21 октября, 23:01

Что-то было не так в этой квартире.

Это почувствовали все четверо, когда дверной замок щелкнул с запоздалым сомнением старого сторожевого пса, обманутого чужаком, рядящимся в хозяйское пальто (использовалась хитрая отмычка), и они вошли.

Худощавый брюнет в модном костюме спортивного покроя, бывший за главного в четверке, для начала включил свет в коридоре, кухне и гостиной, осматриваясь. Двое — крепыш лет тридцати, похожий на боксера благодаря расплющенному носу, и парень года на четыре младше с рано поседевшими висками — начали молча распаковывать две большие сумки, принесенные с собой. Четвертый — его лицо хранило постоянно глуповатое выражение, из-за постоянно косящего глаза и такой же неизменной привычки слегка улыбаться уголками губ, — не зная чем заняться, прошел на кухню и стал шарить в холодильнике; судя по звукам, доносившимся оттуда, без малейшей надежды обнаружить что-нибудь ценнее кастрюли с давно прокисшим супом. Главный мельком подумал, что Косого стоило оставить внизу в машине; от него здесь все равно не было никакого толку.

А может, все дело в этом паскудном ощущении?..

Поначалу он даже не мог определить, что его насторожило, — это словно маячило перед самыми глазами, но в то же время, как воздух, сохраняло свою невидимость.

Возможно… что-то в обстановке? Или…

В принципе, ему сразу не понравилась вся эта затея, а сейчас не нравилась еще больше. Проклятье! — если бы у него было хотя бы немного времени на раздумье, он мог бы найти и другой способ рассчитаться с долгами перед Алексом, своим шефом, разве нет? Похоже, тот и сам принял решение под воздействием эмоций, а он согласился. Зря, не стоило…

Во-первых, он всегда был в хороших отношениях с Германом — тем более, именно Герман год назад взял его на работу в компанию и лично способствовал его дальнейшему продвижению по служебной лестнице. Во-вторых, не в его правилах участвовать в разборках между старыми друзьями. Но теперь слишком поздно…

Он прошелся по гостиной, слыша, как Седой и Боксер выгружают из сумок канистры. Ладно, к черту — скоро все останется в прошлом, главное, он избавится от этих гребаных долгов. В конце концов, ничего страшного ему делать не нужно. Например, убивать. Шеф всего-навсего горел желанием отыграться в отместку за вчерашний провал на переговорах, не более того. Как утверждал Алекс, это случилось по вине Германа. Хотел просто сорвать злость. Возможно, он потому и согласился на это дело, что так оно и было. Если бы шеф желал всерьез рассчитаться с Германом, нанял бы хиттера — и точка.

Но все-таки, почему так паскудно на душе?

Он подошел к огромному аквариуму и постучал пальцами по стеклу. Сонное после темноты население отреагировало лениво; компрессор и фильтр работали на малой мощности, автоматическая кормушка была заполнена наполовину. Он зачем-то включил подсветку из трех узких длинных ламп, расположенных вверху — картина мгновенно преобразилась в каплю экзотического речного дна — и быстро выключил; спустя несколько минут этот красивый подводный мирок должен превратиться в отвратительный кипящий бульон вместе со всеми его обитателями.

Поморщившись, главный отвернулся от аквариума с беззаботными рыбками, достал из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон и набрал домашний номер Алекса.

«А все-таки, — подумал он, удивляясь глубокой правоте старой пословицы, пока в трубке раздавались короткие щелчки, — нет худшего врага, чем бывший друг».

Все, хватит! — его это не касается, он только отрабатывает свои долги перед Алексом.

«Однако признайся, ты не раз думал, что предпочел бы видеть на его месте Германа…»

Алекс ответил так быстро, будто держал руку на телефонной трубке все это время. Что ж, очень возможно, — главный мрачно усмехнулся.

— Да, мы на месте. Похоже, здесь давно уже никого не было.

— Все в порядке? — Алексу чем-то не понравился его тон.

— Да, все в полном порядке… — медленно проговорил главный, осматривая гостиную, словно только что ее увидел. Комната (теперь казалось, что и вся квартира) походила на жилье вконец свихнувшегося педанта. И дело было даже не в идеальном порядке, а какой-то неестественной для человека симметрии (да, все в полном порядке), которую создавали движимые части обстановки. И мелкие предметы, в том числе — особенно они. Старой модели телефон и электронные часы со светящимися зелеными цифрами на тумбочке; стопка газет, шариковая ручка, металлическая расческа и бензиновая зажигалка «Зиппо» на журнальном столе — были разложены на равном расстоянии от края и с одинаковым промежутком друг от друга, причем, в необъяснимом механическом порядке, который возможно почувствовать, лишь увидев. Стулья, кресла, карманная мелочь на телевизоре…

Но это не главное. Было еще присутствие чего-то неуловимого, рождающего подсознательную тревогу, крепнущую с каждой минутой и требующую убираться отсюда как можно быстрее.

— В полном порядке…

— Ты уверен? — настаивал Алекс.

— Уверен…

(Почему в одних местах так много пыли, а других ее практически нет?)

…конечно, уверен.

(И еще не забывай про замок: ведь двери почему-то были заперты только на один… Если хозяин уезжает надолго…)

— Ладно, — проговорил Алекс, о чем-то раздумывая. — Где ты сейчас?

— В гостиной.

— Хорошо, тогда проверь что с окном, оно разбито? Главный подошел к окну и отодвинул портьеру:

— Было, но сейчас…

— Ладно, не важно, — перебил шеф. — На полу ничего не лежит, конечно же… — Было не ясно, спрашивает он или утверждает.

— Нет, ничего. А что…

— Все, оставь это. Да, вот еще: прежде чем приступить, проверь всю квартиру, там может ночевать один тип. На всякий случай, понял?

— Да, но я думаю…

— Мне насрать, что ты думаешь! — рявкнул Алекс. — Сделай это! Когда закончите, сообщи.

— Хорошо, как только сядем в маш… — он не договорил, связь прервалась гудками.

Он думал, что после разговора с Алексом ему станет легче, однако дурное предчувствие только усилилось.

Главный вернулся в коридор. Боксер с Седым уже закончили с сумками и о чем-то тихо переговаривались, сидя на корточках. Косой копался в открытом коридорном шкафу.

— Давайте шевелиться, — бросил главный. — Но сначала проверьте все комнаты.

Седой и Боксер поднялись. Главный сам заглянул в туалет и в ванную, — их двери находились рядом, в маленьком отростке коридора, ведущем в кухню.

— И еще: ничего не брать, — добавил он тоном человека, знающего цену своим словам. Впрочем, все трое и сами отлично знали, что ослушаться было бы крайне небезопасно для здоровья.

В этот момент Косой с видом счастливого кладоискателя извлек с нижней полки коридорного шкафа стопку порнографических журналов.

— Глядите-ка! Это любимые девочки нашего пай-мальчика Геры. Ого! Ты только посмотри на эти буфера! — Косой сунул обложку верхнего журнала под нос обернувшемуся Боксеру. — Прямо как у твоей…

— Пошел ты… — огрызнулся тот.

— Времени мало, — главный посмотрел на Косого. — Оставь это и займись делом.

Тот нехотя расстался с журналами, положив на прежнее место, и направился через гостиную, чтобы заглянуть в другие комнаты, попутно бормоча, кому это нужно и, мол, чего там проверять.

Боксер и Седой взялись за канистры:

— Куда?

— Начинайте с кухни, — сказал главный несколько торопливо, хотя, конечно, особенно спешить было незачем — просто хотелось поскорее убраться отсюда к чертовой матери, из этой пропитанной каким-то неживым духом квартиры — быстро сделать и убраться, все очень просто. Но его вдруг испугало выражение лиц своих подчиненных, словно те тоже что-то ощущали.

«Неужели и они почувствовали? Заметили это? Значит, оно не кажется только мне… Или парни просто разволновались из-за того, что им приходится участвовать в поджоге?»

Что касалось Косого, то, похоже, только он один находился в своей придурковатой тарелке. Хотя, кто его знает — с такой рожей и идиотской манерой держаться трудно было понять, когда он шутит, а когда начинает нервничать.

— После кухни перейдете… — продолжил главный.

Но тут из глубины квартиры его прервал жуткий вопль Косого.

21 октября, 23:06

Алекс швырнул телефонную трубку, не дослушав до конца заверений своего человека.

Этот звонок из квартиры Германа заставил его всерьез усомниться в своем намерении отомстить бывшему другу и партнеру за вчерашние переговоры, — вернее, за их полный провал. Герман не явился, и все полетело к черту. По самым приблизительным расчетам компания потеряла на этом от полутора до двух с половиной миллионов долларов, для их еще не окрепшего дела — это было чересчур много. Не смертельно, но много.

Он буквально взбесился, и поэтому утратил над собой контроль. И, кажется, серьезно лоханулся.

Во-первых, за последние пару недель он сам начал приходить к выводу, что с Германом происходит нечто настолько худое, что интересы компании для него действительно потеряли всяческий смысл, и его отношение, даже к важным переговорам, которые приближались с каждым днем, объяснялось именно этим, а не упрямым желанием настоять на каком-то глупом принципе. В конце концов, разве это было похоже на того Германа, которого он знал столько лет? Конечно, совместный бизнес дал заметную трещину в их отношениях, однако… Если вспомнить их последний разговор в офисе кампании, состоявшийся примерно месяц назад — не нужно было быть провидцем или старым другом, чтобы заметить, что в жизни Германа случилось нечто из ряда вон выходящее.

Во-вторых, звонок отца Германа ему прямо в офис несколько дней назад подтверждал именно такой вывод. Старик сообщил, что уже долгое время не может связаться с сыном и очень рассчитывает, что Алекс поможет ему прояснить ситуацию.

Еще он упомянул одну странную вещь: когда он в конце сентября пытался поговорить с Германом, трубку в его квартире поднял какой-то ненормальный тип, вначале пытавшийся выдать себя за Германа и вообще «вел себя крайне подозрительно». Правда, в последующие разы, когда старик пытался вновь дозвониться, трубку никто не брал. Затем, он уточнил: действительно ли Алекс отправил Германа в длительную командировку в связи с делами компании? — именно этим объяснил «ненормальный тип» отсутствие Германа дома. Алекс отлично помнил весь разговор, и тот момент, когда что-то вдруг заставило его соврать и подтвердить слова «ненормального типа». Потом он сам какое-то время недоумевал по этому поводу. И еще оставалось совершенно непонятно — зачем нужно было врать самому Герману или неизвестному человеку в его квартире? Если, конечно, это не был сам Герман.

Хватало и других причин пуститься в долгие размышления.

Однако вчерашний день словно заново перечеркнул начавшее приходить понимание. Упущенные возможности заставляют искать виновников. В данном случае ответ был предельно ясен — виновен Герман. Ярость была настолько ослепительной, что он совершил еще несколько серьезных промахов — прежде всего, лично поручив поджег квартиры Германа людям, с которыми вместе работал; при том, не одному или двум, а целой группе. И более того — непрофессионалам. Все это непростительная глупость. Вот именно, глупость — свойственная черта почти всех решений, принятых под властью эмоций. Пожалуй, если бы он дал себе немного времени подумать…

Черт! Неужели он действительно способен вот так мстить человеку, с которым была связана вся его сознательная жизнь? — вот что было хуже всего. И вот что испугало его, когда он бросил трубку.

Алекс закурил сигарету и по привычке, когда решалось что-то важное, стал расхаживать по домашнему кабинету из угла в угол. Почему-то мелькнула мысль: хорошо, что он отправил жену еще утром погостить с неделю у родственников, живущих в Венгрии. Может быть, так ему было спокойнее… — только спокойнее что?

Он остановился у стола и посмотрел на полупустую чашку с давно остывшим кофе. Тревога, ноющая в груди подобно зловещей опухоли, усиливалась.

Это ощущение неясной, но близкой беды особенно возросло во время разговора с человеком, руководившим теми тремя недоумками, которые должны были устроить поджог в квартире Германа. Да, именно в тот момент, словно по радиотелефонной связи к нему проникло какое-то необъяснимое вибрирующее напряжение. И еще что-то, вызывающее острое чувство иррациональности и безотчетного страха, подобного тому, что испытывает человек, вскакивающий в постели в липком поту посреди ночи, но не может вспомнить самого кошмара.

Хуже того, по какой-то скользнувшей интонации в голосе главного Алексу показалось, что тот испытывает нечто подобное, но тщательно пытается это скрыть.

Алекс перевел взгляд с чашки холодного кофе на телефон. Там, в квартире Германа, что-то не ладно, что-то не так… что-то такое, о чем даже не хотелось думать.

«А может, все отменить?»

Он медленно потянулся к трубке и с неприятным удивлением заметил, как сильно дрожит его рука.

Конечно, именно так и нужно поступить, — это внезапно окрепшее решение, которое нарастало в нем весь вечер и, наконец, стремительно, как воздушный пузырь со дна океана, вырвалось на поверхность сознания — принесло мгновенное облегчение. Он прямо сейчас даст отбой, и его люди вернутся. Все закончится.

Секундой позже, едва рука Алекса опустилась на телефонную трубку, его сердце вдруг пронзила игла тошнотворного чувства обреченности.

Что он опоздал…

21 октября, 23:08

Когда Косой закричал, все трое оцепенели.

Спустя две или три секунду первым в себя пришел главный. Чтобы голосом не выдать собственного испуга, он молча дал знак Седому и Боксеру следовать за ним. Эти даже не пытались скрыть, насколько им плохо: у обоих были перекошенные бескровные лица, как у пассажиров терпящего катастрофу самолета.

Они уже пересекли половину гостиной, когда им навстречу, немного пошатываясь, вышел Косой. На его лице блуждала самая юродивая улыбка, которую им только приходилось у него наблюдать: правый глаз чудовищно косил, казалось, еще немного и он полностью вывернется обратной стороной, — радужная оболочка почти скрылась из виду где-то рядом с переносицей. Главный с отвращением подумал, что так можно увидеть собственные мозги.

— Какого черта?.. — он тряхнул Косого за плечи. Поскольку с тем ничего не случилось, он ожидал какого-то облегчения, но этого не произошло. Даже наоборот — у него возникла уверенность, что теперь они приблизились еще больше к чему-то мерзкому и ужасному, терпеливо наблюдавшему за ними в этой квартире.

Вместо вразумительного ответа Косой захихикал, и главный, отпустив его плечи, наотмашь ударил того по лицу. Косой заткнулся и схватился за разбитый нос; между пальцев просочилась тонкая струйка крови. Но это пошло на пользу — его выражение стало более осмысленным.

— Там… в спальне… — пробормотал он, вытирая под носом тыльной стороной ладони. — У стены стоит… какое-то дерьмо. Я включил свет…

— Что именно?

— Не знаю, — Косой снова хихикнул. — Сами посмотрите, я такого еще не видел, — он с виноватым видом осмотрел всех троих. — Я просто не ожидал, вот и все. Это выглядит… как мумия.

Сердце главного подскочило. Здесь не хватало только засохшего покойника… (Да, покойника, который устроил собственный склеп прямо в жилом доме, и еще очень любит наводить порядок по ночам… а сейчас как раз…)

Кто-то из двоих за спиной главного, то ли Седой, то ли Боксер, громко сглотнул.

Словно сквозь густой кисель до главного дошло понимание, что все люди оказались на грани глубокой паники, в том числе и он сам. Но если именно он сейчас поддастся ее влиянию, наступит нечто вроде цепной реакции, после чего его авторитет навсегда упадет в их глазах до нуля; и не только у этих троих — что он потом скажет Алексу? «Извини, босс, Косой обнаружил в одной из комнат какое-то «дерьмо» и мы врезали деру, потому что едва не наложили в штаны». Это? Или, может быть, поделится своими наблюдениями, как выглядела квартира, и какие при этом у него возникли ощущения? Или расскажет о чувстве, будто кто-то за ними наблюдает? О беспричинной жути, охватившей его, когда они только вошли, словно вызванной самой атмосферой этого места? Меньше всего на свете он хотел бы услышать, что бы ему на все это ответили…

— Ладно, — проговорил главный и обвел взглядом всех троих. — Ничего не произошло, (пока ничего не произошло — может, так?) причин волноваться нет. Сейчас мы просто проверим, что там, а потом быстро покончим с этим делом. Через пять, максимум, семь минут уже будем ехать в машине и рассказывать глупые анекдоты.

Главный с удовлетворением отметил, что лица у всех троих немного расслабились, во всяком случае, с них исчезло затравленное выражение. Он повернулся и направился к одной из двух дверей, вероятно, спален, путь к которым лежал через гостиную, — к той, что осталась приоткрытой после позорного бегства Косого.

За ним последовали остальные, невольно держась на дистанции в три шага. В спальне был включен свет, но это еще не означало, что там не окажется ужасных голодных тварей, которые скопом набросятся на незваных гостей. Здесь была их территория, их Убежище, коварно устроенное в этом большом доме среди человеческого жилья. Примерно так мысленно рассуждали все четверо, словно за считанные минуты по наитию этого места превратились в перепуганных мальчишек, случайно заблудившихся в темных сырых катакомбах, где даже звучание собственного голоса становится чужим и зловещим, как из склепа.

Вид приоткрытой в спальню двери вызвал у всех одинаковые мысли о голодных затаившихся монстрах, поджидающих сразу четырех жертв, и в чем-то схожие воспоминания из детства, когда каждый пережил что-то особенно страшное.

Для Боксера это был момент, когда однажды утром он проснулся рядом с посиневшим младшим братом, умершим во сне от удушья. Месяцев восемь после этого он просыпался каждую ночь от боязни обнаружить под боком холодное дергающееся тело брата.

Косой вспомнил отдых в пионерском лагере и незабываемое купание в реке. Тогда, нырнув на спор, что подымет со дна в самом глубоком месте брошенную пятидесятикопеечную монету, он врезался прямо в утопленника. Вода была очень мутной, и он догадался об этом лишь после того, как пальцы, обшарив лицо, попали в рот с распухшим языком, — он едва не захлебнулся сам, сообразив, в компании с кем оказался на дне реки. Следующий раз он решился искупаться в море только через шесть лет, но ни в одной реке его больше не видели.

Седой заново пережил случай, когда в третьем классе вернулся домой после отмененных уроков и лицом к лицу столкнулся с вором. От растерянности тот так хлопнул его головой об стену, что десятилетний Седой около восьми суток находился в коме, а затем до седьмого класса боялся один входить в квартиру, если знал, что родителей нет дома, и иногда по два-три часа болтался под домом, ожидая, когда они вернутся с работы.

Для главного — на этом коротком, и в то же время растянутом на километры, пути к дверям спальни, скрывавшей в себе нечто, — это была долгая белая ночь, проведенная с другом на ненецком кладбище двадцать один год назад. В то время он жил на Крайнем севере в небольшом таежном поселке, окруженном дикими лесами, отрезанном на сотни километров от всей цивилизации. Тогда ему и его товарищу было по тринадцать лет, заканчивался июль. Они чересчур увлеклись поисками мест, куда в начале сентября могли отправиться на охоту с взрослыми (в расчете, что если они сами укажут такие места, то их возьмут с собой). И заблудились в тайге. Несколько раз они проходили маленькие озера, около пяти часов пытались пересечь обширное болото с множеством «окон», уходящих на неизвестную глубину. При каждом шаге создавалось впечатление, что твердая и надежная на вид земля колышется прямо под ногами и разбегается ленивыми концентрическими волнами, словно тонкая упругая сетка, натянутая над невидимой водой — впрочем, так оно и было. Если простоять на одном месте достаточно долго, то ноги начинали медленно погружаться вниз и скрываться под выступающей из-под «земли» водой. На счастье, они сумели выбраться из болота, но к тому времени оба уже окончательно потеряли ориентиры. Солнце зашло, однако было вполне светло, чтобы читать газету. Казалось, день и ночь слились воедино, образуя неподвижный белесый сумрак, без звезд, солнца и луны на бесцветном плоском небе. Когда под резиновыми сапогами перестало чавкать, и тишину нарушало лишь мерное гудение комариных туч да мошкары, сквозь которое даже редкий порыв ветра напоминал немое легкое прикосновение к открытой коже, они ступили на настоящую землю и снова углубились в лес. За ними осталась идеально ровная, поросшая темно-зеленым ягелем топь, раскинувшаяся на многие километры. Кое-где, словно осколки гигантского зеркала поблескивали вкрапления «окон». Через полчаса, измученные до предела, они набрели на свободное место, напоминавшее большую поляну, и замерли от удивления. Вся поляна была сплошь заставлена странными маленькими скамейками, врытыми в землю. Они были разбросаны совершенно хаотично от периметра к центру. Мальчишки присели на одну такую скамейку и попытались сообразить, на что они набрели. Сидеть было очень не удобно, так как странная скамейка состояла из двух вертикальных палок и узкой перекладины. Кое-где попадались сооружения сделанные из обломков досок. Их размеры были примерно одинаковы — около метра в длину и полметра в высоту. Некоторые уже покосились от старости; некоторые лежали на земле из-за того, что дерево прогнило от сырости. Что бы это ни было — выглядело оно крайне уныло и неприветливо. Возможно, у мальчишек появилось бы немало предположений, чем являлась эта поляна, если бы не было еще одной необычной детали: к перекладинам большинства скамеек проволокой или рыбацкой леской были привязаны самые неожиданные предметы — помятый ржавый чайник, гильза от охотничьего ружья, заплесневелый ботинок, какие-то металлические обломки… Отчего все это напоминало некую сюрреалистическую свалку. Предметы уныло раскачивались между стоек при каждом порыве ветра. Те, что состояли из нескольких металлических частей или крепились проволокой, тихо позвякивали или поскрипывали, словно «говорили» друг с другом, вспоминая печальные истории — от этого у мальчишек пропало всякое желание даже обмениваться короткими репликами. Похоже, что даже комары чувствовали себя здесь не слишком уютно: их стало заметно меньше, а те, что упрямо пытались добраться до открытых участков тела — рук и лица — утратили прежнюю проворность. Хотя, возможно, мальчишкам это только показалось. Немного передохнув, они оправились вглубь поляны, которая была около ста метров в диаметре, и начали осматривать странные скамейки. На некоторых, что выглядели поновее, вместо случайного хлама были подвешены плоские предметы, иногда деревянные, иногда — железные, напоминающие таблички. Кое-где даже просматривались фрагменты надписей, сделанные либо от руки простым карандашом, либо, если это была железная пластинка, нацарапанные острым предметом. На последних разобрать что-либо было уже невозможно из-за толстого слоя ржавчины. Но вскоре им попалась довольно хорошо сохранившаяся табличка, изготовленная из фанеры, с поблекшей, но отчетливой надписью, выведенной шариковой ручкой: «Пяк Ефим — 1964». А рядом обнаружилась еще одна скамейка с разборчивой надписью на табличке. На этот раз роль таблички играла пожелтевшая пластмассовая крышка от дорожных шахмат, на ней с внутренней стороны читалось: «Айвоседо Харитон-1969». Затем нашлись и другие. На всех присутствовали «Кунин», «Камин», «Пяк» и «Айвоседо» — распространенные в данной местности ненецкие фамилии. После каждого имени через черточку значился год. Наконец кто-то из них сообразил: «Черт! Это ненецкие могилы…» И оба побледнели, глядя друг на друга. Поляна, и до этого выглядела неприветливо, но теперь казалась самым страшным местом на земле. Их первым порывом было бежать как можно быстрее и дальше от этой «поляны», окруженной глухим мрачным лесом, с ее надгробиями-«скамейками». Но мальчишки были настолько уже измотаны, что решились остаться на месте. Они только перебрались к самому краю, где между лесом и могилами образовалось немного свободного пространства. Сильно хотелось пить, ныли уставшие от многочасовой ходьбы по тайге и болоту ноги. Они решили спать поочередно, но так оба и просидели с перепуганными, опухшими от многочисленных укусов кровососущих насекомых лицами до самого восхода солнца, тихо перешептываясь и вздрагивая от каждого шороха, бряцанья и поскрипывания на тонущей в белой мгле «поляне». Утром, с воспаленными глазами и неподвижными, как маски, лицами, они снова отправились в путь, ориентируясь по далеким точкам вертолетов, курсировавших между поселком и буровыми. Абсолютно молча. Они сумели-таки отыскать верную дорогу домой к середине дня, и скоро впереди замаячили очертания знакомой местности. Но ни один из мальчишек даже не улыбнулся…

Впервые за много лет главный испытывал то же отвратительное чувство, что и тринадцатилетним перепуганным мальчишкой на старом ненецком кладбище. Нет, это не было полным дежа-вю, но и тогда, и сейчас присутствовал тот же безотчетный, почти мистический ужас, заставляющий волосы приподниматься на затылке.

Он первым вошел в спальню. За ним медленно последовали остальные. В первый момент чисто автоматически главный отметил, что в этой комнате поработала та же педантичная рука, что в гостиной, на кухне и в коридоре; относительно ванны и туалета сказать было сложно — тогда, не включая свет, он лишь убедился, что там никого нет.

У противоположной от дверей стены, широко расставив ноги и вытянув вдоль туловища тонкие узловатые руки, стояло темно-желтое нечто.

Оно напоминало человека, сначала умершего, а затем высушенного в огромной микроволновой печи. Глаза были закрыты, и тонкие морщинистые веки глубоко ввалились в глазницы, словно прикрывали пустоту. Это действительно походило на мумию, как посчитал Косой. Но, присмотревшись, главный нашел, что сходство с мумией только поверхностное — скорее, это ассоциировалось с чучелом гигантского человекообразного насекомого.

«Неудивительно, что Косой чуть не обгадился, когда включил свет», — подумал главный.

— Просто какое-то… какой-то… — выдохнул Боксер, но, не сумев отыскать в своем лексиконе подходящего сравнения, нецензурно выругался.

— Может, просто кукла… что-то вроде монстра из какого-нибудь фильма, а? — предположил Седой.

Главный поморщился, уловив в его голосе панические нотки.

(Ну разумеется, «что-то вроде» — не выкопал же Герман эту штуку на Лычаковском кладбище, чтобы притащить домой для украшения своей спальни…)

Главный двинулся вперед и приблизился к этой иссохшей фигуре на расстояние вытянутой руки. Последовать за ним желающих не нашлось. Остальные, сбившись в толпу, застряли в дверях.

Он увидел, что «чучело» стоит под небольшим углом к стене, упираясь в нее затылком; от этого скрюченные как когти пальцы ног оказались немного приподняты над полом.

«Все верно, так было бы и с обычным манекеном… или с каким-нибудь дурацким чучелом. Ведь ты же не думаешь, что это — и есть тот самый педантичный хозяин… это же глупо, правда? Разве ты можешь представить, как оно двигается? Как ходит по квартире, сторожит ее? Очень глупо считать, что оно сожрало Германа и поселилось здесь. И вообще исчезновение Германа как-то связано…»

Косой вдруг хрюкнул, проглотив смешок.

— Точно, кукла… Представляю, как пай-мальчик Гера с ней развлекается! — попытался шутить он.

Никто не отреагировал.

— До сегодня я думал, что он просто педик, — продолжил Косой. — А оказывается, настоящий извращенец. Нет, вы только гляньте на это! Готов поспорить, у этого чучела имеется даже специальная дырка в заднице! Клянусь!

Кто-то прыснул, но смешок прозвучал натянуто, будто крик умирающей птицы. Несмотря на ту чушь, которую нес Косой, главный поймал себя на том, что рассматривает жуткую фигуру с какой-то надеждой обнаружить намек на правоту его слов.

«Но даже если у Германа и были скрытые ото всех сексуальные предпочтения, вроде некрофилии, — отметил главный с отвращением и с все больше возрастающим беспокойством, — эту штуку вряд ли можно было приобрести в секс-шопе. Она, скорее, является настоящей мумией кого-то, очень похожего на человека (но, господи… откуда?!), или бесподобным произведением искусства — и весьма сомнительно, чтобы изготовленным из пластика».

Однако потрогать это, чтобы удостовериться, особого желания у него не возникло. «Кукла» (если, черт возьми, это действительно было куклой!) казалась не просто зловещей — она казалась живой… и у главного, стоявшего к этому ближе всех, возникло впечатление, будто это прислушивается к происходящему.

«Что это за странный кисловатый запах? Когда он появился? Вначале, кажется…»

— Все! Насмотрелись… — главный повернулся к остальным.

«Просто кучка перепуганных людей… Что же это за кисловатая вонь? Воздух и раньше был затхлым, но… ЗАБУДЬ! — скоро все кончится!»

— Пора за дело, — он направился к дверям.

Похоже, все только этого и ждали — повторять не пришлось. Выходя последним из гостиной, главный увидел на стене школьный портрет Германа. В нем тоже было что-то не так.

«Лучше скажи, что здесь так? Эта гребаная квартира будто переполнена привидениями…»

Казалось, мальчишка наблюдает за ним неприязненным взглядом, сверлящим даже в спину.

Зайдя на кухню, где собрались остальные, он почувствовал себя значительно лучше. Все, — главный глянул на часы — и, правда, давно пора приступать к делу, они и так здесь чересчур долго задержались.

«Но не настолько уж — всего около десяти минут, а такое впечатление, словно на несколько суток…»

— Смотрите, — главный поставил на пустой кухонный стол десятилитровую пластиковую канистру с бензином, которую захватил в коридоре по дороге, и открутил крышку на горлышке. Затем, вытащив из бокового кармана пиджака целлофановый пакетик с четырьмя одноразовыми блюдцами, которыми пользуются в дешевых забегаловках, и четырьмя средней толщины свечками, начал объяснять.

Все выглядело чрезвычайно просто: по центру блюдца нужно было установить свечку, после чего наполнить его бензином, поджечь свечку и рядом поставить пластиковую канистру. И больше ничего, потому что далее…

Когда свечка догорала до определенного уровня, бензин в блюдце воспламенялся, расплавлял края одноразового блюдца и растекался вокруг огненной лужей, которая, в свою очередь, захватывала канистру, наполненную бензином, и очень скоро все вокруг превращалось в неуправляемое жадное пекло. По сути, получалось что-то вроде зажигательной бомбы замедленного действия — простой до примитивности, но чертовски эффективной по результату. И почти никаких следов. Таким образом, если кто-то случайно заметил и даже запомнил незнакомых людей, приехавших на «лянче» и входивших в тот вечер в подъезд, никто не связал бы их появления с пожаром, охватившим квартиру Германа лишь под утро.

Идея этого способа поджога, как признался главному Алекс, принадлежала одному его однокашнику — весьма изобретательному типу по прозвищу Хайдик. Однажды перед окончанием летних каникул тот решил спалить школу, чтобы оттянуть начало занятий на некоторое время, но затем передумал и поделился своим изобретением с двумя-тремя одноклассниками, среди которых был и Алекс. Тому и в голову не могло придти, что когда-нибудь он захочет это использовать.

Причем, против Германа — это прочитал в глазах шефа главный.

Как там? — «нет худшего врага…»?

Одну «бомбу» нужно было установить на кухне, другие три — по всей квартире, то есть, по одной в трех из пяти комнат, указанных Алексом, хорошо знавшим планировку квартиры Германа.

Если где-то «детонатор» не срабатывал по какой-нибудь причине, например, бензин тушил пламя свечи еще до того, как успел возгореться, или еще почему-то — «бомба» расплескивалась в другом месте.

— Вот так, — закончил главный, испытывая сильнейшее желание поскорее приступить к делу и спалить это дьявольское гнездо. — Просто, как все гениальное. Вопросы?

Вопросов не было.

Только Седой, наконец, произнес вслух то, что уже давно было у всех на уме:

— Давайте быстрее. Мне охеренно не нравится эта блядская квартира… здесь как в доме с вампирами.

— Даже хуже, — согласно кивнул Боксер без тени улыбки. — Тут…

Внезапный хлопок заставил всех четверых подпрыгнуть…

— Твою мать!.. — главный с позеленевшим лицом выглянул из кухни в коридор. Кажется, звук донесся именно оттуда.

Входная дверь была немного приоткрыта.

— Кто входил последним? — главный обернулся к тройке.

— Я… — сказал Косой. Его голос сорвался.

— А замок?

— О!.. — Косой схватился за голову, но тут же облегченно вздохнул: — Сквозняк… я просто забыл. Я…

— Заткни пасть! — бросил главный. — Ты чуть не подставил нас, мудак! Такого придурка, как ты, следовало оставить в машине. От тебя и так никакого толку. Учти, Алекс обязательно об этом узнает. А теперь марш закрой на замок!

Косой безропотно повиновался.

— Все. Начинаем, — главный раздал Седому и Боксеру по блюдцу и свечке. Подумав секунду, сунул и Косому, вернувшемуся из коридора.

— Зажигалки? — он посмотрел на людей, все молча кивнули. — Хорошо, я потом все проверю сам.

Когда все повернулись, чтобы выйти в коридор за канистрами, главный задержал Боксера:

— Ты берешь спальню с той хреновиной, — и добавил вдогонку остальным: — Вы возьмете другую комнату и гостиную. Я закончу здесь.

Боксер застыл на месте, словно его послали черту в пасть.

— Нет! Я туда один не пойду! — заявил он. Ни у Седого, ни у косоглазого этот протест не вызвал агрессивной реакции. Даже наоборот.

— Я тоже, — поддержал Седой.

— И я… — хрипло каркнул Косой, пряча глаза. Правый снова стал неимоверно глубоко вращаться, словно пытался сменить орбиту.

Руки главного сжались в кулаки.

— Я сказал ПОЙДЕШЬ!

Без того тяжелая атмосфера квартиры, превратилась в плотную упругую массу, как вода на дне океанической впадины.

— Мы можем просто оставить ту комнату, от этого ничего не изменится, разве не так? — сказал Седой. — Здесь хватит даже одной канистры, чтобы спалить все к чертовой матери.

— Мы не станем ничего менять. Ничего! И все сделаем по намеченному плану, — размеренно произнес главный, стараясь взять себя в руки и не дать волне раздражения и страха захлестнуть его. Ситуация снова пыталась вырваться из-под контроля, и он едва удерживал ее в узде. Ладно, он с этими ублюдками разберется потом. А сейчас, главное…

— В чем дело? — он попытался произнести это как можно мягче и спокойнее. Однако какой-то безысходный ужас проникал в него все глубже и глубже холодными скользкими щупальцами.

— Неужели не понятно? — Боксер развел руками в стороны с видом человека, тщетно доказывающего на суде свою невиновность перед коллегией идиотов, увлеченно ковырявшихся в носу, пока сотня свидетелей подтверждала его алиби. — Разве не достаточно, что я уже рискую башкой, участвуя в этом поджоге… могут пострадать люди, даже погибнуть! Так ты еще хочешь, чтобы я добровольно сунулся в комнату с… с тем монстром…

Проявляя чудеса терпения и выдержки, главный сделал успокаивающий жест:

— Во-первых, никто не пострадает, если это тебя сейчас так сильно взволновало. В этом доме достаточно надежные стены и перекрытия — ты, кажется, забыл, что шеф руководит страховой компанией, а не борделем. И знает толк в этом деле. Все рассчитано. По-твоему, он полный дегенерат, чтобы устраивать пожар в целом доме? Вот видишь, я тоже так думаю. А во-вторых… я не говорил, что тебе обязательно нужно идти туда одному. Можешь взять с собой его, — главный указал на Седого, который все еще торчал в коридоре, ожидая вместе с Косым, чем закончится этот бунт.

— Нет… все равно не пойду! — замотал головой Боксер. — И никто меня не заставит. Ты сам видел это…

Главный сглотнул, уже понимая, что страх перед этой квартирой окончательно вырвал нити управления людьми из его рук.

И тогда он сказал фразу, которая еще каких-то полчаса назад вызвала бы истерический хохот у всех, в том числе, и у него самого.

— Хорошо… Мы пойдем туда все вместе… — если бы в тот момент хотя бы одна морда ухмыльнулась, он прибил бы зубоскала на месте. Но на всех лицах он прочел только несказанное облегчение.

Он указал Боксеру взять канистру, а сам направился вперед. В коридоре к нему присоединились двое остальных. Проходя через гостиную,

(«Господи, сколько все это будет еще тянуться? А запах… ты слышишь его?»)

главный подумал, с какими рожами те трое явятся к нему завтра, когда все это…

«А ты уверен, что все это действительно может закончиться?»

Он толкнул ногой дверь спальни, чтобы войти… и в следующий момент, когда четыре пары глаз первым делом метнулись к противоположной стене, у всех перехватило дыхание.

Мумия исчезла…

21 октября, 23:17

…Когда в квартире Германа трубку никто не снял, Алекс набрал номер мобильного телефона главного. Возможно, они уже завершили свое дело и теперь где-то на пути.

Черт возьми! Разве он не сказал, чтобы ему немедленно доложили, когда они закончат?! — ни на кого нельзя целиком положиться даже в такой мелочи!

Ах да… — Алекс хлопнул себя по лбу, — все правильно, он ведь набрал номер Германа. Это необъяснимое напряжение спутало все мысли. Конечно, его люди могут находиться еще в квартире (что-то слишком долго) — с какой стати им отвечать на звонок домашнего телефона?

Значит, они все еще возятся с этими зажигательными «бомбами».

(долго)

Сейчас главный возьмет свою мобилку, и он отменит операцию (но откуда это гнетущее чувство, что он опоздал и уже ничего нельзя…).

Пошел сигнал.

У Алекса защемило сердце — главный не отвечал.

Откуда-то издалека на него надвигалось нечто темное и бесформенное…

Алекс отключился и бессильно упал на стул.

Поздно…

Что-то стремительно приближалось.

Он продолжал сидеть и почти апатично прислушиваться к этому чувству.

Его рука внезапно метнулась к верхнему ящику стола.

Через мгновение дверь квартиры сотряс тяжелый удар…

21 октября, 23:16

Пока у всех троих за его спиной глаза продолжали медленно вылезать из орбит, главный в который уже раз за этот вечер попытался удержать себя на самом краю здравого рассудка. И снова ему это удалось, — что-то его поддержало, возможно, ответственность за троих людей, которые были рядом.

Его взгляд последний раз скользнул по пустой стене.

Все! Плевать на Алекса! С него хватит!

Главный развернулся к людям и толкнул ближайшего в грудь:

— В машину! Быстро!.. — его окрик вырвал их из кратковременной комы.

Началось движение, сперва сумбурное и неосмысленное — Косой первым бросился бежать через гостиную к коридору, но, зацепившись за угол софы, с криком и грохотом полетел кувырком. Боксер, следовавший за ним (все еще неосознанно сжимая ручку полной канистры), запутался в ногах Косого и тоже едва не упал; канистра вывалилась из руки, на ковролиновое покрытие гостиной, и из открытого горлышка заплюхкал бензин.

Главный с Седым оказались сразу за ними. Чтобы не создавать толчеи, главный пропустил Седого вперед, пока Косой, уже находившийся в коридоре, бросился к замку входной двери.

Главный скорее услышал, чем увидел, что дверь, наконец, распахнулась.

Он на секунду задержал взгляд на школьном портрете юного Геры, висевшем в гостиной…

Мальчишка на портрете смотрел прямо ему в глаза и словно телепатически размышлял: «А какая манда будет свисать с твоей «скамейки»?»

Господи, — взмолился главный, выскакивая в коридор, — Господи… Кришна… Святой Иуда… СПАСИТЕ НАС ОТ ЭТОГО ДЕРЬМААААА-А!!!

С момента, когда главный скомандовал «в машину!», и когда все четверо вылетели из квартиры — в объективном времени прошло всего семь секунд.

Никто, конечно, не заметил, что из трех канистр, оставшихся в коридоре, теперь было только две…

После нескольких томительных мгновений, пока Боксер лихорадочно пытался вытащить из кармана ключи от «лянчи», они, наконец, запрыгнули в машину.

— Боже… что это было? — дрожащим голосом проблеял Седой. — Меня аж мутит, как подумаю…

— Заткнись! — через плечо бросил главный, сидевший впереди рядом с Боксером, бывшим за рулем, и у которого так тряслись руки, что он не мог попасть ключом в замок зажигания.

— Быстрее! — рявкнул он на водителя и выругался.

— Неужели он… оно… А если это логово Отрывателя… — снова подал голос Седой.

— ЗАТКНИ СВОЮ ПОГАНУЮ ПАСТЬ!!! — заорал главный.

Всеми настолько овладела слепая паника, что никто не обратил внимания на сильный запах бензина в салоне машины. И что одна из дверей — левая задняя — оказалась приоткрыта, потому что ее замок был сломан снаружи. Косому, который через нее и запрыгнул в «лянчу», было не до таких мелочей. Из разбитого носа у него снова потекла кровь. Он и сейчас не замечал, что дверь не может как следует закрыться, и через щель с улицы задувает холодный ветер.

Бьющийся как в лихорадке Боксер все еще не мог справиться с зажиганием.

— Дай!.. — главный, перегнувшись в бок, выцарапал у него ключи.

При этом его левая рука оперлась о спинку водительского кресла.

— Что это? — он поднес к глазам мокрую ладонь, пытаясь ее рассмотреть в полумраке салона, и сразу почувствовал, что и сам сидит на чем-то мокром.

Пользуясь задержкой, Боксер вырвал у него ключи обратно и наконец-то попал в замок зажигания.

…Внезапно костлявая узловатая рука с тупым треском пробила заднее стекло машины и чиркнула бензиновой зажигалкой «Зиппо»…

Только один Косой успел обернуться, чтобы на миг увидеть чей-то ухмыляющийся оскал.

Через секунду после того, как салон вспыхнул, «лянча» взревела мотором и сорвалась с места, с истошным визгом стирая об асфальт протекторы шин. Мгновением позже во внутреннем кармане пиджака объятого огнем главного запищал никем не услышанный сигнал сотового телефона…

Резко набрав ход, пылающая огнем и вопящая человеческими голосами машина через двадцать восемь метров вильнула вправо и на скорости сорок шесть километров в час врезалась в толстое дерево.

Спустя три с половиной секунды ночь расколол мощный взрыв. Он выбросил из покореженной «лянчи» два и еще четверть горящих как соломенные чучела человеческих тела.

Раскаты взрыва, разбежавшиеся по ночному городу упругой звуковой волной, еще не утихли, когда Отрыватель голов был уже далеко…