеер» прикрепил к поясу специальным зажимом-прищепкой.
— Вот это — индикатор готовности. Ждем… Вот.
Индикатор налился зеленым.
— Все, прибор готов к работе. Жмешь вот сюда. Жми. И любуйся.
Генрих нажал и принялся любоваться.
Любоваться было на что: по корпусу Чеботарева, прямо поверх одежды вдруг забегали тусклые искорки, постепенно увеличиваясь в числе, сливаясь в полосы, извивающиеся как змеи. Скоро искорки целиком поглотили его, постепенно теряя цвет, становясь прозрачными. Еще несколько мгновений, и Чеботарев растворился, стал невидимым; остался лишь слабый, едва различимый в отраженном свете намек на его фигуру, которую можно было теперь рассмотреть только до рези напрягая глаза.
Генрих догадался почти сразу.
— Волчий камуфляж? — спросил он.
— Он самый, — ответил невидимый Чеботарев.
Видимо, он задрал рубашку, потому что голый бок с присоской, часть пояса брюк и «плеер» стали на миг видны, но тут же подернулись теми же искрами и стали исчезать; было видно, как на полупрозрачном «плеере» слегка утопла одна из кнопок. И тут же все повторилось в обратном порядке. Словно ненастроенный телевизор постепенно подстроили под один из каналов вещания. Проступило изображение, искры исчезли. Под искрами обнаружился целый-невредимый Чеботарев.
— Пойдешь прямо через линию, — пояснил он, отлепляя присоски и снимая прибор с пояса. — Доберешься до Ашгабата, а лучше — сразу до Багира. Там можно пройти, если сразу через трассу проскочить. За линией постарайся отключить прибор, мы не знаем как долго работает батарея. На пару часов ее хватит, а потом — кто знает? Шерифу нужно оставить максимум заряда.
Генрих понимающе кивнул.
— На, прослушай запись разговора с этим Бахвой, — на этот раз Генриху протянули настоящий плеер, с наушниками-бусинами.
Генрих прослушал.
— Оружие выберешь себе сам. Прикладник, конечно, тебе не понадобится, а вот что-нибудь портативное — арсенал к твоим услугам. Сейчас… — Чеботарев поглядел на часы, — тебе подадут обед. Контрольные четверть часа, и все, начинаем. Давай вопросы, если есть.
— Как мне представиться Шерифу?
— Пароли будут в общем пакете. А представишься как агент альянса, явившийся про его душу. Не беспокойся, по паролю Шериф все и так поймет.
— А если я его не найду?
— Тогда просто сдашься нашему патрулю.
— Все время пока не подавят сопротивление мне надлежит заниматься поисками?
— Да. Шериф нам всем, как ты прекрасно понимаешь, очень нужен.
— Понял, вопросов нет. Я хотел бы посмотреть подробную карту местности.
— Ваня, — Чеботарев обернулся к одному из россиян — к Шабанееву. Тот поманил Генриха пальцем.
Перед Шабанеевым на экране переносного терминала развернулась карта. Шабанеев умело елозил пальцем по тачпеду-манипулятору.
— Гляди. Это Ашгабат, мы сейчас находимся вот здесь. Линия на данный час проходит приблизительно вот так. Тебе удобнее пересечь ее вот тут, между Небит-Дагским шоссе и грузовым двором ашгабатской ральсовки. От границы города совсем недалеко до поворота на Багир, вот, гляди, шоссе, потом улица Героглы, вот этот перекресток — улица Сатпаева. На повороте, скорее всего, будет указатель не «Багир», а «Бикрава». Ориентиры по трассе: Бикрава, конезавод «Ахалтеке», Янбаш и, собственно, Багир. В принципе, есть еще один путь, со стороны Фирюзинской трассы, но она по ту сторону Небит-Дагского шоссе, а Небит-Дагское шоссе почему-то держат плотнее остальных направлений. Через пару часов стрельба поднимется, так что лучше первый вариант. Теперь сам Багир… Их два — Верхний и Нижний, но разделение достаточно условно, так что можно считать это одним населенным пунктом. Вот центр: универмаг, почта, остановка биобуса; Ахтамали Бахва живет примерно вот тут. Насколько нам удалось установить, вот в этом доме…
Генрих впитывал информацию, изредка кивал, впечатывал в память схемы и фотоснимки. Откровенно говоря, это ему нравилось заметно больше, нежели садить из пулевика по позициям противника. Прижимаясь плечом к опоре «Мамонта».
Минут через десять принесли обед.
Демонстрируя пресловутую немецкую невозмутимость, Генрих расправился с миской солянки, с отбивной и каким-то маловразумительным десертом. Его никто не трогал и над душой не стоял; даже стол, за который его посадили, никто не стал занимать, хотя терминал напротив Генриха продолжал потрескивать, а значит работал. Экрана Генрих, конечно же, не видел. Чеботарев и Лутченко все время с кем-то разговаривали по мобильникам, то по очереди, то разом, и тогда каждый зажимал свободное ухо ладонью и отходил в сторону.
Пятнадцать минут, отведенные на отдых, Генрих провел снаружи, в теньке. Дневная жара уже набрала силу, хотя до полудня было еще порядком. Он присел на вынесенный складной стульчик и поглядел на юг. Туда, где периодически вспыхивала стрельба и продолжали кое-где бухать минометные разрывы.
Почти сразу к Генриху присоединился Чеботарев; вид у него неожиданно сделался ожесточенный.
— Что-нибудь случилось? — деликатно осведомился Генрих.
— Случилось, — глухо ответил Чеботарев. — Четверо ваших пилотов сошли с ума.
Генрих вздрогнул и невольно втянул голову в плечи.
Он и сам задумывался — а выдержат ли пилоты чудовищную нагрузку на психику после штурмовых ударов по позициям ашгабатцев? Будь они триста раз противники, они ведь не перестают от этого быть людьми…
Кое-кто не выдержал.
— А на земле есть… не выдержавшие?
— Два случая, — так же глухо отозвался Чеботарев. — Но на земле — это мизер, по сравнению с общими силами процент ничтожный. А вот четверо среди пилотов — это почти пять процентов. Много.
— Дьявол, — пробормотал Генрих. — Надо это поскорее заканчивать.
— Закончишь тут… — сибиряк задумчиво почесал затылок. — За каждую пядь песка цепляются. Ползем, как черепахи. Такими темпами до Ашгабата мы добредем только послезавтра. А уж сколько будут длиться уличные стычки — я и думать боюсь.
— Интересно, — не то у собеседника, не то у желтой пустыни спросил Генрих, — а среди ашгабатцев есть не выдержавшие?
— Наверняка есть, — пожал плечами Чеботарев. — Разве ж они неживые?
— Живые, неживые, а из минометов лупят — будь здрав!
— Лупят, — согласился Чеботарев. — Ладно. Пора, наверное. Ты готов?
— Готов.
— Желудок в порядке? А то придавит не ко времени…
— В порядке.
— Смотри. Вопросы есть?
— Нет. Я все запомнил, не беспокойтесь.
— Надеюсь.
Чеботарев махнул кому-то за капониром; к прорехе в пологе, который служил входом, вскоре подкатил джип-пустынка. Рыжий, с разводами. Говорят, местные породы совсем не боятся песка, тогда как даже хваленые сибирские внедорожники от песка ощутимо страдают.
Генрих послушно уселся позади водителя. Впереди сел Шабанеев, ни на секунду не расстающийся с работающим терминалом; рядом — Чеботарев. А за руль — второй россиянин, Лутченко.
— Знач, так, — продолжил инструктировать Чеботарев. — Стартуешь от своего «Мамонта». Чуть восточнее наши ребята прорыв затеют, так что, надеюсь, минометчики отвлекутся, да и под шальную иглу или пулю меньше шансов угодить. По команде запускаешь камуфляж, и перебежками — на юго-запад, к трассе. Будет необходимость — ползи, но старайся времени не терять. Коллеги тебя жуками снабдили?
— Конечно, — подтвердил Генрих.
Естественно, жуков для связи предоставили свои, европейцы. Во-первых, сибиряки и русские используют разные породы, каждая со своими секретами, а секретами не все спешат делиться, а во-вторых — не переучиваться же на ходу? Плоская камера-гибернатор с тремя половинками одноразовых жукопар покоилась во внутреннем кармане легкой, но прочной рубашки цвета хаки. Покрой у рубашки, да и у брюк тоже, был подчеркнуто неслужебный, чтобы можно было без труда затеряться в пестрой и многоморфемной городской толпе. Впрочем, во время стрельбы и авианалетов Генрих не особенно рассчитывал встретить в городе толпы. Но по идее он должен был смотреться на улицах вполне гармонично и ничем не выделяться.
Ближе к линии противостояния пришлось пересесть из джипа в резервный «Мамонт». Туша сибирского экипажа подползла вплотную к собрату, и в узкую щель между надкрылками Генрих даже различил сидящих спиной к опорам прибалтов — Юрия и Рихарда; на месте Генриха теперь лежал несдержанный на язык Нестеренко и точно так же постреливал, только из игломета. Остальные сибиряки лежали кто где и голову поднимали редко.
Едва «Мамонт» замер, Чеботарев тут же вызвал по закрытой связи начальство.
— Константин Семенович? Чеботарев. Мы на месте. Пусть начинают… Добро.
Чеботарев положил трубку на пульт и отрывисто сообщил:
— Сейчас…
Спустя пару минут слева, на востоке что-то невообразимо громко бабахнуло, а когда рокот взрыва расползся и начал утихать, стало слышно, что там стреляют. Да так, как, наверное, не стреляли в алзамайской тайге. В сотни, в тысячи стволов.
— Камуфляж! — скомандовал Чеботарев.
Генрих послушно нажал на нужную кнопочку волчьего прибора.
Он почти ничего не ощутил, лишь мурашки слегка прогулялись по непокрытым тканью частям тела. А потом он перестал себя видеть. Ну, почти совсем перестал. Рубашка, брюки, ботинки, кожа на руках и, наверное, лице, подернулись знакомой полупрозрачной рябью, которая на глазах становилась почти совсем прозрачной. Не видеть собственного тела было странно, но если не концентрировать на этом внимание — мешало не очень.
— Ну, — выдохнул Чеботарев. — С богом, коллега. Удачи.
Лутченко распахнул дверцу-надкрылок, и Генрих решительно нырнул в душный день из кондиционированного нутра экипажа.
Спотыкаться он перестал уже через пару минут. Бесплотной тенью, призраком он бежал к позициям ашгабатцев, и никто даже не думал открывать по нему огонь. Игломет в руке тоже стал невидимым, секунды через три после того, как Генрих его вытащил. Поправив на голове сползающую панамку с коротким козырьком, он направился на юго-восток. То бегом, то переходя на шаг. На всякий случай — горбясь и пригибаясь, насколько это было возможно.
«И все же, — думал Генрих, — это куда веселее, чем валяться на осточертевшем песке и палить не пойми в кого. И главное — привычнее.»
Ему нравилось быть агентом. Вопреки всему.
* * *
Утром Ахтамали Бахва едва дождался десяти часов, времени, когда открывалась почта. Хлопнув для храбрости стакан «Чамена» и зажевав вчерашней лепешкой, он бросил жене:
— Скоро вернусь!
И направился к выходу.
За воротами он взъерошил шевелюру сыну, возившемуся у арыка, и зашагал в направлении почты.
— Папка, ты куда?
Ахтамали на ходу обернулся:
— На почту, Кейл! На почту.
— А можно с тобой?
Ахтамали остановился и опасливо прислушался к звучащей с самого утра канонаде.
— Нет, не ходи. Играйся тут. И от ворот — никуда, слышишь?
— Ладно, папка.
Кейл не выглядел слишком огорченным. Сегодня его внимание почти целиком поглотила запруда на арыке.
* * *
По шоссе изредка проносились экипажи — больше грузовые, с пограничниками или гвардейцами. Дважды проезжали бело-красные санитарные фургоны. Все они направлялись в сторону Багира, но вряд ли именно в Багир. Скорее всего дальше, на Небит-Дагское шоссе, откуда доносилась особенно плотная канонада. У гряды тоже постреливали, совсем недалеко от стройплощадки.
Навстречу проехала только замызганная древняя легковушка давно позабытой породы.
Арчи и Ядвига то и дело были вынуждены прятаться в кустарнике, буйно разросшемся вдоль дороги. Громоздкий прикладный пулевик Ядвига обернула прозрачной пленкой и закопала в зарослях, не вполне ясным Арчи способом пометив место. Из оружия у нее остался только маленький игломет с парализующими иглами да нож в набедренном кармане.
Ближе к Багиру кустарник закончился и до крайних домов пришлось добираться рысцой. Хорошо хоть именно в эти минуты трасса оставалась пустынной.
Они направились не на улочку, к которой вела ответвившаяся от трассы накатанная колея, а чуть дальше. К сплошному забору крайнего участка.
В огороде кто-то копошился; у забора рылись в неопрятной куче всяких отбросов пестрые взъерошенные куры. Тихо журчала вода.
Ядвига харзой перемахнула через колючий забор — как ныряльщик, руками и головой вперед. Приземлилась она в красивом мягком кувырке и тотчас вскочила на ноги.
Петух у кучи предупредительно заквохтал.
Арчи хмыкнул и прошел чуть дальше.
К калитке.
Просунул руку меж прутьев, откинул крючок и просто вошел.
Немолодая женщина, копавшаяся на грядках, выпрямилась и вопросительно уставилась на Арчи.
— Здрасте! — поздоровался Арчи, широко улыбаясь. — У вас телефон есть?
Ядвига тем временем, не замеченная хозяйкой, проскользнула к дому.
Женщина глядела на Арчи с подозрением. Кажется, она пребывала в легком замешательстве.
— Телефон есть? — повторил Арчи, подходя вплотную и улыбаясь еще шире.
— Телефона? — переспросила женщина и что-то быстро затараторила по-туркменски. Арчи ни слова не понял.
— Не понимаю, — покачал он головой. — Вы говорите по-русски? Или по-европейски? Или, может быть, по-английски?
Женщина продолжала вопросительно смотреть на Арчи. Наконец она обернулась к дому и позвала:
— Сеитар!
И что-то еще добавила.
На зов явился парень приблизительно одних с Арчи лет.
— Здрасте, — снова поздоровался Арчи. — У вас телефон есть? Мне позвонить нужно.
— Нэт тэлэфон, — с сильным акцентом сказал парень. — На почта ыды, там эст.
— Спасибо, — пробормотал Арчи.
«Про одежду, что ли, спросить», — подумал он нерешительно.
Парень рассматривал волчью форму с нескрываемым подозрением.
Но тут вмешалась Ядвига. Она всадила в хозяйку и в этого неприветливого Сеитара по игле. Сноровисто и быстро, и без видимых колебаний. Женщину Арчи успел подхватить и аккуратно уложить между грядок, в относительно сухое место (ибо пространство между грядок представляло собой миниатюрные арычки). Сеитар рухнул где стоял, изумленно вытаращив глаза.
— Пойдем, — бросила Ядвига через плечо.
Арчи только вздохнул. Волчица, что с нее взять…
Вопрос с одеждой решился на удивление просто: за углом, перед входом в дом, висело уже успевшее просохнуть белье. Самое разнообразное. Арчи выбрал себе просторную светлую рубаху и бесформенные штаны. Потом примерил разношенные сандалии, нашедшиеся у крыльца. Уже вторая пара пришлась впору. У Ядвиги возникли сложности: если одежду она подобрала так же быстро и непринужденно (нечто вроде длинного, до пят, синего сарафана с национальной вышивкой), то с остальным оказалось сложнее — обычные сандалии были ей велики, а ничего похожего на женскую обувку у крыльца не обнаружилось. Пришлось заглянуть в дом, растратив еще три иглы: одну — на девушку лет двадцати, две — на чернявых пацанов, притаившихся за дверью.
С девушки Ядвига немедленно сняла полотняные кеды на шнуровке; по размеру подошло — и ладно, а то, что с этим «сарафаном» не вполне коррелирует — так это мелочи. Волчьи ботинки коррелируют с «сарафаном» еще слабее.
Переоделись; снаряжение Ядвига сложила в небольшой шмотник-заплечник, вытряхнув оттуда учебники, пенал и почему-то непочатую бутылку мадеры «Сахра». Маленький игломет Ядвига спрятала в складках «сарафана». Для порядка заглянула в потемневший от ветхости шкаф в прихожей; ничего интересного не нашла и захлопнула створки. Шмотник отдала Арчи; с полочки у зеркала взяла солнечные очки и надела.
— Ну, как я тебе?
— Нормально, — усмехнулся Арчи. — Тебе любое рубище пойдет.
Ядвига вздохнула:
— Ладно, сочту это комплиментом… А вот ты похож не то на сбежавшего уголовника, не то пропившегося вдрызг матроса.
Арчи виновато развел руками: одежка его действительно выглядела мятой и жалкой. А вот «сарафан» Ядвиги, похоже, не нуждался в том, чтобы его гладили.
— Погоди, — Ядвига пошарила глазами по прихожей. — О! — нашлась она.
Прыжком подскочила к крючкам с разнообразной одеждой и сняла с крайнего небольшую соломенную шляпу, смутно похожую на канотье.
— Примерь-ка!
Арчи примерил. И едва не разинул рот от изумления, едва взглянул в зеркало.
Все, никаких уголовников или пропившихся матросов. Теперь Арчи выглядел точно как вольный художник с Арбата или ялтинской набережной. Не хватало только знака Flower Power, намалеванного углем на рубахе.
— Ха! — сказала Ядвига. — И последний штрих!
Она подобрала с пола пенал, добыла черный фломастер и несколькими расчетливыми движениями нарисовала у Арчи на груди кельтский цветок-трилистник в круге. И такой же — на спине.
— Сойдет, — резюмировала она, критически осматривая свои художества. — То, что мы не местные, слепому видно. А так хоть мирно выглядим.
«Е-мое! Она-то откуда знает об этой эмблемке? — изумился Арчи. — Или волки изучили нас заметно лучше, чем мы думаем, или…»
Что — «или», Арчи не успел додумать.
Для порядка он заглянул во все комнаты, хотя и так было видно, что телефонная проводка отсутствует. На что он надеялся, Арчи и сам не знал — не на мобильник же?
— Все, пошли, — решительно скомандовала Ядвига. — Я знаю, где в Багире почта.
Перед тем как покинуть этот дом, Ядвига склонилась над парализованной девушкой.
— Извини, — сказала волчица вполне дружелюбно. — У нас просто нет времени на разговоры. Мы взяли немного, и то, что мы взяли — стоит тоже немного. Не держите на нас зла.
Они вышли во двор, потом на улицу. Кажется, кто-то из соседних дворов видел, как они выходили из калитки, но Арчи и Ядвигу это не очень волновало.
— Нам туда, — сказала Ядвига.
И показала — куда.
Улица тянулась совсем недалеко — уже через пару сотен шагов она примкнула к другой улице, побольше. Эта была даже асфальтирована. Ядвига, ни секунды не колеблясь, свернула направо.
Прохожие если и высказывали удивление их видом, но очень незначительное. Похоже, что их куда больше заботили далекие звуки выстрелов и даже взрывов, непрерывно доносящиеся чуть ли не отовсюду, и с севера, и с юга.
Их обогнала колонна крытых грузовых экипажей; под тентами сидели пацаны в форме курсантов пограничного училища. Бледные, но решительные. Все были вооружены древними длинноствольными винтовками — музей, что ли, подвергся конфискации оружия? Впрочем, откуда в музее несколько сот совершенно одинаковых механических винтовок, придуманных каким-то маньяком больше ста пятидесяти лет назад? И откуда, интересно знать, удалось добыть к ним боеприпасы?
Странная все-таки страна Туркмения…
Арчи, надвинув канотье на самый нос, угрюмо проводил грузовики взглядом. Ядвига прятала глаза за стеклами солнечных очков, и понять куда она смотрит было просто невозможно. Голову держала прямо, а куда глядит — поди угадай…
Слева, на остановке, человек десять ожидали биобуса. Даже канонада, явно подсказывающая, что в мире что-то неладно, не могла смутить этих людей.
Работал большой по сельским меркам универмаг, и скорее всего покупателей в него заходило не меньше, чем обычно. Багир жил, и никакая стрельба и никакие перевороты не могли отменить обыденных забот его обитателей.
«А ты ждал, что все с вилами в руках будут сидеть по подвалам?» — ехидно спросил сам себя Арчи.
Небольшое здание с вывеской «Почта — Телефон» на жиденькой короне примостилось рядом с универмагом. По диагонали, через перекресток. Дверь на эластичном побеге была зафиксирована в открытом положении.
— Давай, — Ядвига качнула головой в сторону входа. — Я здесь постою, понаблюдаю.
Арчи молча вошел на почту.
В округлом зале было почти безлюдно, только какой-то грузный кавказ у стойки совал в одно из окошек захватанную грязными пальцами кредитку, да за столом надписывал конверт седенький благообразный дедуля-шпиц. Единственная телефонная кабинка пустовала, и по виду селектоида, дремлющего на подставке, Арчи понял, что кодовой международкой тут и не пахнет. Придется заказывать разговор через операторов.
— Вах! — кавказ издал радостное восклицание, словно обнаружил на собственном счету невесть откуда взявшуюся тысчонку-другую, и что-то принялся весело объяснять женщине по ту сторону окошка.
Арчи, стараясь выглядеть непринужденно, чуть сдвинул канотье к затылку и приблизился к окошку, рядом с которым значилось схематическое изображение телефона.
— Здрасте, — сказал он миловидной смуглой девушке местной морфемы. — Мне нужно поговорить с Москвой.
— С Россией нет связи, — виновато сообщила девушка. — Наверное, это из-за войны…
Арчи даже вздрогнул от слова «война».
Надо же. Как быстро люди его вспомнили.
«А что ты хотел? — зло подумал он секундой позже. — Как это еще можно назвать, когда над головой носятся штурмовики, твою землю попирают чужие экипажи, а в мужей, сыновей и братьев-пограничников стреляют (хорошо, если просто из иглометов) пограничники-чужеземцы? Как это назвать, если не войной? И нечего прятать голову в песок, на манер страуса.
Это война. Самая настоящая война.»
— Скажите, а мобильная связь работает? — спросил Арчи, чтобы отвлечься от неприятных мыслей.
— Не знаю, — девушка пожала плечами. — В Багире мало у кого есть мобильные телефоны.
— Но все таки, у кого-нибудь есть?
— Есть, у членов правления фактории, у директора универмага. Наверное, еще у кого-нибудь есть.
Где искать членов правления фактории Арчи не представлял даже в первом приближении. А вот директор универмага вполне мог оказаться на рабочем месте. Даже в такой день.
— Спасибо, — поблагодарил Арчи и направился к выходу.
Кавказ все изливал восторги тетеньке за окошком.
— Что? Облом? — поинтересовалась Ядвига, которая так и стояла у входа.
— Связь не работает. Наверное, повреждены кабеля. Или атакующие их намеренно отключили. Собственно, это правильно, лишить противника связи — дело святое…
— Как поступим? Пойдем в Ашгабат? Точнее, поедем…
— Наверное. Только заглянем сначала в универмаг — по слухам у директора есть мобильник.
— Заглянем, — Ядвига, кажется, даже повеселела и украдкой поправила игломет под сарафаном. — Мобильник, мнится мне, нам вовсе не помешает.
В универмаге Арчи сразу же подошел к первой попавшейся продавщице.
— Здравствуйте. Директор у себя?
— У себя, — продавщица смерила его оценивающим взглядом.
— А как к нему пройти?
Продавщица засомневалась.
— А вы кто такой?
— Вы уверены, что вам это хочется знать? — Ядвига вежливо улыбнулась и шагнула вплотную к Арчи.
В ее словах крылось такое бешеное давление, такая угроза, что продавщица даже отшатнулась.
— Вон туда, в дверь, по коридору и налево…
— Спасибо, — Арчи церемонно поклонился, взял Ядвигу под руку и повел к указанной двери.
— Слушай, — спросил он с сомнением. — Тебе что, нравится пугать людей?
— Этих квочек — да, нравится, — созналась Ядвига без всякого намека на раскаяние или сожаление. — Иногда мне даже хочется их стукнуть. Жаль, что приходится сдерживаться.
Арчи только сокрушенно вздохнул.
Они миновали прилавок (никто не попытался преградить им путь или задержать), вошли в дверь, выстлали шагами часть темного коридора и свернули налево. В небольшой тупичок с неизменным секретарским столом и тройкой кресел для посетителей. На единственной в этом тупичке двери красовалась недвусмысленная табличка: «Директор. Музроев В. И.»
Секретарша, матрона неопределенного возраста, высокомерно уставилась на посетителей.
— Варсан Итлоевич сейчас заня…
Ладонь Ядвиги запечатала ей рот.
— Заткнись, — тихо и равнодушно сказала Ядвига. — Вякнешь — пришибу.
Арчи с удивлением осознал, что такая Ядвига ему нравится еще острее, чем мирная. Хоть и понимал умом, что негоже так поступать с ни в чем не повинными людьми.
Оставалось уповать, что будущее простит. А на что еще, спрашивается, он мог уповать, потерянный разведчик в чужой стране? Разведчик с волчицей-напарницей?
Он угрюмо толкнул дверь кабинета.
Директор, худощавый овчар-среднеазиат, сидел в кресле и таращился в телевизор. Кто-то при очках, галстуке и костюме вещал с экрана на местном наречии.
— Добрый день, — миролюбиво начал Арчи. — Мне нужно позвонить в Москву.
— Звани, — директор и не думал возражать: пододвинул Арчи телефон-селектоид. Обычный, проводной. И снова вперился в телеэкран.
«Попробую, — решил Арчи. — Чем черт не шутит?»
Он без спросу уселся на стул и набрал код Москвы.
Сигнал немедленно свалился в занятость.
Арчи попробовал еще — раз, другой.
Короткие гудки. Тогда Арчи набрал код Питера.
Бесполезно. Питер, Самара, Волгоград, Киев, Минск — все было наглухо занято.
— Не получается, — Арчи встал и развел руками. — Занято.
Директор взглянул на Арчи. Арчи выразительно покосился на мобилу в пищевом стакане, что стояла тут же, на столе.
— На, папробуй, — господин Музроев В. И. великодушно протянул ему селектоид-триморф. Порода Арчи была неизвестна, но ведь в сущности все трубки мобильной связи одинаковы.
Код, номер в Москве, посылка. И записанный на пленку голос в крохотном динамике: «Сегмент временно недоступен. Сегмент временно недосту…»
Арчи мельком взглянул на индикатор — мобильник был сыт и явно готов к стабильной работе минимум на сутки.
— Знаете что, — сказал де Шертарини по-прежнему вполне миролюбиво. — Я одолжу у вас телефон, ладно? Мне очень надо.
В дверях возникла Ядвига с иглометом в опущенной руке.
Директор приоткрыл рот; так он сидел секунды две, озадаченный и напряженный.
— Хараше, — наконец сказал он и протянул вперед руки, ладонями вперед. — Забирай! Раз тебе нюжен — забирай! Патом вернешь, кагда сможешь! Забирай, мнэ нэ жялко!
— Спасибо, — Арчи вполне серьезно поблагодарил и пристегнул трубку к поясу. — Всего хорошего!
Дверь кабинета он заботливо затворил за собой. Секретарша сидела в своем гнезде ни жива, ни мертва и ошеломленно ела глазами Арчи и Ядвигу.
— Вот видишь, — нравоучительно прогнусавил Арчи. — Нужно просто попросить, и никого не придется заставлять!
Ядвига хмыкнула:
— Конечно, если к просьбе присовокупить игломет… Добрым словом и иглометом можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом…
Арчи не выдержал и фыркнул. Ядвига не унималась:
— Спорим, если ты попросишь у кого-нибудь экипаж, а я буду рядом поигрывать иглометом, тебе и экипаж отдадут?
Продавцы, естественно, провели их глазами через весь зал, до самого выхода.
Словно по заказу рядом с универмагом стояли целых две легковушки. Российская «Кама» и нечто пикапообразное. Пикапообразное немилосердно воняло навозом и выглядело под стать запаху, а «Кама» производила вполне благоприятное впечатление. Только просить было не у кого, салон пустовал.
— Мой выход, — протяжно вздохнул Арчи. — Я видел у тебя такой тоненький стерженек в снаряжении. Дай, а…
Ядвига немедленно подала этот самый стерженек, с виду — отмычка отмычкой.
Чтобы вскрыть замок Арчи понадобилось около четырех секунд. Будить экипаж не пришлось — он просто не успел задремать. Смена хозяина его слегка взволновала, но Арчи умел обращаться с экипажами достаточно профессионально. Он по-хозяйски коснулся пестиков и обернулся к Ядвиге.
— Если не ошибаюсь, нам налево? — спросил он.
— Все равно, — лучезарно улыбнулась Ядвига. — Но налево немного ближе.
«Кама» мягко тронулась с места, разворачиваясь; из универмага пулей вылетел разъяренный хозяин, которому Ядвига цинично помахала ручкой в приоткрытое окно.
— Если тебе нетрудно, — попросил Арчи, — возьми мобилу и набери номер.
Рука Ядвиги скользнула к его поясу, задержавшись несколько в ином месте. Пониже.
— Э-э! Только не в момент, когда я за пестиками! — взмолился Арчи.
— Ладно уж, — улыбнулась Ядвига и взяла трубку. Диктуй номер.
Когда они проезжали почту, Арчи увидел, как давешний веселый кавказ о чем-то толкует в тенечке с невысоким крепким немецким овчаром, который показался разведчику смутно знакомым.
— Триста восемьдесят, ноль девяносто пять, семьсот семьдесят шесть девяносто один двадцать семь, — продиктовал Арчи.
— Не так быстро, — попросила Ядвига. — Семьсот семьдесят шесть…
— Девяносто один двадцать семь, — закончил Арчи.
— Сегмент временно недоступен, — вздохнула Ядвига. — Не везет тебе сегодня, милый.
* * *
Когда наспех обустроенные позиции минометчиков и просто стрелков остались далеко позади, Генрих огляделся.
Никого.
И отключил камуфляж. С прежним интересом пронаблюдал, как собственное тело обретает видимость. Философски вздохнул и двинулся вдоль трассы. Где-то левее, параллельно его пути, тянулись ниточки ральсодороги. Впереди явственно слышались свистки встревоженного чем-то локомотива. Хотя — почему «чем-то»? Локомотив явно слышал взрывы и ощущал глухую вибрацию почвы, вот и волновался.
Еще Генрих с интересом вспомнил как проходил мимо обороняющихся ашгабатцев. Метрах в пятнадцати от минометного расчета. Никто на него, естественно, не глядел — как можно глядеть на пустоту? В пустоту, разве что. Но минометчикам созерцательность была несвойственна: они делом занимались. Лупили по позициям сил альянса. С тупым упорством. Рожи у них были еще те — безумные какие-то, осатанелые. Впрочем, а чего ожидать от погранцов или гвардейцев, которых вдруг ни с того ни с сего вынудили стрелять по людям? Пусть по захватчикам и интервентам — ибо вторжение в Туркменистан иначе чем интервенцией трудно было назвать — но все таки по живым людям? Скорее всего, вся эта шатия-братия находилась на грани нервного срыва. А возможно — уже и за гранью.
Но поразило Генриха не это. Поразила его собственная реакция на близость готового убивать народа. Мысли внезапно оцепенели, словно Генрих убоялся, что они будут прочитаны, а сам он таким образом обнаружен. Теперь, по истечении почти получаса, Генрих вдруг сообразил, что мало чем отличался от мыши, шныряющей неподалеку от занятой чем-то своим харзы. Не думать! Не привлекать внимание! Шмыгнуть мимо и исчезнуть!
Нечто вроде этого.
Впереди, над невидимым пока Ашгабатом, висело явственно различимое облако более темного воздуха. Копоть какая-нибудь, не иначе. Американцы даже придумали для этого облака неприятно звучащее словечко «смог».
Машинально поглаживая игломет в кармане, Генрих ступал по слежавшемуся песку. Впереди маячили какие-то окостеневшие заборы и низкие зданьица; справа, за трассой, угадывалась зелень. Где-то там, впереди, его первая цель. Поселок Багир.
Там, впереди, крылись многочисленные позиции обороняющихся. А далеко-далеко, у самой гряды, если напрячься и присмотреться, виднелись медленно ползающие точки — это маневрировали «Мамонты». Или другие какие экипажи сил альянса. Ашгабатцы не собирались отдавать трассу на Бахарден, Кизыл-Арват и Небит-Даг с Красноводском, и продолжали ее контролировать чуть ли не до самого Геок-Тепе. Образовался эдакий длинный язык, выдающийся из окружения на запад-северо-запад, который альянсу все не удавалось отсечь и раздавить, несмотря на штурмовики и прочую смертоносную селектуру.
Генриху советовали идти через Ашгабат. Но, если разобраться, напрямую гораздо быстрее, а время сейчас решает все. Сколько еще пилить до города? Три часа? Четыре? Не разумнее ли сунуться напрямую, тем самым выигрывая время? Да, конечно, этот путь опаснее. Но внимание обороняющихся обращено не внутрь удерживаемого языка, а вовне. Не к обочинам шоссе, а совсем в противоположную сторону. Кому он нужен, одинокий странник? А если кто и сунется — есть на этот случай волчий камуфляж…
Решай, Генрих.
И Генрих решил. А именно — решился рискнуть.
К Багиру Генрих вышел спустя два часа с небольшим. За это время он встретил всего двоих человек — паренька лет четырнадцати, катившего на изможденном велосипеде по обочине трассы, и пешего степенного аксакала с необъятной торбой на боку. Аксакал с Генрихом поздоровался, по-русски, хоть и с сильным акцентом. Паренек просто зыркнул и безмолвно проскочил мимо. Никого из местных боевиков Генрих не заинтересовал, даже если его и замечали с позиций.
И вот, Багир. Какие-то подозрительные хибары на самой околице. Чуть глубже — уже нечто, отдаленно смахивающее на дома. А ближе к центру — так и вовсе все напоминало какой-нибудь захолустный альпийский городок. Особенно на фоне копетдагской гряды. Если не обращать внимание на жару, песок и вонь из арыка, разумеется.
По памяти сверившись с планом поселка, Генрих направился к дому Ахтамали Бахва. По его прикидкам путь должен был занять не более десяти минут. Так оно и вышло: вскоре Генрих стоял перед ничем не выделяющимися среди прочих зелеными воротами. Табличка с фамилией хозяина недвусмысленно свидетельствовала, что Генрих не ошибся адресом. У арыка сосредоточенно возился кудлатенький щен-кавказеныш.
Генрих кашлянул.
— Здласте! — поздоровался щен, заинтересованно глядя на гостя. Говорил щен по-русски.
— Привет! — весело ответил Генрих. — Ты, стало быть, хозяин?
— Нет, — замотал головой щен. — Я — Кейл. А хозяин — папка.
— А папку как зовут? — на всякий случай решил разузнать Генрих: а то, вдруг, это соседский пацан.
— Папка Ахтам, — с готовностью подсказал щен.
— А дома папка твой?
— Не, — замотал головой малыш. — На почте.
— На почте… — повторил Генрих. — И давно он на почте?
— Давно! — безаппеляционно заявил щен.
— А хоть мамка дома есть?
— Мамка дома, — подтвердил Кейл и пронзительно провизжал: — Мамка-а-а! Тут к папе дядя плишел!
Генрих поморщился — ему не очень хотелось афишировать свой визит. Даже невидимым соседям.
Тихо стукнула дверь где-то в глубине двора, потом отворилась калитка. На Генриха взглянула худощавая женщина лет сорока.
— Добрый день, — поздоровался Генрих, машинально приподняв панаму. — Я ищу господина Ахтамали Бахва. Вы, должно быть, его супруга?
Женщина кивнула. Потом с непонятным унынием в голосе сообщила:
— Ушел. Сказал, скоро придет.
Генрих украдкой взглянул на лохматенького отпрыска — тот, совершенно не проявляя интереса к беседе взрослых, снова возился у воды.
— Скажите… Ваш муж звонил вчера в Москву?
— Куда-то звонил, — пожала плечами женщина. — Я не знаю.
— А записку он находил какую-нибудь?
— Не он. Я.
— А где она?
Женщина удивленно поглядела на Генриха.
— Записка? В доме, на столе.
— Вы не могли бы показать ее мне?
Несколько секунд женщина колебалась; потом подалась назад и затворила калитку. Генрих принялся ждать. Недолго, к счастью, спустя минуту калитка снова отворилась и женщина опасливо подала ему клочок писчего пластика. Клочок когда-то явно был свернут в трубочку, а потом разглажен. Текст полностью соответствовал записи, которую Генрих прослушал утром. Ничего нового.
— А! — рядом неожиданно проявился щен; Генрих едва не вздрогнул. А в следующий миг рассердился на себя: утратил бдительность.
— Бумазка из подводной лодки! — сообщил щен жизнерадостно.
«Подводная лодка в пустынях Туркмении… — с отчаянием подумал Генрих. — Сколько же я до истины докапываться буду?»
Впрочем, все оказалось не так уж и сложно. Щен охотно продемонстрировал «подводную лодку» — оранжевую капсулу из дешевого столового набора, не то перечницу, не то солонку. В общем, эдакий полый цилиндрик. Скорее всего, пацан нашел его в арыке несколько дней назад. Записку в конечном итоге притащил в дом, где она некоторое время провалялась незамеченной, а с цилиндриком, скорее всего, вволю наигрался. Собственно, это было все. Почувствовав, что здесь больше ничего путного выудить не удастся, Генрих испросил разрешения оставить записку у себя, попрощался с женщиной, тут же канувшей в дворовую тень, потрепал по загривку щена и снова обратился в памяти к плану Багира.
До почты он шел минут десять; у местных вызывал лишь вежливое любопытство. Ничем похожим на шпиономанию в Багире и не пахло. Впрочем, этому можно было только порадоваться.
У самого входа на почту Генрих столкнулся с тем, кого искал. Не требовались навыки физиономиста, чтобы признать в этом седеющем великане человека с показанной Чеботаревым фотографии.
— День добрый, уважаемый! — Генрих вторично за сегодня приподнял панаму в приветствии. — Уж не вы ли будете Ахтамали Бахва?
— Я… — протянул кавказ, настороженно разглядывая Генриха. Генрих беззаботно улыбался. — А что?
— Вы звонили вчера вечером кое-куда, — пояснил Генрих. — Я оттуда. У меня есть несколько вопросов.
— А-а! — обрадовался Ахтамали. — Вы честные люди, господа, рад это сообщить! Почта только открылась, стрельба какая-то с самого утра, а я счет проверил — как есть, две тысячи российских, хоть вашими бери, хоть по курсу в манатах…
Генрих как раз хотел попросить, чтобы воодушевленный нехитрым стукаческим призом абориген не так шумел, но тут шум накатил из-за перекрестка. Легковой экипаж породы «Кама» неторопливо разворачивался перед универмагом; из дверей универмага с воплями выскочил некто эрделеобразный в яркой спортивной паре — шорты и футболка с верблюдами. Похоже, «Каму» у него в данный момент угоняли. Мелькнув перед почтой, экипаж помчался по шоссе; следом, отставая все больше и больше, во весь опор несся пострадавший хозяин и неистово вопил: «Полиция! Полиция!» На него таращились мигом повылазившие из каждой щели аборигены, причем практически во всех взглядах естественное сочувствие зевак мешалось со злорадством селян, не имеющих такой роскоши, как собственный легковой экипаж.
— Ну, ты посмотри! — всплеснул руками Ахтамали. — Среди бела дня! Во, дают!
А Генрих стоял и думал — показалось ему или нет?
Показалось? Или нет?
В угнанной «Каме» сидело двое, причем за пестиками, вроде бы, нюф. В какой-то несусветной шляпе, надвинутой на самые глаза.
Нет, скорее всего показалось. Слишком уж невероятное это было бы совпадение.
Впрочем, номер угнанной «Камы» Генрих на всякий случай запомнил, да и с разнесчастным хозяином решил переговорить. Но — чуть позже. А пока стоит окончательно разобраться с кавказом.
И Генрих решительно взялся за него. Не позволяя блуждать словесами в стороне от интересующей темы и одновременно не выпуская из поля зрения незадачливого биомобилиста в паре с нарисованными верблюдами.
Выяснилось вот что: сынуля этого Ахтамали вечно запускал в арыке разнообразные кораблики. Пару дней назад он действительно выловил в арыке оранжевый цилиндрик с запиской внутри. Записка малыша, ясное дело, заинтересовала мало, но, к счастью, ее он не выбросил, а либо в карман сунул, либо просто принес в дом и где-нибудь оставил. В субботу днем жена занималась уборкой и выгребла эту записку из-под дивана. Вечером на нее наткнулся сам Ахтамали, позвонил; ему пообещали денег. Насчет денег не соврали, за что большое спасибо, а больше Ахтамали ничего не знает: ни откуда в арыке у его дома взялся этот цилиндрик, ни где такие в ходу. Если еще записки встретятся — Ахтамали тут же позвонит, ибо кому помешают лишние пару тысяч российских? Никому, особенно простому рабочему фактории…
Генрих поблагодарил и раскланялся. Тем более, что обворованный биолюбитель как раз навострился к почте — видать, решил звонить в полицию.
В ближайшие несколько минут Генрих выяснил, что:
в вороватой парочке мужчина действительно был нюфом;
несколько минут назад нюф пытался позвонить в Москву, сначала с почты, потом от директора универмага;
у вышеупомянутого директора вышеупомянутая парочка, угрожая иглометом, отобрала телефон-мобилу;
арык протекает таким образом, что странный оранжевый цилиндрик мог быть принесен с загадочного образования в нескольких километрах от Багиров, которое местные считают секретной базой;
на площади перед универмагом стоит еще один экипаж, который просто грех не угнать, пользуясь поднявшейся суматохой.
В общем, жители Багира вторично проводили взглядом набирающий скорость экипаж; второй незадачливый биолюбитель — пожилой туркмен с какой-то из окрестных ферм — с проклятиями побежал по асфальту. Сначала вослед за своей похищенной собственностью, а потом — к почте, звонить в полицию, а неожиданно развеселившийся Генрих все пытался разогнать провонявший навозом пикап до пристойной скорости. Пикап не разгонялся.
Так он и дотянул до Ашгабата — хохоча от внезапного веселья и ругаясь на древний экипаж.
«Каму» он догнал у ближайшего полицейского поста на перекрестке Героглы и Сатпаева. У самого указателя-стрелки с надписью «Бикрава». Угнанный экипаж был пуст, рядом суетились подростки в полицейской форме (взрослые, вероятно, находились на линии противостояния, среди защитников Ашгабата). Трое новоиспеченных полицейских без признаков сознания валялись на мостовой; присмотревшись Генрих даже различил торчащую из щеки ближайшего паренька иглу.
«Полицейские», все как один вытаращив глаза, смотрели на подъехавший пикап, а потом разом принялись хвататься кто за что: кто за оружие, кто за переговорник… Пришлось даже слегка поиграть с этими юнцами в шпионов: вываливаться из пикапа, перекатом уходить в сторону, для острастки пальнуть из игломета разок, прыгнуть через ближайший забор, задействовать волчий камуфляж и тут же прыгать обратно, и вдобавок глядеть, как большинство из «полицейских» рассыпается цепью, полагая, что он сейчас будет прорываться в ближайший двор.
В общем, с этой игрушечной проблемой Генрих справился шутя. Осталась другая. Главная. Где искать Шерифа и его бойкую напарницу?
Генрих думал ровно минуту, потом досадливо хлопнул себя по лбу.
— Ты идиот, — сказал он себе и принялся оглядываться в поисках телефона. Селектоид под декоративным козырьком обнаружился на противоположной стороне улицы Героглы и был рассчитан на стандартные евразиатские кредитки.
Вот оно, веселье и людская инертность. Стоило ли устраивать это никчемное родео на пикапе и казаки-разбойники с полицейской пацанвой? Кстати, в полицейских экипажах наверняка есть рации с выходом на городскую телефонную сеть, но снова наглеть Генриху не хотелось.
Он спрятался в тени пышного хвойного куста неизвестной разновидности, отключил камуфляж и приблизился к телефону.
Звонок первый: справочная? Рабочий номер директора универмага, что в Багире. Да, да, Варсана Итлоевича… Спасибо огромное.
Звонок второй: Варсан Итлоевич? А где он? Зовите. Здравствуйте. Инспектор Гроуди, уголовный розыск. Конечно, по поводу похищений. Да, «Кама» и старенький пикап, мы уже в курсе. Кстати, и ваш телефон ведь тоже похищен? Мобильный. Ну, конечно в курсе, Варсан Итлоевич, мы же профессионалы. Какой, кстати, номер вашей мобилы? Безусловно важно. Ждите. Сегодня же все ваше вам вернем. И клиентам, конечно, ведь честь универмага — превыше всего, не правда ли?
И звонок третий, самый важный.
Але? Мадам, будьте добры, передайте вашему спутнику всего одну фразу.
И Генрих назвал пароль.
А еще через секунду в трубке зазвучал мужской голос:
— Я — Шериф. Как встречаемся? И где вы?
— На углу Героглы и Сатпаева, как раз напротив брошенной вами «Камы». А встретимся… Ну, хотя бы в «Шехрезаде» на Мухтумкули. Прямо сейчас. Ну, с поправкой на время в дороге, конечно. Договорились.
Генрих победно повесил трубку и взглянул на часы.
Он умудрился решить проблему за три с половиной минуты. Минута на размышления, две с половиной на звонки. И с удовольствием ощутил себя чуть ли не новоявленным Леверье, вычислившим планету Нептун исключительно посредством телефонной сети.
Потом оглянулся — к перекрестку ни с чем возвращались из погони горе-полицейские. Впрочем, экипажи они у угонщиков отвоевали, так что чувствовать себя победителями вполне имели право.
Генрих вынул из приемной щели кредитку и неторопливо зашагал прочь от перекрестка. А вскоре остановил такси и велел водителю:
— В «Шехрезаду».
Водитель, лет пятнадцати прыщавый юнец (блин, и таксисты на позициях, что ли?), скептически поглядел на наряд Генриха, но смолчал и деловито взялся за пестики.
А еще через десять минут Генрих был на месте.
Ждать ему пришлось недолго. Девушка, прячущая глаза за стеклами темных очков, и невысокий нюф тоже вышли из такси метрах в пятидесяти от «Шехрезады». На девушке был нелепый синий балахон с вышивкой, нюф же напоминал хипаря — канотье, мятые брюки, мятая рубаха с неизменным кельтским трилистником и, естественно, обязательное «Flower Power» в одну строку под корявой, явно самостоятельно намалеванной эмблемой.
Генрих молча отодвинул швейцара, вошел и уселся за дальний столик.
Шериф со спутницей присоединились к нему буквально через пару минут.
* * *
— Добрый день, — сухо поздоровался Арчи.
Сидящий за столиком сдержанно кивнул. Именно этого человека — он беседовал с кавказом у почты — Арчи совсем недавно видел в Багире удирая на угнанной «Каме». Лицо его теперь казалось Арчи незнакомым, но мало ли в конторе работает людей? В конце-концов этот человек мог оказаться параллельным агентом в Туркменистане. Или наспех отозванным резервистом из спящих, как и сам Арчи некоторое время назад.
— Добрый.
Человек вопросительно выстрелил глазами в Ядвигу; Арчи это понравилось. Осторожность — всегда осторожность.
— Я пойду, — Ядвига все сама поняла и встала. — Вы тут болтайте. А я в магазины загляну…
Она на миг встретилась взглядом с Арчи и тихонько ушла в сторону выхода.
«Какие магазины, у нее же денег нет, наверняка… Или есть?» — подумал Арчи невпопад.
— Понятливая у тебя девушка, — сказал человек, тоже с явным одобрением, и вдруг ловко выпустил из ладони жука-шумодава. Арчи уже успел отвыкнуть от снаряжения разведчиков — волки пользовались исключительно мертвой техникой, а на «Чирс» Арчи ни к чему толком не допускали.
Жук проворно забрался в чистую пепельницу и принялся рыскать в поисках пищи. Ему милостиво подбросили предварительно измятую салфетку.
— Можешь называть меня Немец, — представился человек. — Кстати, во избежание ненужных расспросов: я действительно немец. И европеец.
Арчи напрягся, соображая что, во-первых, это значит, и во-вторых уже пора доставать игломет или пока еще нет.
— Не беспокойся, пароль подлинный. Я здесь по заданию разведок стран альянса. Так что мы временно коллеги, Шериф. Просто, генералу Золотых и майору Коршуновичу не терпится с тобой побеседовать.
— Как вы на меня вышли? — поинтересовался Арчи.
— На номер мобилы? Или на Багир?
— На Багир.
Немец просто показал Арчи записку, написанную несколько дней назад у бассейна.
— Сработало таки, — криво усмехнулся Арчи. — Признаться, я не очень на это рассчитывал.
— Сработало, — подтвердил немец. — Как ты сумел запустить ее в арык?
— Сплавил в сток бассейна, — поделился секретом Арчи.
Все равно подобный способ связи вряд ли будет осуществим в ближайшие годы — такие трюки, как правило, одноразовые. Как и любой экспромт.
— Как меня будут вытаскивать?
— Вытаскивать тебя никто не будет. Пойдешь через линию сам.
— Сам? — не понял Арчи.
Немец положил на столешницу рядом с жуком плоский, похожий на плеер, приборчик. Именно приборчик, не селектоид. Арчи на мгновение почудилось в нем что-то волчье — дизайн, материал, а возможно — и все вместе.
— Это прибор волчьего камуфляжа, — объяснил Немец. — Вешаешь на пояс, тут прищепка, очень, кстати, удобно. Эта кнопка — «Включить». Эта — «Выключить». Вот эти присоски — на тело, сюда примерно.
Немец на себе показал — куда.
— Это индикатор готовности. Если огонек зеленый — можно включать.
«Теперь понятно, как он пробрался сквозь линию обороны, — подумал Арчи. — Непонятно только: откуда этот прибор у европейцев? Или у сибиряков? Или у коллег-россиян…»
Арчи лихорадочно размышлял.
«Впрочем, прибор могли захватить в тайге под Алзамаем, у волков ведь были потери. Но надо просчитать и другие версии. Какие? Например, что это — волк. Все равно я их всех в лицо не знаю. Да и Ядвига как-то слишком поспешно ретировалась. Только его увидела — и до свидания…»
— …но есть одна проблема, — продолжал Немец. — Неясно на сколько рассчитана батарея. Пока прибор работает, а вот дальше… Я экономил, как мог. По идее тебе должно хватить на несколько часов минимум. Так что подбирайся к позициям вплотную, и только потом включай.
— Понял, — кивнул головой Арчи.
Немец не забывал ненавязчиво сканировать пространство ресторана, и это не ускользало от внимания Арчи. Вообще немец производил впечатление профессионала очень высокого уровня. Такой просто обязан был участвовать в алзамайских событиях, но по Алзамаю Арчи его совершенно не помнил.
Тем временем Немец извлек из внутреннего кармана плоскую коробочку гибернатора. На три полужукопары хорошо знакомой Арчи российской породы.
«Нет, — подумал Арчи. — Это не волк. Откуда у волков наша секретная селектура? Хотя селектура уже, скорее всего, ни фига не секретная.»
Двоих жуков Немец посадил в блюдечко и прикрыл салфеткой, третьего оставил в гибернаторе; гибернатор вернул в карман.
К столику как раз направлялся официант.
— Что господа будут заказывать? — осведомился он.
Немец наугад ткнул ногтем в раскрытое меню:
— Это, это… И попить что-нибудь. Сок.
— Ich habe kranken Daumen, — быстро сказал Арчи по-немецки.
Немец спокойно повел ладонью: не проблема, мол.
— Два раза, разумеется, — это уже официанту.
Тот записал в блокнотик заказ и канул в полутьму зала.
— У нас несколько минут, — предупредил Немец. — Потом я усыплю шумодава и разговоры закончатся. Один радиожук — тебе, примешь пароль, чтоб свои же на переходе не хлопнули сгоряча. Что еще?
— Я иду один?
— Да. Потому что прибор только один.
— Линия далеко от города?
— Километров двадцать. Хотя, сейчас уже наверняка меньше. Думаю, к вечеру подтянется на окраины. Только учти: Небит-Дагское шоссе ашгабатцы держат очень рьяно, причем на большем протяжении, нежели двадцать километров. Где идти — выбирай сам, лучше всего на месте. И еще учти: стрельба стоит нешуточная. Минометы, штурмовики… В общем, берегись, камуфляж только от посторонних глаз спасает, но не от пуль.
Арчи коротко кивнул. А то, непонятно… Волчий прибор он уже успел пристроить на поясе, присоски прилепить куда следует и убедиться, что зеленый огонек исправно зажегся.
— Что за база около Багира? — неожиданно спросил Немец.
Арчи поколебался: рассказывать? Нет?
Немец, видимо по-своему оценил его задумчивость.
— Жуков у меня три, — сказал он, улыбнувшись самым уголком рта. — Один — твой. Второй я задействую вместе с твоим, чтобы там, — он еле заметно склонил голову к северу, — знали, что задание я выполнил. Ну, а третьего я разбужу когда взгляну — что там, на этой базе? Понимаешь? Мне ведь все равно не выбраться наружу, только ждать, пока силы альянса не возьмут город. Неохота ждать в пассиве…
Чего чего, а пассива у Арчи последнее время было пруд пруди. Немца можно было понять.
— Это допереворотная резиденция Саймона Варги. Его база и лаборатория. «Чирс» называется. Только ты туда не проберешься.
— Посмотрим, — Немец улыбнулся шире.
Явился официант, принес сок, пару салатниц с зеленью, столовые приборы и предупредил, что горячее будет готово минут через пять.
Когда он ушел, Немец сдернул с блюдечка салфетку. В руке его шулерски возник тонюсенький щуп-игла.
Радиожуки уже проснулись: стояли на лапках, расправив надкрылки-отражатели и усы-антенны. Но настроиться на спутник ни одному из них не удавалось, потому что мешал их дальний родственник-шумодав, невозмутимо поглощающий в пепельнице целлюлозу. Поэтому радиожуки нервничали и беспрестанно вертелись.
— Все, — предупредил Немец и несколько раз коснулся щупом брюшных колечек шумодава. Тот дернулся, затих, а спустя мгновение — вспыхнул почти неразличимым даже в полумраке голубым пламенем. Занялась недоеденная салфетка.
Зато радиожуки в блюдце по соседству сразу же нащупали спутник и как по команде застыли.
— Держи, — Немец протянул Арчи короткий, размером со спичку, мнеморасширитель. — Готов?
Арчи утвердил на столешнице локоть, одновременно прижимая расширитель к виску.
И кивнул.
Немец очень быстро пощекотал щупом сначала жука-приемника, потом — передатчика. Несколько секунд, и до Арчи донесся слабый, как вздох шепот, который не слышал никто в мире кроме него. Даже Немец, сидящий за этим же столиком, не слышал. А потом расширитель стал горячим, и Арчи без всякого сожаления спровадил его в пепельницу. Радиожуки тоже уже горели, оба. Немец стряхнул их из блюдца в пепельницу, и щуп туда же бросил.
Когда официант принес горячее, в пепельнице осталась только горстка пепла, да и та от салфетки. Жуки и шумодав сгорели дотла, не оставив никаких следов.
Ели они молча, не проронив ни слова. Арчи подумал, что надо бы заказать что-нибудь Ядвиге.
А потом Немец оставил на столе пухлую стопку местных стоманатовых ассигнаций, утер губы салфеткой и произнес всего одно слово:
— Удачи!
Арчи с благодарностью кивнул: пожелание удачи для разведчика — гораздо большее, нежели просто вежливая поддержка. Это нечто сродни обязательному заклинанию.
Немец встал и подчеркнуто неторопливо покинул «Шехрезаду». Ну, да, чего ему торопиться? Свое задание он выполнил и даже отчитаться по нему успел.
Арчи ждал Ядвигу почти час, потом потерял терпение, расплатился и вышел на улицу. Он слонялся по проспекту, заглядывал в магазины, хотел даже продавцов порасспросить, но вовремя сдержался.
Ядвиги не было. Нигде.
Российский разведчик Арчибальд Рене де Шертарини вдруг понял, что ему сейчас придется выбирать между долгом и любимой женщиной. Послать все к чертям и броситься на ее поиски или бросить ее здесь, одну, в чужом городе на чужой — чего там говорить! — для нее планете и уходить из Ашгабата, потому что ему действительно есть что сообщить руководству альянса, а времени как всегда не хватает, и утекает оно со сказочной, с дьявольской быстротой…
Самое мучительное — ведь Арчи знал, что именно он выберет.
И он выбрал, хотя в горле застрял ком и на душе стало неимоверно мерзко.
«Прости меня, — подумал он. — Прости, если сможешь…»
И принялся искать утешение в так называемых «здравых мыслях», как то: она взрослый человек, ей ничто впрямую не угрожает, после того, как сопротивление людей Варги сломят — Арчи ее обязательно разыщет…
Но предательство всегда начинается с подобных мелочей. Когда вместо того, чтобы искать любимого человека, мчишься прочь, подгоняемый неизвестно кем и для чего придуманным долгом, подгоняемый так называемыми «здравыми мыслями», пытаешься заглушить тоску и неизбежное отвращение к себе.
И поражаешься тому, что любви удается победить долг только в кассовых голливудских фильмах.
Арчи купил у какого-то пацана велосипед, подарил ему же ненужный теперь мобильник и, сгоняя злость на собственных мускулах, погнал к северной окраине.