Очень хотелось курить. И я, сидя под ветвями исполинской ивы, растущей во дворе пятиэтажки Беловода, печально размышлял: а надо ли было бросать эту отвратительную привычку? Все равно переживания и стрессы убивают нас быстрее, чем тот же никотин.

Дело в том что, задержавшись на спектакле-соревновании, а потом еще минут пятнадцать выжимая сведения из Мельниченка (или наоборот?), я опоздал к Вячеславу Архиповичу. Он меня не дождался. Я настырно нажимал кнопку звонка, но, как пел Высоцкий, «а в ответ — тишина». Раньше, года два тому назад, Беловод обязательно оставил бы мне записку, однако времена изменились. И, в конце концов, в этом был виноват только я сам.

От Мельниченка я ничего нового не узнал. Строго контролируемый Тамарой, он лишь улыбался и односложно отвечал на вопросы. Например: «А что, Гемонович уже ходит в ваших доверенных лицах?» Ответ: «Он — мой избиратель». Или: «Не кажется ли вам, что местной властью на руководство „Луча“ оказывается какое-то давление?» И снова: «Все точки над „и“ расставит следствие».

В общем, содержательная беседа. Но то, что на выборах мэра Мельниченко однозначно будет поддерживать Пригожу, я осознал основательно.

«А может, выйти на Ивана? — подумал я. — Поскольку он, мягко говоря, не любит Паламаренка, то можно и подыграть ему: пусть ляпнет что-нибудь про отношения Олега с Беловодом».

Я уже почти принял решение и, встав со скамейки, собрался идти на поиски Пригожи. Но внезапно замер, увидев странную картину.

Если через двор пробегает стая собак, то это не вызывает особого удивления. Но если — кошек?.. Впрочем, собаки там тоже были. Я насчитал четверо «друзей человека» и семеро любимиц домохозяек. Все они целеустремленно, как говорят, «плечом к плечу», не озираясь по сторонам и ни к чему не принюхиваясь, наискось пересекали двор. Я встряхнул головой, и неестественная стая исчезла за углом дома.

«Ну и ну, — мысленно пожал я плечами. — Сплошной Эдем. Как кто-то говорил, львы рядом с газелями. К чему бы это?»

Продолжая удивляться, я бросил взгляд сквозь гибкие ивовые ветви на второй этаж, где находился балкон Беловодовой квартиры, и замер во второй раз. Какой-то парень быстро передвигался по нему, явно в поисках чего-то. Вот он, наклонившись, исчез за цветами, росшими вдоль балкона, через секунду появился снова, покрутил головой, оглядываясь вокруг, и зашел в комнату, оставив за собой приоткрытые балконные двери. Было далековато, и я не успел как следует его рассмотреть. Но что-то в его фигуре и одежде показалось мне знакомым.

Как же я пропустил мимо себя этого незнакомого знакомого? Наверное, когда растекался «мыслию по древу». Чертыхнувшись, я быстро побежал к подъезду.

Но на мое очередное удивление громкий звонок и не менее громкий стук ни к чему не привели. За дверью, обитой дешевеньким дерматином, затаилась абсолютная тишина.

Я всю жизнь хорошо понимал, что во мне постоянно пульсирует какая-то авантюрная жилка. Помню, что Ляльке сначала это даже нравилось, потом она к этому привыкла и, в конце концов, начала тихо ненавидеть эту черту моего характера. Однако так уж я был устроен.

Поэтому, вздохнув, я вытянул из кармана начатый пакетик «Орбита», пожевал гибкую душистую пластинку и, оторвав от нее кусочек, заклеил им дверной глазок. Спустился на площадку между маршами, еще раз осмотрелся и, открыв окно, выкарабкался на карниз, нависший над дверью подъезда. К счастью, во дворе было пусто. Я осторожно встал на трубу газопровода и, плотно прижавшись к стене, пополз к балкону, ощущая себя гусеницей на ветке.

По пути заглянул в окно кухни: там никого не было. Между тем, когда я уже приближался к балкону, внизу громыхнула дверь подъезда. Я осторожно скосил глаза, но снова никого не заметил. Наверное, кто-то зашел. Интересно, если этот кто-то все же заметил меня, то что он подумал?..

Стараясь передвигаться как можно тише, я взобрался на балкон, едва не перевернув какое-то ведерко, и заглянул в комнату. И не сдержался от удивленного свиста: она напоминала мирное славянское городище после визита воинственных варягов. По полу были разбросаны какие-то бумаги. Дверцы «стенки» производства гременецкого мебельного комбината раскрыты, и на полках застыл сплошной хаос из пучков полыни, одежды, папок, посуды и опять-таки каких-то бумажек. Даже люстра, кажется, висела кривовато, а икону в углу (Беловод был верующим человеком) явно кто-то снимал и повесил назад, только сорвав с нее оклад и разбросав по полу березовые веточки. Я сделал шаг вперед и замер: под ногой у меня валялась фотокарточка в рамке с разбитым стеклом. Под ним, обнявшись, весело улыбались трое — я, Вячеслав Архипович и Лялька. Подняв фото, я бережно положил его на подоконник. Осторожно ступая и сжимая кулаки, обошел квартиру. Нигде никого не было. Наверно, пока я ползал по трубе, ворюга таки убежал. Но почему я не видел его во дворе?

Я встал посреди большой комнаты, оглядываясь по сторонам. Повеселился вор основательно. Но что было украдено, я не знал. Кроме оклада с иконы. Кстати, он был золотой. И, насколько мне было известно, являлся единственной ценной вещью Вячеслава Архиповича. Икону ему подарил какой-то сибиряк в те не очень-то и далекие времена, когда Беловод отбывал ссылку на заснеженных зауральских просторах.

Что же делать? Вызывать милицию? Но как я объясню свое присутствие в квартире? Мол, в гости пришел. Через балкон… Искать Беловода? Но где? Да еще в такой большой праздник. Я бросил взгляд на часы. Шесть. А может, беспокойный Вячеслав Архипович все-таки пошел в институт? Нелогично, но попробовать можно.

Я еще раз обвел глазами комнату. Телефонный аппарат когда-то стоял у Беловода в кабинете, переделанном из спальни его двухкомнатной квартиры. Бросив взгляд на фотокарточку, лежащую на подоконнике, я побрел в него.

Проходя мимо ванной, прислушивался. Где-то капала вода из незакрученного крана. Почему-то вспомнилась средневековая пытка, во время которой связанного еретика усаживали под такие вот капельки, падающие на его темя из продырявленного кувшина. Спустя некоторое время мучения, говорят, становились невыносимыми. Тотчас вспомнилась и Тамара Гречаник, которая по окончании «прозрачного» действа довольно долго объясняла мне, почему церковь выступает против оккультизма, а я смотрел, как «братья» убирали треногу, уклоняясь от юнцов, бегающих в медленно тающей толпе и раздающих чьи-то избирательные листовки. Только сейчас я почему-то ощутил приступ тихого бешенства. «Святоши недоделанные!.. Прозрачные и мутные!» — мысленно чертыхнулся я, отворяя дверь ванной и оборачиваясь на шорох бумажки, которую потащил по полу озорник-сквознячок.

Наверное, именно это бессознательное движение и спасло меня от верного нокаута, поскольку удар пришелся вскользь и лишь развернул меня на сто восемьдесят градусов. Уходя от следующего удара, я наклонился и на всякий случай ткнул ногой в воздух позади себя. Попал во что-то упругое и услышал приглушенный вскрик. Не останавливаясь, я вырвался на оперативное пространство комнаты и, развернувшись, принял позу «всадника», ожидая нападения. Однако неприятель уже рывком открывал входные двери. Я подскочил к нему сзади, схватил за длинные волосы и крепко дернул его голову. Он, не оборачиваясь, отмахнулся рукой и что-то острое скользнуло по моей щеке, оставив на ней ощущение чего-то муторно-тепленького, сквозь которое начала просачиваться тупая боль. Когда противник уже распахнул двери и, чуть не оставив в моей руке клок волос, бросился, прихрамывая — ага, достал я тебя таки! — вниз по ступенькам, я успел заметить на сжатом кулаке пятерку драконьих голов с разинутыми пастями.

Толстяк Айк, имея массу килограмм на сто с лишним, легко сбил с ног молодого худенького милиционера, поднимающегося вверх впереди какой-то женщины. В другое время я бы расхохотался, наблюдая за тем, как его форменная фуражка оказалась на женской голове, а сам работник антиуголовного фронта, покачнувшись, схватился за груди своей спутницы. Но мне было не до смеха. Застыв, я не мог сообразить, что делать. Или орать во всю глотку «Хватайте вора!», или бежать назад к квартире Беловода? В конце концов я молча бросился вниз, вдогонку. Но «тяжелая рука закона» крепко схватила меня за ногу, едва я попытался перепрыгнуть через милиционера.

— Отпусти, дурак! — заорал я. — Ты что, не видишь: вор убегает?!

— Врет он, врет, — вдруг так завизжала женщина, что даже в ушах зазвенело. — Сам он тот бандюга, что по трубе лез. Я его хорошо рассмотрела!

Я попробовал освободиться, но старшина, несмотря на свою молодость и хрупкость, держал меня цепко. А когда снизу послышались шаги и на площадку, запыхавшись, выкарабкался второй милиционер, уже более плотного телосложения, я совсем прекратил сопротивление.

Когда меня, заламывая руки за спину под удовлетворенные женские комментарии, тащили к квартире Беловода, я представил, как выгляжу со стороны. Растрепанный, физиономия окровавлена. Такой себе «романтик с большой дороги»… Преступный волчонок большого города… Поэтому я лишь молча сопел и только один раз покачал головой, когда второй мент сказал первому: «А я, Кирюха, сижу себе тихонечко в машине, когда вижу — пацан из подъезда выскочил. Я — к нему, а он говорит, мол, быстрее, там на лестнице товарища вашего мочат».

Спустя некоторое время, крепко скованный наручниками, я мрачно говорил «товарищу», который откровенно скучал в ожидании приезда следственной группы и рассеянно рассматривал квартирный хаос:

— Ребята, если бы я хотел сорваться, то, поверьте, сделал бы это очень даже легко. Я же в десантуре служил. Да и еще некоторый опыт имею.

— Давай, давай, заливай, десантник, — иронически протянул милиционер, которого звали Кириллом.

— Да нет, правда, — немного загорячился я, — вы ошиблись: я хотел задержать вора, но, как видите, не удалось.

— А как же ты, десантник, в квартиру-то попал?

Я вздохнул:

— Через балкон. Потому что увидел со двора, как кто-то по квартире рыщет. Ну и… Дело в том, что хозяин этих апартаментов, Вячеслав Архипович Беловод, мой хороший знакомый. Мы договорились о встрече. Но я опоздал и ждал его на лавочке. Да, в конце концов, у вас же есть мое редакционное удостоверение, — снова начал закипать я и кивнул головой на вещи, добытые из моих-карманов и кучкой лежащие на столе. — Там черным по белому написано, что Роман Ефимович Волк является корреспондентом газеты «Аргументы». А рядом — командировочное удостоверение. Паспорт — в гостинице. Может, давайте вместе подумаем, кто здесь Беловоду «шмон» устроил?

— Думать, Роман Ефимович, вы будете, наверное, в другом месте и в определенное время, расписанное уголовным кодексом.

Я сплюнул:

— Если бы за дурость звания давали, ты уже генералом был бы.

— Что?.. — с угрозой двинулся ко мне Кирилл, но от неминуемого и неправедного судилища меня спасло прибытие следственной группы. Как говорится, на место события. И с тепленьким вором, взятым с поличным.

От дальнейшего самоистязания меня освободил взгляд, брошенный на двери: за спинами серьезных криминалистов маячило несерьезное лицо Сергея Алексиевского, он же — Д. Раконов, он же — Иегудиил Шнеерзон, и т. д., и т. и. На мое счастье этот субъект газетной деятельности по полдня болтался в милиции в поисках информации с изюминкой. Сегодня он, наверное, занимался тем же, несмотря на все наши договоренности. «Ура-а-а!» — мысленно воскликнул я и облегченно выдохнул, намеренно сдерживая голос, чтобы не завопить:

— Серега, будь другом, разгони туман. Объясни присутствующим, что не мог я здесь ничего украсть!

— Вы его знаете? — обратился к нему дородный мужик в штатском.

Алексиевский прищурил глаза за своими темными очками, почесал бороду и так громко зашептал на ухо мужику, что его, наверное, было слышно и на балконе:

— Товарищ капитан, это — известный рецидивист по кличке Волк. Настоящего его имени я не знаю. Работает под корреспондента столичных газет, входя в доверие к жителям и устраивая квартирные кражи.

Я почувствовал, как моя челюсть налилась свинцом и чуть не упала на землю.

— Точно, точно, — радостным голосом влез в шепот Алексиевского милиционер Кирилл, — вот его удостоверение на имя Волка. Говорит, что он корреспондент «Аргументов».

«Ну, Иегудиил, ну, Д. Раконов, ну, Эдя Пивонов, держись, — мысленно заскулил я. — Всяким шуткам есть предел…»

Но шутки, как я вскоре понял, только начинались. Как и составление протокола. Алексиевский куда-то быстро слинял, и мне на полном серьезе пришлось оправдываться на месте. Я понимал, что в конце концов ошибка выяснится, но провести ночь в милицейском «клоповнике» мне отнюдь не светило. Даже с целью сбора информации изнутри про уголовную жизнь Гременца.

Против меня также сыграл квартирный бум, охвативший, как я понял, этот дом. Бывшие ближайшие соседи Беловода или выехали, или разменялись. Если бы меня отпустили минут на пятнадцать, я бы, конечно, нашел какого-нибудь знакомого, но до этого не дошло. Дошло до другого. Поняв-таки, что по лестнице бежало два человека, милиционеры начали намекать на групповую кражу. Этого мне еще только не хватало! Я затравленно оглядывался по сторонам (что, кстати, было совсем не в мою пользу), и в конце концов мой взгляд упал на подоконник. Я даже подскочил на месте.

— Эй, адмирал, — завопил я, — посмотри на ту фотокарточку. Это же вещь хозяина! И на ней — я рядом с ним.

Милиционер Кирилл осторожно взял покрытую треснувшим стеклом пластинку и рассмотрел ее. Потом поднял глаза и почему-то смущенно произнес:

— Она…

Я проследил за его взглядом и почувствовал, что, как раньше — челюсть, мое сердце наполнилось свинцом, потяжелело и, сорвавшись с места, покатилось куда-то в тартарары. В двери действительно стояла ОНА. Лялька… Лариса… Лариса Леонидовна Яременко. Моя бывшая жена.

За нею неопределенно маячила невыразительная фигура Дмитрия. Ее действующего мужа.