Как известно, спать на земле неудобно. Еще неудобней, когда атмосфера, в которой происходит этот процесс, не дает возможности вздохнуть полной грудью. Поскольку, пропитанная пылью, гарью и сернистой едкостью, она, эта атмосфера, разъедает все твои внутренности, превращая их в одну невидимую и от того еще более болезненную язву. И эта боль просачивается в твой сон сквозь покашливание и тошноту, наполняя его переплетением жутких фантазий и выродившихся воспоминаний. А если под твою голову вместо мягкой подушки засунут еще и жесткий кофр с какими-то угловатыми телевизионными приспособлениями, то сна и подавно как такового не будет…

Я раскрыл глаза и уставился на светлое бесцветное небо, чуть набухшее красновато-тревожными отблесками. Тьмы, кстати, ночью так и не было. Разрушенный Гременец каким-то странным образом переместился в зону белых ночей. И этот географический феномен вместе с землетрясением и выходом лавы на поверхность земли нарушал всю реальность обыденного мировосприятия, наполняя его спокойствием тихого сумасшествия.

Наверное, это чувствовал не только я. Потому что при известиях про огненное месиво, заполнившее русло Сухого Каганца, паники на Юнаках почти не было. Люди, казалось, просто покорились неизбежности. По крайней мере, так можно было понять из рассказа Михая, который на своем (условно говоря — «своем») «запорожце» мотнулся на микрорайон в поисках Пригожи или Мельниченка, оставив Лианну под нашей охраной. Пригожа встретился ему первым, и не успел еще Михай возвратиться, как люди в оранжевых жилетах уже появились на берегу Каганца. Чтобы охранять и контролировать. Наверное, если проявления паники и были, то их быстро ликвидировали. Я этого не видел, потому что ощущал страшную усталость во всем теле, вынесшем за последние несколько суток столько же, сколько за месяц пребывания в Боснии. Именно поэтому я и решил удовлетворить все его требования. То есть просто отдохнуть.

На всякий случай, чтобы не попасть на глаза кому-нибудь из близкого окружения Пригожи или Мельниченка — со всеми последствиями, вытекающими из этого, — я отошел подальше и лег прямо за обочиной дороги, спрятавшись там от настороженных взглядов людей, разбредшихся вдоль огненной речки. Лялька сунула мне под голову Димкин кофр и немного посидела со мной, положив свою легонькую ладонь на мой разгоряченный лоб. Или мне это приснилось? Наверное, нет, поскольку я чувствовал, что рядом со мной находится чье-то теплое тело. Скосил глаза. И задумчивая Лианна вяло улыбнулась им навстречу.

Продираясь сквозь ломоту во всех мышцах и костях, я насколько мог резко выпрямился и сел, заскрежетав зубами. То ли от боли, то ли от растерянности. Сел, кстати сказать, очень своевременно. Потому что вверху, на дороге, появилась фигура Михая. За ним виднелся взлохмаченный Алексиевский.

Михай бросил на нас раздраженный взгляд, но сдержался и умостился рядом с Лианной, попробовав ее обнять. Та умоляюще посмотрела на него и вынырнула из-под руки парня, на неуловимое мгновение прижавшись ко мне. Наступило неловкое молчание. Только толстокожий Алексиевский громко сопел, вынимая из портфеля начатый блок «Мальборо» — где он его только раздобыл?! — и пытаясь вытянуть из него скользкую пачку своей неуклюжей лапищей.

— Отдохнул? — спросил он, засовывая хрупкий цилиндрик сигареты куда-то в необъятные пространства своей растрепанной и обожженной бородищи.

Я пожал плечами:

— А вы?..

— Если «вы» — это «я», то да. Если «вы» — это «мы», то не все. Большинство дремало по очереди. Только Димка все время носился по берегу. Нашел еще пятеро глыб, наподобие той, что мы вчера видели. Кстати, все удивительно похожи друг на друга. И все явно лезут если не против течения, то поперек. Странно все это.

— Та, первая глыба, — вмешался в разговор Михай, — подплыла к берегу и исчезла. Будто поднырнула под него.

Я хлопнул глазами:

— Фантазии Дмитрия Анатольевича иногда бывают заразны. Учтите это, мой молодой друг. Меня же больше интересует иное. Из города так и нет никаких известий?

Алексиевский махнул рукой:

— Никаких. Но теперь хоть это стало понятным. Как, впрочем, и наличие тумана. Просто он — испарение от окружающей нас лавы. Это объясняет и то, почему к нам до сих пор никто не пробился из города: расплавленная порода делает это невозможным.

— Что, со всех сторон — магма? — засомневался я.

— А выше? — кашлянул себе и Михай.

Алексиевский откинулся на спину:

— Что может быть выше — мы уже видели вчера. Сказано же, туман. Погода нелетная. А про другое… Я просто пересказываю вам то, что Пригожа с Мельниченком вдалбливают людям. Просят немного подождать, и все будет о’кей. Только вот сколько ждать-то? — вдруг задумчиво прошамкал он. — Жара вокруг. И трупов многовато.

Несмотря на то что вокруг действительно было жарко, я внезапно ощутил по-зимнему студеную волну тревоги, пронесшуюся у меня по спине. Ведь именно я, видевший много такого, чего не видел почти никто в Гременце, должен был подумать про последнее. Но вспомнил об этом разгильдяй Алексиевский.

Чтобы скрыть беспокойство, я попробовал перевести разговор в другое русло и обратился к Д. Раконову:

— Если бы отцы города смогли еще объяснить и то, чем вызвано исчезновение ночи, то все было бы совсем понятно!

— Это светосиятельный мрак идет, — вдруг встрепенулась Лианна. — Он уже рядом, — и вздохнула: — А я никогда до конца не верила в него… Так ведь поверить же страшно!

— Никто и никуда не идет, — послышалось сверху, и грязный да утомленный Дмитрий Анатольевич спустился к нам. Умостился рядом, выпрямив ноги в разбитых кроссовках и положив на них свою неизменную видеокамеру.

«Сам себя — режиссер», — мысленно хмыкнул я.

— Никто и никуда не идет, — повторил Бабий. — Скорее, ползет. Ребята, — его голос вдруг задрожал, — я почти уверен, что мы нашли новую форму жизни. Скорее всею — кремнийорганическую. О том, что таковая существует, догадывались уже давно. Но фактический материал собран только тут, — и он ласково провел рукой по видеокамере. — Все то, что я отснял, доказывает: сейчас в лаве находятся живые организмы — те глыбы, которые мы видели. Очевидно, они живут рядом с нами уже миллионы лет, находясь в недрах Земли, и лишь катастрофические обстоятельства (как у нас сейчас) позволяют им иногда появляться на поверхности. Наверное, даже вопреки их желанию — Дмитрий обвел нас немного сумасшедшим взглядом. — Вы понимаете, ребята, что это открытие — событие мирового масштаба!

— Событием мирового масштаба — по крайней мере, для нас самих — было бы внезапное нахождение возможности выбраться отсюда с наименьшим количеством потерь, — мрачно пробормотал я.

— Кремниус бабиус, — иронически добавил и Алексиевский, — так их будут теперь классифицировать. А простонародье прилепит им кликуху «бабешки». Прошу уважаемое собрание, — вдруг заорал он, — зафиксировать тот факт, что наименование свежеоткрытому феномену дал товарищ Алексиевский. И латинское, и простонародное.

— Без разницы, как их называть, — прошелестела Лианна. — Светосиятельный мрак идет. И это его предвестники.

Дмитрий махнул рукой:

— Вся эта светосиятельность — какое-то физическое явление, сопровождающее появление кремнеорганической формы жизни. Я так понимаю, что в этом плане надо рассматривать и световые эффекты, и нарушение связи, и прекращение энергоснабжения, и прочие нелады, предшествующие землетрясению. Тогда все встанет на свои места.

— Правильно, правильно, — снова вмешался Алексиевский, — не надо было Пригоже на Паламаренка наезжать. Это проклятые бабешки на город наехали. Вернее, копали под него. Впрочем, у Пригожи, может, с ними и договор был. Но тогда первооткрывателем бабешек является не Дмитрий Анатольевич, а Иван Валентинович. И это есть проблема, потому что, согласно просьбе последнего, хотя и невольно, бабешки копнули и под «химию»…

Я ощутил приступ холодной ярости. Сидим. Ухмыляемся. Гипотезы фантастические выдумываем. Ляпота… У-у-умники! Гении недогенанные! А рядом люди гибнут, задыхаются под завалами, цепенеют от потери крови, сходят с ума, взывают к кому-то, дергаются, обезумевшие, во все стороны. Вот уже действительно — «мрак светосиятельный»… Лианна хотя бы обеспокоена, а эти два переростка все играются. В песочнице фантастики и иронии. Вот где иная форма жизни, а не…

Я встал, невольно сжав кулаки.

— Ну хватит, ребята! Все это очень интересно, но при других обстоятельствах. Я так понимаю, что вы устали, а я тем временем отдохнул немного. Пойду поищу нам чего-нибудь перекусить, а вы ждите меня здесь.

— Куда же ты пойдешь? — фыркнул в мою сторону Михай. — Тебя по всему городу ищут. Интересно, что вы там с Паламаренком не поделили?

Он почесал грязную шею.

— У меня корешок есть, Айк. Так он говорит, что ты жук еще тот, — и Михай скользнул по мне многозначительным взглядом.

Ох и невзлюбил меня этот мальчишка! И я понимал из-за чего. Поэтому зла на него не держал, но выяснить кое-что было необходимо.

— Что ж ты не сказал Айку, где я нахожусь? Все проблемы разом решил бы. И его, и свои.

Михай пожал плечами:

— Пусть Айк свои проблемы сам решает. У меня других хватает, — он бросил взгляд на Лианну. — Одна из них: доказать ей, что рядом с Айком безопаснее, чем рядом с вами. Скользкие вы все какие-то… Да и стукачом Михай никогда не был.

— Не пойду, не пойду, не пойду, — затрясла вдруг головой Лианна. — Они не скользкие, они — добрые. Не пойду, не пойду, не пойду!..

— Ли, Ли, успокойся, — засуетился Михай, — я ж тебя не заставляю. Я ж тоже кое-кому благодарен за то, что этот кое-кто тебя спас. Но нельзя же теперь за ним, как собачонка, бегать.

— Меня, кстати, Романом зовут, — мрачно сообщил я, наблюдая за ними.

— Я знаю, — не менее мрачно ответил Михай, не глядя в мою сторону.

А я тоже знал. Знал, что байкорокер сдаст меня при первой же подвернувшейся возможности. До этого времени его сдерживала лишь Лианна да личный «металлический» гонор. Но долго так продолжаться не могло, и поэтому сия проблема требовала безотлагательного рассмотрения.

«Господи, — подумал я, — есть ли в этой круговерти хотя бы один человек, с которым можно было бы серьезно поговорить и который поверил бы мне безоговорочно?»

— Чего расселись? — послышалось от дороги.

Мы все повернули головы к Ляльке, махавшей нам оттуда руками.

— У нас тут Переяславская рада намечается. Сам господин Пригожа прибыли. Вместе, кстати, с Мирошником. Это я особо для тебя, Дмитрий, подчеркиваю. Пошли творить, если действительно не хочешь, чтобы нас с работы выгнали.

Несмотря на свое скорое вхождение в пантеон великих первооткрывателей, остаться без работы Дмитрию Анатольевичу явно не светило. Поэтому он вздохнул, провел рукой по вспотевшему лбу, оставляя на нем продолговатую сероватую полосу, и нехотя поднялся на ноги.

— Надо, наверно, начальству про кремнийорганику доложить. Может, придумают, как хотя бы один экземпляр отловить, — произнес он в пространство.

— Тогда вас с работы, может, и не выгонят, но на больничный отправят точно, — злорадно бросил я.

Бабий снова вздохнул и, не обращая на меня внимания, полез наверх. Я осторожно тронулся следом за ним. Внизу завозился Алексиевский. Лианна тоже было встрепенулась, но Михай придержал ее за руку, начав что-то шептать на ухо.

Впереди выблескивало вязкое пламя, ворочаясь в узком для него русле Сухого Каганца и отбрасывая хмурые отблески на лица людей, копошащихся возле речки на почтительном, впрочем, расстоянии от берега. Их оранжевые жилеты казались огромными искрами, и становилось немного страшно за человеческие фигуры, по шею вгоревшие в них. Ближе всех к лавовому потоку находился Пригожа, собравший вокруг себя нескольких «жилетов». Один из них что-то рассказывал Ивану, широко расставляя руки, а задумчивый Мирошник незрячим взглядом уставился на огонь.

Лялька уже подходила к нему. Бабий с Алексиевским опередили меня, а я понемногу замедлял шаг и в конце концов остановился на почтительном расстоянии от почтенных лиц, которые могли узнать меня. Рядом, чуть закашлявшись, замерла Лианна, а хмурый рокер топтался позади.

— Михай, — позвал я его, — сделай доброе дело. Подойди к Ларисе Леонидовне и тихонечко скажи ей, чтобы она предложила Пригоже найти людей для сбора трупов. Конечно, если он этого до сих пор не сделал. Пусть огородят участок на берегу Каганца, подальше от посторонних глаз, и сносят их туда. Если помощь из города еще задержится, придется использовать речку как крематорий. Топлива в ней много.

Михай нерешительно тронулся вперед, временами бросая косые взгляды через плечо на нас с Лианной. Понял, что если начнутся болячки, то ему будет не до ревности. Молодец!

— И пусть направление ветра определят! Чтобы, не дай бог, он стой площадки на Юнаки не дул, — крикнул я ему вслед. Парень кивнул головой и ускорил шаг.

Мое внимание от него отвлекло появление знакомого, хотя и помятого, «мерса», из которого вяло выкатился господин Мороз. Он три раза смачно чихнул (надо же было в такой жаре простудиться!), достал огромный платок и, на ходу вытирая им нос, пошел к Пригоже. Дорогой моему сердцу Юрка Гемонович, присев на корточки, что-то делал с дверцей машины. Неожиданно он поднял голову, скользнул глазами по нам с Лианной и снова завозился возле автомобиля. Лишь через несколько секунд он изумленно замер. А я изо всех сил, но так, чтобы не привлекать к себе особого внимания, метнулся к нему. Девушка Лианна двинула за мной, словно ниточка за иголочкой. Ох, горе мое!

Единственное мое преимущество было в наглости. Поэтому, выпрямив указательный палец в кармане курточки так, чтобы Гемонович конкретно видел, что там что-то топорщится, я иронически выдохнул:

— Привет, Юрок! Привет, старый дружище!

Тот некоторое время молча переводил взгляд с моего лица на лицо Лианны и наоборот, оценивая ситуацию. В его кулаке была зажата большая отвертка. В конце концов он хрипло отозвался:

— Привет!

Я, не вынимая своей руки из кармана, указал подбородком на его руку:

— Отвертку положи на землю. Только осторожно, осторожно, — и многозначительно пошевелил выпрямленным пальцем.

Трюк, конечно, старый и банальный, но сейчас он сработал. Поскольку Юрок знал меня. Впрочем, как и я его. Поэтому мне было понятно, что долго блефовать явно не удастся. Гегемон был человеком умным и опасным. Опасным не ситуативно, как Айк, а на полном серьезе. За это я его уважал. Хотя и не любил.

Ударив отвертку ногой, которая, словно маленькая ракета, полетела в сторону, я проводил ее задумчивым взглядом. Гемонович так же задумчиво посмотрел ей вслед.

— Садись, — сказал я.

— Чего? — не понял Гегемон.

— Садись, говорю. Не ставить же тебя лицом к машине, как в дешевых боевиках. Люди вокруг. И ноги, ноги пошире раскинь, а руки — на бедра, — добавил я, наблюдая за тем, как он умащивается на земле, прислоняясь спиной к запыленному боку «мерса». Мне не нравилось, что он нашел точку опоры, но в этой ситуации ничего другого сделать не мог. Все должно было выглядеть естественно: устал человек, отдыхает, разговаривает с друзьями, присевшими напротив него.

— Чего катаетесь? — спросил я Юрку.

Тот пожал плечами:

— Приказ Пригоже от Мельниченка привезли: дать людей для разборки завалов. Ну, а заодно и Мороз свое личное предложение хочет сделать: начать сбор продуктов из разрушенных магазинов, чтобы продуктовый склад где-нибудь соорудить. Чтоб, значит, людей кормить начать.

— Кормить или торговать?..

Гемонович криво улыбнулся:

— Соображаешь!.. Сначала — кормить, потом — торговать, потому что кто знает, сколько мы здесь торчать будем.

— Что, из города ничего не слышно?

— Совершенно. Такое ощущение, что мы на Юнаках полностью блокированы.

Я покрутил головой, словно петлю на ней почувствовал.

— Слушай, а чего это Мороз со своим предложением к Мельниченку не подкатил? Ведь, кажется, тот здесь командует.

— Кто здесь командует, сам черт не разберет. А предложение свое Мороз Пригоже давать и не будет. Он его для Мирошника приберег.

— Тю! — изумился я. — А этот здесь к чему?

Гемонович коротко хохотнул:

— Ты, Ромка, всегда наивняком был. Во-первых, Пригожа без Мирошника — никто. А во-вторых, политикам — политиково, а братанам, сам понимаешь… Им бабки делать надо.

Я вспомнил о подслушанном разговоре по дороге с нефтеперерабатывающего и о том, как Мирошник с завистливыми нотками в голосе заметил, что Морозу одинаково, где торговать. Да, кажется, Юрка прав.

А тот вдруг иронически оскалился:

— Слушай, Ромка, а на хрена ты Паламаренка замочил? Мне казалось, что ты к нему неплохо относишься.

Я понял, что Гемонович начинает иметь большие сомнения относительно наличия у меня оружия. Надо было срочно прекращать болтовню.

— Юрочка, родной ты мой, ты же прекрасно знаешь, что я здесь ни к чему. И еще кое-кто про это распрекрасно знает. А того сукиного сына, который это сделал, я обязательно вычислю. Ты же мне веришь?

Гемонович серьезно — очень серьезно — взглянул на меня.

— Верю. К сожалению. «К сожалению» потому, что не завидую этому человечку.

— Это точно. А тебя я замочил бы еще с большим удовольствием, но дама рядом, — я бросил взгляд на Лианну, которая все время, съежившись, сидела у меня за спиной. — Что же мне с тобой, Юра, делать? Лучше бы ты нас не заметил.

Вдали Пригожа раздраженно размахивал руками, а Мороз с Мирошником, не обращая на него внимания, о чем-то разговаривали между собою. К этой троице подтягивались «оранжевые жилеты».

— Итак, это будет выглядеть следующим образом, — в конце концов произнес я. — Сейчас ты тихонечко позволяешь нам сесть в машину, и мы, тоже тихонечко, едем отсюда. Поднимешь шум — уедем как можно дальше, и твоему боссу придется долго искать свой «мерс». Будешь вести себя хорошо, мы доедем вот дотуда, — я указал на разболтанный ряд особняков, начинающийся метров за двести, — и оставим машину там. Подойдешь — заберешь. Ну, что? Нормальный план?

Юрка молча пожал плечами.

— Анюта, — спросил я Лианну, — машину вести сможешь?

Она бросила на меня какой-то бессмысленный взгляд, однако утвердительно кивнула головой:

— Смогу.

— Ну, айда, девочка, — произнес я, наблюдая за тем, как она устраивается за рулем «мерса».

Вдруг Лианна замерла, обеспокоенно осматриваясь по сторонам. Я тоже ощупал взглядом окружающую среду. Будто все было спокойно. Но Лианну явно что-то обеспокоило. Впрочем, выяснять — что — было некогда. Тем более, что машина уже начала разворачиваться по растрескавшейся дороге. Я вскочил в нее, садясь рядом с девушкой. Гемонович стоял возле обочины, преисполненный уверенности и иронии. Сильная натура.

Но вдруг и он обеспокоенно начал оглядываться по сторонам. И в этот момент я тоже крутнулся на сиденье, ощущая волну неосознанной тревоги, заплескавшейся где-то в глубине мозга. Заметил, как Лианна так сжала руль, что у нее побелели костяшки пальцев, но мое внимание уже переключилось на иное. От группы людей, окруживших Пригожу, отделилась обозленная фигурка и бросилась в нашем направлении, что-то крича и размахивая руками.

— Вот идиот! — заскрежетал я зубами, наблюдая за тем, как Михай поднимает шум, подумав, наверное, что у него крадут невесту.

Народ вокруг Пригожи встрепенулся. Некоторые фигуры, до того безразлично болтающиеся по берегу, настороженно замерли. Даже Мороз с Мирошником, увлеченные своим разговором, приподняли наклоненные одна к одной головы. Относительное спокойствие было явно нарушено. Но неожиданно толпа бросилась врассыпную, замедленно набирая скорость. Было заметно, что люди побежали не за нашим «мерсом», а просто бросились наутек от чего-то, что испугало их до безумия. Впрочем, кое-кто бежал и в нашем направлении. Впереди выделялась фигура Мороза с искривленным от ужаса лицом. Мне даже показалось, что я увидел мутную струйку слюны, сочащейся из его разинутого рта.

Гемонович вдруг снова опустился на землю, вцепившись в нее обеими руками, словно боялся, что сейчас она перевернется, опрокидывая его в огненную пропасть. Челюсти его были крепко сжаты.

Волна тревоги, которая плескалась внутри меня, превратилась в цунами ужаса. «Мерс» завизжал тормозами, и я больно ударился о лобовое стекло в то время, как Лианна уже сжимала меня в своих объятиях и горячо дышала в ухо:

— Спаси меня, спаси! Ты чувствуешь? Он же рядом, рядом, ря-я-я-ядом!

Она кричала, тряслась всем телом, и я не мог стряхнуть ее с себя, для того чтобы выскочить из машины и побежать куда-то за край света от огромного пещерного ужаса, надвигающегося на нас всей своей изуродованной бесконечностью.

В конце концов я все-таки выскочил из машины, потащив Лианну за собой как обрывок почти одноименного растения, опутавшего меня. На какое-то мгновение замер, почувствовав под ногами мелкую вибрацию грунта. И микроскопической частицей мозга, последним, наверное, нейроном, куда еще не просочилась вязкая, скользкая жуть, попытался понять: что же происходит? А ноги уже сами несли меня куда-то в сторону, и ничто не могло их остановить.

Мороз вдруг по-звериному завыл, падая на колени и задирая лицо к бельму неба. Скрюченные пальцы рванули грязную белую рубашку, и на мгновение я снова увидел на его плече полустертую татуировку в виде трех орнаментальных шестерок. А потом земля под ним треснула с влажным всхлипом, чуть вздыбилась, выбрасывая гейзер пламени, и вместе с кусками лавы и обломками камней внезапно превратилась в небольшую пропасть, в которой забарахтался сгусток воплей, горелых мускулов и перемолотых костей.

Вдруг стало очень тихо. Ужас схлынул, оставляя после себя наполненную болью внутреннюю пустоту, в которой исчезал выродившийся отзвук морозовского крика. Все вокруг замерло, наблюдая за тем, как на том месте, где только что стоял человек, возникает небольшое озерцо расплавленной лавы, соединенное с Сухим Каганцом огненным, медленно расширяющимся ручьем. А с раскаленного дна этого озерца на поверхность медленно выныривала тусклая глыба, напоминающая собой безобразную голову существа, покрытого каменной чешуей.